Января 1977 года. Проснувшись, Лили осознала, что, во-первых, отродясь себя так плохо не чувствовала, а во-вторых — вчера ей отчего-то казалось

Проснувшись, Лили осознала, что, во-первых, отродясь себя так плохо не чувствовала, а во-вторых — вчера ей отчего-то казалось, что утром она пойдет на поправку. Но кожа совсем заледенела, и кровь тоже, а во всем теле ощущалась пустота. Глаза разлепились с трудом — так нещадно их жгло, Лили попыталась сглотнуть, но воспаленное горло саднило, а еще она осталась тут одна...

Северуса не было рядом.

Кажется, тело ответило болью; похоже, что даже физической — она гнездилась где-то в середине грудной клетки, как будто за ночь все отчаяние стеклось туда, в сердце; Лили попыталась подняться, и в голову вонзились сотни иголочек — в глаза, в виски, в затылок...

А потом двери распахнулись, и в больничное крыло вошел Северус. Слава Богу... Чуть не плача, она боролась с одеялами, тянулась к нему и мечтала об аппарации наоборот — чтобы расстояние просто исчезало по желанию...

— Что такое? — спросил он и вдруг каким-то образом оказался рядом с кроватью, словно и впрямь был способен стирать расстояние; наконец-то она смогла до него дотронуться, он сжал ее руки, не сводя с нее глаз...

— Боже милостивый — я сейчас же позову Помфри.

" Нет", — хотела возразить она, но получилось только покачать головой, губы беззвучно шевелились — нет... Она потянула его на себя, обняла за плечи, коснулась губами подбородка — Северус судорожно пытался устоять на ногах, чтобы не свалиться прямо на постель; его волосы уже загрязнились, а лицо начало лосниться, но Лили было все равно. От него веяло чем-то паленым, и старыми книгами, и затхлыми простынями, и она втянула носом этот запах и нашла губами ту точку у него на шее, где бился пульс... Где-то внутри заискрилось тепло — там, на дне той глубокой и холодной пустоты; оно растекалось по венам, заполнило ее всю, от макушки до пят, и ей с каждой секундой становилось все лучше, и легче, и сладостней, и боль постепенно отступала.

Плечи словно сдавило тисками — так крепко в них впились его пальцы; тепло накрыло ее с головой, вспыхнуло, обжигая... и как же это было чудесно. Но тут Северус ее оттолкнул — едва ли не грубо, заставил отстраниться, чтобы заглянуть в лицо, и тепло отступило, словно отодвинутое набежавшей тенью, но та лютая стужа не возвращалась, потому что Лили все еще чувствовала его взгляд, его близость, его руки — и она сжала его плечи, вцепилась в них, словно в спасательный круг...

— Лили, — похоже, он колебался, а потом отпустил ее плечо, и прикосновение исчезло — холод, опять этот ненавистный холод — и снова вернулось, его пальцы скользнули по щеке... Лили подалась вперед, прижимаясь к этой руке, и закрыла глаза — он дотронулся до ее волос, самыми кончиками пальцев, так невесомо, будто боялся сломать что-то бесконечно хрупкое, и принялся убирать мелкие прядки с лица, все так же бережно и неспешно...

— Лили, — повторил он голосом взрослого Сева — низким и тягучим, словно каждый звук ее имени камешком перекатывался на языке; этот голос глухим рокотом отдавался внутри, и в нем чувствовался трепет — как и в пальцах Северуса, что убирали ее локоны за уши. — Ты нездорова. Но я... тебе помогу.

— Ты уже это делаешь, — в горле все еще саднило, а губы казались чужими. — Только не отпускай меня.

Его ладонь замерла. Потом погладила ее по волосам — по всей длине, от макушки до кончиков.

— Думаю, я догадался, что это за проклятие, — сказал Северус — все тем же волшебным глубоким голосом, но теперь он точно дрожал, словно там, под поверхностью, что-то ворочалось.

Лили распахнула глаза и посмотрела на Сева. Какой невозможный контраст — такое юное лицо, открытое, болезненно-ранимое — и в то же время напряженное, словно он пытался от чего-то удержаться.

— Меня прокляли? — моргая, спросила она — глаза отекли, а под веки словно насыпали песку.

— Да, — он помедлил — пальцы запутались у нее в волосах, а потом вдруг оказались на плече, возвращая ощущение тепла. — Ты не знала? Разве Помфри ничего тебе не сказала?

— Как и ты, — заметила Лили, хоть по-настоящему на него и не сердилась — просто не могла. — Впрочем, это неважно... в смысле — а что это за проклятие?

Он хотел что-то сказать, но не успел: двери лазарета с грохотом распахнулись, и в комнату ворвались Джеймс, Сириус и — он; Лили смотрела на него и чувствовала, как пальцы сами сжимаются, когтями впиваются Севу в воротник...

Ремус подскочил на кровати — весь растрепанный, не успевший еще толком продрать глаза.

— Что за нахрен?.. — начал он осипшим со сна голосом, поднимая взгляд на дверь. — О Боже, только не вы. Для вас еще слишком рано.

— Лунатик! — хором воскликнули Сириус и Джеймс, огибая больничную кровать, а он — Питер — ухватился за изножье и расплылся в широкой улыбке.

— Спросонок ты само очарование, — заявил Джеймс.

— Ага, посвежевший и отдохнувший, — подтвердил Сириус. — На голове у тебя, кстати, жуткий бардак.

Он попытался пригладить вихры сонному приятелю, но только взлохматил их еще больше. Ремус треснул его подушкой и откинулся назад, накрыв ей лицо.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Питер, взгромоздившись на металлическое изножье, точно на насест.

— Жутко хочется прибить этих двух идиотов. Бродяга, Сохатый, тут, между прочим, кое-кто еще спал!

Джеймс стоял, склонившись над кроватью Ремуса, но при этих словах потешно встрепенулся, словно от электрического разряда, резко выпрямился, вздернул голову и крутанулся на месте, выискивая кого-то взглядом на пустых больничных койках.

— Эванс! — Джеймса как ветром сдуло — так он спешил на другой конец лазарета, к Лили; пальцы Северуса больно сжались на ее плече... завтра там точно будет синяк — плевать, ей хотелось второй такой же...

А потом Джеймс разглядел, кто именно сидит с ней рядом, и остановился как вкопанный. Он прищурился — столь резкая перемена казалась почти комичной — взгляд его перебегал то на нее, то на Северуса; на другом конце лазарета Сириус — он по-барски развалился на кровати Ремуса — приподнялся на локте; темные волосы падали ему на лоб, лезли в глаза, но не мешали внимательно следить за происходящим. Ремус все еще лежал на спине, прижимая к лицу подушку, и не шевелился; Питер же по-прежнему восседал на своей перекладине, но повернулся всем телом к разыгравшейся сцене, впиваясь в нее взглядом — таким цепким и неотрывным...

Лили схватила Северуса за руку — за ту, что лежала у нее на плече. " Поддержи меня", — взмолилась она мысленно, и в ответ на эту невысказанную просьбу его пальцы переплелись с ее — словно посреди зимы вдруг вспыхнул солнечный луч.

— Эванс, — Джеймс приближался к ней шаг за шагом; он неестественно побледнел, глаза расширились за стеклами очков — в них явственно читалось нечто большее, чем обычное беспокойство... Лили помнила, какое лицо сделалось у Сева, когда она пыталась к нему прикоснуться — неужели все настолько плохо?..

— Мерлин и Годрик, Эванс, — выдохнул Джеймс, останавливаясь у спинки ее кровати, — что с тобой такое?

Проклятие, как объяснил Сев. Но Лили не собиралась об этом рассказывать, сама не зная, почему; просто не хотелось, и все.

— Ничего, с чем не справилась бы Помфри, — ответила она. — Каникулы оказались... немного слишком бурными.

Северус уставился в какую-то точку между ней и Джеймсом; Лили обнаружила, что снова смотрит на Сева... взгляд задержался на его лице, на густых бровях — он отчего-то их сдвинул — на внушительном носе, на тонких губах... как же ей хотелось обвести их пальцем.

— Эванс, ты выглядишь так, словно вот-вот умрешь, — сказал Джеймс.

Северус конвульсивно дернулся, и в следующий миг Джеймс уже направил на него волшебную палочку — у Лили сжалось сердце, внутри всколыхнулась паника...

— Ты, грязный ублюдок! Что ты с ней сделал?! — проорал Джеймс, и кровать у него за спиной разразилась истошным скрипом — Сириус, должно быть, вскочил на ноги, но Лили видела только наставленную на Северуса палочку... в него вот-вот полетят заклинания — она не могла им позволить, нельзя, чтобы ему снова причинили боль...

— Не смей! — выкрикнула она — пихнула его локтем, попыталась заслонить собственным телом, зная, что Джеймс не сможет на нее напасть, даже если она будет стоять между ним и человеком, которого он так люто ненавидел — ни за что, ни про что.

Северус тоже держал палочку, но рука его ходила ходуном — должно быть, он не ожидал, что Лили будет толкаться и пытаться загородить его собой. От напряжения ее шатало — чтобы не упасть, пришлось опереться о матрас; Северус ее подхватил, и палочка в его руке опасно наклонилась. Лили трясло, она держалась на чистом упрямстве — расслабляться было нельзя, иначе он станет для них мишенью — для Джеймса, и Сириуса, и Питера...

Сощурившись, она оглядела комнату, выискивая взглядом всех троих. Джеймс все еще целился в Северуса — то есть теперь уже в нее и Северуса; Сириус остановился поодаль, за спиной у Джеймса, и тоже вытащил палочку — его глаза смотрели внимательно и жестко; оставшийся позади Питер весь подобрался, выжидая. Ремус уже был на ногах — встрепанный, без палочки, все еще в пижаме; но заспанным он больше не казался — только настороженным.

— Не смейте, — прошептала она всем четверым, — если вы его хоть пальцем тронете... хоть одно заклинание — и вы так об этом пожалеете...

Лили колотила дрожь — от напряжения, от стресса и слабости; Северус заставил ее податься назад и притянул к себе. Она прижалась затылком к его плечу; подняла глаза — его лицо нависало над ней и из такого ракурса казалось перевернутым. Лили хотелось навечно запечатлеть в памяти каждую его черточку, но на лоб легла сухая и прохладная ладонь, и от этого прикосновения на нее вдруг накатила усталость, а глаза закрылись сами собой — такой измученной и вялой она себя почувствовала.

— Все будет хорошо, — пробормотал Северус — его пальцы поглаживали, убирали лезущие в лицо прядки. — Скоро все закончится.

— Обещаешь? — губы у нее потрескались и начали шелушиться; растревоженные ранки саднили от каждого слова.

— Конечно.

— Скажи им, что я не шутила, — Лили прижалась к нему щекой, вцепилась в мантию — туда, где под тканью стучало сердце. — Они не должны тебя обижать...

— Непременно до них это донесу.

Она почувствовала его пальцы у себя в волосах — невесомые, как перышко — а потом все-таки уплыла в темноту и тепло...

Но где-то там, на самом дне, точно зияющий провал, ее поджидал холод.

* * *

— Твою мать... Что ты с ней сделал?! — воскликнул Сохатый, и Сириус осознал, что все — сейчас будет полный пиздец. Джеймс обычно не ругался на маггловский манер — да он даже слово " дерьмо" не вспоминал, пока совсем не терял от ярости голову.

Будь на месте Сопливуса кто-то другой, Сириус отдал бы ему должное: вместо того, чтобы прятаться за Эванс, он уложил ее на кровать и поднялся на ноги. А ведь мог так ее и оставить, и Сохатый ни на что бы не решился — из страха промахнуться и попасть в нее.

— Я? Ничего, — с ледяным презрением отрезал Снейп, глядя на Сохатого так, как сам Сириус смотрел бы на таракана. Или на Кричера. — Это ты, тупой долбонавт, не отставал от нее до тех пор, пока не довел до обморока.

— Язык прикуси, Сопливчик, — почти ласково протянул Сириус. Ответный взгляд Снейпа полыхнул ненавистью — едва ли не осязаемой; от нее прошибала дрожь, как от электрического разряда.

Иногда ему казалось, что он подсел на эти драки с Сопливусом. Вытащить палочку, чтобы снова увидеть этот взгляд... все равно что сигаретой затянуться — ощущения были такие же. Своего рода уникум, этот Снейп: гнусная, злобная, порочная тварь — только дай ему шанс, и он так тебя тяпнет, что ты никогда уже не оправишься. Не умрешь, о нет, но и прежним больше не будешь.

Именно так действовала темная магия; преуспеть в ней мечтали все Пожиратели, но на деле это было почти нереально: свихнешься на хуй — если прежде не сдохнешь. Ни одному шестикурснику такое не под силу, как бы он ни старался и какой бы мразью при этом ни был.

Сириус это знал. Но то, как уставился на него Снейп... что-то в его глазах наводило на мысли...

Пальцы словно обожгло — так вскипела в них кровь.

— Ну так что, Поттер? — поинтересовался Снейп, но смотрел при этом на Сириуса. — Отважишься на меня напасть, пока твоя дражайшая Эванс лежит без сознания? Сейчас она между нами не бросится... если, конечно, я не воспользуюсь ею как щитом, — добавил он с безжалостной непринужденностью и наконец-то перевел взгляд на Джеймса... в глазах его светилась жестокость — Сириус еще не видал ничего подобного, даже когда Снейп играл с мышами, словно кот.

— Так как, ты хочешь рискнуть? А, Поттер? — в его шепоте слышалось злорадство, вкрадчивое и беспощадное. — Пожертвуешь своей дамой сердца? Все, что требуется от меня, — на его губах зазмеилась улыбка, — это оказаться чуточку проворнее.

Что за чувства отразились на лице Сохатого при этих словах, Сириус видеть не мог. Возможно, те же самые, что и на его собственном. Снейп небрежно придерживал палочку в левой руке; кончик ее будто нечаянно указывал на Эванс... она лежала на кровати, неподвижная, словно мертвец, и такая же бледная; пересохшие губы растрескались...

Сириус покрепче стиснул палочку.

А потом моргнул: порыв магии задел кисть, иголочками пронесся по тыльной стороне ладони. Повысив голос, Лунатик прокричал:

— Мадам Помфри! Лили в обмороке!

Не веря собственным ушам, Сириус повернулся к нему — и в этот момент дверь с шумом распахнулась, и мадам Помфри выбежала из своего кабинета — в развязанном фартуке и с палочкой наголо. Увидев, что в больничном крыле намечается потасовка, медсестра выпрямилась и сердито взмахнула рукой.

— Вон отсюда! — возмутилась она. — Сейчас же уберите палочки и вон отсюда, вы все! Здесь положено отдыхать и набираться сил — и не вздумайте сегодня загреметь в лазарет!.. Выставлю и даже бинта с собой не дам! Вы... да вы же просто невозможны!..

Хвост что-то пропищал и удрал — только двери хлопнули. Сохатый заспорил с Помфри — зря, конечно; судя по тому, что Сириусу удалось разобрать, в ответ она закатила ему целую лекцию, негромкую, но весьма гневную.

Должно быть, Снейп решил сохранить лицо, поэтому пререкаться с ней не стал. На Эванс он даже не оглянулся; зашагал по проходу между кроватями, не сводя с Сириуса глаз — темных, бездонных и полных холодного отвращения.

— До встречи, — прошептал Снейп, проскользнув мимо.

— Буду ждать с нетерпением, — сквозь зубы прошипел Сириус — и, как только несостоявшийся противник исчез из вида, повернулся к Лунатику.

Тот стоял на полу, бледный и всклокоченный, одетый в тонкую пижамную футболку — надо же, никаких тебе мурашек на руках, хоть в комнате и было зябко. Ну да, у оборотней всегда повышенная температура.

— Снейп наложил заглушающее заклятье, а ты его снял, — сказал Сириус, сам еще не зная, как к этому относится. Наверное, чуть-чуть восхищается: Ремус это сделал невербально, да еще и с противоположного конца комнаты.

Лунатик казался каким-то отрешенным, хоть глаза при этом и не прятал.

— Лучше поторопись, пока она не взялась за тебя.

— Ага, — согласился Сириус, убирая волшебную палочку в карман. — Я подожду снаружи, — он развернулся, чтобы уйти, но едва не наткнулся на Сохатого — бледного как полотно, и с пылающими щеками.

Руку щекотало остаточное тепло — от Ремуса шел жар, как от печки. Вслед за Джеймсом Сириус вышел в коридор и закрыл за собой двери. Там никого не было; Хвост либо караулил за углом, либо смылся с концами... скорее, конечно, второе, чем первое.

И Снейп исчез тоже.

— Это... это... — Сохатый даже начал заикаться.

— Я в курсе, приятель, — произнес Сириус. Он никогда не видел, чтобы Джеймс так заводился, но точно знал, что сейчас его лучше не трогать: только огребешь — либо в глаз, либо какой-нибудь сглаз. У него даже руки тряслись, а взгляд казался остекленевшим — то ли от злости, то ли от страха.

Сириус попытался вспомнить, приходило ли ему когда-нибудь в голову, что Снейп может стать таким... таким... каким он стал. Скорее всего — нет. Это было... что-то немыслимое.

В тишине коридора отчетливо слышалось тяжелое дыхание Сохатого.

— Раньше ты мне не верил. — Вдох. Выдох. — А теперь убедился.

— Теперь убедился, — подтвердил Сириус, хотя раньше не то чтобы не верил — скорее, не хотел брать в голову. Но рассказывать об этом Джеймсу было бы полным мудачеством.

— Бродяга. — Ой, пиздец... Это что — слезы?.. О Боже. — Что, если он ее убьет?..

Какой-то внутренний голос требовал найти этого злобного ублюдка, эту бешеную тварь, и растерзать его на части, кусок за куском. Сириус порой даже не мог уснуть — так донимали его мысли о том зле, что привольно бродит по Хогвартсу; он знал, что рано или поздно Снейп вольется в эту тьму и будет сеять ее везде, где только появится.

Но никогда не думал, что это случится так скоро.

— Мы пойдем к Дамблдору, — он наконец-то отважился тронуть Сохатого за плечо. — И он во всем разберется.

Я очень на это надеюсь.

* * *

Северус ожидал от себя душевного подъема — после того, как всласть поизмывался над Поттером... какое у него было лицо — воспоминание об этом прямо-таки окрыляло.

По крайней мере, поначалу он думал именно так.

А потом заметил, что у радости почти ностальгический привкус. " Жаль, что он никогда так на меня не смотрел, пока не умер", — промелькнуло у Северуса в голове, и всю дорогу от больничного крыла до библиотеки он терялся в догадках.

Вместо ожидаемого ликования внутри была только гулкая пустота. Но почему?..

Миновав ряды книжных шкафов, Северус направился в самую дальнюю часть библиотеки, к тем столам, за которыми никто уже не учился. И только тогда задумался над тем, что все прошлые тенденции теперь потеряли всякий смысл. Поттер и Блэк считали его мерзавцем-Пожирателем — и ошибались. Думали, что он все тот же человек, которого они на дух не переносили — но заблуждались и в этом отношении.

Да и сами Поттер и Блэк вовсе не были теми людьми, которых он так ненавидел. Тот, кто двенадцать лет просидел в Азкабане, а потом захлебывался отчаянием, когда оказался на свободе... и второй — кто погиб от руки Темного Лорда, не сумев защитить своих жену и ребенка... сейчас их еще попросту не существовало. А те двое были мертвы — мертвы по-настоящему. Это тот Блэк и тот Поттер вызывали в Северусе такую ненависть... но здесь и сейчас они еще не были теми людьми — точно так же, как и он сам не был Пожирателем Смерти. Это тем двоим он хотел бы устроить ад на земле — за тот ад на земле, что они устроили ему; отыгрываться же на этих мальчишках... казалось каким-то крохоборством.

Северус не ожидал от себя ничего подобного. Он так давно презирал и ненавидел этих двоих — за все, что они ему сделали... За удары в спину и нечестные приемчики, которыми они не брезговали в школьные годы, за весь их фарисейский догматизм, за популярность, которой они не заслуживали... за то, что перетянули на свою сторону Лили — и за то, что она на их сторону перетянулась... Ему бы следовало зубами и ногтями вцепиться в любую возможность им отплатить — разве не так? Это было бы закономерно. Его отношение к ним не изменилось — все та же враждебность, все та же брезгливая ненависть; так отчего он чувствовал только опустошенность, когда вспоминал то выражение на лице Поттера?..

Должно быть, именно это и называют словами " новая парадигма".

" Когда все вернется на круги своя, и Лили возвратится к ним, — сказал он себе, — ты тоже станешь прежним".

Прозвучало неутешительно.

Он положил на обшарпанный стол две книжки, которые накануне умыкнул из Запретной секции. Ему порядком повезло — первого занятия у него сегодня не было; правда, Северус об этом напрочь позабыл, но восполнил этот пробел в памяти, когда сходил к Слагхорну за расписанием.

Прошлой ночью, пока он был в библиотеке, соседи по комнате уничтожили все содержимое его сундука. Так что утром он позаимствовал у них кое-что из письменных принадлежностей, пока они валялись на кроватях, связанные и обездвиженные Ступефаем. Мальсибер вынужденно одолжил ему перья, а Эйвери — пергамент и чернила; учебник по чарам можно было взять на время у Флитвика, а все, что касалось зелий, он и так знал наизусть. Хорошо еще, что в сундуке не хранилось ничего ценного, а деньги Северус всегда носил с собой. Недостающее можно будет купить в Хогсмиде.

Да клал он на все это с прибором; заменить барахло — раз плюнуть. Настоящая проблема — это Лили.

Он достал перо Мальсибера и пергамент Эйвери и начал записывать все, что знал о проклятии.

Вызывает эмоциональную лабильность и повышенную раздражительность. Отчаяние. Страх. Неестественные реакции на чужое поведение. Сумятица чувств, ведущая к физиологическим реакциям. Прикосновение купирует психологические симптомы, но на физиологические не влияет. Ощущение холода, не связанное с воздействием внешней среды.

Или же все дело в том, что проклятие выпивает из нее жизненные силы.

Северус потянулся за той книгой, что потоньше, и заметил, что у него дрожит рука. Томик был обманчиво небольшим; хрупкие пергаментные страницы покоробились от возраста. От них пахло пылью и древностью, и прикосновение отдавалось в пальцах холодным покалыванием — первый признак темной магии. И все же этот труд можно было держать в школьной библиотеке, в опасной близости от недоумков-студентов, поскольку воспользоваться им могли только те, кто и так уже подвизался в Темных искусствах. В книге даже не приводились инкантации — только перечень проклятий и их симптомы.

Лечебные заговоры там тоже не приводились. Но за неимением лучшего сойдет и так. Все равно в основной своей массе они базировались на одних и тех же принципах — в том случае, если вообще были тебе по силам.

Он откинул деревянную верхнюю крышку переплета — витой шнур соединял ее с такой же деревянной задней крышкой — и перелистнул ветхие страницы. Чернила кое-где выцвели — пришлось воспользоваться Иллюминати, заклинанием, которое подсвечивало даже самые бледные следы чернил. Пергамент просиял золотистыми и черными завитушками букв; в воздухе над ним маячили крупные пылинки.

Северус открыл раздел о заклятиях, действующих на душу. Будь Контрапассо широко известно, информация о нем содержалась бы именно в этом разделе; эти заклятья действовали в первую очередь на психику, а на тело — лишь опосредованно, и обращали против человека его собственные эмоции; они отравляли разум жертвы, сводили ее с ума и, наконец, убивали.

Светящиеся буквы просачивались в сознание, нашептывая невнятные угрозы. В книге перечислялись остуды — они выпивали из человека счастье, и тот умирал от отчаяния — и отвороты, что преображали любовь в ненависть или страх, обрекая проклятого на убийство тех, кого он любит; некоторые из них уничтожали в несчастном саму способность любить, заставляя его проникнуться отвращением ко всему миру. Там были присушки — они приковывали жертву к заклинателю, принуждая ее жаждать его близости, его прикосновения, его любви, и ничто на свете не смогло бы насытить этот неутолимый голод. Но и это было еще не все; в трактате упоминалось заклинание, которое находило счастливые воспоминания, связанные с конкретным человеком, и выжигало их из души, превращая память сердца в золу; тот, на кого было наложено это заклятье, помнил о дорогом человеке все, но ничего при этом не чувствовал, и любовь в конечном счете сменялась равнодушием.

Северус мысленно вздрогнул; это последнее проклятие — неужели на Лили наложено именно оно? То, как она вела себя с Поттером и его компашкой зоофилов... это было какое-то несообразное поведение, совершенно на нее не похожее. Он прекрасно помнил и седьмой курс, и как они все постоянно держались вместе, и как Поттер перестал швыряться заклинаниями во всех подряд, просто ради смеха — ограничился одним Сопливусом, потому что теперь мог смеяться с Лили; ей же, похоже, искренне нравилось их общество... А та находка в доме на Гриммо — эта писулька Блэку, тошнотворная бумажонка... тот, должно быть, трясся над этой дрянью до усрачки, раз не выбросил нахрен...

Да, к нынешнему моменту Лили уже должна была сдружиться с ними со всеми. Значит, ее холодность по отношению к ним и стремление защитить его, Северуса, нельзя объяснить ни попыткой сымитировать поведение своего прежнего " я", ни новыми обстоятельствами.

Он провел пальцем по строчкам, описывавшим последнее проклятие — " Пепел воспоминаний". И все-таки это не то. Он позволил себе увлечься, начал подгонять факты под теорию. Это слишком сложное заклинание, и его нельзя наложить за одну короткую встречу на улице; для него, во-первых, необходима кровь жертвы, а во-вторых, нужно досконально знать ее образ мыслей. К тому же оно слишком сложное — Люциус просто не смог бы им воспользоваться. И кто смог бы — Северус, пожалуй, даже не представлял.

Что требуется для того, чтобы успешно сотворить такое заклятье? Это было важно — такой же существенный фактор, как и уровень сложности. И не факт еще, что во всем виноват именно Люциус, хотя он и казался самым вероятным подозреваемым.

Придвинув к себе вторую книгу, Северус раскрыл ее на главе " Наговоры, над душой учиняемые". Если он ничего не напутал, для большинства из них требовалась кровь жертвы или частица ее кожи — хотя последнюю и можно было заменить волосом. Это означало, что от чего бы Лили ни пострадала, Люциус не мог ее проклясть прямо на улице. Он должен был найти ее потом, либо в больнице (но она пробыла там недолго, а ритуалы такого рода требовали времени), либо позже, уже у нее дома. Но разыскать коттедж Эвансов — задача не самая простая; Северус не представлял, с какой стати Люциус Малфой стал бы идти на такие жертвы. Грязнокровка — низшее существо, недостойное того, чтобы ради нее так напрягаться. Нет, разумеется, если бы кто-то ее доставил на блюдечке с голубой каемочкой — он бы радостно засучил рукава и взялся за дело, но и в этом случае всю грязную работу выполнял бы кто-то другой. Да он даже с Северусом предпочел поквитаться чужими руками; поступить иначе означало уронить свое достоинство.

И это не говоря о том, что Люциус никогда бы не выбрал подобное заклятье. Он попросту не понимал такие эфемерные материи, как эмоции; с его точки зрения, расплата должна была быть явной, и чтобы жертва непременно молила о пощаде. Безумие, которое исподволь завладевает человеком и медленно ведет его к смерти — такое зрелище быстро бы ему приелось; Люциус не видел смысла в подобных ухищрениях.

Северус помассировал лоб — голова начинала гудеть. Получается, что это все-таки не Люциус. Во-первых, такое не в его характере; во-вторых, использована магия слишком высокого уровня; в-третьих, сложности с организацией... но если не Малфой, то кто тогда? Воздействующее на душу заклятье — это очень личная месть; тот, кто решил к ней прибегнуть, должен был ненавидеть Лили и при этом сознавать всю важность эмоций...

В маггловских мультфильмах внезапное озарение часто передавалось загоревшейся лампочкой. Северус тогда уловил аналогию, хоть и счел ее слишком грубой и прямолинейной. Но сейчас он испытал именно это: словно в голове вдруг вспыхнула лампочка, проливая свет на окружающий мрак.

Во-первых — мотив причинить Лили вред; во-вторых — возможность это сделать... и в смысле времени, и в смысле необходимых магических познаний...

Мать считала, что Лили разобьет ему сердце, и даже сама об этом сказала...

Он закрыл лицо рукой. Вдохнул. Выдохнул. Хотелось надеяться, что заклятье не скреплено кровью. И все же на всякий случай придется воспользоваться самым мощным лечебным заговором, какой он только знает, а до этого — приготовить для Лили супрессант. Смешать его можно довольно быстро; это зелье будет только подавлять симптомы, а не лечить... как раз хватит, чтобы ее отпустили из больничного крыла. Нужно обставить все так, как будто она пошла на поправку еще до исцеляющего обряда...

Притворяться, скорее всего, бессмысленно, и вряд ли кто-то обманется, но нельзя же просто похитить Лили из лазарета под покровом ночи, а наутро вернуть ее бодрой и свежей как огурчик. Это было бы верхом идиотизма, а такого Северус старался избегать. Пусть остается прерогативой гриффиндорских мудошлепов.

Для ритуала ему потребуется место, где никто не помешает. Но сначала — убрать с дороги Поттера. И Блэка тоже; и Петтигрю, если получится... Что до Люпина — тут слежка маловероятна; он не станет этого делать ни по собственному почину, ни по просьбе своей " стаи товарищей". О, пообещать-то он им, конечно, пообещает, но потом сделает вид, что ничего не вышло; так и волки будут сыты, и овцы целы. Угодить и нашим и вашим — вот кредо Люпина.

Северус почти обрадовался, когда услышал бой часов, означавший, что ему пора. Что угодно, лишь бы поскорее выбраться из-под этих холодных сводов, где можно найти тишину и танцующую в воздухе пыль, но ни одного обнадеживающего ответа.

* * *

— Джеймс, я вовсе не пытаюсь тебе помешать. Мне просто кажется, что ты... немного сгущаешь краски.

— Сгущаю краски? — лицо Джеймса пылало; целый вихрь эмоций — ярость, возмущение и, возможно, даже страх. — Это я — сгущаю краски?.. Ты же был там, Лунатик! Ты собственными ушами все слышал! И видел, что с ней сделал Снейп!..

— Я всего лишь пытаюсь сказать, — Ремус подозревал, что слова его прозвучали не столько стоически, сколько обреченно, — что Дамблдор, несомненно, это все уже знает. Насчет Снейпа.

— Прошлым вечером он заходил в лазарет, — добавил Сириус, и на какое-то шальное мгновение Ремусу показалось, что тот сейчас скажет что-то полезное, по-настоящему полезное... миг — и надежда разлетелась вдребезги. — Но Снейп, небось, разыграл перед ним святую невинность. Думаю, нам стоит встретиться с Дамблдором. Ты ведь скажешь пароль, Лунатик?

Вот и вылезла причина, по которой они решили посвятить в этот план Ремуса: как староста он знал пароль от кабинета директора. На случай крайней необходимости. О чем не преминул им напомнить.

— Это и есть крайняя необходимость! — пылко и требовательно возразил Джеймс. — Ты мой друг, Лунатик, не заставляй меня применять силу! Скажи нам пароль!

Ремус решил проявить твердость характера. Вдруг да получится — хотя бы на этот раз.

— Н-нет.

Похоже, не прокатило. Один взгляд на лицо Джеймса — глаза пылают огнем, щеки раскраснелись — и Ремус понял, что шансов устоять перед таким напором у него не больше, чем у мокрого носка. Джеймс уже открыл рот, собираясь сказать что-то сердитое, а Сириус вздохнул и возвел глаза к небу...

— Я сам отведу вас к директору, — ослабевшим голосом выдал Ремус.

Сим уведомляю: Ремус Люпин, ты тряпка.

— В том смысле, что мы войдем туда вместе. И только попробуйте у меня!.. — добавил он; по правде сказать, угроза прозвучала довольно расплывчато... как бы то ни было, Джеймс услышал только одно: помеха устранена, можно идти спасать Лили Эванс.

— Отлично, — выдохнул он. — Лунатик, ты просто чудо. А теперь вперед! — и одной рукой схватил за шиворот одного приятеля, а другой — второго, и увлек их обоих за собой.

— Но Сохатый... — запротестовал Ремус. — Я думал, ты потом к нему собираешься... У меня сейчас древние руны...

(На самом деле ничего подобного он не думал. Но попытка не пытка.)

— Дамблдор напишет тебе записку, — пообещал Джеймс с бесшабашностью человека, которому на самом деле пофиг.

Ремус решил, что отработка за прогул все же лучше гнева Макгонагалл. А если разболтать пароль от кабинета директора, она наверняка рассвирепеет — или даже пустит в ход волшебную палочку. Так что он покорно плелся за друзьями по коридору и вырваться не пытался.

Наконец Джеймс подтолкнул его к гаргулье.

— Кексы с ванильной начинкой.

— Ну вот, а теперь можешь идти на свои руны, — Сириус, кажется, откровенно забавлялся.

— Да поздно уже сворачивать, — пробормотал Ремус, и Сириус пихнул его вперед, заставив шагнуть на лестницу и уткнуться в спину Джеймсу — тот почти приплясывал от нетерпения, и волосы у него стояли дыбом, словно сквозь них пропустили ток.

— Джеймс, поднимись на ступеньку, будь так добр, — попросил Ремус, чувствуя, что его вот-вот сплющат в ликантропную начинку для этого гриффиндорского сэндвича: Сириус практически дышал ему в затылок.

— Извини, — рассеянно пробормотал Джеймс. Как только лестница подвезла их к дверям, он спрыгнул с нее и постучал в одну из створок — Ремусу пришлось поймать его за руку, чтобы помешать ворваться в кабинет, не дожидаясь ответа. Секунда шла за секундой, но ничего не происходило; казалось, еще чуть-чуть — и Джеймс может пустить в ход кулаки...

Но тут двери все-таки распахнулись, и на пороге появился Альбус Дамблдор. На нем была роскошная сиреневая мантия; явно заинтересовавшись, он опустил взгляд на Джеймса и Ремуса, а потом перевел его на более высокого Сириуса.

— Чему обязан столь неожиданным удовольствием, джентльмены? — спросил директор, отступая в сторону, чтобы пропустить всю троицу в кабинет — Джеймс ворвался туда впереди всех и выпалил:

— Мы насчет Эванс — Лили Эванс — и Снейпа!.. Сэр!..

Последнее слово прозвучало почти как вскрик: Ремус со всей силы наступил ему на ногу — так, что у Джеймса чуть слезы из глаз не брызнули.

— Ах да. Ну конечно... — Дамблдор рассеянно махнул палочкой, и перед письменным столом из воздуха соткались три кресла, обтянутых одинаковой пестрой тканью.

Ремус схватил Сохатого за воротник и заставил сесть. Сириус опустился в кресло так непринужденно, словно они собирались пить чай; взгляд его скользил по странным блестящим приборам и по дремлющим портретам на стенах, словно к разговору он почти не прислушивался — Джеймс же, напротив, был настолько взбудоражен, что у него, казалось, вот-вот повалит дым из ушей.

Слегка улыбнувшись, Дамблдор занял свое место за столом.

— Меня нисколько не удивляет, — произнес он таким тоном, словно обсуждал какой-то удавшийся школьный проект, — что столь... что столь... из ряда вон выходящее происшествие привлекло к себе ваше внимание. Особенно потому, что в нем поразительным образом оказались замешаны двое людей, которых вы всегда так старались... поразить.

Ремус почувствовал, что у него вспыхнули уши, и уставился на блюдце с лимонными дольками. Если он будет выглядеть таким же пристыженным, каким себя чувствует — это будет лучше, или, напротив, только все усугубит?..

— Однако я полагаю, что мисс Эванс сейчас в надежных руках, — продолжал директор, складывая собственные руки на столешнице.

— Но мадам Помфри пускает к ней Снейпа! — выкрикнул Джеймс почти отчаянно. — Сириус видел его там прошлым вечером, а утром он вернулся, и он пообещал, что заслонится ею, если я попытаюсь его проклясть — он сам так сказал, Бродяга и Лунатик слышали!..

— Именно так он и сказал, — подтвердил Сириус, заговорив впервые за все это время. В отличие от Джеймса, его голос не звенел от волнения — никакого желания во что бы то ни стало убедить в своей правоте; он был настолько в ней уверен, что даже не волновался. — И он бы это сделал.

— Понимаю, отчего подобная угроза так сильно вас расстроила, — промолвил Дамблдор. — Вы ведь не стали проверять, выполнит ли ее мистер Снейп, не так ли?

— Конечно же нет! — сказал Джеймс запальчиво.

— Ваше беспокойство о благополучии мисс Эванс весьма похвально, — серьезным тоном произнес директор. — Но мистер Снейп оказался вчера в больничном крыле потому, что именно он доставил туда мисс Эванс.

— Потому что сам же и виноват! — воскликнул Джеймс. — Это он ее проклял!

В этот миг что-то переменилось — что-то еле уловимое, но Ремус все равно заметил... по спине побежали мурашки; Дамблдор слегка склонил голову, и голубые глаза остро блеснули поверх очков — тяжелый взор, который не прятался больше за линзами.

— Это весьма серьезное обвинение, мистер Поттер, — тон директора, тем не менее, оставался прежним, — и если вы сочтете возможным рассказать мне об имеющихся у вас доказательствах, я, несомненно, проведу тщательное расследование.

— Сэр, — Сириус полностью владел собой, — если бы вы только видели, как Снейп себя вел сегодня утром, то в других доказательствах уже бы не нуждались.

— Несомненно, так оно и есть, мистер Блэк. Окажись я там, из меня бы получился прекрасный очевидец. Однако не исключено, что я мог бы увидеть что-то иное, отличающееся от того, что наблюдали вы и мистер Поттер; просто изумительно, насколько результат зависит от точки зрения.

И затем он перевел взгляд на Ремуса — тот невольно вздрогнул.

— А вы там присутствовали, мистер Люпин?

— Да, сэр, — выдавил Ремус. Во рту у него пересохло — кажется, он не хотел даже знать, что именно ответит, если директор вдруг задаст ему вопрос.

Этот пристальный взгляд будто просвечивал его насквозь. Словно голубой луч лазера.

— И что вы думаете об этих событиях?

Ремусу стало совсем скверно. Джеймс смотрел на него умоляюще, лицо Сириуса казалось замкнутым и почти надменным, а серые глаза были непроницаемы...

— Я не понял, почему Снейп... поступил именно так, как поступил. Но он и правда намекнул, что может использовать ее как щит, если Джеймс атакует.

Пожертвуешь ли ты своей дамой сердца? Все, что требуется от меня — оказаться чуточку проворнее...

Это было просто ужасно; Ремус никогда еще не видел, чтобы Снейп вел себя так чудовищно. Не то чтобы он не пробовал — пробовал, и не раз — но нынешняя попытка оказалась действительно удачной.

— Как любопытно, — произнес Дамблдор таким тоном, словно и впрямь был заинтригован. — Можно ли уточнить, что вы имели в виду? Почему вы сказали, что ничего не поняли?

— Ну, — запнулся Ремус, — я просто не знаю, и все. В смысле, всерьез он это говорил или нет.

— Конечно, всерьез! — вспыхнув, возразил возмущенный Джеймс. — Ты же там был, Лунатик! Да как тебе даже в голову пришло...

— Но я и правда не знаю, — он был раздражен, но старался этого не показать. — И просто говорю, что думаю, Джеймс.

Но тот продолжал горячо настаивать:

— Что, эта гадюка пожирательская?.. Да он бы и глазом не моргнул! Он же ее за человека не считает!..

— Мистер Поттер, — Дамблдор заговорил таким тоном, что Джеймс немедленно заткнулся, — хоть я и приветствую ваши убеждения и, разумеется, не вправе указывать, о чем вам следует беседовать в кругу друзей, но все же советую впредь воздержаться от подобных заявлений в моем присутствии, равно как и в присутствии других преподавателей. Не следует обвинять своих сокурсников... в участии в определенных организациях... без каких-либо доказательств. И я совершенно уверен, — продолжил директор, когда Джеймс открыл рот, чтобы что-то возразить, — что в случае с политическими воззрениями мистера Снейпа ваши утверждения ничем не подкреплены.

— Но мы можем оказаться правы, — негромко сказал Сириус; он говорил тише, чем когда-либо на памяти Ремуса.

— И интуитивно вы в этом уверены, — согласился Дамблдор. — Но не стоит забывать, мистер Блэк: пусть интуиция и может подсказывать, в каком направлении лучше двигаться при расследовании, судебная машина все равно требует доказательств. А догадки и улики, хоть друг друга не исключают, но и синонимами тоже не являются. Что ж, джентльмены, — улыбнувшись, он развел руками, — скоро у вас должно начаться занятие у нашего очередного преподавателя по ЗОТИ, а мне еще необходимо переговорить с мистером Люпином.

Ремус почувствовал, что краснеет и вот-вот сползет с кресла.

— Желаю вам насладиться последними свободными минутами этого утра, мистер Блэк, мистер Поттер, и спасибо, что зашли. Как приятно, что в кои-то веки это случилось не по инициативе мистера Филча или недовольных профессоров, — сказал директор, и в его глазах заискрились смешинки.

Джеймс явно не ожидал, что беседа примет такой оборот — Сириусу пришлось его уводить чуть ли не силком; дверь захлопнулась за ними с тихой окончательностью, и Ремус почувствовал себя в ловушке.

— Я похож на огра, мистер Люпин? — улыбнулся Дамблдор. — Или вы опасаетесь моего недовольства?

— Я... — это прозвучало как-то пискляво; он сделал над собой усилие, пытаясь говорить нормальным голосом. — Мне очень жаль, сэр, я не смог их удержать...

Не смог... Не очень-то ты и старался, верно? Как всегда...

— Да, они в своем роде живая стихия, — согласился директор. — И это одна из причин, по которым я хотел побеседовать с вами наедине. Мистер Поттер сейчас сам не свой — что вполне объяснимо, если учесть поведанную им историю; уверен, что она запомнилась ему именно в том виде, в каком он ее нам изложил. Полагаю, я неплохо себе представляю, какое мнение о мистере Снейпе сложилось у мистера Блэка и мистера Поттера, однако насчет вас, мистер Люпин, я такой уверенности не испытываю. Не согласитесь ли меня просветить?

Ремус моргнул.

— Вы спрашиваете, что я думаю о Снейпе?.. Сэр, — добавил он поспешно.

— Да, — все так же улыбаясь, отвечал Дамблдор.

Ремус думал — тот сейчас засмеется и скажет: " Нет, конечно, что за глупости". Но время шло, ничего не происходило, а он просто сидел и таращился на директора — и когда это осознал, то покраснел еще отчаяннее и выпалил первое, что пришло в голову:

— Я... я не знаю, что о нем думать, — и замолчал, чувствуя себя полным идиотом. Словно Дамблдор возлагает на него какие-то надежды, а он даже не знал, чем это заслужил. — Я... я хочу сказать, многие сами не знают, что о себе думать — я так точно не знаю — поэтому Снейп... мы ведь даже не очень-то знакомы...

Окончательно сбившись, Ремус почувствовал на себе выжидающий взгляд директора и настолько смутился, что готов был провалиться сквозь землю. Господи, ну отчего он такой дурак? Может, это его последний шанс остаться старостой — он же два года только тем и занимался, что манкировал своими обязанностями... Дамблдор дал ему шанс, а он его опять запорол — даже хуже, чем очередное зелье...

— Весьма мудрый ответ, мистер Люпин.

Не может быть. Ремус, наверное, ослышался.

— Что? — брякнул он.

— Мне приятно было бы думать, что в юные годы ко мне в голову иногда забредали мудрые мысли, — улыбнулся директор. — Но знаете — как-то на это не похоже. Хотя способность распознавать мудрость, пожалуй, так же важна, как и она сама.

—...да, сэр, — согласился совершенно ошалевший Ремус.

— Можно кое в чем вам признаться, мистер Люпин? Я тоже понятия не имею, что думать о мистере Снейпе. Рискну предположить, что никто в этой школе не знает его по-настоящему — даже сам мистер Снейп, я в этом уверен. О, у него наверняка есть определенные догадки — у нас у всех они есть, но Истина — гостья робкая, и нечасто попадается нам, смертным, на глаза. И в то же время — помните, что я сказал мистеру Блэку об интуиции? — так вот, она мне подсказывает, что для нас жизненно важно разобраться, кто же такой мистер Снейп, и мы должны удвоить или даже утроить наши усилия в этом направлении. И я надеюсь, что вы мне поможете.

У Ремуса отвисла челюсть.

— Я?.. — слабым голосом переспросил он.

— Ситуация из ряда вон выходящая, — признал Дамблдор, — и если бы родители услышали, что я решился вовлечь в свои планы студента, то обвинений в некомпетентности на меня бы обрушилось даже больше, чем сейчас, — в его глазах заплясали искорки смеха. — Но они не знают вас так, как знаю я — или же думаю, что знаю; из всех студентов этой школы, с кем мне посчастливилось познакомиться, вы, мистер Люпин, наиболее осмотрительны, когда дело касается оценки чужих достоинств. — Директор будто заглядывал ему в самую душу; его глаза словно излучали острые пучки света, напоминая алмазы в маггловских лазерах. — В этом смысле вы смотрите на жизнь из необычного ракурса.

Ремус сглотнул.

— Вы мне поможете, мистер Люпин?

— Конечно, сэр, — машинально согласился он, — вот только я никак не врубаюсь — в смысле, не понимаю — что я должен сделать?..

— Я прошу вас присмотреться к мистеру Снейпу... понаблюдать за ним — для его же блага, как и для блага всех остальных. Как считаете, у вас это получится?

Вне всякого сомнения. Весь этот семестр Джеймс, Сириус и Питер будут заняты только одним — слежкой за Снейпом. С тем же успехом можно к ним присоединиться.

— Да, сэр.

— Великолепно, — Дамблдор снова улыбнулся. — Буду с нетерпением ждать результатов ваших наблюдений, мистер Люпин. Предчувствие мне подсказывает, что они на многое прольют свет.

* * *

Ремус спешил на ЗОТИ; мчался по коридору, зажав в кулаке записку от Дамблдора — на случай, если все-таки опоздает. И действительно, когда он затормозил перед дверью класса, занятие уже две минуты как должно было начаться; он бочком прошмыгнул внутрь, но оказалось, что преподаватель до сих пор не пришел. Студенты просто болтали, швырялись друг в друга всякой фигней и зачарованными бумажными птичками — их запускали в приятелей или в симпатичных девчонок.

Он обежал толпу взглядом — искал друзей; те заняли парту в середине ближайшего к окну ряда, Джеймс и Сириус переговаривались, склонив друг к другу головы... Точнее, говорил только Джеймс — он энергично жестикулировал, руки его порхали, как крылья бабочки — а Сириус слушал, время от времени кивал и при этом казался таким суровым и мужественным, что кое-кто из девочек бросал на него восхищенные взоры.

Как только Ремус появился в классе, следивший за дверью Питер дернул за рукав Джеймса; тот резко крутнулся на стуле и — вот же черт! — прокричал прямо через всю комнату:

— Лунатик, чего хотел Дамблдор?

Все головы, как по команде, повернулись к двери, и на Ремуса уставились пятьдесят пар глаз. Щеки полыхнули; на какой-то миг ему захотелось стать похожим на друзей и тоже швыряться заклинаниями во всех, кто его раздражает, но в итоге он только одарил Джеймса убийственным взором... правда, Сириус уже влепил тому подзатыльник.

— Да, Лунатик, — игриво подхватила Фелисити Медоуз, теребя серьгу с пером страуса, — так чего хотел наш Дэ-заглавное?

— Чтобы ты не совала нос в чужие дела, — отрезал Ремус и обошел ее парту, чтобы не приближаться к слизеринцам — те частенько ставили им с Питером подножки, стоило только оказаться рядом. Поскорее миновав задние парты, он плюхнулся на сиденье между Джеймсом и сидевшим с краю Сириусом.

— Извини, — застенчиво сказал Джеймс — Ремус пригвоздил его еще одним сердитым взором, — я как-то не подумал...

— Ты б еще в " Ежедневный пророк" написал — пусть в передовице напечатают, — в ответ на эту отповедь Джеймс только стыдливо улыбнулся и взлохматил волосы — кажется, смутился.

— Учись регулировать громкость, Сохатый. Смотри, как это делается, — фыркнул Сириус, склоняясь к Ремусу — всей тяжестью навалился на плечо, заставив его накрениться, и зашептал, едва не касаясь губами уха:

— Лунатик, чего от тебя хотел Дамблдор?

— Что ты сказал? — нахмурился Питер. — Я не расслышал.

— Хвост, ты олух. Хули ж я так тихо говорил? — устало поинтересовался Сириус. Питер покраснел.

— Сириус... — но отвечать Ремусу не пришлось: именно в этот момент преподаватель по ЗОТИ все-таки доплелся до класса.

— Ну, давайте уже успокаиваться, — беспомощно сказал он; Бобби Макрель запустил зачарованного бумажного журавлика под мантию Марни Доббинс, а та в ответ швырнула в хулигана чернильницей.

— Эти уроки — такая комедия, — пробормотал Сириус — от Ремуса он так и не отодвинулся. — Когда же до Дамблдора дойдет, что мы должны уметь нормально защищаться, а не заниматься всякой мутотой...

— А где мистер Снегг? — спросил профессор, обводя взглядом аудиторию; послышались смешки, и он смутился, осознав, что переврал эту фамилию.

— Прогуливает, скорей всего, — небрежно отвечал Мальсибер; Ремус так и не понял, что им двигало — то ли хотел насолить Снейпу, то ли показать, что ни в грош не ставит преподавателя... А может, оба недобрых порыва слились воедино, и он решил убить сразу двух зайцев?.. Люди часто так поступали — даже друзья Ремуса, хотя Джеймс и Сириус предпочитали притворяться, что они не такие — а может, и сами в это верили... Но слизеринцы? Эти небось по мелочам не размениваются: каждым поступком пакостят сразу пятерым, не меньше.

— А что, его никто не видел? — осведомился профессор рассеянно — над ухом у него пролетела какая-то дымящаяся гадость и впечаталась в школьную доску.

Никто не ответил — промолчали даже Питер с Джеймсом. Сириус продолжал оккупировать Ремусово плечо.

— Что ж, если его кто-нибудь увидит — предложите заглянуть ко мне, хорошо?.. А сейчас давайте достанем учебники...

И дальше они конспектировали книжки — точнее, некоторые студенты пытались создать такую видимость, большинство же не утруждалось и этим. Сириус закинул руки за голову и качнулся назад, балансируя на задних ножках стула; Джеймс свистящим шепотом пересказывал Питеру антиснейповские теории, а тот завороженно слушал. Слизеринцы над чем-то веселились — слишком тихо, чтобы разобрать, о чем они шушукаются, но достаточно громко, чтобы смешки были слышны даже на первых партах. Сам Ремус лишь подсветил заклинанием нужные строчки в учебнике — в том числе и потому, что хотел подумать, как лучше рассказать Джеймсу о поручении Дамблдора. Логику которого, кстати, так до сих пор и не понимал. Разве за Снейпом не может присмотреть кто-нибудь из преподавателей?..

Или же... порой Ремусу казалось, что директор нарочно сделал его старостой — чтобы позволить хоть как-то повлиять на Джеймса и Сириуса... " Вот только это не сработало", — подумал он с горечью. Поначалу они даже подговаривали друга снять с кого-нибудь баллы — просто так, ради хохмы, но их " ну давай же, попробуй! " случайно услышала профессор Макгонагалл и устроила новоявленному старосте такой грандиозный разнос, что тот чуть в обморок не грохнулся. Подначки больше не повторялись, но Ремус знал: друзья лишь сожалели, что подвели его под монастырь, а не стыдились того, что сделали. Дамблдор, должно быть, сильно в нем разочаровался... Ремус жутко переживал, когда кого-то разочаровывал — особенно людей, которые были ему симпатичны.

Но если директор придумал такое задание, чтобы он помешал друзьям причинять Снейпу добро и наносить справедливость, а те, наоборот, как никогда твердо решили заняться именно этим, то в результате кто-нибудь обязательно останется недоволен. И он, к сожалению, прекрасно знал, кто именно это будет.

Заскрипели отодвигаемые стулья; всеобщий гомон стал совсем уж оглушительным. Ремус заморгал, выходя из задумчивости.

— Разве нам уже пора?.. — растерялся он.

— Ты где был, приятель? — спросил Сириус. — Ушел в себя, вернусь не скоро?

— Что-то в этом духе, — Ремус огляделся по сторонам — студенты стояли у столов, разбившись по компаниям, и продолжали трепаться; некоторые — в основном слизеринцы — так и остались сидеть, и даже с противоположного конца комнаты было заметно, насколько им скучно.

— Мы должны разучивать Щитовые чары, — заметил Питер. — Лунатик, ты...

— Так зачем ты потребовался Дамблдору? — перебил его Джеймс.

Ремус вздохнул. Кажется, придется им все рассказать. Лгать-то ему доводилось часто — а как иначе, с ликантропией в анамнезе? — но не сказать, чтобы особо успешно. Все, на что он был способен — наплести что-нибудь спокойным голосом и не изменившись в лице, а потом удрать, пока никто не смекнул, что вся история шита белыми нитками. Что случалось в среднем через полчаса после его побега, и тогда Ремуса начинали искать, чтобы вытянуть из него правду.

Так что он честно сознался:

— Дамблдор просил меня приглядывать за Снейпом.

Глаза у Питера сделались круглые, как блюдца; это признание застало врасплох даже Джеймса — но затем на его лице вспыхнула свирепая радость.

— Просто блестяще, — выдохнул он. — Да он у нас в два счета расколется, эта образина чумазая! И Эванс будет в безопасности...

— Может, и так, конечно, — Ремус пытался не подать и виду — но внутри отчаянно молился, чтобы ему удалось как-нибудь замять эту идею. — Но Джеймс — мне кажется, ты так и не понял... Дамблдор просил меня присмотреться к Снейпу. Это означает, что нам нельзя... — над ним издеваться, —...донимать его разными выходками и шалостями.

— Но мы же не шалить собираемся! — возмущенно возразил Джеймс. Что ж, он хотя бы не повысил голос, и на них никто не обращал внимания, если не считать пары девчонок. Но те все равно таращились на Сириуса, который стоял рядом с друзьями и молчал, скрестив на груди руки. — Мы просто хотим восстановить справедливость — а еще Эванс — ее надо спасти от этого скользкого урода!..

— Но нам нельзя это делать! Дамблдор точно узнает!.. — настаивал Ремус — его желудок словно завязался в узел, а ноги подкашивались. — Он же велел мне наблюдать за Снейпом... если тот вдруг загремит в лазарет — как думаешь, что скажет директор?..

— Но мы не станем тебя впутывать! Лунатик, ты же нас знаешь...

— Ты так ничего и не понял, — сказал он беспомощно; хоть и подозревал, что это бесполезно, но взглянул на Сириуса с надеждой — тот, однако, казался совершенно безучастным. — Джеймс, он сделал меня старостой — это и так большая ответственность, а сейчас выразился и вовсе недвусмысленно: ему не нужен самосуд, он хочет...

— Ну что, мальчики, как у вас дела с Щитовыми чарами? — преподаватель старался говорить дружелюбно, хоть явно не питал симпатии ни к одному из своих студентов.

— Хвост, — скучающим тоном произнес Сириус, — атакуй меня.

— Э-э... — Питер был явно озадачен и не слишком-то доволен, но все равно нацелил на него палочку и решительно воскликнул: — Фурункулюс!

Сириус выставил такой мощный щит, что Питер отлетел назад, перекувырнулся через парту и грохнулся на пол. Раздался хохот.

— Сириус! — укоризненно воскликнул Ремус, помогая подняться на ноги побагровевшему Питеру.

— Извини, Хвост, — Сириус ухмылялся от уха до уха. — Надеюсь, ты уже оклемался.

— Что ж, — профессор пытался скрыть растерянность и нервозность за деловитостью, — хорошая работа, мистер Блок, продолжайте в том же духе... — и поспешно ретировался. Сириус презрительно усмехнулся ему в спину.

— Все нормально? — спросил Ремус, стараясь не давать воли раздражению на Джеймса и Сириуса.

— Угу, — пробормотал Питер — щеки его все так же пылали.

— Лунатик... — снова встрял в разговор Джеймс.

— Если это не про Щитовые чары, то я и слышать ничего не желаю, — отрезал он — ладони моментально вспотели.

— Как скажешь, — огрызнулся Джеймс. — Только это забавно, не правда ли — ты так печешься о защите, но мне защищать Лили не помогаешь!..

" О да, конечно, не помогаю — проклинать, кого тебе заблагорассудится! — сердито подумал Ремус и стиснул зубы, чтобы что-нибудь ненароком не ляпнуть. — Но ты бы, верно, сказал, что кругом прав, а Снейп — злобный и коварный Пожиратель и получает по заслугам..."

Неужели Джеймс не понимает, каково это — когда все вокруг повторяют, что так тебе и надо, потому что ты само зло во плоти?..

" Конечно нет, — по-равенкловски рассудительно ответил внутренний голос. — Он не оборотень и никогда не слышал о себе ничего подобного".

С задних парт пополз шепоток; Ремус поднял голову...

В классе стоял Снейп.

Сердце ухнуло куда-то в пятки.

— Вы опоздали, мистер Злей, — преподаватель, кажется, даже вздохнул с облегчением — что угодно, чтобы отвлечься от строптивых студентов, с которыми промаялся сорок пять минут; правда, это чувство прожило недолго — Снейп глянул на профессора с такой брезгливостью, что она уже граничила с искусством.

— Я был в больничном крыле, — сообщил Снейп. Его взгляд на мгновение задержался на Джеймсе, а на губах мелькнула презрительная усмешка — и нет, это была не игра воображения... Ремус почувствовал себя последней дрянью — поругался с Джеймсом, близким другом, который так хорошо к нему относится — и из-за кого!.. Этот жуткий тип — настоящее чудовище...

" Но они все равно не правы, — напомнил ему внутренний голос тоном хаффлпафца. — Так поступать нельзя. Да, Снейп такой, какой есть, и его ты не переделаешь — но это еще не значит, что можно смириться с тем, как себя ведут они".

Правда, Сириус и Джеймс с ним бы не согласились — в этом-то и заключалась проблема. Та самая, из-за которой Ремус спорил со своими лучшими друзьями.

— Что ж, тогда ладно, — промолвил профессор таким тоном, словно только и мечтал поскорее отделаться от этого курса. — Мы сейчас работаем над Щитовыми чарами — можете присоединиться, мистер Снейк... В смысле, в оставшееся время... Станьте сюда, в пару к мистеру Хлюпину, хорошо? Вот, вот так — Щитовые чары... — и с этими словами он снова поспешил от них прочь.

Просто зашибись. Ремус уставился на Снейпа, а тот на него. Он вроде бы неплохо освоил эти чары — еще тогда, в конце каникул, но тренировка в гостиной у Поттеров — это одно, а повторить то же самое под презрительным взглядом навязанного напарника — совсем другое.

Снейп, однако же, ничего не сказал, только глумливо ухмыльнулся. Остальная троица друзей настороженно на него поглядывала; Джеймс был полон решимости, на лицо Сириуса словно легла какая-то тень — а из-за плеча у него высунулся Питер и округлившимися глазами уставился на происходящее.

— Не переживай, Блэк, — голос Снейпа неуловимо изменился — не в том смысле, что прямо сейчас, нет, он чем-то отличался от голоса того человека, которого Ремус знал раньше... трудно даже сказать, чем именно; это было что-то вроде ауры инаковости, еле заметное ощущение, что свернулось клубочком на самом краешке сознания... — Верну тебе твою пассию в целости и сохранности.

Сириус потемнел от злости. Ремус схватился за голову — да они как с цепи посрывались... Может, ну их к чертовой матери, этих придурков упертых — пусть поубивают друг друга нафиг...

— Извиняюсь, что встреваю, — произнес он резко — непонятно почему, ссоры с неприятными людьми его так не смущали, — но, может, все-таки займемся Щитовыми чарами? Желательно, еще на этом занятии.

— Если ты хоть на что-то способен — то валяй, — с отвращением сказал Снейп. По его меркам — почти невинное замечание, особенно если сравнивать с тем, что он до этого говорил, каким тоном и как при этом обычно смотрел. Ремус моргнул.

— За меня не переживай, — холодно заметил он. — Ты готов?

— Ты бы лучше поостерегся, Снейп, — угрожающе проворчал Сириус, а Джеймс энергично кивнул, но в ответ их начисто проигнорировали. Что было совершенно ужасно — Ремус чуть не застонал. Когда их не оскорбляли, а просто не замечали, эти двое злились куда как сильнее.

— Агуаменти! — поспешно выкрикнул он — пусть будет относительно безвредное заклинание... хотя Питер, кажется, неприязненно хихикнул, когда из палочки хлестнула вода... Тьфу ты, он же вовсе не собирался намекать на водные процедуры...

Снейп легко отбил атаку — поток разбился о его Протего и, раздвоившись, хлынул на каменный пол.

— Собрался уморить меня со скуки, Люпин? — тупость сегодняшнего партнера его явно раздражала. Опять-таки, по меркам Снейпа это была почти безобидная подколка; Ремус закатил глаза.

— Покорнейше прошу меня простить, что не стал пускать в ход что-то опасное.

— Пускай в ход что хочешь. Ты меня даже не заденешь.

— Как меня достало это ваше бахвальство...

— Эй! — вспыхнул Джеймс — поморщившись, Ремус повернулся к друзьям, чувствуя смущение пополам с возмущением.

— Не хотите чем-нибудь заняться? — прошипел он сквозь зубы — щеки полыхнули огнем.

— Да мы же тебя защищаем, ты, чурбан неблагодарный! — возразил Джеймс, весь пунцовый от негодования.

— Но если ты предпочитаешь остаться с ним один на один... — прорычал Сириус таким тоном, что у Ремуса даже волосы на затылке стали дыбом; и только мгновение спустя он осознал, что угроза тут ни при чем, это просто чье-то заклина...

Снейп успел выставить щит. Мощный — от пола до потолка. Яркая вспышка — и Ремуса смело с ног, а неудачно стоявший стул взорвался дождем щепок. Поверхность щита подернулась рябью — проклятие срикошетило, разлетелось искрами невиданного фейерверка; Ремус закрыл глаза — огоньки в них продолжали плясать, словно выжженные на изнанке век...

Он помотал головой, приходя в себя. В ушах звенело — почему, осозналось не сразу... девчонки — они пронзительно визжали, и Питер вместе с ними; Джеймс громко повторял: " Что с тобой, Лунатик? Лунатик!.." — а Снейп ткнул его локтем в спину и произнес: " Люпин, хватит на мне валяться! "

— Извини, — тускло ответил Ремус; похлопал глазами, пытаясь проморгаться... один только свет, лиловый и багряный; больше он не видел ничего. Кто-то схватил его за предплечье и дернул вверх, поднимая на ноги; запах сандалового мыла со слабой примесью пота и сигаретного дыма... Сириус. Он отряхивал Ремусу мантию — уверенными, неспешными движениями; спросил требовательно:

— Это что еще за херня?

— Щитовые чары, недоебок ты имбецильный, — ответил Снейп; Ремус все еще ничего не мог разглядеть — перед глазами держалась паутина мерцающих огоньков, но отвращение в этом голосе было слышно и так — такое же стойкое, как созданный Снейпом щит.

— Чье это заклинание? — в отчаянии вопрошал профессор под несмолкающий галдеж студентов.

— Почему я ничего не вижу? — протирая глаза, сказал Ремус, и все, кто сгрудился вокруг него, немедленно затихли — даже Снейп. — Бродяга? — голос невольно взлетел на октаву. О Господи...

— Я отведу тебя в больничное крыло, — мрачно заявил Сириус. Вцепился Ремусу в плечи — сдавил их почти болезненно — и повторил кому-то, стоящему рядом: — Я его отведу — у него что-то с глазами.

Прозвенел звонок. Ремус слышал, как заскрипели парты, и студенты дружно заторопились к выходу; многие останавливались рядом, спрашивали, что случилось; их голоса набатом отдавались в ушах...

— Валите отсюда, мудилы! — рявкнул Бродяга, и удушающая близость толпы наконец-то исчезла — точно их ветром сдуло.

Ремус крепко зажмурился; Сириус вывел его из класса — воздух вокруг заметно похолодел. Может, если не открывать глаза, зрение скорее восстановится?..

Если это, конечно, вообще произойдет.

— Это была темная магия, — донесся откуда-то задыхающийся голос Джеймса, — да, Бродяга?

Сириус — он тянул Ремуса за собой по коридору — процедил сквозь зубы таким тоном, словно хотел укусить:

— Да. Она.

— Снейп тут ни при чем, — на автопилоте вставил Ремус, и его провожатый остановился так резко, как будто впечатался в тот магический щит.

— Лунатик, — прорычал он, — ты какого хуя этого выродка защищаешь? Его ебаные дружки захерачили в тебя темным...

— Снейп за них не в ответе, — Ремус зажмурился изо всех сил, но все равно ощущал эти волны чужого гнева; чувствовал их так же остро, как если бы видел лицо собеседника.

— Да вы все охуели в этой школе, — дрожащим тоном выдавил Сириус; его пальцы тисками сдавили запястье. Рывок за руку — и Ремусу пришлось поспешить за своим поводырем. Он шагал по коридору, а внутренний голос неслышно нашептывал: " Как ты будешь присматривать за Снейпом, если ослепнешь? "

* * *

Сириус кипел от злости. Он знал — о, он точно знал, кто все это подстроил! Этот выблядок, эта злобная бешеная тварь — Сопливус Снейп.

Он что-то с ними сделал — с ними обоими, с Эванс и Ремусом — еще тогда, в поезде, когда они втроем сидели в купе — теперь-то Сириус это понял... На нее наложил темное проклятие, а на Лунатика — Империус... Или еще какую хрень — кто их разберет, эти Темные искусства, на что они способны; ведь если бы Ремус не кинулся защищать Снейпа и спорить с Сохатым — до него, Сириуса, так бы и не дошло, насколько все на самом деле хуево! Да, Лунатик всегда норовил вступиться за тех, кто этого не заслуживал, но обычно замолкал, стоило только свести все к шутке или напомнить, что Сопливчик — скользкая мразь и будущий Пожиратель. И уж точно никогда не мешал им выполнять свой долг, хоть