Глава третья глаза разума

Дорога вилась берегом узкой речки. Высокие стены ущелья перекрещивались вдали своими откосами, круто сбегавшими к руслу справа и слева.

Самый близкий откос сурово чернел в теневой полосе слева; четкие стрелы елей выстроились в ряд вдоль иззубренного скалистого ребра. Следующие вверх по долине откосы становились все светлее, дальние окутывались жемчужной дымкой и казались легкими. Немного в стороне возвышался одетый снегом зубец, вдали переходивший в могучий гребень. Снег сползал продольными белыми полосами по его серому каменистому скату, а вверху, где ослепительно чистая толща снега плавно сглаживала выступы скал, большое плотное облако медленно плыло, как белая баржа, волоча свое широкое днище по снежному полю седловины хребта.

Дорога обогнула крутой обрыв и начала подниматься к перевалу. Машина выла, разогреваясь; чистый холодный ветер бил прямо навстречу, плотными струями врываясь в щели приоткрытых стекол.

Давыдов не заметил, как поднялись на перевал, и угадал его по затихшему мотору. Машина понеслась вниз, туда, где развертывалась обширная, ровная, как стол, долина, окруженная тройным кольцом горных уступов.

Внизу, то изрытые причудливыми промоинами, то выступающие узкими башнями и округленными куполами, протянулись красные песчаники и глины. Второй уступ массивных пород был испещрен щетинистыми лентами горных елей, казавшихся почти черными на серо-фиолетовой поверхности склонов. И выше всего, победно сияя своей недоступной белизной, тянулся пильчатый ряд снеговых вершин, словно стена исполинского замка, надежно огородившая долину.

А там, внизу, отчетливо виднелись борозда, распоровшая ровную степь, насыпь огромной плотины, груды земли, глубокие котлованы, домики поселка и ряды длинных белых палаток.

Давыдов уже привык к поражавшему его вначале зрелищу большой стройки, но сейчас он с волнением смотрел на ажурные плетения каркасов бетонных конструкций. Здесь, по-видимому, и есть головная гидростанция.

В одном из котлованов обнаружены скелеты динозавров, кладбище, образовавшееся тогда, когда вокруг не громоздились эти высокие горы. Они поднялись позже — силами мощных атомных реакций, происходивших в глубинах земной коры. Но излучение могло привлечь звездных пришельцев в их поисках запасов атомной энергии…

Машина остановилась возле длинного беленого дома.

— Приехали, товарищ Давыдов, — сказал шофер, отворяя дверцу. — Задремали маленько? Дорога хорошая, можно поспать…

Давыдов очнулся, вылез из машины, увидев спешившего к нему Старожилова. Скуластое лицо научного сотрудника заросло до глаз густейшей щетиной, серый рабочий костюм весь пропитался желтой пылью. Голубые глаза его радостно сияли.

— Начальник (когда-то Старожилов, еще студентом, много ездил с Давыдовым и с тех пор упорно называл его начальником, как бы отстаивая свое право на походную дружбу), я вас, пожалуй, обрадую! Долго ждал — и дождался! Отдохните, покушайте, и поедем. Это крайний южный котлован, с километр отсюда…

— Нет уж, я не устал. Везите! — прервал Давыдов.

Старожилов еще шире улыбнулся.

— Великолепно, начальник! — вскричал он, втискиваясь в машину и стараясь не замечать недовольно косившегося на него шофера, который явно не доверял чистоте одежды Старожилова.

— Мы натолкнулись на останки динозавров сразу же, как вскрыли большой пласт эолового^[232] плотного песка, вклинившийся с юга, — спешил рассказать Старожилов. — Сначала мы обнаружили несколько разрозненных костей, потом вскрыли огромный скелет моноклона^[233] прекрасной сохранности. Череп его оказался пробитым — да, насквозь пробитым! Илья Андреевич, что вы думаете… Узенькая овальная дырочка!

Давыдов побледнел.

— И что дальше? — выдавил он из себя.

— Дальше на большой площади ничего не встретилось. А позавчера у самой границы котлована опять нашли кости — грудой, но не разрозненные. Впечатление такое, что лежат кучей несколько скелетов. Странно: хищники и травоядные вместе. По задней лапе я определил крупного карнозавра, ^[234] и тут же торчат копыта какого-то цератопса.^[235] Некоторые кости переломаны, точно ударом страшной силы. Я не решился раскапывать эту груду без вас… Сюда, правее, там съезд на дно, — обернулся Старожилов к шоферу. — И налево.

Через несколько минут Давыдов склонился над огромным скелетом, белые кости которого выделялись на желтом песке. Старожилов тщательно расчистил его сверху и покрыл для сохранности лаком, оставив до приезда Давыдова.

Давыдов прошел мимо вытянутого хвоста и судорожно скрюченных лап, опустился на колени над безобразной громадной головой с длинным, похожим на кинжал рогом, венчавшим клювообразную морду.

Костяные кольца для защиты глаз, сохранившиеся в пустых орбитах черепа, придавали чудовищу выражение навсегда застывшей свирепости.

Профессор скоро нашел ниже левого глаза овальное отверстие, знакомое по костям из Сикана, найденным Тао Ли. Оно пронизывало череп насквозь; выходное отверстие располагалось на темени, позади правой орбиты, еще погруженной в породу.

Да, несомненно, “они” были и здесь! Решение искать в пределах Союза было правильным. Но какие еще следы пришельцев могут быть обнаружены, да и остались ли эти следы?

Давыдов осмотрел край скопления скелетов, обнаженный в стене котлована. На тех костях, которые были уже вскрыты, не было признаков ранений. Переломы, о которых рассказывал Старожилов, оказались посмертными. Кости были сломаны уже после захоронения в песках, вследствие осадки и уплотнения пород, как это часто бывает.

Давыдов распорядился снять породу над скоплением костей и постепенно расчищать кости сверху, сразу на всей площади скопления.

— Надо бы захватить пошире, чтобы оконтурить все вокруг, — с сомнением в голосе произнес профессор, — но у нас не хватит средств, чтобы раскопать такую громадную площадку. Здесь нужно тысяч пять кубометров съемки.

— Напрасно беспокоитесь, начальник! — широко осклабился Старожилов. — Рабочие здесь так заинтересовались находками рогатых “крокодилов”, как они их зовут, что сами предложили мне помочь “развалять соответствующе” это место. Так и сказал один бригадир на моем докладе. Послезавтра воскресенье, и на раскопки выйдут девятьсот человек.

— Девятьсот?! Ехидная сила! — вскричал Давыдов.

— Нет уж, не ехидная, а просто — сила! — гордо ответил Старожилов. — Администрация предоставляет нам четырнадцать экскаваторов, транспортеры, грузовики — словом, все необходимое. Такую раскопку устроим, что в истории не слыхивали!

Профессор крякнул от восхищения. Сам труд во всем его величии шел на помощь науке, бескорыстно и могуче. Давыдов почувствовал небывалую уверенность в успехе своих поисков. Десятки тысяч тонн земли, прятавшей в себе научную тайну, теперь казались вовсе не такими страшными. Забыв о всех сомнениях, трудностях и невзгодах, Давыдов показался себе невероятно сильным. С такой поддержкой он заставит ответить эти косные массы песков, мертво пролежавшие семьдесят миллионов лет…

Давыдову даже не пришло в голову, что раскопки могут оказаться безрезультатными. Он не мог сейчас представить себе этого. Особенно когда в полутораста метрах позади лежал скелет ящера, убитого человеческим оружием…

— Намечайте площадь раскопок, начальник! — раздался голос Старожилова. — Имейте в виду, что граница эоловых песков идет вкось, простирается с северо-запада на юго-восток. Левее вклинивается полоса песков речного происхождения.

Профессор взобрался на склон котлована и долго смотрел, соображая и подсчитывая, на участок нетронутой степной почвы, удалявшийся к уступам гор.

— Что, если мы возьмем квадрат вон от того столба направо и сюда?

— Тогда левый угол зацепит речные пески, — возразил Старожилов.

— Прекрасно! Я именно этого и хочу, чтобы мы прошлись берегом древнего потока. Около когда-то бывшей воды… Ну, давайте обмерим да поставим вешки. Рулетка у вас с собой?

— Зачем рулетка? Шагами обмерим, не скупитесь, начальник! Съемку-то сделаем после вскрытия.

— Постараюсь не скупиться, — улыбнулся профессор энтузиазму сотрудника. — Начнем. Идите вон туда, к холмику… Мне хочется сегодня успеть телеграфировать профессору Шатрову.

На месте, где двенадцать дней назад Давыдов с помощником мерили шагами кочковатую полынную степь, раскинулась громадная выемка в девять метров глубины. Ветер крутил в ней столбы пыли, вздымавшейся со сглаженной и подсохшей поверхности плотно слежавшихся меловых песков. Вдоль восточного края выемки желтая окраска пород изменялась, переходя в серый, стальной цвет. Старожилов расхаживал взад и вперед, распоряжаясь отрядом своих помощников, перебиравших и перекапывавших пески, расчищавших найденные скелеты. Давыдов вызвал из Москвы всех препараторов института и своих четырех аспирантов, отозвал со строительства номер два научного сотрудника, работавшего там. Тридцать рабочих под наблюдением всех десяти сотрудников перебирали толщу костеносных песков, продвигаясь все ближе к границе серых пород, где встречались только обломки костей и большие окаменелые стволы хвойных деревьев.

Знойное солнце жестоко палило сверху, песок был горяч, но это нисколько не смущало увлеченных своей работой людей.

Давыдов спустился в выемку и остановился около большого скопления, обнаруженного еще в котловане. Там оказалось шесть скелетов динозавров, перепутавшихся своими костями. В шестидесяти метрах к востоку был вскрыт скелет гигантского хищника, одиноко лежавший невдалеке от границы речных песков. Вблизи него нашли еще три скелета небольших хищных ящеров размерами с собаку. Больше на всем протяжении выемки ничего не было найдено, не находилось и костей, пробитых таинственным оружием. Давыдов с тревогой осматривал раскопанную часть выемки, как будто подсчитывал оставшиеся шансы.

— Илья Андреевич, подойдите к нам, — донесся голос Жени, — мы нашли черепаху!

Давыдов обернулся и медленно пошел на зов. Женя с Михаилом второй день обкапывали и очищали громадную голову хищного динозавра с раскрытой пастью, наполненной страшными загнутыми зубами.

Женя поднялась из ямы навстречу профессору, сморщилась от боли в затекших ногах, но сейчас же радостно улыбнулась.

Белый платок подчеркивал загар ее лица, покрытого крошечными росинками пота.

— Вот тут, — показала Женя препаровальным инструментом в глубь ямы, — черепаха. Она лежит почти под черепом. Спускайтесь к нам! — И девушка легко спрыгнула вниз. — Я расчистила сверху карапакс, ^[236] — продолжала Женя. — Он очень странный — с каким-то перламутровым отливом, и скульптура необычная.

Давыдов с трудом согнул свое массивное тело в тесной траншее, заглядывая под гигантский череп хищного динозавра. Из сыроватой и потому более темной породы выступал маленький купол около двадцати сантиметров в поперечнике. Поверхность этого купола была покрыта орнаментом из ямок и бороздок, хранивших следы радиального расположения. Цвет кости был необычный — темно-фиолетовый, почти черный, резко отделявшийся от белых костей черепа динозавра. Необычным был и перламутровый блеск этой странной кости — гладкая, точно полированная, она смутно светилась в тени на дне ямы.

У Давыдова все расплылось в глазах. Кряхтя, он приблизил лицо к странной находке, с величайшей осторожностью счищая песчинки концами пальцев. Профессор заметил шов между отдельными костями, проходивший посередине купола, и второй, пересекающий его поперек, ближе к одному краю.

— Позовите Старожилова скорее! — поднял Давыдов побагровевшее от прилива крови лицо. — И рабочих сюда!

Жене передалось волнение ученого. Звонкий голос девушки понесся над изрытыми песками. Старожилов прибежал молниеносно, как показалось Давыдову, погруженному в рассматривание странной находки.

Терпеливо, медлительно и нежно профессор и его сотрудник принялись снимать породу вокруг темно-фиолетового куполка. С боков кость не расширялась в глубину, стенки купола стали отвесными и превратились в неправильное, слегка сдавленное полушарие. Давыдов, очищавший свою сторону, вдруг почувствовал, что препаровальная игла погрузилась в податливую рыхлость песка, точно кость окончилась в этом месте. Некоторое время профессор осторожно нащупывал границы и, наконец решившись, вращательным движением иглы быстро разрыхлил породу. Песок смели мягкой кистью. Нижний край кости здесь оказался закругленным и утолщенным, он врезался в стенку полушария двумя широкими дужками.

Крик, который вырвался из широкой груди Давыдова, заставил вздрогнуть стеснившихся около него сотрудников.

— Череп, череп! — завопил профессор, уверенно расчищая породу.

Действительно, освобожденные от породы большие пустые глазницы обозначались совершенно отчетливо. Теперь ясно выступил широкий и крутой лоб. Загадочный купол был просто верхней частью черепа, подобного человеческому, немного больших, чем у среднего человека, размеров.

— Попался, небесный зверь или человек! — с бесконечным удовлетворением сказал профессор, с усилием разгибаясь и потирая виски.

Голова закружилась, и он тяжело привалился к стене ямы. Старожилов поспешно схватил профессора за локоть, но тот нетерпеливо отстранил его:

— Действуйте! Приготовьте большую коробку, вату, клей — череп нужно поскорее вынуть. По-видимому, он прочен. Отделяйте осторожно — дальше вглубь должны быть кости скелета, его скелета. Пусть рабочие снимают послойно всю породу вокруг. Скелет динозавра сразу же разобрать и удалить. Перекопайте все — каждый сантиметр этого участка. Весь песок нужно просеять…

Шатров спешил по длинному коридору института, не отзываясь на приветствия встречавшихся с ним сотрудников. Он оказался перед той самой дверью, в которую входил с коробкой Тао Ли два с половиной года назад. Но сейчас Шатров не медлил у входа, не улыбался лукаво, перед тем как поразить друга неожиданностью приезда. Со строгим, сосредоточенным лицом он вбежал прямо в кабинет.

Давыдов немедленно отложил в сторону бумагу, на которой записывал какие-то расчеты.

— Алексей Петрович! Вы прямо дипкурьер! — загудел он, как в бочку. — Для вас такая скорость даже неприлична… Когда вы получили мое письмо с описанием всех обстоятельств находки?

— Вчера утром. Выехал в пять часов. Но, ей-ей, я на вас обижен. Будто вы не могли сообщить мне раньше! Зачем было писать уже post factum? То вы неистовствовали, требуя от меня предполагаемого облика небесного зверя, а когда нашли, молчали до конца раскопок!

Шатров рассерженно дернул плечом и забегал по кабинету.

— Не сердитесь, Алексей Петрович. Я тоже хотел сделать вам сюрприз. Что из того, если бы вы узнали на две недели раньше? Только волновались бы и томились, изнывая от нетерпения в своем Ленинграде.

— Я приехал бы туда, ей-ей! — сердито крикнул Шатров.

— Приехали бы? — изумился Давыдов. — На раскопки? Право, вы совсем переменились, а я не знал…

Шатров не выдержал и улыбнулся.

— Ну, вот так лучше, дорогой друг. Зато вы увидите небесную бестию сию же минуту. — Давыдов направился к шкафу, взялся за ручку, веселый и торжествующий. — Как это по-вашему — ок! — Давыдов потянул дверцу, она раскрылась…

— Стойте, Илья Андреевич! — вскричал Шатров. — Подождите! Закройте!

Удивленный Давыдов послушно закрыл шкаф.

— Я не успел вам прислать свои предположения, — пояснил Шатров, — теперь я хочу потерпеть еще несколько минут и прочесть их вам, прежде чем увижу череп небесного пришельца. Очень интересная проверка: может ли наш ум предвидеть далеко, верен ли путь аналогий, исходящих из законов нашей планеты, для других миров?

— Превосходно придумали! Давайте!

Давыдов, как бы для верности, запер шкаф на ключ и подошел к столу. Шатров извлек большие листы бумаги, исписанные его ровным, довольно крупным, удивительно четким почерком.

— Я не буду читать всего, не терпится, — сознался он. — Просмотрим лишь общие выводы. Помните, мы согласились, что схема животной жизни, основанная на белковой молекуле и энергии кислорода, должна быть общей для всей вселенной. Мы согласились на том, что вещества, слагающие организм, использованы не случайно, а в силу своей распространенности и своих химических свойств. Мы согласились также, что планета, наиболее пригодная для жизни в любой планетной системе, должна быть сходна с нашей Землей. Во-первых, в смысле тепловой энергии, получаемой от своего солнца; если оно больше и ярче нашего, эта планета должна быть дальше; если солнце меньше и холоднее, условия нагрева, подобные Земле, могут быть на более близкой к нему планете.

Во-вторых, эта планета должна быть достаточно велика, чтобы притяжением своей массы удержать вокруг себя достаточно мощную атмосферу, защищающую от холода мирового пространства и космических излучений. И не слишком велика, чтобы она могла потерять во время далекой стадии своего существования, еще в раскаленном виде, значительную часть газов, молекулы которых рассеялись бы в мировом пространстве, иначе вокруг планеты получится слишком густая атмосфера, непроницаемая для солнца и полная вредных газов.

В-третьих, скорость вращения вокруг своей оси также должна быть близкой к скорости вращения Земли. Если вращение очень медленное, получится убийственный для жизни перегрев одной стороны и сильное охлаждение другой; если очень быстрое — нарушатся условия равновесия планеты такой величины, она потеряет атмосферу, сплющится и в конце концов разлетится на куски.

Ergo — сила тяжести, температура и давление атмосферы на поверхности такой планеты должны быть, по существу, приблизительно одинаковыми с нашей Землей.

Таковы основные предпосылки. Следовательно, вопрос в основных путях эволюции, создающих мыслящее существо. Каково оно? Что требуется для развития большого мозга, для его независимой работы, для мышления? Прежде всего должны быть развиты мощные органы чувств, и из них наиболее — зрение, зрение двуглазое, стереоскопическое, могущее охватывать пространство, точно фиксировать находящиеся в нем предметы, составлять точное представление об их форме и расположении. Излишне говорить, что голова должна находиться на переднем конце тела, несущем органы чувств, которые опять-таки должны быть в наибольшей близости к мозгу для экономии в передаче раздражения. Далее мыслящее существо должно хорошо передвигаться, иметь сложные конечности, способные выполнять работу, ибо только через работу, через трудовые навыки происходит осмысливание окружающего мира и превращение животного в человека. При этом размеры мыслящего существа не могут быть маленькими, потому что в маленьком организме не имеется условий для развития мощного мозга, нет нужных запасов энергии. Вдобавок маленькое животное слишком зависит от пустяковых случайностей на поверхности планеты: ветер, дождь и тому подобное — для него уже катастрофические бедствия. А для того, чтобы осмысливать мир, нужно быть в известной степени независимым от сил природы. Поэтому мыслящее животное должно иметь подвижность, достаточные размеры и силу, ergo — обладать внутренним скелетом, подобным нашим позвоночным животным. Слишком большим оно также быть не может: тогда нарушаются оптимальные условия стойкости и соразмерности организма, необходимые для несения колоссальной дополнительной нагрузки — мозга.

Я слишком распространился… Короче, мыслящее животное должно быть позвоночным, иметь голову и быть величиной примерно с нас. Все эти черты человека не случайны. Но ведь мозг может развиваться тогда, когда голова не является орудием, не отягощена рогами, зубами, мощными челюстями, не роет землю, не хватает добычу. Это возможно, если в природе имеется достаточно питательная растительная еда; например, для нашего человека большую роль сыграло появление плодовых растений. Это освободило его организм от бесконечного пожирания растительной массы, на что были обречены травоядные, а также от удела хищников — погони и убивания живой добычи. Хищное животное хотя и ест питательное мясо, но должно обладать орудиями нападения и убийства, мешающими развитию мозга. Когда есть плоды, тогда челюсти могут быть сравнительно слабыми, может развиваться огромный купол мозгового черепа, подавляющий собою морду. Тут можно еще очень много сказать о том, каковы должны быть конечности, но это ясно и так: свобода движений и способность держать орудие, пользоваться орудием, изготовлять орудие. Без орудия нет и не может быть человека. Отсюда последнее. Назначение конечностей должно быть раздельным: одни должны выполнять функцию передвижения — ноги, другие быть органами хватания — руки. Все это связано с тем, что голова должна быть поднята от земли, иначе ослабнет способность восприятия окружающего мира.

Вывод: форма человека, его облик как мыслящего животного не случаен, он наиболее соответствует организму, обладающему огромным мыслящим мозгом. Между враждебными жизни силами космоса есть лишь узкие коридоры, которые использует жизнь, и эти коридоры строго определяют ее облик. Поэтому всякое другое мыслящее существо должно обладать многими чертами строения, сходными с человеческими, особенно в черепе. Да, череп безусловно должен быть человекоподобен. Таковы вкратце мои выводы. — Шатров умолк. Сдерживаемое им нетерпение прорвалось наружу: — Теперь давайте небесного зверя, скорее!

— Сию минуту! — Давыдов остановился у шкафа. — Должен сказать, Алексей Петрович, что вы глубоко правы. Это изумительно! В такие минуты чувствуешь, как могуча наука, чудесное мышление человека…

— Ладно, сейчас увидим. Давайте его.

Давыдов извлек из шкафа широкий лоток.

Перед Шатровым оказался странный темно-фиолетовый череп, покрытый орнаментом из ямок и бороздок, углубленных в кость. Мощный костяной купол — вместилище мозга — был совершенно подобен человеческому, так же как и огромные глазные впадины, направленные прямо вперед и разделенные узким костным мостиком переносицы. Вполне человеческими были и круглый, крутой затылок и короткая, почти отвесная лицевая часть, ушедшая под огромный, надвинутый на нее лоб. Но вместо выступающих носовых костей была треугольная ямка. От основания ямки верхняя челюсть, клювообразная, слегка загнутая вниз на конце, резко выдвигалась вперед. Нижняя челюсть соответствовала верхней и также не имела ни малейшего следа зубов. Ее суставные концы упирались почти горизонтально в ямки на концах широких отростков, спускавшихся вниз впереди круглых больших отверстий по бокам черепа, под висками.

— Он прочен? — тихо спросил Шатров и после утвердительного кивка Давыдова взял череп в руки. — Вместо зубов, видимо, режущий роговой край челюсти, как у черепахи? — спросил Шатров и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Строение челюстей, носа, слухового аппарата довольно примитивно… Эти ямки на костях, вся скульптура показывают, что кожа очень плотно прилегала к кости, без подкожного мышечного слоя. Такая кожа вряд ли могла иметь волосы. А отдельные кости… в них, конечно, нужно поразобраться, но смотрите: челюсть из двух костей; это тоже более примитивно, чем у человека…

— Значит, их эволюционный путь до мыслящего существа был короче, — вставил Давыдов.

— Именно так. Там, на их планете, могла быть несколько иная природная обстановка, другой ход геологических процессов, другие условия естественного отбора… Интересно, вы исследовали состав этой кости?

— Точно — нет. Но все же знаю, что она в основном не из фосфорнокислого кальция, как у нас, а…

— Из кремния? — быстро перебил Шатров.

— Вы правы. И это понятно: кремний по химическим свойствам во многом аналогичен углероду и вполне может быть использован в биологических процессах.

— Но скелет? Кости? Неужели ничего не нашли?

— Абсолютно ничего, кроме… — Давыдов вытащил из шкафа второй лоток, — вот этого…

Перед Шатровым оказались два небольших металлических обломка и круглый диск около двенадцати сантиметров в диаметре. Маленькие обломки имели грани одинаковых размеров; в общем, каждый обломок походил на усеченную семигранную призму.

Металл по тяжести походил на свинец, но отличался большей твердостью и желтовато-белым цветом.

— Отгадайте, что это такое, — предложил Давыдов, подбрасывая на ладони тяжелый кусочек.

— Почем я знаю? Сплав какой-нибудь… — буркнул Шатров. — Впрочем, если вы спрашиваете, наверно, что-либо не совсем обыкновенное.

— Да, это гафний, редкий металл, похожий по физическим свойствам на медь, но тяжелее ее и несравненно более тугоплавкий. И у него есть еще одно интересное свойство: большая способность испускать электроны при высоких температурах. Это кое-что значит, особенно если вы посмотрите еще это странное зеркало.

Шатров взял металлический диск, тоже оказавшийся очень тяжелым. Край диска был закруглен и имел одиннадцать глубоких насечек, располагавшихся по окружности диска на одинаковых расстояниях. С одной стороны поверхность диска была слегка углублена, отполирована и очень тверда. Это был прозрачный, как стекло, слой, под которым виднелся чистый серебристо-белый металл, с одного края разъеденный бурым налетом. Прозрачный слой охватывался кольцом твердого сине-серого металла, из которого, собственно, и состоял весь диск. На обратной стороне диска, в центре, располагался кружок такого же прозрачного вещества, покрытого матовым налетом, с выпуклой, а не с вогнутой, как на другой стороне, поверхностью. Диаметр этого кружка не превышал шести сантиметров. Вокруг него был тот же синевато-серый металл, по которому кольцом шли вырезанные или выбитые звездочки с разным числом лучей, от трех до одиннадцати. Эти звездочки располагались без видимого порядка, но были разграничены двумя спиральными линиями, вписанными одна в другую.

— Металл, из которого состоит диск, — тантал, твердый, необычайно стойкий, — продолжал Давыдов. — Прозрачная пленка сделана из неизвестного химического соединения. Простой качественный анализ не дал результатов, а более сложное исследование я еще не успел сделать. Но металл под пленкой — это индий, замечательный металл.

— Чем замечательный? — не замедлил с вопросом Шатров.

— Этот металл и в наших приборах — лучший показатель наличия нейтронного излучения. А что это индий, я знаю точно, потому что решился высверлить вот здесь для анализа…

— Ведь звездочки — это письмена, или что они такое? — взволнованно спросил Шатров.

— Может быть — письмена, может быть — цифры, а возможно, и схема прибора. Но боюсь, что этого мы никогда не узнаем.

— И это все?

— Все. Разве вам мало, жадный вы человек? И без того у вас в руках такое, что все человечество взволнуется.

— Но все ли вы там перекопали? — не унимался Шатров. — Почему же с черепом нет скелета? Не может быть, чтобы скелета не было…

— Скелет, конечно, был — ведь у бескостного существа не могло быть и черепа. Перекопано все, даже пески просеяны. Но вряд ли там сохранилось еще что-нибудь…

— Почему вы так уверены, Илья Андреевич? Что дает вам право…

— Простое рассуждение. Мы напали на остаток катастрофы, происшедшей семьдесят миллионов лет назад. Если бы не случилось катастрофы, мы никогда не нашли бы черепа и вообще каких-либо останков, кроме этих убитых динозавров. Их-то мы, несомненно, еще будем встречать. Я уверен, что “они”, — Давыдов указал на череп, недвижно обращавший к друзьям свои орбиты, — были у нас очень недолго… несколько лет, не больше… и снова улетели к себе. Как я пришел к этому заключению, об этом после. Посмотрите сюда, — Давыдов развернул большой лист миллиметровки, — вот план раскопок. “Он”, — профессор указал на череп, — находился примерно здесь, около берега речного потока, с каким-то своим прибором и с оружием, по-видимому использовавшим атомную энергию. “Они” знали ее и пользовались ею — это несомненно, это доказывается вообще “их” присутствием здесь. С помощью оружия “он” убил моноклона с большого расстояния. По-видимому, динозавры “им” здорово досаждали. Потом “он” занялся каким-то делом и подвергся нападению гигантского хищного ящера. Замедлил ли “он” пустить в ход оружие или оно испортилось, мы не узнаем. Ясно только одно: хищное чудовище было убито всего в нескольких шагах от этого небесного пришельца и, мертвое, рухнуло прямо на “него”. “Его” оружие или сломалось, или взорвалось. Поломка прибора освободила скрытый в нем заряд энергии, и, видимо, образовалось небольшое поле смертоносного излучения. В этом поле погибло несколько случайно попавших в него динозавров — вот эта груда скелетов. На другую сторону, здесь, с юга, излучение не распространялось или было слабее. Отсюда подобрались мелкие хищники, растащившие кости скелета небесного пришельца. Череп остался то ли потому, что он был велик для них, то ли был придавлен тяжестью головы динозавра. Впрочем, и часть стервятников погибла — вот здесь три маленьких скелета. Все это происходило на дюнных прибрежных песках, и ветер очень скоро захоронил все следы происшедшей трагедии.

— А приборы, оружие? — скептически опустил углы рта Шатров.

— Обратите внимание — остались куски и части, сделанные из чрезвычайно стойких металлов. Все остальное без следа исчезло, окислилось, распалось, растворилось за десятки миллионов лет. Металлы ведь не кости, они не способны окаменевать, пропитываться минеральными веществами, цементировать вокруг себя породу. Кроме того, прибор мог быть разорван и разбросан при взрыве или порче оружия, что еще больше способствовало исчезновению металлических частей.

— Схема ваша верна, надо думать, — согласился Шатров. — Теперь вам как можно скорее нужно изучить череп, проанализировать эволюционный путь, отраженный в структуре костных элементов, и опубликовать. Ведь такая статья как гром грянет!.. — Выпуклые светлые глаза Шатрова не могли оторваться от темного черепа небесного пришельца.

Давыдов обнял друга за плечи и слегка потряс:

— Я не опубликую описания этого черепа.

Шатров изумленно дернулся, но Давыдов крепко прижал его к себе и, прежде чем тот успел что-либо сказать, закончил:

— Изучите и опишете его вы! Вам по праву принадлежит эта часть… Не возражать! Или вы забыли мое упрямство?

— Но, но… — Шатров не находил слов.

— Вот вам и “но”. Геологический отчет о раскопках и выводы о катастрофе, с упоминанием всех моих сотрудников, особенно той, которая обнаружила череп, — он готов, вот он. Опубликуйте его под моей фамилией вместе с вашим описанием черепа. Так будет справедливо. Верно, Алексей Петрович? — Давыдов перешел на мягкий задушевный тон. — У меня есть другое большое дело. Помните, вы удачно сказали, как одно невероятное зацепляется за другое и становится реальностью. Реальность перед вами — череп небесной бестии. Но эта реальность, в свою очередь, вызывает другое невероятное, зацепляется за него, цепь протягивается дальше. И я хочу протянуть цепь дальше!

— Допустим, что так, хотя и не понимаю вас. Но тут попахивает, и очень заметно, самопожертвованием. Я не могу принять…

— Не нужно, Алексей Петрович! Поверьте, старый друг, я совершенно искренен. Разве мы не делились за всю нашу совместную работу интересными материалами? Позже вы поймете, что и тут произошел такой же раздел. Я не хочу забирать себе всего. Мы одинаково смотрим на науку, и для нас обоих важнее всего ее движение вперед…

Растроганный Шатров опустил голову. Он не умел выражать свои чувства, особенно глубокие переживания. И сейчас он молча стоял перед другом, весело смотревшим на него. Шатров невольно коснулся рукой притягивавшего его черепа обитателя “звездного корабля”. Корабль ушел в неимоверную глубину пространства, стал недостижимым никаким силам и машинам. И все же вот его несомненный, неоспоримый след — доказательство, что жизнь проходит неизбежную эволюцию, неотвратимое усовершенствование, пусть чрезвычайно долгим и тяжким путем. В этом движении — закон жизни, необходимое условие ее существования. И если оно не прерывается какими-нибудь случайностями космоса, то в неизбежном результате — рождение мысли, становление человека и далее — общество, техника, борьба с грозной мощью вселенной. И эта борьба может идти далеко — пришелец из другого мира тому залогом. Если бы “они” появились на Земле не тогда, а теперь, как много нового узнали бы мы!..

Шатров обернулся к другу спокойно и открыто:

— Я принимаю ваше… предложение. Пусть будет так. Мне, конечно, придется съездить в Ленинград, устроить дела и спешно вернуться. Работать надо здесь. Возить подобную драгоценность недопустимо… Только почему, Илья Андреевич, вы зовете его небесной бестией? Как-то нехорошо звучит — непочтительно.

— Я просто не могу подобрать название. Ведь нельзя называть его человеком, если соблюдать научную терминологию. Это человек по мысли, по технике, общественности, но ведь он выработался на иной анатомической основе. Его организм явно не родственен нашему. Это другой зверь. Вот я и зову его небесным зверем — “бестия целестис” по-латыни. Можно взять греческий корень для родового названия — пусть будет “терион целестис”. Пожалуй, так звучит лучше. А настоящее название — это уж ваша забота.

— Но все-таки, Илья Андреевич, — помолчав, сказал Шатров, — что же останется вам самому?

— Милый друг, я сказал, что протяну цепь дальше. Давно уже думаю я о роли атомных реакций в геологических процессах. А теперь наше необычайное открытие вывело меня из орбиты обычного, подняло на высокий уровень мысли, придало смелости в заключениях, расширило границы представления. И я хочу попытаться доказать возможность использования могучих источников атомной энергии в глубинах земной коры. Разработать глубинную геологию, чтобы приблизить ее к практической осуществимости… А вы, ваше дело — эволюция жизни и становление мысли уже не только в пределах нашей Земли, но во всей вселенной. Показать этот процесс, дать людям картину великих возможностей, стоящих перед ними. Опрокинуть малодушных скептиков и убогих изуверов, каких еще немало в науке, этим светлым торжеством мысли!

Давыдов замолк. Шатров смотрел на друга, как будто впервые увидел его.

— Да, что мы стоим? — наконец произнес Давыдов. — Сядем, успокоимся. Я устал.

Оба ученых тихо уселись, закурили и, как по команде, задумчиво уставились на череп, в пустые орбиты странного существа.

В кабинете воцарилось молчание.

Давыдов смотрел на выпуклый, изрытый мелкими ямками лоб, представляя себе, что когда-то, безмерно давно, за этой костной стенкой работал большой человеческий мозг. Какие представления о мире, чувства и знания наполняли эту странную голову? Что хранила память жителя чужого мира, какие образы с его родной планеты носил он по нашей Земле? Знал ли он тоску по родному миру, жажду великих истин, любовь к прекрасному? Каковы были человеческие отношения там, у них, какой общественный строй? Достигли ли они высших его ступеней, когда вся планета стала одной трудовой семьей, без угнетения и эксплуатации, без дикой бессмысленности войн, расточающих силы человечества и энергетические запасы планеты? К какому полу принадлежал этот гость с “звездного корабля”, навсегда оставшийся на чужой для него Земле?

Череп смотрел на Давыдова пусто и безответно, как символ молчания и загадки. “Ничего этого мы не узнаем, — думал профессор, — но мы, люди Земли, тоже имеем могучий мозг и можем о многом догадаться. Вы явились сюда. Но просторы нашей Земли были заселены лишь страшными чудовищами, воплощением бессмысленной силы. В тупой злобе и бесстрашии чудовища представляли грозную опасность, а вас было немного. Кучка пришельцев, скитавшихся в неведомом море в поисках источника энергии, в поисках собратьев по мысли…”

Шатров осторожно пошевелился. Его нервная натура протестовала против продолжительного бездействия. Он искоса посмотрел на задумавшегося Давыдова, тихо взял со стола тяжелый диск и принялся рассматривать странный предмет с зоркой наблюдательностью опытного исследователя. Продвинув диск в яркий круг света специальной микроскопической лампы, профессор поворачивал остаток неведомого прибора во все стороны, пытаясь уловить еще не замеченные детали конструкции. Внезапно Шатров уловил внутри кружка на оборотной стороне диска нечто проступавшее под матовой пленкой. Ученый, затаив дыхание, пытался рассмотреть это, подставляя диск свету под разными углами. И вдруг сквозь мутную пелену, наложенную временем на прозрачное вещество кружка, Шатрову почудились глаза, взглянувшие ему прямо в лицо. Сдавленно крикнув, профессор уронил тяжелый диск, и он с грохотом упал на стол.

Давыдов подскочил, как подброшенный пружиной. Но Шатров не обратил внимания на гнев друга. Он уже понял, и догадка заставила прерваться его дыхание.

— Илья Андреевич, — закричал Шатров, — есть у вас что-нибудь для полировки — мелкий карборунд или, лучше, крокус? И замша.

— Конечно, есть и то и другое. Но что это с вами стряслось, черт и трижды черт?!

— Дайте мне скорее, Илья Андреевич! Не раскаетесь! Где это у вас?

Давыдову передалось волнение Шатрова. Он встал, широко шагнул и зацепился за ковер. Профессор сердито пнул завернувшийся край и скрылся за дверью. Шатров вцепился в диск, осторожно пробуя ногтем выпуклую поверхность маленького кружка…

— Вот вам. — Давыдов поставил на стол банки с порошками, чашки с водой и спиртом, положил кусок кожи.

Шатров торопливо и умело приготовил кашицу из полировального порошка, намазал на кожу и принялся тереть поверхность кружка размеренным вращательным движением. Давыдов с интересом следил за работой друга.

— Этот прозрачный, неизвестный нам состав необычайно стоек, — пояснил Шатров, не прекращая работы. — Но он, без сомнения, должен быть прозрачен, как стекло, и, следовательно, иметь полированную поверхность. А тут, видите, поверхность стала матовой — она изъедена песком за миллионы лет лежания в породе. Даже это стойкое вещество поддалось… Но если снова отполировать его, то оно опять станет прозрачным.

— Прозрачным? И что же дальше? — усомнился Давыдов. — Вот с другой стороны диска прозрачность сохранилась. Ну, виден слой индия, и все…

— А здесь есть изображение! — возбужденно воскликнул Шатров. — Я видел, видел глаза! И я уверен, что здесь скрыт портрет звездного пришельца, может быть того самого, чей череп перед нами. Зачем он тут — может быть, опознавательный знак на аппарате или такой у них обычай, — этого мы не узнаем. Впрочем, оно и не важно в сравнении с тем, что вообще нам удалось найти изображение… Посмотрите на форму поверхности — это же оптическая линза… Э, полируется хорошо! — продолжал профессор, пробуя пальцем кружок.

Давыдов, перегнувшись через плечо Шатрова, нетерпеливо глядел на диск — на нем под полосами мокрой красной кашицы проступал все более чистый стеклянный отблеск.

Наконец Шатров удовлетворенно вздохнул, стер полировочную массу, смочил кружок спиртом и несколько минут тер его сухой замшей.

— Готово! Ок! — Он поднес диск к свету, придав ему надлежащее положение, чтобы свет отражался прямо на смотревших.

Оба профессора невольно содрогнулись. Из глубины совершенно прозрачного слоя, увеличенное неведомым оптическим ухищрением до своих естественных размеров, на них взглянуло странное, но несомненно человеческое лицо. Неизвестным способом изображение было сделано рельефным, а главное — необыкновенно, невероятно живым. Казалось, живое существо смотрит, отделенное только прозрачной стенкой оптической линзы. И прежде всего, подавляя все остальные впечатления, в упор смотрели громадные выпуклые глаза. Они были как озера вечной тайны мироздания, пронизанные умом и напряженной волей, двумя мощными лучами, стремящимися вперед, через стеклянную преграду, в бесконечные дали пространства. В этих глазах был свет безмерного мужества разума, сознающего беспощадные законы вселенной, вечно бьющегося в муках и радости познания.

И взгляды ученых Земли, скрестившись с этим необычайным взором, глядевшим из бездны времен, не опустились в смущении. Шатрова и Давыдова пронизало радостное торжество. Мысль, пусть разбросанная на недоступно далеких друг от друга мирах, не погибла без следа во времени и пространстве. Нет, само существование жизни было залогом конечной победы мысли над вселенной, залогом того, что в разных уголках мирового пространства идет великий процесс эволюции, становления высшей формы материи и творческая работа познания…

Преодолев первое впечатление от смотрящих глаз звездного пришельца, ученые стали рассматривать его лицо. Большеглазая круглая голова с безволосой толстой и гладкой кожей не казалась уродливой или отвратительной. Могучий, широкий и выпуклый лоб нес в себе столько интеллектуального, человеческого, равно как и удивительные глаза, что они подавляли непривычные очертания нижней части лица. Отсутствие ушей и носа, клювообразный безгубый рот сами по себе были неприятны, но не могли уничтожить ощущения, что неведомое существо было близким человеку, понятным и не чуждым. Великое братство по духу и мысли с людьми Земли безотчетно сказывалось в облике гостя нашей планеты. Шатров и Давыдов увидели в этом залог того, что обитатели различных “звездных кораблей” поймут друг друга, когда будет побеждено разделяющее миры пространство, когда состоится наконец встреча мысли, разбросанной на далеких планетных островках во вселенной. Ученым хотелось думать, что это случится скоро, но ум говорил о тысячелетиях познания, нужных еще для великого расширения нашего мира.

И прежде всего нужно объединить народы собственной планеты в одну братскую семью, уничтожить неравенство, угнетение и расовые предрассудки, а потом уже уверенно идти к объединению разных миров. Иначе человечество будет не в силах совершить величайший подвиг покорения грозных межзвездных пространств, не сможет справиться с убийственными силами космоса, грозящими живой материи, осмелившейся покинуть свою защищенную атмосферой планету. Во имя этой первой ступени нужно работать, отдавая все силы души и тела осуществлению этого необходимого условия для великого будущего людей Земли.