На земле насчитываются на сегодняшний день шесть видов, которые узнают себя в зеркало: человек, гориллы, шимпанзе, орангутанги, дельфины и слоны.

Весьма обыденный эпизод из военной жизни. Полковник на утреннем разводе наорал на майора. Майор распек лейтенантов командиров рот. Командиры покрыли матом старшин. Старшины взъелись на сержантов, а те на солдат. Солдаты «старики» вечером в казарме отвели душу на несчастных «салагах». Салаги с горя повздорили между собой и вечером в карауле повесили приблудную собаку. Какое трагикомическое сходство с обезьянами! Обидно за род человеческий!

В конфликтных жизненных ситуациях, как правило, есть настрой на агрессию, но есть и страх. Атакуют того, кто заведомо проиграет, но все-таки не совсем уж беззащитен. Слишком большой разрыв в ранге («полковник-солдат») делает потенциальную жертву атак мало привлекательной для агрессора. Известно, что многие большие начальники, грозные для своих замов и прочих «шишек», изысканно вежливы с уборщицами, шоферами, дворниками. Как мы видим, люди и в этом отношении мало отличаются от павианов.

Правда, мы изобретательнее. Например, там, где иерархия не позволяет проявить наше агрессивное отношение открыто, мы умеем атаковать исподтишка или, на худой конец, показать доминирующей особи фигу в кармане.

Проиллюстрируем следующим примером. В начале шестидесятых один из всесильных героев Павловской Сессии выдвинул сам себя в академики на заседании Ученого совета большого ленинградского академического института. Один за другим выступили члены Совета. Каждый с воодушевлением говорил о великих научных заслугах претендента. На словах все без исключения были «за». Началось тайное голосование. Ни одного голоса «за». Все «против»!

А вот еще классический, хоть в учебник зоопсихологии, пример линейного доминирования. Тоже из жизни ученых. Молодой биохимик изложил в большой статье результаты многолетних экспериментов и решил опубликоваться за рубежом. Для этого требовалось разрешение шефа лаборатории, которого поэтому надо было попросить стать соавтором. Тот охотно согласился и направился к заведующему отделом, который, даже не взглянув на текст, намекнул, что не прочь тоже стать соавтором. Его, разумеется, вписали. Теперь уже он направился со статьей к самому академику — директору института:

— Разрешите опубликовать за рубежом…

Директор бегло проглядел страницы и дал без обиняков понять, что его следует поставить первым автором. Вписали. Теперь он как хозяин взял рукопись в руки и сказал:

— Статья хорошая, но неприлично много соавторов.

Заведующий отделом, услышав эту фразу тотчас предложил вычеркнуть действительного автора статьи и его непосредственного начальника. На том и порешили. Статья ушла за рубеж. Случай банальный, в порядке вещей! Подлинному автору как нижней ступеньке в иерархии оставалось только, следуя примеру павианов, смотреться в зеркало и корчить себе злобные рожи! Впрочем, последовали награды — денежная премия, загранкомандировка на пять дней.

За годы советской власти у нас накопилось немало «крупнейших» ученых, которые своих трудов почти никогда не писали. На то у них имелись старшие и младшие научные сотрудники, аспиранты, а также, само собой понятно, должность шефа лаборатории или директора института и красный партийный билет в кармане.

Это еще что! Хватало таких мужей науки, которые своих бесчисленных статей на протяжении многих лет даже и не читали. Зачем? Вполне достаточно было высокого поста и вечных загранкомандировок. Разьезжая по свету, эти корифеи без устали удивляли западных коллег отчаянной борьбой за мир. Помните тогдашние вездесущие «Комитеты защиты мира»? Один биохимик поведал нам, что, если бы не его членство в подобном Комитете, не видать ему конференции в США как своих ушей.

Сейчас по той же стезе успешно движутся наши парламентарии всех уровней. Кое-кто из них уже успел обзавестись академической мантией.

Выходит, не зря затевались обезьяньи процессы. Господство и подчиненные в обезьяньей стае — природное явление, на которое многие власть имущие охотно навесили бы форму секретности, как на какой-нибудь рецепт ракетного топлива.

Важнейший вопрос: как постепенно развивается иерархия в процессе индивидуального развития животных и человека?

Как и многие другие врожденные формы поведения, агрессивность, приводящая к иерархии, возникает у ребенка не сразу после его появления на свет, но, тем не менее, довольно рано: еще до того, как он научается говорить. По словам В.Р. Дольника, дети, (особенно мальчики) начинают устанавливать между собой иерархические отношения в первые годы жизни; позднее они начинают играть в иерархические игры, а в 7-15 лет образуют между собой жесткую пирамидальную структуру соподчинения. Если этим процессом не управлять, борьба за власть в группах подростков принимает жесткие формы, зачастую криминальные. Склонность играть в эти игры, к сожалению, не проходит с возрастом. Более того, некоторые люди играют в них до старости, это становится смыслом их жизни. Причем играют всерьез и включают в игру и нас с вами, и общество, и государство, и весь мир.

4.2. Кто из животных ближе к нам по социальной структуре?

Еще недавно утверждали, что по устройству социальной жизни мы больше всего напоминаем общественных насекомых: муравьев, пчел и термитов, в особенности же первых. Ведь вот у кого и «войны», и свободный выбор многообразных «профессий», и безустанный добровольный труд, как у нас мечталось при коммунизме, и взаимопомощь, и общее превалирует над личным. Есть с кого, мол, брать пример. Однако, исследования показали, что внутренний мир общественных насекомых нам абсолютно чужд и, скорее уж, может быть уподоблен «внутреннему миру» компьютера, на котором пишутся эти строки.

Рабочие особи — у общественных насекомых (в громадном большинстве случаев — недоразвившиеся самки) — неспособны к размножению и не вступают в агрессивные взаимодействия друг с другом. Каждый индивид трудится на «общее благо», подчиняясь велениям инстинкта, как бы сам по себе: никаких приказов свыше, никакой иерархии. Нет и намека на порождающие ее конфликты между особями своего же вида в данной колонии, столь характерные для многих других животных, вечно конфликтующих именно со своими ближайшими соседями. Зато есть сигнализация, весьма совершенная, как мы уже писали, своего рода «язык». Однако же, в отличие от нашего языка, у насекомых его сигналы — врожденные.

Нет никаких сомнений в том, что наше всегда и везде иерархическое общество несравненно больше похоже на иерархические социальные структуры позвоночных и других животных, объединяющихся в небольшие стада или группы: некоторых рыб, рептилий, птиц, представителей разных отрядов млекопитающих. Особенно же, как и следовало ожидать, мы в социальном отношении напоминаем наших ближайших родичей — обезьян.

В то же время человекообразные обезьяны, живущие, преимущественно, в лесных дебрях и почти не имеющие естественных врагов из-за больших размеров и громадной физической силы, по социальной организации отстоят куда дальше от нас, чем те из видов низших обезьян, которые ведут наземный образ жизни в африканской саванне, где много опасных для них хищников. Единственное спасение от хищников у таких видов — коллективная защита в относительно большой стае, где наберется, по крайней мере, с десяток или более боеспособных взрослых самцов. Дело в том, что наши предки австралопитеки тоже бродили по той же африканской саванне в окружении тех же хищников, будучи при том малорослыми и довольно-таки медленно бегающими существами. Не умели они и быстро взбираться на деревья, в отличие от многих обезьян. Так, афарский австралопитек, живший в Африке 3-4 миллиона лет тому назад, был росточком всего только метр.

Предполагают, что как раз от этого вида австралопитеков произошел и первый изготовитель каменных орудий — уже упомянутый нами умелый человек, бывший такого же малого роста. Таким образом, постоянная угроза угодить в желудок к леопарду, гиеновым собакам и другим хищникам саванны, напротив, прекрасным бегунам, заставила живущих в ней обезьян, включая и наших предков, объединяться в большие иерархически организованные стаи. Иного выхода, попросту говоря, не было. В чем преимущество стаи перед семейной группой? Конечно же, в том, что в ней много самцов, способных к коллективным боевым действиям. У большинства других млекопитающих, например, львов, орангутангов и лошадей, самец-вожак возглавляет семейную группу и прогоняет из нее прочих самцов, включая собственных сыновей, во избежание постоянных конфликтов. Все это крупные и хорошо вооруженные или очень быстро бегающие животные. Другое дело наши предки или также макаки и собакоголовые обезьяны, ведущие наземный образ жизни: павианы, гамадриллы, бабуины, анубисы. Для всех этих видов возникла необходимость удерживать множество самцов в одной стае.

Нечто подобное наблюдается и у некоторых стайных хищников из семейства собачьих: волков и гиеновых собак, например, которые, между прочим, отличаются от обезьян куда более альтруистическими нравами. Так, раненых своих собратий эти собаки охраняют и кормят, принося пищу издалека. Ни у кого из стадных обезьян нет и отдаленного намека на подобное поведение. Их самцы, по словам В.Р. Дольника, четко взаимодействуют между собой, отбиваясь от хищника или отстаивая территорию от конкурирующего стада своего же вида. Сражаются вместе, но умирают врозь. Часто можно видеть как за стадом ковыляет раненый самец, постепенно выбиваясь из сил, с каждым днем отставая все сильнее. Его как бы не замечают. Смерть собрата по стае не производит на обезьян никакого впечатления. Никто не поделится с ним пищей. Выживет ли он, погибнет ли — только его личная забота. Увы, но пока ученым не удалось найти ни одного скелета обезьянолюдей с зажившими травмами. Из сего вывод: и наши предки не страдали альтруизмом. К раненым и больным собратьям они относились так же черство как современные павианы и Ко. Судя по археологическим данным, помощь раненым появилась у людей не раньше великих загонных охот новокаменного века, каких-нибудь 12-10 тысяч лет назад. Как ни удивительно, но и первые явные следы людоедства относятся, преимущественно, к тому же времени.

Ученые этологи, пытающиеся ответить на вопрос, что удерживает в одном обезьяньем стаде множество самцов, пришли к следующим выводам. Главный объединяющий фактор — повышенная сексуальность в сочетании с агрессивностью. Каждый самец стремится постоянно овладеть одной из самок, отогнав других самцов, а также повысить в стычках с ними свой социальный ранг. При этом низшие по рангу самцы постоянно вынуждены терпеть измывательства доминанта, что, однако, не отваживает их от стаи, так как похоть и стадное чувство пересиливают стремление удалиться от доминирующих особей на недосягаемое расстояние.

А у кого именно из стадных наземных обезьян социальные порядки больше всего смахивают на наши? На такой вопрос нельзя однозначно ответить. Те или иные черты сходства есть у каждого вида, включая сюда даже человекообразных — горилл и других, живущих малыми семейными группами.

Так, у горилл, гигантов, живущих под покровом тропического леса, по мнению В.Р. Дольника, своего рода патриархальная автократия. Группой, включающей, между прочим, и молодых самцов, заправляет какой-нибудь патриарх с седой спиной. Он то и дело напоминает прочим, кто здесь главный, требуя, чтобы ему уступали найденные лакомства и комфортабельные места для сидения: патриархи любят часами восседать в полудреме, слегка покачиваясь. Самки подставляются по первому же намеку патриарха. Драки между членами группы редки. Если кто-то проявляет непослушание, доминант только демонстрирует позу угрозы или, в крайности, пару раз шлепает шалуна рукой по спине. Все это, пожалуй, напоминает нравы патриархальной человеческой семьи или маленькой конторы, где один всеми уважаемый босс и несколько секретарш, клерков. У горилл практически нет естественных врагов, кроме человека: слишком уж велики, сильны и клыкасты. К тому же они чистые вегетарианцы.

У павианов в их больших, до сотни особей, стаях чаще всего, — коллективное руководство. Доминируют несколько старых и весьма злобных самцов, гигантов по сравнению с молодыми самцами и самками. Эти вожаки, часто кто-то один из них самый главный, когда стадо разбредается в поисках пищи, стараются взобраться на какой-нибудь холмик, чтобы следить за всеми прочими. Любую самку они считают своей собственностью и отгоняют от нее других самцов. Между собой доминанты не дружат, но и не конфликтуют, так как, во-первых, убедились в равенстве своих сил еще до превращения в вожаков, а, во-вторых, нуждаются друг в друге как в союзниках на случай бунта субдоминантов, более молодых, но уже зрелых и сильных индивидов. Те подчас тоже объединяются в группы и пытаются коллективно напасть на доминантов, причем до драки чаще всего дело не доходит: «революционеров» при одном виде изготовившихся к бою доминантов одолевает страх. Между тем, доминанты то и дело жестами подзывают к себе одного из молодых самцов специально, чтобы принудить его принять одну из поз подчинения: опустить голову и хвост, пасть ниц или, наконец — самое большое унижение и для павианьего самца — подставиться как самка перед совокуплением. Однако, несмотря на верховную власть, живется доминантам неспокойно. Поминутно им приходится вмешиваться в какие-то конфликты между павианами низшего ранга, наводить порядок в стае, кому то грозить клыками и кулаком, напоминать прочим «Я-главный», похлопывая себя по гениталиям (чем не аналог нашего мата?) и, что гораздо для них хуже, — отбивать очередные атаки групп рвущихся к власти субдоминантов.

В.Р. Дольник сравнивает социальную структуру павианов с геронтократией, диктатурой группки стариков, типа той, что была во многих первобытных племенах (совет старейшин) и дожила до наших дней. Как тут не вспомнить, например, брежневское «коллективное руководство»?

Три заботы постоянно одолевают доминантов: не подпускать к самкам самцов ниже рангом, личная власть и, наконец, максимальное расширение территории стада в постоянных стычках с такими же соседними стадами. Есть, конечно, и другие заботы: хищники и, что весьма интересно, молодое поколение, детеныши, о чем еще будет разговор далее.

Печален конец павианьей каръеры. Рано или поздно почти любого вожака свергают, превращая перед смертью в жалкого парию, всеми преследуемого и унижаемого. Бывает и другой, более героический финал: под старость вожаки очень смелеют, настолько, что решаются вдруг вступить в схватку с заклятым врагом павианов леопардом. Чаще всего такие схватки на глазах у не смеющих принять в них участие перетрусивших субдоминантов кончаются гибелью вожака, сразу же или позже от тяжких ранений.

Итак, участь павианьих вожаков не из завидных. Еще хуже, конечно, живется низшим по рангу особям. Это совсем затюканные существа.

И все-таки грубое и жестокое общество павианов — сущий рай по сравнению с тем кошмаром, который царит в стадах анубисов. О них мы подробнее расскажем в разделе «Социальный стресс и биохимическая индивидуальность вождя», а пока — только короткая справка. У анубисов самцы только и делают что борются друг с другом за социальный ранг и обладание самками. При этом кто-то один прорывается на самый верх социальной лестницы и некоторое время удерживается там, тираня всех остальных. Власть его, однако, длится недолго. Самцы ниже рангом объединяются в пары, тройки и так далее, чтобы свергнуть властителя и занять его место.

Пакостя друг другу постоянно и без всякого повода, анубисы проявляют удивительную изобретательность, которой мог бы позавидовать, пожалуй, даже необычайно подлый человек. Союзы, создаваемые с целью свержения вожака, постоянно распадаются. Былые друзья то и дело предают друг друга в самый разгар драки; сбегают с поля брани или переходят на сторону противника. Это поведение особенно типично для молодых самцов. Самцы постарше всячески ластятся друг к другу: только бы союз не развалился, пока общими усилиями не удастся свергнуть вожака. Но вот он свергнут и былые друзья тотчас же превращаются в злейших врагов, деля власть точь в точь как люди.

Воистину, мерзопакостна социальная мораль анубисов. Но даже им в этом отношении далеко до макак. У тех типичная тоталитарная система по классификации В.Р. Дольника. Причиной же служит то, что, в отличие от собакоголовых обезьян, макаки чуть ни всей стаей накидываются на того, с кем вздумалось расправиться вожаку: пытаются его чем-нибудь ткнуть, ударить, кидают в него кал. Особенно усердствуют при этом самки и самцы самого низшего ранга. Между тем, жертвой расправ, чаще всего, оказываются сравнительно сильные самцы, которых низшие особи никогда не посмели бы тронуть, если бы ни вожак. Тому достаточно только начать экзекуцию, а продолжат подонки обезьяньего общества.

Здесь уж аналогия с поведением людей очевидна.

Например, во главе шайки уголовников — пахан. При нем — жалкая и трусливая шпана, так называемые шестерки, часто малолетки и, бывает, непотребные женщины-марухи. Этой компании поневоле беспрекословно подчиняется вся шайка, включая сильных и храбрых парней. О таких шайках, терроризировавших всех прочих лагерников, с ужасом вспоминают многие бывшие наши политзеки. Другая сразу напрашивающаяся аналогия: тоталитарный режим. Во главе верховный пахан и его жалкие прихлебатели, которых он время от времени уничтожает, заменяя такими же другими. Все общество трепещет перед подонками, готовыми по указке Верховного стереть в порошок кого угодно.

Нам, к сожалению, такая структура общества знакома. Этологи полагают, что расправа низших по рангу над теми, кто подвергся нападению вожака, — переадресовка направленной против него и подавленной страхом агрессии. Любопытно вспомнить, что в расправах над пленниками у некоторых первобытных племен активнейшее участие принимают низшие по рангу: женщины и дети. Такая сцена, например, описана в рассказе Дж. Лондона «Потерявший лицо»: расправа индейцев Аляски над белыми пленниками. Вождю достаточно мигнуть, а пытают до смерти преимущественно женщины, проявляя при этом прямо-таки удивительную изобретательность.

В годы якобинского террора в Париже казни совершались на Гревской площади, куда загодя со всего города стягивались толпы подонков-«санкюлотов» (букв. перевод «бесштанник»), в том числе злобные мегеры, прозванные «вязальщицами». Они, действительно, орудовали спицами и мотками шерсти в ожидании увлекательного зрелища, а затем всячески измывались над приговоренными, когда тех в тележке подвозили к эшафоту.

Подобное же происходило обычно и во время всевозможных погромов, вплоть до недавних в Сумгаите и Баку. Там основными исполнителями были выпущенные из тюрем преступники обоего пола, бомжи и т. п., причем издевательства над жертвами, включая групповые изнасилования и сожжение заживо армянских женщин, осуществлялись прилюдно к восторгу большой толпы таких же подонков-зрителей.

4.3. Откуда берутся вожаки?

Животные всенародных выборов не проводят, и «сверху» им начальников не спускают. А кто вообще в стае командует? Откуда берутся вожаки? Носит предрасположенность к лидерству наследственный характер или является продуктом научения, жизненного опыта? Скорее всего играют роль оба фактора. Причем, тенденция доминировать или напротив, ее отсутствие не являются полностью врожденными. Они приобретаются в условиях конкуренции и по каким-то во многом пока неясным внешним причинам.

Например, подрастающие мальки цихлид, которым не исполнилось еще и двух недель, в стайке вступают в стычки друг с другом, демонстрируя некоторые акты агрессивности, очень мало отличающиеся от таковых у взрослых родителей. Вскоре уже замечается, что некоторые рыбки намного превосходят прочих своей агрессивностью и выдвигаются в доминанты. Такое же явное расхождение по степени агрессивности между отдельными индивидавми замечено в группах молодых особей и у других, более нам близких животных. Нередко, хотя и далеко не всегда, замашки доминанта дают себя знать еще в очень раннем возрасте, причем, однажды проявившись, сохраняются на всю жизнь.

Это, по всей вероятности, касается и человека.

У одних индивидумов уже в детстве проявляются повышенная агрессивность и настырность, желание конфликтовать по любому поводу, склонность настаивать на своем, способность изменять настроение окружающих и порой навязывать им свою волю. Другие, напротив, уже с ранних лет отличаются высокой внушаемостью, робостью или же неосознанно стремятся подчиняться, уступать в конфликтных ситуациях. Мы полагаем, что врожденные свойства не определяют судьбы полностью, но очень полезно вовремя осознать свое место в семье или в обществе.

Может ли зоопсихологический подход внести какую-то лепту в крайне запутанную проблему ведущего и ведомых «вождей и толпы»? Есть ли общее между начальником, вождем, фюрером, диктатором в человеческом обществе и вожаком — доминирующей особью в обезьяньей стае? Боимся, обсуждение этого вопроса заведет нас слишком далеко в буквальном и переносном смысле слова.

По крайней мере, в стае обезьян вожак — далеко не всегда физически самый сильный самец. Решающую роль играют не только личные качества, в первую очередь, агрессивность и, как говорит Дольник, «настырность», но и разного рода привходящие внешние обстоятельства. Начнем, пожалуй, с такого рода обстоятельств, хотя, конечно, в большинстве случаев куда важнее черты характера.

Оказалось, что у петухов ранг зависит не столько от душевных качеств, сколько от размеров гребня. Если низшему по рангу замухрышке-петуху приклеивали на голову гигантский красный гребень из поролона, прочие начинали относиться к нему с почтением. Через некоторое время былой пария весь надувался от важности и начинал тиранить других петухов.

Очень существенная закономерность: повышение иерархического ранга по принципу «из грязи в князи» способствует тираническому поведению новоявленного лидера. Как раз тот, кто раньше лебезил, боялся любого начальства, если получает власть, распоряжается ею особенно безобразно. Так обстоят дела не только в нашем обществе, но и, как показали этологи, у животных, включая тех же петухов. В.Р. Дольник вспоминает по этому поводу известную поговорку древних: Любая власть портит человека. Абсолютная власть портит его абсолютно. Когда поролоновый гребень отклеивали, петух-выскочка быстро опускался обратно на самое дно иерархической лестницы.

Поразительно, но факт, подтвержденный многими экспериментами. Приклеивая молодым петухам поролоновые гребни разного размера, удается достигать приблизительно такого же эффекта, который в армии достигается числом звездочек на погонах. Еще примеры на ту же тему:

Однажды в Сухумском обезьяньем питомнике одному низшему по рангу макаку резусу-самцу ученые водрузили на голову красный пластиковый шлем вроде хоккейного, закрепив там тесемочками. Обезьяна поначалу тщетно пыталась избавиться от шлема, но смирилась. Других же макаков вид товарки в шлеме изрядно пугал. В результате, ранг ее внезапно повысился и от самок, прежде пренебрегавших этим индивидом, у него просто отбою не было. В конце концов, шлем содрал, играючи один обезьяненок, на чем молниеносная каръера и кончилась. Все вернулось на круги свои.

Один молодой самец шимпанзе в кенийском заповеднике как-то набрел на брошенную людьми канистру из под бензина и принялся по ней стучать. Всех прочих шимпанзе из той же группы, и ранее с опаской относившихся к этому человеческому предмету, такой грохот привел в ужас. Вследствие того юный «барабанщик» вдруг сделался вожаком. В дальнейшем он успешно удерживал свою власть, чуть что, терроризируя прочих шимпанзе мощными ударами по канистре.

Последний пример особенно назидателен. Ведь известно, что более или менее аналогичным способом выдвигаются или удерживают свою власть и многие человеческие вожди. Им тоже удается напугать окружающих своим внешним видом либо издаваемыми звуками, не обязательно даже членораздельными. Так, вожди и колдуны многих первобытных племен носят устрашающие маски, разгуливают на ходулях, умеют издавать с помощью музыкальных инструментов жуткие звуки, от которых мороз продирает по коже, владеют искусством чревовещания, увешивают себя оружием и черепами убитых врагов, производят неожиданные устрашающие жесты, татуированы с ног до головы. Нередко вождями таких племен делаются самые рослые, тучные и зычноголосые в племени.

И в агрессивных шайках бандитов, пиратов, хулиганов и т. п. лидер часто какая-нибудь особо страховидная личность, вся в татуировке, с перебитым носом, черной повязкой на выбитом глазу, в ужасных шрамах и оспинах. Внешняя страховидность всячески усугубляется эксцентричным поведением.

Наливайко был такий:

Вывернуто вико,

В подбородце дырця,

А в ухе серьга.

С роду я не бачив

Такого чиловика!

Батько Наливайко,

Наливайко Серега!

(И. Сельвинский: «Ехали казаки…»)

К аналогам петушиного гребня в нашем обществе, как все мы знаем, относятся, кроме вышеупомянутых звезд на погонах, и самые разнообразные внешние признаки либо обстоятельства. Это, как придется, то милицейская форма или повязка дружинника, то элегантный костюм или машина иномарки («по одежке встречают…»); то титулы и звания, а, иной раз, даже какой-нибудь ложный слушок, как в «Ревизоре». В хрущевские времена по Ленинградскому Зоологическому музею однажды вдруг распространился слух о предстоящем визите сына САМОГО глубокоуважаемого Никиты Сергеевича. Вскоре к музею, действительно, подкатила машина и из нее вышел начальственного вида человек средних лет. Нечего объяснять, как его приняло и водило по музею местное начальство! Но вот незадача. Человек-то был совсем не тот!

В 136 году до нашей эры на острове Сицилия, тогда римской провинции, вспыхнуло рабское восстание, возглавляемое неким Эвном, сирийцем. Он выдвинулся в вожди благодаря тому, что, подобно сказочному дракону, умел… изрыгать огонь. А делал это так: прятал во рту коробочку, выточенную из скорлупок грецкого ореха с парой высверленных дырочек и в ней — тлеющий уголек. Подуешь, изо рта вылетают искры!

Сколько подобных историй было во все века! Аналогия с петухами и так далее здесь совершенно явная. По словам В. Р. Дольника, много такого знают и умеют этологи в изучении власти, что сделало запрещение этологии в тоталитарном обществе любого типа неизбежным. Нацисты и коммунисты не потому преследовали этологию, что этологи — человеконенавистники, а потому, что они безжалостно анатомировали механизм возникновения тоталитаризма. Неужели «кто палку взял, тот и капрал»? К сожалению, это так. Верить в то, что тот, кто сам захотел власти над нами, делает это для нашей пользы, или утверждать, что нам безразлично, кто придет к власти, — недопустимая роскошь.

От превходящего перейдем, однако, к главному: чертам характера, индивидуальным особенностям психики доминанта, лидера. Многочисленные наблюдения и на животных, и на людях подтверждают одну общую закономерность. Определяющим фактором чаще всего оказываются врожденное или же привитое обстоятельствами в раннем детстве стремление руководить, командовать, и, в то же время, ослабленная подражательная или защитная реакция на слова и действия окружающих. Очень часто люди следуют за теми, кто быстро и уверенно принимает решения без всяких внутренних колебаний и оглядки на общественное мнение, игнорирует направленную против себя агрессию.

В косяках стайных рыб нет лидера, но есть рефлекс следования за сбоку и впереди плывущим. Есть подражание также в реакциях хватания пищи и бегства от врагов. Несомненно, здесь мы имеем дело с врожденным поведением, а не с обучением. Стая, скажем, сельдей, кефали или трески ведет себя как «суперорганизм», единое целое.

Если стайную аквариумную рыбку неона или даже «семейно-территориальную» рыбу скалярию отделить от остальных особей их вида, они постоянно чувствуют себя «не в своей тарелке». Мечутся, совершают массу лишних движений, расходуя в результате намного больше кислорода, чем в компании сородичей. Как уже говорилось, в присутствии зеркала многие из таких рыб, страдающих в изоляции, успокаиваются и даже пытаются как-то взаимодействовать со своим отражением. Однако, «тоска» по стае и подражательная реакция вообще исчезают у стайных рыб после удаления у них переднего мозга, хотя в остальном они сохраняют более или менее нормальное поведение, могут отыскивать и хватать пищу.

Обнаружилось интересное явление. За такими рыбами с поврежденным мозгом охотно следуют другие рыбы того же косяка. Особь, не подражающая окружающим, превращается как бы в «вожака» стаи, который в норме у рыб вообще отсутствует.

И у нестайных территориально-агрессивных рыб цихлид, и у цыплят, и у обезьян доминантами, как мы уже говорили, часто становятся вовсе не самые рослые и сильные особи, а те, которых В.Р. Дольник называет «настырными» за несносно-агрессивное и нахальное поведение, постоянное стремление везде и во всем быть первыми, задиристость. С такими всем неприятно связываться. Они постепенно отбивают охоту к ссорам с ними то у одного, то у другого, то у третьего, продвигаясь, таким образом, помаленьку все ближе и ближе к вершине иерархической лестницы.

Сложны и многообразны, однако, пути, приводящие к лидерству. Этим вопросом еще предстоит заниматься и заниматься, тем более, что у разных животных выдвижение в доминанты может осуществляться по-разному. Возьмем хоть тех же петухов с их гребнем. Это ведь все-таки довольно оригинальный вариант.

Тем паче, было бы непростительным упрощением утверждать, будто восхождение «наверх» в нашем столь своеобразном обществе происходит точь-в-точь так же, как и у родственных нам «бессловесных тварей». Мы слишком уж во многом другие. И, все-таки, некоторые аналогии, выявленные этологами, не вызывают ни малейших сомнений.

Наполеон о своем детстве: Ничто мне не импонировало…Я был склонен к ссорам и дракам и никого не боялся. Одного я бил, другого царапал и все меня боялись. Больше всего от меня приходилось терпеть моему брату Жозефу. Я его бил и кусал. И его же за это бранили, так как бывало еще до того, как он придет в себя от страха, я уже нажалуюсь матери. Мое коварство приносило мне пользу, так как иначе мама Летиция наказала бы меня за мою драчливость, она никогда не потерпела бы моих нападений…

Один из авторов этой книги Ю.А. Лабас вспоминает: В 1962 году мне пришлось идти по улице Питера в компаниии некоего приехавшего из провинции молодого ученого. Человек этот был, как говорится, «не совсем в себе». Мои тогдашние сослуживцы — физиологи высшей нервной деятельности и психиатры, — с первой же беседы заподозрили у него паранойю — тот самый психический недуг, который академик Бехтерев диагностировал у Сталина, за что поплатился жизнью. Вдруг перед нами поскользнулась, упала и разбилась в кровь старушка. Естественно, я, как и все другие, случайно оказавшиеся рядом прохожие, тут же кинулся к ней: помочь встать, узнать, не надо ли вызвать «скорую». Кинулись все, кроме попутчика, который отчитал меня следующим образом:

— Вы не имеете морального права отвлекаться на пустяки и тратить Мое драгоценное время на каких-то там старушек. Это с вашей стороны крайне нелюбезно и свидетельствует о Вашей невоспитанности.

А затем продолжил внезапно прерванный разговор с точно того же места, на котором остановился. За нашей спиной уже сбежалась толпа, сквозь которую проталкивался врач «скорой» в белом халате. Попутчик ни разу не оглянулся. Он обсуждал проблему опубликования своей статьи и возмущался скудным меню в академической столовой. Уже тогда было похоже, что этот человек «сгодится» на роль вождя. И вот теперь, вроде бы, подтверждается: тогдашнее предчувствие было верным. Герой сего рассказа занялся политикой: произносит речи на разного рода сборищах, сочиняет глобальные программы спасения дорогого отечества.

Иоахим фон Риббентроп писал в дни Нюрнбергского процесса, что в Гитлере его еще с первых встреч поразили …Тщательно продуманные сдержанные манеры …Не только мысли, но также способ, каким он их выражал, резко отличали его от всех людей. Они, казалось, исходили из самых глубин его существа. Они были простыми, ясными и вместе с тем убедительными.

Другая поразившая его вещь: Не было никакой возможности вести с ним дискуссию. Он просто утверждал факты, которые его слушатели обязаны были признать. Никто не мог оказать на него влияния, вынудить пойти на компромисс… Он был неописуемо далек от всех. Хотя миллионы людей преклонялись перед ним, Адольф Гитлер был одиноким человеком. Он не хотел быть недосягаемым, но таким его сотворила природа.

Риббентропу вторит Отто Дитрих: Он провозгласил создание нового мировоззрения, но вряд ли хоть раз помянул великих мыслителей человечества от Платона до Канта и Гете. Глубокие прозрения и величайшая мудрость, накопленные за столетия, просто не существовали для Гитлера, если не укладывались в рамки его националистических идей.

Хулио Хуренито, герой одноименного романа И.Г. Эренбурга, говорит Ленину, с которым писатель был хорошо знаком: Я вполне оценил всю мощь Вашего «конечно». Это значит, что у Вас не 99/100, а вся истина. Ибо, если у какого-нибудь меньшевика 1/100, то его вместо Бутырок надо посадить в Совет, начать советоваться, обсуждать, раздумывать, колебаться и перестать действовать…

Вспоминает Н. Валентинов (Вольский), меньшевистский лидер, бывший большевик, очень близко знавший Ленина в период швейцарской эмиграции: Ленин как заведенный мотор развивал гигантскую энергию… с непоколебимой верой, что только он имеет право на дирижерскую палочку… В своих атаках, Ленин сам в том признавался, он делался «бешеным». Охватившая его в данный момент мысль делала его одержимым… только одна идея, ничего иного, одна в темноте ярко светящая точка, перед нею запертая дверь, и в нее он ожесточенно, исступленно колотит, чтобы открыть или сломать. В его боевых компаниях врагом мог быть вождь народников Михайловский, меньшевик Аксельрод, партийный товарищ Богданов, давно умерший, никакого отношения к политике не имевший цюрихский философ Р. Авенариус. Он бешено их всех ненавидит, хочет «дать в морду», «налепить бубновый туз», оскорбить, затоптать, оплевать. С таким ражем он сделал и октябрьскую революцию, а, чтобы склонить к восстанию колеблющуюся партию, не стеснялся называть ее руководящие верхи трусами, изменниками и идиотами… Стоило бы показать как с октября 1917 то взлетал, то исчезал ленинский «раж», чтобы в конце концов превратить этого бурного человека в паралитика, потерявшего способность речи, с омертвелой рукой и ногой.

Собственное высказывание В.И. Ленина, приводимое Валентиновым: На всех, кто хочет колебать марксизм, нужно лепить бубновый туз, даже не разбираясь… когда на своей дороге вы встречаете зловонную кучу, вам не требуется копаться в ней руками, чтобы определить, что это за вещь…

Навоевавшись, Ленин периодически впадал в состояние апатии и какой-то довольно продолжительный срок целые дни пребывал в полудреме. Потом начинался новый взрыв энергии.

Адам Б. Улам, один из западных биографов Сталина, о Вожде народов: Если бы была написана книга «Паранойя как способ управления государством», дел Сталина хватило бы на девять десятых материала… Психологическим элементом, который позволил Сталину провести показательные процессы периода Великой чистки была их полная абсурдность. Средний человек склонен был на них реагировать, говоря: «Что-то там такое все-таки должно же быть», — поскольку единственный альтернативный вывод, который вытекал из всех этих смехотворных заговоров и абсурдных признаний представлялся таким: Мир сошел с ума и все российское общество пустилось в повальную пляску святого Витта…

99 процентов людей, ликвидированных во время Великого террора, не имели ничего общего с какой-бы то ни было оппозицией… Для чего, собственно, ликвидировал он трех из пяти советских маршалов, трех из четырех генералов армии, все двенадцать генерал-полковников, 60 из 67 командиров корпуса, 136 из 199 командиров дивизии?

8 мая 1935 года Сталин распространил указ о смертной казни за кражу колхозного имущества на несовершеннолетних, от двенадцати лет и выше….

Не берусь утверждать, что у Сталина была обычная форма паранойи. Скорее уж, мы имеем здесь случай паранойи функциональной-«паранойи деспотизма», которая внешнему наблюдателя может видиться безумием, но не оказывается таковым при рассмотрении в контексте целей Сталина и тех ситуаций, в которых он действовал. Сталин реализовал все свои цели вполне рациональным и последовательным способом (Из«Stalin i stalinism. Razmowy Georgea Urbana«, Mysl, Polonia, 1987).

В любом учебнике психиатрии можно прочитать, что болезненная подозрительность, навязчивые идеи, мания величия и дикая нетерпимость к чужому мнению — характерные черты параноидальных личностей.

Сидя в вагоне и видя, что провожающие машут руками, платками, шляпами, параноидальный человек думает про себя одно из двух: или: «Вот как я популярен», — хотя махали не ему одному, а всем, кто отъезжает, или: «Они машут черт знает кому, а ведь я заслуживаю их внимания больше, чем все остальные вместе взятые. Но уж погодите. Еще придет мой час!»

Мы никогда не читали о паранойе как о профессиональном недуге вождей вообще. Однако, известно, что эта болезнь, проявляясь в умеренной форме, не мешает реализации творческих потенций человека, но убивает в нем чувство сострадания, а также интерес и уважение к чужому мнению. Параноик слышит только себя, любуется собой, гордится своей персоной. «Любя» человечество в целом, люди параноидального типа обычно испытывают неприязнь и презрение к любому человеку в отдельности. Понятно, что при таком душевном недуге особенно легко распоряжаться судьбами других людей, тем более, «для их же собственного блага».

Если человек параноидального типа пишет и публикует политические статьи, витийствует на митингах, объявляет себя «отцом и спасителем нации», у него вскоре появляются преданные сторонники. Далее события могут развиваться по слишком хорошо всем нам знакомому сценарию.

Папа-док Дювалье писал о себе: Я — знамя Гаити, единое и неделимое. Пол-Пот заявлял: Я — Ленин сегодня! За мной пойдет весь мир! Вождь Третьего Рейха отменил даже нормальное человеческое приветствие. Вместо нормального немецкого «гутен таг» и рукопожатия при встрече даже с близкими друзьями полагалось выбрасывать вперед правую руку и кричать «Хайль Гитлер!» Сталин даже в собственных статьях величал себя не иначе как в третьем лице. Столь велико было преклонение этого человека перед собственной персоной! В сталинских телефонных беседах и речах постоянно звучало: «Товарищ Сталин слушает», «Генералиссимус Сталин указал».

Характерный эпизод: в начале тридцатых годов Сталин направил письмо в издательство ЦК с убедительной просьбой не публиковать сборник повестей и воспоминаний о его юности, рисующих его эдаким горным орлом. Просьба аргументировалась тем, что партии большевиков органически чужд культ личности. Вот с каких пор это словосочетание возможно и запало в память Никиты Сергеевича Хрущева. А между тем, уже к середине тридцатых трудно было представить себе вокзальный сквер или парк в Советском Союзе, где бы не высился гипсовый монумент в шинели и с трубкой или с узбекской девочкой на руках.

За несколько лет до смерти «величайшего гения всех времен и народов» Музей изобразительных искусств в Москве освободили от всех экспонатов и превратили в постоянно действующий Музей подарков Сталину. Самым замечательным экспонатом там была одна рисинка, лежавшая под микроскопом. По ее периметру было написано на хинди «Слава Великому Сталину!» Филиал того же музея вытеснил значительную часть экспозиции в Музее революции.

Римский диктатор Гай Калигула не намного превзошел нашего вождя. Он повелел срубить мраморные головы богам и героям, украшавшим здание Сената, и на место этих голов прикрепить свое изображение. По его же приказу в Рим из Александрии доставили золотые доспехи Александра Македонского и диктатор, воевавший лишь со своими безответными подданными, напялил их на себя. Своего коня Калигула содержал в отдельном дворце и намеревался сделать сенатором, а затем — римским консулом. От времени до времени Калигула принимался беседовать со статуей Юпитера Фламина:

— Не умеешь управлять миром. Я тебя научу.

Все это, на нашу беду, не только клиническая картина душевного недуга- паранойи, но и страницы нашей с вами истории. Посему, осторожно… Если даже решили сотворить себе кумира, постарайтесь все-таки приглядеться к вашему фавориту. Посоветуйтесь с психиатрами. Как бы не ошибиться.

4.4. Кто такие подонки?

А кто же все-таки в самом низу иерархической лестницы? Может быть, там — существа намного более симпатичные, чем гениальные (в кавычках и без оных) лидеры из числа пролаз и параноиков? Процитируем опять В.Р. Дольника: Увы, на дне самособирающейся пирамиды животные во многом деградируют.

«Подонки» — совсем не нечто прямо противоположное по своим качествам доминантам, а очень малоприятные существа, страдающие от трусости, зависти, нерешительности и подавляемой агрессивности, которую они могут переадресовать только неодушевленным предметам.

Напомним наш рассказ о лаборанте, «скандалившем» с металлическим ящиком (2.3.), и обезьяну, строившую злобные рожи собственному отражению за неимением других безопасных «противников» в стае (4.1.).

Продолжаем цитировать: Миф о «чистых и неразвращенных низах общества» — опасный миф. Люди, нуждаясь в разрядке, переадресуют агрессию неодушевленным предметам, совершая акты «бессмысленного вандализма». Подмечая, сколько в разных странах разбитых витрин, сломанных лифтов, оборванных телефонов, разломанных вагонов, опрокинутых урн, исцарапанных стен, разбитых памятников и статуй, опоганенных кладбищ и храмов, я моментально составлю себе представление о том, велико ли в обществе «дно» и сносно ли оказавшиеся на нем люди себя чувствуют. Ведь для этолога акты вандализма — то же, что клевки петуха в землю — переадресованная агрессия. Демагоги прекрасно знают, как легко направить агрессивность дна на бунт, разрушительный и кровавый. Много труднее помочь таким людям вновь почувствовать себя полноценными существами. Давно известно, что самое эффективное лекарство — ощущение личной свободы и удовлетворения инстинктивных потребностей иметь свой кусочек земли, свой дом, свою семью.

К сожалению, за неимением этого лекарства закомплексованные люди чаще всего прибегают к другому, позволяющему хоть на время сменить обычное агрессивно-трусливое состояние на раскрепощенную агрессию. Читатель, конечно, догадался, что речь идет о нашем ныне массовом пьянстве. Долгие годы наши власть предержащие всячески поощряли его. До революции Россия была сильно пьющей, но, как Бог свят, не пьянствующей страной. Никакого сравнения с тем, что происходит в последние десятилетия. Так что нынешний повальный запой — явление отнюдь не этническое, а социальное. Характерно, что почти любой наш алкаш в последние годы одержим идеей глобального антинационального заговора тех или иных инородцев и, пребывая «под газом», всегда порывается осуществить немедленно кровавую месть, физическую расправу. Это (см. выше о «козле отпущения») — плод многолетних кропотливых трудов демагогов. Он чреват большой кровью, если, не дай Бог, у нас произойдет социальный взрыв, взбунтуются доведенные до отчаянья массы.

Достаточно сейчас пройтись по Москве, взглянуть на бесчисленные телефоны-автоматы с оторванными трубками, на исписанные матерщиной стены, изрезанные сидения в метро; посетить любой подмосковный парк или лес, где буквально живого места нет — все испоганено, испорчено, вытоптано, поломано, — чтобы ощутить: мы живем на пороховой бочке. Ненависть «низов» близка к критической черте.

Летом 1992 года жители Черемушкинского района Москвы принялись уничтожать одну из последних в ближнем Подмосковье многовековых дубовых рощ: именно на этой территории было решено создать картофельные огороды, хотя вокруг полно заброшенных пахотных земель совхоза Коммунарка.

На обращения:

— Соседи, вам не жалко губить последнее красивое место рядом с вашим домом? Подумайте о детях, внуках!

Многие удивленно отвечали:

— Чего вы беспокоитесь? Милиция сюда не заглядывает. Лесники не бывают.

Желание портить красивое «зазря», как у бурсаков в известной повести А.Н. Помяловского, — характерная черта поведения толпы в годы гражданских смут, таких как наши 1917-1921 и далее.

М. Горький вспоминает, что вытворяли делегаты какого-то съезда красных крестьян в Зимнем дворце. Античные вазы изумительной красоты использовались в качестве ночных горшков!

Одному из нас довелось наблюдать человека, который тщился свалить с постамента мраморную вазу XVIII века во дворе петербургского Строгановского дворца.

— Прекратите! Сейчас вызову милицию!

— Все дорожает! — ответил человек, выпятив рачьи глаза.

В брежневские годы группа абитуриентов, проваливших конкурсные экзамены в петербургскую Академию художеств, за одну ночь сбросила с постаментов и разбила двадцать две мраморные статуи XVII-XVIII веков в Летнем саду. Несколько позже литовский националист уничтожил в Эрмитаже кислотой рембрандтовскую «Данаю» — «месть русским оккупантам». Побудительный мотив, очевидно, во всех случаях был один и тот же: вызванная отрицательными эмоциями повышенная агрессивность в сочетании с комплексом неполноценности. В этологической трактовке — типичная переадресованная агрессия.

В дореволюционном гимназическом учебнике Иловайского можно было прочитать: Безумец Герострат, томимый жаждой славы, сжег знаменитый храм Дианы в Эфесе, за что поплатился жизнью. Однако славы он добился. Иных способов ее добиться у подонков нет, если, конечно, не повезет поучаствовать в какой-нибудь очередной революции.

Кто «делает политику» в годы великих исторических потрясений? Кто в такие годы «всплывает наверх», прверащается в добровольных палачей и соглядатаев, в народных избранников, депутатов разных конвентов, советов и парламентов, кто беснуется на митингах, витийствует на трибунах? Ответ на эти вопросы во многом зависит от характера революции.

Если она умеренная, бескровная, на первый план выдвигается преимущественно средний класс, «третье сословие», в наши дни — техническая и творческая интеллигенция, а также, что очень важно, примкнувшие к революции аристократы и военачальники, столпы былого режима, быстро перестроившиеся в ее вождей. На то и «перестройка»?

В кровавой революции наверх выплывают городские «низы». В «Боги жаждут» А. Франса, «Окаянных днях» И. Бунина, «Несвовременных мыслях» М. Горького, «Собачьем сердце» М. Булгакова, «Котловане» А. Платонова прекрасно показана психология подонков, вдруг нежданно-негаданно дорвавшихся до власти. Поражает сходство обстановки в Париже 1792 года с той, что была у нас после Октябрьской революции 1917 года в Петрограде.

…А в наши дни, когда необходимо

Всеобщим, равным, тайным и прямым

Избрать достойного, -

Единственный критерий

Для выборов:

Искусство кандидата

Оклеветать противника

И доказать

Свою способность к лжи и престпуленью.

Поэтому парламентским вождем

Является всегда наинаглейший

И наиадвокатнейший из всех.

Политика есть дело грязное:

Ей надо

Людей практических,

Не брезгающих кровью,

Торговлей трупами

И скупкой нечистот…

Но избиратели доселе верят

В возможность из трех сотен негодяев

Построить честное

Правительство стране…

…В нормальном государстве вне закона

Находятся два класса:

Уголовный

И правящий.

Во время революций

Они меняются местами,

В чем

По существу нет разницы.

Но каждый,

Дорвавшийся до власти,

Сознает

Себя державной осью государства

И злоупотребляет правом грабежа,

Насилий, пропаганды и расстрела… «(М. Волошин, «Государство»)

В заключение, еще раз к вопросу о национальной ненависти. Почему на нее так падки подонки всех времен и народов?

Причина элементарна. Инородец, словно неодушевленный предмет, более или менее беззащитен, если национальная травля поощряется сверху или, по крайней мере, не преследуется законом.

Для последнего павиана в иерархической стае отражение в зеркале тоже, как мы уже объясняли, было «павианом», но почему-то беззащитным, не кусающимся. (Напомним: что такое, отражение в зеркале, способны уразуметь только человекообразные обезьяны. У павианов на то не хватает интеллекта).

Итак, логика подонков проста и понятна.

— Я, конечно, говно, а ты — профессор, но против меня ты все равно говно потому, что я — чистокровный, а ты — паршивый инородец!

Против такой логики абсолютно нечего возразить. Точно так, вероятно, рассуждал и тот древнеримский солдат, который проткнул своим мечом Архимеда.

4.5. Истерия как «психотропное» оружие и ее эволюционно-этологические предпосылки.

Казалось бы, этой проблеме не место в нашей книге. Психотропного оружия, насылающего на человека «порчу» из Москвы аж во Владивосток, просто не существует. Это выдумка истеричных газетчиков и мы обозвали так истерию шутки ради. Что же касается самой истерии, то много ли смыслят этологи в таком сугубо человеческом недуге, которым, как всем известно, страдают некоторые жены, на горе своим мужьям, и многие политики на благо человечеству?

Начнем с нескольких наиболее типичных примеров истерики бытовой и истерики политической.

1. Довольно обычный диалог супругов.

— Кисынька, поедем завтра на дачу. Грибочки… Ягодки.

— Не могу. У меня завтра лекция.

— Ну и черт с ней.

— Но ведь это мой служебный долг.

— Сволочь, хам, свинья, садист, — выбегая на лестничную площадку, — грязная душонка, ты погубил мою молодость, ты сделал меня старухой, ты ждешь не дождешься, когда я умру, ты хочешь сделать своих детей сиротами!!! Завтра же подаю на развод!!! Ааааа!!! Помогите, умираю!!! -Падает, причем довольно осторожно, на лестничный кафель и начинает по нему кататься, суча ногами.

Повсюду хлопают двери. Из них выскакивают перепуганные соседи, кто с валерьяновыми каплями, кто с валидолом. Кто-то вызывает «Скорую». Ворвавшись в квартиру через распахнутую дверь, соседи напускаются на растерянного мужа:

— Хулиган, стыдитесь, мы заявим в милицию! Нельзя так издеваться над женой. Вы думаете только о себе! — Они же жене: — Охота его жалеть такого, разводитесь с ним, на кой он вам сдался?

Жена жалобно стонет. Наконец, приезжает и «Скорая». Жене делают укол.

Естественно, мужу не остается ничего другого как покориться. С унылой мыслью: «Эх, развестись бы, но жилплощадь…» — он молча навьючивает на себя женины котомки. Между тем, дражайшая супруга, мигом успокоившись («валерьянка и укол помогли»), соскочила с дивана и тщательно пудрит перед зеркалом нос.

Ю. А. Л. вспоминает такой случай в «застойные»годы на ленинградском Финляндском вокзале. Стояла там в вокзальном буфете очень длинная очередь за кофе и свиными шашлыками, 75 копеек штука, лакомым блюдом тех времен. Стоять, конечно, было тягомотно и скучно. Вдруг подходит пожилая дама весьма интеллигентного вида в, пенсне:

— Молодой человек, позвольте взглянуть на цены.

— О чем разговаривать? Прошу!

Дама прошла, но не к ценнику, а в очередь, вклинилась в нее, словно всегда там стояла. Кто-то из стоящих сзади, как водится, возмутился:

— Гнать таких надо!

— Откуда? — спокойно спросила дама.

— Да отовсюду, — ответил возмущенный человек из очереди….

В следующий момент раздался душераздирающий женский визг:

— Как, бить старую женщину?! Как смеешь?! Негодяй!!

Очередь распалась. Из-за прилавка выбежала буфетчица. Кто-то вопил:

— Милицию!

Дама побагровела, вопя во всю глотку и заваливаясь на спину. Пенсне спрыгнуло с ее носа и болталось на цепочке. Рот изрыгал непрерывно как автомобильный сигнал: «Аааа!!!» Когда автор этих строк, наконец-то, получил шашлык и занял с ним позицию у мраморного столика, соседкой оказалась давешняя дама. Она уже доела шашлык, допила кофе и, взглянув на подошедшего, сказала надменно, с покровительственной иронией:

— Молодой человек, учитесь жить.

Третий пример — парламентские дебаты. Во двор въехала обыкновенная снегоочистительная машина, а «слуги народа»уже распаляются на трибуне:

— Десятки броневиков со своими опричниками послали против нас кровавые псы оккупационного режима!!

Оратору говорят:

— Ваше время истекло

А он в ответ:

— Гнусные прислужники тирана пытаются мне заткнуть рот!!!

— Вы допускаете непарламентские выражения.

— Упыри, агенты влияния, червяки, тараканы, гниды, подлые душители свободного слова!!!

Ну, кому с такими захочется связываться? Конечно, не подумайте, читатель, что мы приводим здесь точные цитаты из выступлений и вообще имеем в виду парламентские нравы какой-то одной отдельно взятой страны.

Четвертый пример — из воспоминаний Отто Дитриха о Гитлере: Много говорилось о вспышках гнева Гитлера. Мне часто приходилось быть их свидетелем, иногда же его ярость была направлена против меня самого. Это были вспышки его гнева против мира грубой реальности. Эмоции же направлялись против того, кому пришлось оказаться в его присутствии. Ярость обрушивалась в виде урагана слов. В такие моменты он отметал любые возражения простым усилением голоса. Подобные сцены могли быть вызваны как большими, так и совсем ничтожными событиями…

Известно, что речи Гитлера, особенно, когда он распалялся гневом, сопровождались невероятно сильной жестикуляцией. Он изгибался на трибуне, топал ногой, производил резкие движения руками, грозил кулаком, бил им себя в грудь (помните скандал с Конрадом Лоренцем?), все лицо его дергалось и покрывалось потом, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, при крике изо рта вылетали брызги слюны, подчас долетая до слушателей. Как ни странно, такая манера говорить завораживала тогдашнюю немецкую аудиторию

В конце войны у немцев ходили, однако, анекдоты о том, как Гитлер в припадках бессильной ярости грызет ковер («переадресованная агрессия»). Дескать, прочитал очередную сводку с Восточного фронта и является в магазин ковров. Продавец:

— Вам завернуть или здесь будете грызть?

Между прочим, если очень постараться, до истерики можно довести и почти любого, вроде бы, нормального мужчину, обычно тихого и спокойного. Случается, такой человек, «доведенный» домочадцами или сослуживцами, совершенно потеряв голову, вдруг начинает диким голосом выкрикивать все известные ему проклятия и ругательства, хватает и швыряет об пол или в лицо обидчику любой подвернувшийся под руку предмет, даже дорогую вазу, фамильное наследие, транзистор, очки с собственного носа. В подобных ситуациях слабый безрассудно кидается на сильного, а, если до врага не добраться, люди, иной раз, переадресовывают агрессию на самих себя: бьются головой о стену, царапают ногтями собственное лицо, катаются по полу с диким воем, дергая ногами и руками, разбивают кулаками или лбом оконные стекла и зеркала.

Подытожим. Во всех приведенных примерах наблюдались непомерно сильные внешние проявления отрицательных эмоций и переадресованная агрессия во взрывообразной форме: поток гневных слов и судорожные телодвижения, явно вырвавшиеся из под контроля высших сфер сознания. Однако, действительно ли «вырвавшиеся»? Это еще как сказать. Оставь истерика наедине с его истерикой или выполни все его желания, прихоти, на 100, 150, 200% и частенько он подозрительно быстро приходит в норму, если, конечно, не довел себя до сердечного приступа или не успел впопыхах вспороть себе вены столовым ножом, напиться хлорки, прыгнуть с шестого этажа, «чтобы доказать этим сволочам».

По крайней мере, в первых двух случаях вся сцена, похоже, разыгрывалась для того, чтобы возбудить сочувствие окружающих, вызвать их вмешательство. С демогогами и фюрерами и того проще: цель их истерики — нагнать на всех побольше страха, дабы трепетали, тряслись, поверглись ниц или кинулись по указке: «Фас!» Скажем в оправдание: вполне вероятно, однако, что такие мотивы истерического поведения во всех упомянутых случаях, кроме, разве что второго, были хотя бы отчасти подсознательными.

И еще добавим: среди человеческих особей мужского пола особой склонностью к истерии, окромя пламенных народных трибунов, отличаются уголовники. В воровских кодлах с их жесткой иерархической структурой манера чуть что закатывать истерику вплоть до изрезания бритвой собственной физиономии, катания по полу с поросячьим визгом и других тому подобных художеств, типична для «шестерок»-прихлебателей пахана. Они ведут себя так при разного рода разборках в его присутствии.

Что характерно для большинства истериков? Переживаний не так уж много, в общем-то, на наш «деревянный» рублик. Зато внешних проявлений — на доллар и более!

Конечно, истерик сам себя распаляет, доводит до беснования и судорог. Но все-таки сидит при том в его мозгу эдакая мыслишка: «Ужо вы все у меня тут запрыгаете!» Кто с валерьяновыми капельками, кто с расстегнутым кошельком, а кто с министерским портфельчиком или с задницей, услужливо подставленной для порки.

Даже хотя «доведенные до белого каления» мужчины, конечно же, не ломают комедию, все не так уж просто. Даже в этом трагическом случае внешний взрыв подсознательно нацелен на внешнего зрителя: «Пусть их, гадов, потом совесть гложет и народ осудит». Недаром же доведенные до отчаяния китайцы, например, имели обыкновение вешаться на воротах обидчика. А есть ли даже у такого человеческого маразма как истерика некие подобия в поведении животных?

Есть, и еще какие!

Начнем с наиболее отдаленной аналогии. Некоторые мелкие твари с перепугу «прикидываются мертвыми». Как это происходит? Дикая вспышка страха с ее гормональными последствиями. В результате — перевозбуждение нервной системы, которая как бы «вырубается». Наступает временный паралич. Так «прикидываются», в частности, жучки: щелкунчики и божьи коровки.

Пример поближе: поведение мелких и средних зверушек, «загнанных в угол», когда спастись бегством невозможно. Берегитесь попавших в такое положение крыс, леммингов, ласок, хорьков. Взбешенный зверек ощеривается, пищит и норовит первым броситься на врага, прыгнуть, вцепиться в него. Ведь уже нечего терять и пропади все пропадом. Страшноватое это зрелище. Особенно устрашающе выглядят и опасны в подобном состоянии подранки мелких и средних хищников. Они свою жизнь задешево не продают.

Однако же подобное поведение предназначается для устрашения существ чужого вида, в отличие от человеческой истерики.

Иное дело, внешнее проявлениие взрыва отрицательных эмоций у социальных животных в иерархической группе.

Этологи давно обратили внимание на громадную разницу во внешнем проявлении боли, страха и обиды между дикими одиночно живущими и социальными либо домашними животнымии. Как ведут себя, например, раненый тигр или дикий камышовый кот, угодивший в капкан? Они только тихо шипят и корчатся от боли, но, в отличие от домашнего кота, которому прищемили лапу или хвост, никогда не кричат. Ведь кричи — не кричи, никто не выручит. Наоборот, враги, чего доброго, отыщут по крику да и добьют.

Полная противоположность — социальные или домашние животные, которым может прийти на помощь собрат по виду либо человек. У них крик боли целесообразен. Наши собаки не только домашние, но и по природе своей стайные звери. У них еще до одомашнивания существовала кое-какая взаимовыручка. Прищемили собаке лапу, она кричит, визжит, воет. Люди, по всей вероятности, не останутся равнодушными. А вот и такая ситуация. Большой пес кусает и треплет маленькую собачонку, в нарушение собачьей этики. Как реагирует та? Конечно, издает душераздирающий визг, напоминающий щенячий. Этот звук может утихомирить агрессора, а также спровоцировать вмешательство людей или (у бродячих псов) вожака стаи.

Ну, а как обстоят дела с истерикой у обезьян?

У них, если сильная особь, но не вожак, обижает слабую, та закатывает самую настоящую истерику: пав ниц и катаясь по земле, вопит благим матом, судорожно извивается всем телом, совершает какие попало движения руками и ногами. Такое поведение может послужить тормозом для агрессии сильной особи, а также, и это главное, побуждает прочих членов стаи, в особенности же вожака, вмешаться в драку и атаковать более сильную особь. (Вспомним эксперименты с раздражением мозга у павианов разного социального ранга). Павианьи вожаки постоянно вмешиваются в подобные свары и наводят порядок. У макак за вожаком при этом устремляются особи низшего ранга и обидчику не сдобровать.

А что происходит, когда истерику закатывает сам вожак, чем-нибудь очень недовольный: вопит, жестикулирует, выражая тем огорчение и гнев? Стаей овладевает ужас. Все чуют: раз «Сам» в бешенстве, значит, начнет срывать злобу, и спешат выразить свою покорность. Самки подставляются. Оказавшиеся поблизости самцы низшего ранга — тоже.

Таким образом, здесь аналогия с функциями истерики в человеческих коллективах-полная. Наши предки обрели манеру закатывать истерики раньше, чем научились ходить на двух ногах и говорить. При этом весьма характерно, что у «слабого пола» и шестерок, взывающих к помощи пахана, истерика обычно сопровождается отказом от двуногой позиции. Истеричная особа, вопя, катается по земле точь в точь как доведенная до истерики обезьяна низшего ранга! Напомним: падение ниц — крайний вариант позы подчинения. Приняв ее, а в то же время привлекая к себе внимание окружающих своим истошным криком, истерик тем самым провоцирует их агрессию (подражательная реакция) против своего противника, отводя ее от себя.

Между тем, демагоги и фюреры истерически вопят, напротив, распрямив корпус, как положено победителю в обезьяньей драке. Взобравшись на какое-нибудь возвышение, трибуну или сцену, они ведут себя там точь в точь как взбешенный обезьяний вожак. Этологический смысл такого поведения тоже вполне понятен: «Я вас всех проглочу и ногами затопчу…» При этом типична еще и следующая черта поведения истеричных демагогов: они начинают «защищаться» раньше, чем на них напали, в чем также уподобляются обезьяньим иерархам.

Во время революций истерики обычно преуспевают в ее начальный период, пока новая власть не укрепляется настолько, что их услуги уже больше не требуются. На втором этапе наступает время более выдержанных, спокойных и целеустремленных параноидальных «гениев». Те наводят порядок железной рукой. Однако же, пример многих деятелей Великой французской и нашей революций, а также нацистской Германии доказывает, что иногда особенно «перспективным» оказывается сочетание: «параноидальность плюс истеричность». Прямо как в поговорке: Пьян да умен — два угодья в нем.

4.6. Социальный стресс и вождь, как биохимическая индивидуальность.

Жить в страхе пред созданием нам равным значит то же,

что не жить, — слова Брута из «Юлия Цезаря» В. Шекспира.

Наверное, любой из нас при каких-то жизненных обстоятельствах чувствовал себя несчастным-разнесчастным Акакием Акакиевичем Башмачкиным из «Шинели». Правда, это ощущение — не из таких, в каком хотелось бы признаться даже самому себе, не говоря уж об окружающих.

Чувства униженности, неполноценности, затюканности отвратительны даже в обыденной жизни. Тем более, ужасно состояние человека, постоянно живущего в состоянии унизительного страха перед своими мучителями, как то часто бывает в армейских казармах, тюремных камерах и даже в учебных заведениях, где учащиеся охотно забавляются то травлей «новеньких», то коллективным издевательством над какой-нибудь классной белой вороной. Вспоминается по такому поводу и прогремевший у нас несколько лет назад трагический фильм Ролана Быкова «Чучело».

В любом уважающем себя учреждении коллектив негласно делится на «элиту» и «парий», людей «низшего сорта», часто вовсе не заслуживающих коллективного презрения, точно так же как «элита» отнюдь не всегда состоит из самых лучших работников.

Что, кроме чинов и званий, определяет деление любой стабильной группы людей на негласно «высших» и «низших», мы уже обсуждали: иерархия, социальный ранг, в зоопсихологическом смысле этого слова. К сожалению, от подобного рода обезьяньего наследства отделаться трудно или даже невозможно. В одних человеческих сообществах оно режет глаз как в «Униженных и оскорбленных», в других — более или менее скрыто, спрятано в подсознании.

Совершенно отвратные формы принимали всегда ранговые отношения в окружении деспотов. Так, что