Глава 14

— Бродяга... — позвал Ремус: Сириус почему-то свернул к парадной лестнице, и Большой зал они миновали. — Большой зал был по левому борту и вот-вот скроется за кормой.

— Мы туда не пойдем, — Сириус откинул со лба мокрые волосы, чтобы не лезли в глаза. — Нам в больничное крыло — не то ты клюнешь носом прямо в мою тарелку с тыквой. Мадам Помфри заставит тебя наглотаться вонючих зелий, а потом уложит в уютную постельку и накормит ужином — как тебе планчик, уже ссышь кипятком от восторга?

— Я бы скорее сказал, что звучит неплохо, — на самом деле Ремусу сейчас вовсе не улыбалось подниматься по этим ступенькам, он и так напрягал всю свою волю, только чтобы не свалиться на полпути к гриффиндорскому столу. — Но Бродяга...

— Чутье мне подсказывает, что ты не согласен, — Сириус остановился помахать рукой Джеймсу и Питеру — точнее, только Питеру, поскольку Джеймс уже не замечал ничего вокруг и целеустремленно мчался в Большой зал. Или вернее было бы сказать " Лили-устремленно"? — И то же природное чутье на дерьмо сообщает, что возразить тебе нечего.

И с этими словами он взвалил Ремуса на закорки.

— Залезай — Скоростной Бродяга к твоим услугам. О-ох… только кондуктора не задуши, Лунатик...

— Извини, — Ремус ослабил хватку — он судорожно вцепился в Сириуса, как только почувствовал под ногами пустоту. — Урок кондуктору — пусть в следующий раз не хватает пассажиров без спросу.

— Сначала в ухо тебе рявкну, пойдет? — он подтянул повыше ногу своего пассажира, попытался нащупать другую — и пошатнулся. — Ты что, одноногий? Куда вторую подевал?

Ремус прыснул, пытаясь не свалиться, не придушить Сириуса и не навернуться с лестницы вместе с ним.

— Можно наколдовать носилки — ты в курсе? Это я так, в порядке идеи.

— Тоска зеленая, — в голосе Сириуса слышались нотки отвращения. — Ни одни дурацкие и скучные носилки не домчат тебя до больничного крыла с таким шиком, как Скоростной Бродяга.

— На ум приходит миллион других способов, — сказал Ремус, когда они кое-как одолели первый пролет. — Смотрите не убейтесь вместе с пассажиром, господин кондуктор.

— Хотел бы я знать, Лунатик, как тебе это удается... на вид — словно из прутьев, а весишь — как жидкий цемент.

— Врожденный талант.

Но Сириус так его и не отпустил, даже когда они добрались до больничного крыла. Все так же на закорках он доволок свой груз до самой двери и даже протащил сквозь нее. Ремус беспомощно смеялся и никак не мог остановиться — пока не заметил в лазарете знакомое носатое лицо; черные глаза смотрели изумленно и брезгливо.

Бродяга остолбенел, вцепившись в своего пассажира; Ремус грудью почувствовал, как у Сириуса напряглись плечи — точно превратились в железную балку.

Снейп сидел по левую сторону от мятно-зеленой занавески с заглушающими чарами. Ноги скрещены в лодыжках, локти — на подлокотниках, пальцы сложены домиком. Слишком... нарочитая поза — чего-то в этом роде ждешь не от подростка, а от человека постарше. Было в этом что-то такое... очень странное — то ли в самой сцене, то ли все-таки в Снейпе... Ремус даже не мог объяснить — просто знал, что его ожидания в чем-то не оправдались, и все.

Хотя он и не поверил в теорию Питера о темной магии — а он не поверил, и сам не знал, почему; просто она отчего-то резала слух — но Снейп и впрямь стал слегка другим; это было что-то неуловимое и необъяснимое, почти столь же странное, как Лили, которая снова с ним сблизилась — и даже больше, чем раньше...

Но Ремус прекрасно знал, какая это пытка — держаться вдали, когда кем-то по-настоящему дорожишь. Даже если злишься на этого человека и хочешь видеть, как ему больно; даже если хочешь сам причинить ему боль. Рано или поздно приходится выбирать, что для тебя мучительнее: простить или не прощать.

Сириус разжал пальцы, и Ремус, как по горке, съехал по его спине на пол. Выпрямился, опираясь на Бродягу, и как можно незаметнее заглянул ему в лицо. Знакомый жесткий прищур вернулся снова, и Ремусу это не понравилось — он терпеть не мог, когда у Сириуса появлялся этот взгляд. Хотя обычно тот на Снейпа так не смотрел... считал, что их с Джеймсом выходки ничего не значат — они просто прикалываются над ним, точно так же, как и над всеми остальными... Вот только это были отнюдь не их обычные приколы.

В общем, когда Сириус смотрел на кого-то с таким выражением — Ремуса мутило. Оно означало, что кому-то сейчас придется плохо — и обычно не тому, в кого метил Бродяга. В прошлый раз пострадали многие из тех, кто был сейчас в комнате.

Ремус испуганно покосился на Снейпа — тот устроился поудобнее на своем стуле в противоположном углу лазарета и снова сложил пальцы домиком. В этот момент из-за заглушающей занавески появилась мадам Помфри — любопытство на ее лице быстро сменилось пониманием, а затем тревогой.

— Мистер Люпин, — она вздохнула, покачав головой, и с готовностью шагнула вперед. — Так и думала, что вы сегодня заглянете.

Она махнула палочкой в сторону кровати на другом конце комнаты — так далеко от Снейпа, как только возможно — и невербальным заклинанием заставила свернуться лежащие на ней одеяла. На память мадам Помфри не жаловалась.

Ремус улыбнулся — так, словно в лазарете не было никакого Снейпа, никто не вслушивался в каждое слово, и рука Сириуса под пальцами не казалась железной.

— Как я соскучился по вашим нотациям. Когда их читает кто-то еще — это совсем не то.

Он ущипнул Бродягу за руку сквозь плотную мантию. В ответ тот подтолкнул Ремуса в сторону кровати, но смотрел при этом только на Снейпа; не отвел взгляд даже тогда, когда Ремус затащил его за заглушающие занавески — мадам Помфри как раз их задергивала.

— Что здесь делает Сопливус? — спросил Сириус отрывисто, как только она с этим покончила.

— Может, стоит спросить у самого мистера Снейпа? — мадам Помфри приподняла брови и, осторожно придерживая Ремуса за плечо, помогла улечься на постель — под спиной у него возникла воздушная подушка, которая развеялась, когда он опустился на матрас.

Сириус не ответил — только уставился на медсестру все с тем же хищным прищуром.

— Не хотите? — сказала она. — Тогда, возможно, это вас не касается — всего лишь профессиональное мнение, ничего личного, — и взмахнула над Ремусом волшебной палочкой, выписывая затейливую сеть восьмерок.

В воздухе замерцали линии, по которым можно было отслеживать его жизненные показатели. Он уставился на них с вежливым безразличием и пытался представить, с чем бы таким эту картину сравнить, но в голову лезла только инвентарная опись болячек.

— Милостивая Ровена... — мадам Помфри нахмурилась. — Мистер Люпин, что вы вчера с собой сотворили?

— Ничего такого, — слабым голосом сказал он. — Иногда оно просто... тяжело проходит.

— Да, — немного помолчав, согласилась она. Потрогала его лоб, словно проверяла температуру, хотя диагностические заклинания показали бы, будь у него жар. Ремус на секундочку закрыл глаза, мечтая, чтобы на месте школьной медсестры оказалась его мать. Но магглов в Хогвартс не пускали — они плохо переносили разлитую в воздухе магию. И только раз, когда Ремус учился на втором курсе, и очередное полнолуние прошло особенно тяжело, Дамблдор разрешил ей прийти, нарушив этот запрет впервые за все время своего директорства. Мать пришлось уводить силой — у нее пошла кровь из ушей; тогда она дала Дамблдору пощечину и твердо заявила, что никто не смеет разлучать ее с сыном. Жуткое воспоминание, даже несмотря на то, что для Ремуса все его превращения сливались в одно — нескончаемая вереница, которая тянулась, сколько он себя помнил.

— Отдохните как следует, — мадам Помфри ловко и заботливо подоткнула ему одеяло. — Не лучшее начало для нового года, но после ужина и крепкого сна вы пойдете на поправку. Мистер Блэк — вы останетесь с мистером Люпином, — добавила она; Ремус — он так и не открыл глаза — невольно представил себе волшебную палочку, сурово указующую на Сириуса. — Только не шумите — иначе мигом отсюда вылетите.

— Если Сопливус не сунет сюда свой лоснящийся шнобель, — произнес Сириус. — Не то я за себя не ручаюсь.

Мадам Помфри не удостоила его ответом и вместо того сказала:

— Ремус, дорогой мой, это для вас, — и махнула в сторону подноса, заставленного разноцветными зельями, когда Ремус разлепил глаза. А затем она ушла — скрылась за звуконепроницаемой занавеской; экран был таким мощным, что ее присутствия больше не выдавал ни единый звук.

В зельеварении Ремус ничего не смыслил — не смог даже получить на экзамене " выше ожидаемого", чтобы взять этот предмет на старших курсах, но эти зелья он знал, пожалуй, даже лучше, чем Слагхорн. То кобальтово-синее, что словно мерцало изнутри — это болеутоляющее. Вон то, ярко-коричневое — мышечный релаксант. А это, опалесцирующее и сероватое — мощное снотворное; его магия заключалась только в том, что оно позволяло крепко уснуть и проспать ровно десять часов. Но сон исцелял уже сам по себе, и после каждого полнолуния Ремусу хотелось только одного — спать.

Сириус не предлагал ему выпить лекарства — просто по очереди изучал флакончики, склонившись над Ремусом, чтобы дотянуться до зелий. С ними любая пища на вкус становилась как корни травы, сдобренные крылышками насекомых, поэтому Ремус всегда принимал их после еды, даже анальгетик. Сириус это помнил.

— Ну как? — спросил Ремус, когда Бродяга поставил снотворное на место, звякнув стеклом. — Углядел там что-нибудь ценное?

— Тебе виднее — ты в них лучше меня разбираешься. И не потому, что пьешь их каждый месяц, — уточнил он. — Не знаю, отчего у тебя такие проблемы с зельеварением — ты же по одному блеску можешь сказать, какой силы болеутоляющее, — во взгляде Сириуса мелькнула досадливая симпатия. Так было всегда, когда Ремус начинал приставать к нему с нравоучениями — из-за сигарет ли, из-за несделанного ли домашнего задания или из-за тех первокурсников, что заняли лучшие кресла у камина, когда Ремус хотел позаниматься, и за это Сириус наложил на них заклятье, от которого пальцы приклеивались к носу.

— Зелья еще скучнее уроков Биннса. Эти я изучил лишь потому, что они постоянно маячат перед глазами.

— Как скажешь, Лунатик, — согласился Сириус, возводя глаза к небу. — Убеждай себя, сколько влезет. Все равно ты скромничаешь.

— Не все же отличаются твоим непрошибаемым апломбом, — как можно серьезнее ответствовал Ремус.

— Зануда, — сказал Бродяга, но словам его недоставало убедительности; к тому же он опять улыбнулся краешком рта — как тогда, в поезде. — Повезло тебе, что ты такой дохлый, а не то б я расчувствовался, как девчонка, и полез обниматься.

Занавески зашелестели и раздвинулись — это вернулась мадам Помфри. Перед собой она несла поднос с рационом больного оборотня: мясо — отбивная — и немного бульона. На соседней тарелке была курица с картошкой — Ремус решил, что это для Сириуса.

— Сомневаюсь, что иначе вы бы оставили этот лазарет в покое, — произнесла медсестра, ставя поднос Ремусу на колени. — А у меня, мистер Блэк, есть и другие пациенты, которым тоже нужен отдых — как и мистеру Люпину.

— Эванс? — небрежно уточнил Сириус.

Мадам Помфри не подала виду, что расслышала этот вопрос.

— Когда закончите с едой, мистер Люпин, выпейте зелья и отставьте поднос в сторону.

А затем она шагнула за занавеску и снова канула в тишину.

— А ты как считаешь, Лунатик? — все так же небрежно поинтересовался Сириус и, не давая Ремусу даже прикоснуться к серебристым столовым приборам (не из настоящего серебра, разумеется), принялся сам разрезать для него отбивную. — Думаешь, это Эванс, раз Сопливус переполошился и завис в лазарете эдаким нетопырем-переростком?

— Думаю, что тебе лучше попридержать язык. Не то мадам Помфри услышит, и будет у тебя зеленый лук вместо ушей.

Сириус наколол на вилку кусочек отбивной и притворился, что хочет скормить его Ремусу, но в последний момент отдернул руку в сторону и сунул отбивную в собственный рот. Ухмыльнулся, прожевал, подцепил с тарелки еще кусочек и наконец отдал вилку законному хозяину.

— Надо же — и года не прошло, — заметил Ремус ехидно.

— Ну же, Лунатик, — сказал Бродяга, вгрызаясь в куриную ногу. — Это точно Эванс — скажешь, нет? На станции у нее был еще тот видок, а Сопливус так себя вел...

— Зачем ты спрашиваешь у меня, если и сам все прекрасно знаешь?

— Но я не знаю, — нахмурившись, возразил Сириус. — Именно поэтому и гадаю. Ну же, ты так хорошо раскрываешь тайны — спорим, если бы оборотнем был кто-то из нас, тебе бы не пришлось потратить два года на то, чтобы его раскусить.

Ремус вздохнул.

— Хочешь лестью втянуть меня в разговор?

Сириус обаятельно улыбнулся в ответ, но поддаваться этой харизме было нельзя, поскольку все хорошее быстро заканчивалось, а потом... Ремус содрогнулся, не желая даже думать о бесконечных идеях и догадках на тему Снейпа и Лили, которые хлынут тогда из друзей, точно пар из кипящего котла. Джеймс, должно быть, совсем потеряет голову от страха и тревоги, Питер только подольет масла в огонь своими рассуждениями о темной магии, а Сириус будет смотреть на Снейпа все с тем же нехорошим прищуром, потому что всегда ненавидел и его, и всех ему подобных.

— Если Снейп и впрямь тут из-за Лили, — сказал Ремус как можно непринужденнее, — то я рад за нее — что он ее поддерживает, когда ей так плохо.

" Как и ты меня, когда плохо мне", — хотелось ему добавить, но он бы ни за что не осмелился вслух сравнить Снейпа с Сириусом — не в глаза, во всяком случае, хотя порой Ремусу становилось не по себе — так сильно они друг на друга походили.

Сириус глянул на него скептически:

— Лунатик, если ты думаешь, что у Снейпа и впрямь есть чувства, как у нормальных людей, то у тебя совсем шарики за ролики заехали.

— Конечно же есть, Бродяга, — Ремус был обескуражен. — У людей они обычно бывают.

Должно быть, мадам Помфри погасила лампу — на лицо Сириуса легла тень, которой там не было еще мгновение назад... Но где-то в глубине души Ремус знал: на самом деле это не та тьма, какую можно прогнать, просто снова включив свет.

— Ремус... Ты что, всерьез считаешь, что нормальные люди могут вдруг взять и превратиться в таких вот уебанов-Пожирателей?!

Он осознал, что больше не голоден. Словно вместо отбивной во рту очутились корни травы, сдобренные крылышками насекомых.

Хорошо бы так никогда и не узнать, был ли он прав насчет этих теней и тяжелого взгляда. Сириус много о чем не рассказывал, но Ремус подозревал, что знает это и так — точно так же, как знал, когда на небе наливалась отраженным светом луна, и не нуждался для этого ни в календаре, ни в астрономических таблицах. Значило ли это одно и то же — вот в чем вопрос. Это глубинное, пробирающее до костей понимание — было ли оно о чудовищах, что таятся под кожей и выбираются наружу, превращая тебя в нечто неведомое, во что отказывается верить разум?..

— Думаю, да, — откликнулся он негромко. — Это-то и страшно.

* * *

Как только мадам Помфри заставила Блэка и Люпина убраться за заглушающие занавески, Северус тихонько проскользнул к Лили. Она полусидела, полулежала на кровати, откинувшись на металлическое изголовье, и прижимала ладонь ко лбу.

— Куда пошла Помфри? — пробормотала она.

— Занялась Люпином — его только что притащил его верный пес и ухажер по совместительству.

Лили закатила глаза — но только потому, что хотела взглянуть на Северуса, не поднимая головы.

— Ха-ха, — сказала она и слегка улыбнулась — словно незаметно для себя. Как странно — она должна была возмутиться и начать возражать... может быть, слишком устала? — И кого из них ты так обозвал?.. Погоди — ты сказал, пес?..

Она рывком села и широко распахнула глаза.

— Да, я в курсе, что Блэк анимаг, — ответил Северус, удивившись, что услышал подобный вопрос, но в следующее мгновение удивился еще больше, поскольку Лили цапнула его за руку и дернула на себя. Она застала его врасплох — он потерял равновесие, но успел схватиться за кровать и замер на краю матраса — в положении еще вертикальном, но уже крайне неустойчивом. Лили обняла его за шею — ее хватка сделала бы честь дьявольским силкам — и приникла к груди, щекоча волосами шею чуть выше воротничка мантии.

— Если мадам Помфри застанет нас в таком виде, — предупредил он, — то выдворит меня из больничного крыла.

— Я ей не позволю, — пробормотала Лили, крепко вцепившись в его мантию. — Скажу, что ты нужен мне тут.

— Ты боишься, что на меня открыла охоту половина Слизерина? — или твой муж и его дружки? — И поэтому так ко мне лезешь? Успокойся, тут нет никого, кроме нас, Помфри и сладкой парочки из семейства псовых.

— Язва, — пробурчала Лили. — Они не парочка. Сириус готов приударить за каждой мало-мальски симпатичной девчонкой.

Северус легко мог в это поверить.

— На самом деле я вообще об этом не думал — просто так съехидничал.

Лили фыркнула в его мантию. Нет, он и впрямь не думал, что Блэк и Люпин были кем-то вроде любовников — примерно с той же долей вероятности Лили могла бы бросить Поттера и уйти к нему, Северусу... такой же ноль шансов — даже через тысячу жизней. Она просто на грани отчаяния — от беспокойства, как из-за него, так и из-за собственной болезни; а еще ее, должно быть, выбивает из колеи новое окружение — это место, эти люди... они оба, хоть и по отдельности, видели, как те взрослели и гибли...

Занавеска сухо прошелестела, пропуская мадам Помфри. Северус стойко поборол первый порыв и не шарахнулся в сторону, словно провинившийся стеснительный подросток.

— Мистер Снейп, — она даже уперла руки в бока, — вам не здесь сидеть полагается.

— Пусть он останется.

Моргнув, Северус уставился на Лили — точнее, на ее макушку. Его поразили не столько ее слова, сколько интонация — жесткая и ультимативная, совершенно ей не свойственная. По крайней мере, со старшими она точно никогда так не разговаривала.

Мадам Помфри явно удивилась, но одним сердитым голосом ее было не пронять.

— Мисс Эванс, вам надо отдохнуть.

— Это я и делаю — и с Севом здесь мне отдыхается лучше.

Что это было — предостережение? Ничего не понимая, он нашел взглядом мадам Помфри — та тоже казалась порядком озадаченной. Попытался незаметно заглянуть Лили в глаза — потом плюнул на околичности и просто нагнулся, чтобы видеть ее лицо. Она смотрела на школьную медсестру пристально, пожалуй, даже с подозрением, и с той же требовательностью, какая слышалась в ее голосе.

— Я никуда не собираюсь, — заверил Лили Северус, хоть не намеревался этого делать — слова сами сорвались с языка. Взгляды их встретились, и краешком сознания он притронулся к ее эмоциям: нетерпение, решимость, отчаяние, страх, жажда — и холод.

Окклюменция поднялась неспешной волной, отдаляя его от чужих мыслей.

Это точно проклятие. Ему тоже стало зябко — то ли от страха за нее, то ли от воспоминания о ее страхе — он и сам уже не знал... впрочем, сейчас это было почти что одно и то же.

— Мистер Снейп может остаться тут до отбоя, — разрешила мадам Помфри. В глазах Лили что-то промелькнуло — слишком быстрая вспышка; он не успел ничего разобрать из темных глубин своей окклюменции.

— Когда я уйду, ты уже будешь спать, — сказал Северус. — И даже ничего не заметишь.

Ее ладонь скользнула к нему; пальцы так крепко вцепились в руку, что вполне могли оставить синяк. Совершенно не в духе Лили.

— Не хочу, чтобы ты меня тут бросил, — все так же требовательно заявила она, но он отчетливо расслышал прозвучавшее в этом голосе смятение, почти что панику.

Северус несильно сжал ее запястье.

— И в мыслях такого не было.

— Отдыхайте, мисс Эванс, — произнесла мадам Помфри, убирая палочку в карман фартука. Ее стараниями над головой у Лили скопилась целая туча заклинаний, и теперь они потихоньку таяли в воздухе; сквозь занавеску пробивался свет ламп, окрашивая все вокруг в зеленоватый цвет. — Я вернусь, когда вам надо будет ложиться спать.

Она вышла, и ее шаги поглотили заглушающие чары. Северус остался рядом с Лили — не сдвинулся с места, даже когда она уткнулась ему в мантию, и неровное дыхание защекотало ткань. Ему нужно было подумать.

Если проклятие действует на эмоции, это значительно упрощает идентификацию, сужая возможности до одного-единственного семейства заклинаний. Да, весьма обширного и разветвленного, но Северуса это не смущало; раз все остальное отметается, к поискам можно приступить хоть сейчас.

Изначально он собирался сперва вернуться в слизеринский дортуар и разобраться с той дрянью, что предуготовила ему первая волна противников. Но чтобы успеть в библиотеку, планы пришлось пересмотреть — и откладывать было нельзя. Одно хорошо — что проклятие вряд ли скреплено кровью; раз так, то снять его еще можно...

Он постарался расслабиться, чтобы не держать Лили мертвой хваткой — не вышло, она только прильнула теснее. За все это время они не сказали друг другу ни слова; лишь однажды Северус решил, что она задремала, и хотел переложить ее со своих костлявых мощей на нормальную подушку, но Лили только сильнее в него вцепилась и пробормотала: " Нет".

Пришлось оставить ее в покое — и боку, к которому она прижималась, в конце концов стало жарко, а в спину больно вдавился прут от изголовья; холодок металла чувствовался даже сквозь плотную ткань мантии.

Когда мадам Помфри внесла кубок с зельем, Северус уговорил заторможенную Лили выпить его содержимое; ровно через минуту ее и впрямь сморил сон, а дыхание стало спокойным и глубоким. Он помог медсестре опустить спящую на матрас — она даже не шевельнулась, словно героиня детской сказки, погруженная в волшебную летаргию. Северус стоял по одну сторону кровати, мадам Помфри — по другую; они оба смотрели на заострившееся лицо Лили, и в больничном отделении повисло вялое безмолвие.

— Вы поступили правильно, мистер Снейп, — нарушила наконец молчание мадам Помфри. — Ее надо было доставить сюда — это признаки опасного проклятия.

— Вы уже уведомили директора? — спросил он, уходя под надежную защиту окклюменции.

— Да. Он будет тут с минуты на минуту — праздничный пир уже закончился.

Значит, Северусу пора уходить.

— Тогда я пойду, — он колебался, стоит ли благодарить медсестру, но в конце концов решил, что и так за этот вечер привлек к себе слишком много внимания, так что просто приподнял заглушающую занавеску и выскользнул под сводчатый потолок лазарета, в пустую тишину открытого пространства. Перед глазами у него все стояла Лили — ее прозрачно-восковое лицо, особенно бледное на фоне спутанных рыжих волос.

До выхода уже было рукой подать, но тут на ближайшей к дверям кровати отодвинулась занавеска, и из-под нее показался Блэк. Северус невольно подумал, что Блэк, оказывается, в этом возрасте был куда крупнее, чем он — это первое, что пришло ему в голову; второе — какая безоглядная ненависть исказила это привлекательное лицо... знакомое выражение, настолько знакомое...

Северус замер в неподвижности — привычная реакция, когда постоянно ждешь нападения... Он чувствовал вес волшебной палочки у себя в рукаве — она была там, легонько касалась запястья... достаточно неуловимого движения, только чуть-чуть развернуть кисть — и оружие само скользнет в ладонь... Блэк не знает, что он такому научился; Блэк даже не заметит атаку... с ним можно сделать все, что вздумается — хватит даже средненького темного заклятия; этого будет довольно, чтобы пробиться за все щиты, чтобы от этого смазливого лица остались лишь лохмотья кожи, и кровь залила темно-серые глаза...

Раздался протяжный скрежет. Больничные двери распахнулись, и в зазоре между деревянными створками появился Дамблдор. На его мантии, густо-рубиновой и шитой серебром — будто изукрашенной вспышками заклинаний — в свете ламп переливались искорки. Он заметил Северуса и Блэка, не мог их не заметить... должно быть, это случилось даже раньше, чем они успели повернуть к нему головы, но в его бледно-голубых глазах светилось лишь безмятежное любопытство.

Окклюментные щиты рванулись на место — с такой силой, что Северус почувствовал боль. Палочка юркнула в руку — ладонь стала липкой и влажной, а сердце грохотало, как лошадиные копыта.

— Добрый вечер, господа, — произнес директор — таким тоном, словно ничего особенного не происходило... точно перед ним не стояли заклятые враги с палочками наизготовку, и каждая мышца в их телах не звенела от ненависти. — Сожалею, что болезнь ваших друзей помешала вам сегодня посетить праздничный пир. И тем не менее...

Он приблизился — на губах играла легкая улыбка, однако глаза за очками-половинками смотрели пытливо и серьезно; ничего похожего на искорки смеха.

— Конечно же, перед зовом столь пылких чувств меркнет все остальное.

О Господи. Эти его тирады — Северус помнил сам факт, но позабыл, как именно они звучали... позабыл, как Дамблдор их произносил — всегда от чистого сердца... Ему хотелось перебить все окна в больничном крыле, но было страшно, достаточно хоть на мгновение ослабить стальную хватку окклюменции — и он взорвется...

Дамблдор остановился между Северусом и этим кобелем.

— Ступайте спать, — велел он все с той же тонкой улыбкой, переводя взгляд с одного своего студента на другого. — Ибо вечером, знаете ли, воцаряется плач, а на утро радость.*

— Спокойной ночи, сэр, — сказал Блэк, одарив врага напоследок еще одним неприязненным взглядом — у Лили никогда бы так не вышло; Северус только уставился на него в ответ — из прохладных глубин окклюменции, где даже ненависть сжималась в комок... но не пропадала до конца, всегда поджидала рядом...

Размашистой поступью Блэк миновал расстояние до двери; скрылся за ней — шаги все удалялись и наконец затихли. На Дамблдора Северус взглянуть не осмелился — тоже двинулся к выходу, прекрасно зная, что вжимает голову в плечи; мысли сами складывались в мольбу... но о чем? Успеть, пока директор безмолвствует? Или чтобы он сказал что-нибудь доброжелательное? Северус и сам не знал; не знал даже...

Слова Дамблдора заставили его замереть на пороге.

— Мистер Снейп? — позвал директор; как же хорошо, что это оказалось не " Северус" — только не сейчас, не теперь, когда он снова услышал этот голос — впервые с того момента, как шепот " Северус, пожалуйста" ножом полоснул по сердцу...

Он обернулся, но промолчал, только смотрел на Дамблдора по-совиному искоса, не желая встречаться с ним взглядом. Тот тоже наблюдал за Северусом — пока что не обрушил на него всю мощь своего взора, просто глядел серьезно и пытливо.

— Да, директор? — произнес Северус, когда тишина затянулась. Что это — неужели что-то мелькнуло под тонким щитом чужой окклюменции?

— С возвращением — только и всего, — ответил Дамблдор. Чутье предупреждало, что изначально он собирался сказать что-то другое, но что именно — Северус не представлял. — Вы ведь впервые не составили нам компанию на каникулах.

Если бы Северус мог вернуться в Хогвартс — в тот замок, что жил в его памяти, где он был взрослым, где все знали и о нем, и о том, что он натворил — знали и простили, совсем как Лили — Северус надеялся, что в том Хогвартсе он бы услышал: " Добро пожаловать, мой мальчик. Добро пожаловать домой".

Все, на что он был способен в этом Хогвартсе — выдавить единственное слово:

— Да.

— Я полагал, что вы, возможно, покинули нас, чтобы обрести то, что утратили, — сказал Дамблдор. — Надеюсь, вам это удалось. Доброй ночи, мистер Снейп, и спокойного сна.

Слова не шли на язык. И Северус сбежал.

* * *

Факелы в коридорах горели попарно — по два после каждых двух незажженных; пламя тянулось вверх, вспарывая сумрак каменных стен. На полу лежали длинные густые тени, чуть редея там, куда доставал свет; Северус рассекал их, как воду, держа палочку у бедра и надеялся, что со стороны выглядит рассеянным и отрешенным. На самом же деле он был начеку, хоть серьезной атаки сейчас и не ждал: старшие предпочтут сначала посмотреть, как справятся младшие, и только потом нанесут удар сами.

Из-за черного гобелена, на котором колыхались вытканные лозы, появилась чья-то рука, схватила Северуса за предплечье и дернула на себя, в темноту занавешенного прохода. Реакция была немедленной; он выпустил заклинание — вспышка, взрыв, высекающий крошку из камня — и в мгновение ока метнулся вперед и впечатал противника в стену.

— Мерлинов афедрон, Снейп! — выдохнул чей-то полузадушенный голос.

Северус засветил свою палочку — в потайном ходе разгорелся голубоватый огонек, выхватывая из полумрака лицо Регулуса Блэка — сердитого и растерянного пятнадцатилетнего подростка.

— Блэк-младший, — не задумываясь, произнес Северус.

Регулус напрягся только тогда, когда услышал это старое прозвище, хотя его приперли к стенке и даже взяли за глотку, причем в буквальном смысле слова.

— Теперь единственный, — проворчал он — точнее, попытался это сделать, но Северус пережал ему дыхательное горло, и вышел только свистящий хрип. — Пусти меня, Снейп!

Губы сами скривились в ехидной усмешке — Регулус даже съежился, однако уже через мгновение выпрямился и оттолкнул державшую его руку. Северус его отпустил и отступил на шаг, но вместо того, чтобы убрать палочку, набросил на это место заглушающее заклинание; искристая сеть вспыхнула от пола до потолка, затем яркие точки потускнели и наконец окончательно растаяли в воздухе.

— Если ты хотел стать первым, кто со мной поквитается, — сказал Северус, — то твой план явно провалился.

— Весьма неблагодарно с твоей стороны, — приглушенно (или придушенно?) сообщил Регулус. — Я предупредить тебя хотел, только и всего!

Северус чуть не фыркнул.

— Предупредить? Сомневаюсь, что я готов в это поверить.

— Снейп, ты разочаровал — его! — похоже, он пытался выглядеть солидно, но выдавали глаза — круглые и очень юные; хотя возможно, что в Северусе говорил взрослый — которым, как предполагалось, он пока что еще не стал. — Знаешь, что они все задумали? Люциус Малфой...

— Что, уже разослал всем приглашения?

— Зачем? Половина слизеринцев — его родственники, они общались на каникулах. Все узнали сразу же, как только ты не появился! Люциус просто взбесился...

Этот срывающийся голос и широко распахнутые глаза... возможно, Северус тут вовсе ни при чем. А он-то надеялся, что выглядел угрожающе. Смешно, конечно — в те годы, сколь он помнил, к нему относились только пренебрежительно и слегка настороженно.

— Не смог добраться до меня, поэтому отыгрался на эльфах?

Регулус содрогнулся.

— Ради Салазара, не надо об этом... Но Северус — как ты мог? На тебя же весь факультет ополчился!

Не без удивления Северус отметил, что его только что назвали по имени, однако ничего на это не сказал — скорее всего, это просто такая тактика.

— Если ты ждешь от меня каких-то признаний, то вынужден тебя разочаровать. Довольствуйся ролью Немезиды, Блэк, и оставь задушевные беседы хаффлпафцам.

— Я не собираюсь сводить с тобой счеты! — с жаром возразил Регулус. — То есть сейчас не собираюсь. Ты же понимаешь, что потом мне придется вернуться?

— Не сообщай другим о своих замыслах, ты, недоделок, — сказал он с отвращением. — Ты что, не слизеринец?

— А сам-то? — парировал Регулус. — Получил по шее от гриффиндорки и разочаровал Темного Лорда — это раз...

— Раз и два, строго говоря.

—...а потом еще и понес в больничное крыло эту грязнокров... ай!

Северус откровенно наслаждался, кончик его волшебной палочки вдавился в чужое горло, царапая нежную кожу; Регулус уставился на него круглыми глазами, и в них пробудился страх — словно тень, что ложится на лицо от вспышки Люмоса... о да, теперь негодник точно напуган — и это все он, Северус, он и никто другой...

— Никогда больше, — прошипел он — в его голосе звучала жестокость, почти зримо клубилась в тесном пространстве, — не смей повторять при мне это слово.

Регулус ничего не сказал в ответ; не кивнул и даже не сглотнул. Просто не осмелился. Северус стоял все так же близко — потом отвел палочку в сторону, возвращая пленнику свободу движений; тот потянулся к шее — дрожащая рука медленно двинулась вверх, к горлу, туда, где волшебная палочка оставила ему отметину — темное пятнышко на бледной коже; накрыл ладонью синяк...

И вдруг Северус понял, что вся его радость куда-то испарилась. Может, он и выглядел на шестнадцать, а не на свои тридцать восемь, но все равно оставался взрослым. А Регулус Блэк — напуганным мальчишкой. Мать права — дети лишь повторяют то, что день за днем слышат от родителей, а в таких чистокровных семьях, как Блэки, слова " грязнокровки" и " предатели крови" звучали так же часто, как " коммунисты" и " лейбористская партия" — в семье Лили. Задумывался ли Регулус над своими словами? Северус почти не сомневался, что нет — точно так же, как почти не сомневался, что до конца дней своих будет питать к Сириусу Блэку лишь гадливую ненависть, и это чувство всегда останется взаимным.

Да, Регулус Блэк — всего лишь ребенок. А тот взрослый, кто на него сорвался — полный говнюк.

— Просто не повторяй его больше, — промолвил он наконец. — Не выношу эту тупую гнусь.

— Хорошо, — выдохнул Регулус — вышел только беспомощный шепот, совсем не такой, как у Северуса; в нем не было жестокости, один лишь испуг. — Мерлин и Салазар... Какая муха тебя укусила? Ты же не — не перешел?.. Не решил... Или что?..

— Полагаю, Блэк, что все мы только выиграем, если ты не станешь никого обременять: ни себя — раздумьями на эту тему, ни других — своими подозрениями. Их мысли будет занимать сам факт, что я выбыл из игры, а не то, что это означает... если это, конечно, вообще означает хоть что-то.

И с этими словами он повернулся к Регулусу спиной, что для слизеринцев означало либо глубочайшее доверие, либо подчеркнутое пренебрежение, и выбрался из потайного хода назад в коридор — прямо сквозь заглушающее заклинание, разрывая его невидимые переплетения, словно сотканную крестовиком паутину.

— Северус! — окликнули его шепотом; он приостановился, но оборачиваться не стал. — Пароль — " мания".

Северус слышал, как шаги Регулуса удалялись в глубь потайного прохода и наконец растворились в тишине засыпающего замка, и только тогда возобновил свой путь — по переходам мимо затухающих факелов в Запретную секцию библиотеки.

* * *

Северус ориентировался в Хогвартсе так хорошо, что мог найти дорогу даже в полной темноте. Встречи с Филчем он избежал; в те годы тот передвигался по этажам быстро и почти бесшумно и к тому же держал двух кошек — Налево и Направо. Северус частенько скармливал им какое-нибудь лакомство с кошачьей мятой и запускал в кабинет Филча, чтобы испортить хранящиеся там записи о наказаниях... хоть позже, когда стал профессором, и содрал бы семь шкур со студента, кто надумал бы повторить подобный фокус с ним самим.

Было уже далеко за полночь; в складках мантии он прятал две книги — в библиотеке их, разумеется, рано или поздно хватятся, но так и не узнают, где искать. Надежно укрыв свою добычу, Северус пробирался по нижним этажам в сторону подземелий — не зажигая палочки, просто по памяти. Он не успел забыть ни эту влагу, что сочилась сквозь камень и выступала на стенах, ни отчетливый привкус известковой сырости в воздухе, но воспоминания оказались старше, чем ожидалось: во времена своего директорства он редко позволял себе ночные прогулки — боялся показаться потерявшим покой.

Мокрая земля, отсыревший камень — как хорошо он помнил этот запах... почти так же, как тот, которым пахло от Лили на каникулах — гардения, апельсины и маггловский кондиционер для белья... И Дамблдор — он благоухал корицей и тростниковым сахаром, а сквозь них проступали густые и дымные нотки чайных листьев. За эти годы Северус так же привык к виду директорских мантий с их ослепительными блестками, как когда-то — к вельветовым брюкам-клеш Лили и ее зеленому свитеру с торчавшей из рукава ниткой, которую она любила затягивать на пальце, пока его кончик не белел от нехватки крови.

Северус отогнал непрошеные воспоминания на задворки сознания. Хоть шансы, что на него нападут в столь поздний час, и были невысоки, расслабляться все же не стоило.

Так глубоко под землей темнота казалась бездонной, как океанские воды. В ней не было слышно ни звука, но это ничего не значило, и он погрузился в себя — под поверхностный слой окклюменции, пробуждая дремлющие инстинкты и заставляя все чувства обостриться до предела.

Но до самого входа в слизеринскую гостиную его так никто и не потревожил. Он пробормотал: " Мания", — и слегка удивился, когда камень перед ним послушно расступился; коротенькое заклинание — и Северус удостоверился, что какой-то жалкий идиот наложил на порог заклятье-подножку. Взмах палочкой — и оно исчезло, другой взмах — и в комнату полетело заклинание, определяющее, есть ли там кто-нибудь.

Только кошка, да в углу скребется пара мышей. Северус вошел внутрь.

Это было... необычное ощущение. Не из-за заклинания — из-за гостиной. Он попал туда впервые за... нет, так сразу и не вспомнишь. Время от времени ему, конечно, приходилось там появляться — когда его гнусные студенты совсем не могли без него обойтись — но это случалось крайне редко.

Он наложил на дверь заклятье. Теперь тот, кто первым через нее выйдет, будет сбит с ног, а лицо его покроется гнойными фурункулами. Какая мерзость. И какое ребячество. В том числе мерзость и потому, что полное ребячество. Но от него будут ждать чего-то в этом духе... нет, на самом деле от него будут ждать чего-то похлеще, но он не собирался прибегать к Темным искусствам, чтобы разобраться с кучкой недоразвитых молокососов, даже если и не мог просто сидеть сложа руки.

Северус очень надеялся, что жертвой его заклятья станет очередной ретивый юнец из числа его недоброжелателей, а не какая-нибудь незадачливая первокурсница. К сожалению, заклинание нельзя было настроить так, чтобы оно срабатывало только на лиц определенного пола.

Под сводами слизеринской гостиной было пусто и темно — только в камине под пеплом еще теплились угли; впереди смутными тенями бугрилась мебель — Северус ее обогнул и послал в спальни мальчиков веер распознающих заклинаний, а потом еще на всякий случай и второй — к девочкам. Судя по полученным откликам, студенты по большей части спали; бодрствовала только одна группа примерно из четырех человек, и они двигались по мальчишеской половине к комнате шестикурсников.

Северус проследовал в ту же сторону — незаметно и бесшумно. Он шел по коридору вдоль колоннады; от дверей тянуло сквозняком — только так их и можно было отличить в этой непроглядной тьме. За исключением той четверки, все в подземельях смотрели десятый сон; Северус остановился там, где от главного коридора отходил боковой, ведущий в дортуар шестикурсников, и услышал за углом шепот:

—...давайте, пока он не проснулся. Спорим — он не ждет нас так поздно...

— Да — а если он все же не спит?

— Это в такой-то час? Да дрыхнет он, Барти, вот увидишь!

Барти Крауч-младший... значит, это либо четвертый курс, либо пятый — какой именно, он не помнил; а вот Регулуса Блэка с ними определенно не было... Северус не хотел чувствовать облегчение — это было бы просто смешно. Регулус, должно быть, не захотел ни с кем объединяться; Блэки всегда держали марку высоко.

Дверь со скрипом отворилась; до него донесся шорох шагов — каратели крались в спальню, а затем...

БАБАХ. Похоже, кто-то наложил на порог охранные чары — под треск и истошный вой двоих мальчишек отшвырнуло в коридор; оставшиеся двое ринулись вперед и скрылись в комнате.

Кто-то завизжал. Крики. Ругань. Приглушенные взрывы. На стенах — отблески ярких вспышек. Одно из двух: либо там повсюду были расставлены ловушки, либо соседи Северуса отличались завидной реакцией.

Он зашагал по коридору — само спокойствие; путь ему освещали загоревшиеся в комнате лампы. Остановился над лежавшими на полу мальчишками — те стонали, даже не пытаясь подняться; когда же заметили, кто к ним подошел, их едва не парализовало от страха. Глядя в эти перепуганные лица, Северус чуть было не брякнул: " Двадцать пять баллов со Слизерина! " — но вовремя успел сдержаться. Ага, а вот и Барти Крауч-младший — его пшеничного цвета волосы и круглая бледная мордашка.

— Сосите, дрочилы, — сказал Северус и запустил в обоих невербальным заклятьем, от которого гениталии превращались в репу. Боли оно не причиняло, но было неприятным; мальчишки завопили от неожиданности, и Северус переступил через них и вошел в разгромленный дортуар.

Комнату затянуло дымом; на полу валялись безжизненной грудой двое четверокурсников — без сознания, скорее всего; их лица покрывали стрелки зеленого лука, струпья, фурункулы и подрагивающие щупальца — во всем их изобилии. Этой парочке еще повезло, что они не угодили под заклятие посерьезней... а может, и угодили, просто оно проявлялось не так очевидно.

Хэддок с головой запутался в простынях и пытался выбраться из этого кокона. Над кроватью Мальсибера пылали занавески — он попытался потушить пожар, прорычал: " Агуаменти! " — но появилась только струя рома, и пламя радостно заревело. Эйвери схватил кувшин и плеснул водой на горящую ткань — три четверти пролилось на Мальсибера и едва ли четверть — на огонь.

— Какая идиллия, — сказал Северус; Эйвери, Мальсибер и Розье, словно по команде, развернулись к нему, а Хэддок отчаянно забарахтался в своих простынях. — Вы волшебники или павианы с прутиками?

Он направил палочку на пламя, и из ее кончика хлынул ледяной поток, заливая Мальсибера, его основательно обгоревший полог, кровать вместе с постельными принадлежностями, а заодно и стоявшего рядом Эйвери. Оба подростка закашлялись, пытаясь не захлебнуться; наконец вода иссякла, и последняя тонкая струйка втянулась назад в волшебную палочку, словно кто-то перекрыл кран.

Четверокурсники в себя так и не пришли; широкий взмах палочкой — и они закувыркались в воздухе. Северус обернулся к двери, чтобы выкинуть обоих в коридор — и только тогда заметил, что там собралось немало зрителей; всклокоченные со сна слизеринцы — младшие таращились во все глаза, старшие просто наблюдали. По шее побежали мурашки; кто угодно мог застать его врасплох, пока он стоял к ним спиной — повезло, что они не стали ничего предпринимать...

Он зашвырнул мальчишек в середину толпы; дверь закрылась по мановению руки, глухо стукнувшись о косяк.

Северус выжидал — лицом к сокурсникам он так и не повернулся. В будущем трое из четверых станут Пожирателями Смерти и ближайшими сподвижниками Темного Лорда. Как себя с ними вести, заранее он не продумывал — решил, что будет действовать по обстоятельствам; если нет другого выхода, приходится поступать по-гриффиндорски.

Но тот факт, что он стоял к ним спиной, уже сам по себе был достаточно красноречив. И вряд ли останется без внимания. Что бы там Регулус ни решил, на самом деле Северус демонстрировал ему доверие.

Ему, но не этим четверым.

Защитив сознание окклюментными щитами, Северус обернулся. Свою палочку он высоко не поднимал; защитная стойка, которая в мгновение ока может стать атакующей. Эйвери и Мальсибер все еще не двигались с места; вода с них текла ручьями. Хэддок наконец-то выпутался из одеяла и сидел на полу, разинув рот, а Розье не шевелился, но они смотрели на Северуса, все четверо, и трое из них уже успели достать палочки — Розье свою чуть приподнял и выставил вперед... весьма удобно для нападения — можно выпустить заклинание в любой момент...

Профессор Снейп успел бы заметить любую их атаку. Но Северус еще не решил, стоит ли демонстрировать умения профессора Снейпа во всей полноте.

— Редкостная наглость с твоей стороны — так запросто сюда заявиться, — негромко произнес Розье. Его голос звучал почти задумчиво, и все же в нем отчетливо слышалась угроза.

— А я вообще редкостный наглец, — ответил Северус и чуть не дал себе за это по башке. О Господи, это еще что за гриффиндорство...

Губы Розье тронула усмешка — тонкая и неприятная, за которой явственно проступал еще более неприятный подтекст.

— Похоже на то. Ты знаешь, что за награду Люциус Малфой пообещал тому, кто тебя проучит?

— Коллекцию маггловских фильмов про гангстеров? Все богатства Востока? Сестры у него нет, так что...

— Мерлиновы яйца, Снейп, — вытаращился на него Эйвери, — да что за хрень с тобой творится?

— Он сошел с ума, — чуть слышно предположил Мальсибер; таким тоном он обычно разговаривал, когда ловил в библиотеке очередную девчонку.

" Да — и вы даже не представляете, насколько, — подумал Северус. — И вдобавок совершенно не боюсь такой мелкой сволоты, как вы".

И это тоже было правдой. Он опасался того, на что они могли бы быть способны — не того, на что они оказались способны в действительности. Один на один им с ним не справиться, и даже если учесть, что слизеринцы равных шансов противнику не давали, его это не пугало. Такое открытие... успокаивало. Несмотря на все, в чем он заверял свою мать и Лили, несмотря на все безупречные логические выкладки, до конца заглушить сомнения ему так и не удалось. С помощью окклюменции — да; но и только.

Как оказалось — по-настоящему Северус боялся только за Лили. Единственное его слабое место; единственный способ причинить ему вред. Вот только они до нее не доберутся — разве что через его труп. Обезглавленный. И разрубленный на куски.

— Куда я собираюсь сойти сейчас, — сообщил он, — так это в царство снов.

И с этими словами он широко взмахнул рукой и вырубил соседей по комнате — послал в них четыре роскошных, ослепительно-красных Ступефая.

Такой вот подарок на день рождения. Себе — от себя же.

* Дамблдор цитирует чуть измененный Псалом 29. Откуда он его знает? Ни малейшего представления (прим. перев.).

Глава опубликована: 18.02.2015