О дальних краях

В то утро мама еле добудилась меня.

- Что с тобой? Спишь, словно гулял где-то всю ночь!

А может, я и правду гулял? Потому и уснул как убитый, когда оказался

дома после прыжка с Сережкой?

Я сел, откинул одеяло. Если все случилось на самом деле, ноги должны

оказаться в царапинах...

Царапины были, но, скорее всего, от вчерашних колючек на пустырях. Я

вздохнул, но тут же опять обрадовался жизни. Тому, что есть на свете

Сережка! Тому, что он скоро опять придет!

Мама ушла в институт, оставив мне кучу привычных наставлений. Я в

ответ кивал: " Да-да, конечно, мамочка, не волнуйся..." А сам готовился

ждать и волноваться: когда же он придет. В самой этой тревоге была

радость.

Но тревожиться почти не пришлось. Сережка появился через пять минут

после ухода мамы. С большущей хозяйственной сумкой. С нетерпеливым

весельем в глазах.

- Ромка, привет! Ну что, будем сегодня путешествовать?

- Конечно! Давай только перекусим на дорогу!

- Перекусывай. Я уже...

Почти не жуя, сглотал я половину батона, запил молоком из пакета.

Какое уж там " разогрей картошку и свари кофе".

- Я готов!

- Книжку не забудь...

- Какую книжку?.. Ох... - я ведь опять забыл про девочку Сойку,

которая будет ждать нас у рынка. И стыдно стало - перед собой, перед этой

Сойкой и, главное, перед Сережкой, который обо всем догадался. Суетясь, я

отыскал на стеллаже растрепанный томик - " Новые приключения великолепной

пятерки".

- Положи сюда, - Сережка раздвинул пасть сумки.

- Ага... Зачем у тебя этот саквояжище? На рынок пойдем?

- Нет, просто так. На всякий случай...

...И вот мы опять на улице. И утро такое... одним словом, настоящее

летнее утро. Жары еще нет, пахнет влажной травой и мокрым асфальтом

(проехала поливалка). Где-то по-деревенски горланит довольный петух. И

даже прохожие кажутся не скучными, не озабоченными, как обычно, а такими,

словно все собрались в долгожданный отпуск.

Я бодро вертел колеса, а Сережка шагал рядом и рассказывал, что к

нашему дому пришел еще в восемь часов, но ждал, когда моя мама уйдет на

работу.

- Вот чудак! Мама тебе обрадовалась бы!

- Да ну, неловко как-то... А когда она вышла из подъезда, я сразу

ж-жик к тебе!..

- А как ты узнал, что это именно она?

- Сразу видно. Вы похожи...

Знакомыми переулками, без задержек, мы добрались до угла Кровельщиков

и Кутузовской, к ограде рынка.

Белоголовая Сойка сидела на прежнем месте, мы увидели ее издалека. И

она нас - тоже. Я заметил, как она вся напряглась и спрятала за спину

картонную коробку.

- Сойка, привет! - небрежно сказал Сережка. Будто однокласснице. Я

что-то неловко бормотнул. Она ответила шевелением губ. И глаза - сначала в

землю, потом на нас. Несмелые, вопросительные... " Ох и ресницы", - вновь

подумал я. Протянул книжку.

Она снова шевельнула губами.

- Спасибо... Я быстро прочитаю, - удалось расслышать мне.

- Да читай сколько хочешь! А потом я тебе еще одну принесу! Про этих

же ребят! - Я это выпалил с энтузиазмом, а потом опять неловко замолчал.

Про что еще говорить? Сойка кивнула и молчаливо съежилась.

Выручил Сережка. Запросто сел рядом с ней на корточки.

- Ты вдвоем с бабушкой живешь, да?

Она качнула ресницами.

- Да...

- А родители... их нету, что ли?

- Есть! - Сойка испуганно, суеверно как-то дернулась. - Есть,

конечно!.. Только они не тут, а в Дорожкине. Деревня такая у города

Самойловска.

- А чего же они... Ты здесь, а они там?

- Так получилось... - Сойка отвечала тихо, но без неохоты. - Папина

фабрика закрылась, он тогда поехал в Дорожкино, купил там у знакомых

домик. Говорит: " Будем ферму устраивать". Сперва все хорошо было, а потом

нас подпалили, дом сгорел...

- Кто подпалил? - ахнул я.

- Местные. Они фермеров не любят, говорят: приехали тут, нашу землю

порасхватали... А земля-то все равно бросовая была, пустошь одна...

Сойка излагала грустную историю по-взрослому, устало, но доверчиво.

- А теперь что? Все заново? - понимающе спросил Сережка.

- Ну да... Папа с мамой теперь там в сараюшке живут, пытаются дом

починить. А меня сюда привезли. " Зачем тебе, - говорят, - с нами

маяться..."

- Разве здесь тебе лучше?

- Они думают, что лучше... А там даже школы нет. Самая ближняя за

двенадцать километров...

" Подумаешь, школа, - хотел сказать я. - Можно и дома учиться. Я вот

учусь, и все нормально..." Однако не решился. Сойка рассказывала про

другую, про суровую жизнь, о которой я, балконный житель, знал только из

газет да из телевизора...

И все же я спросил:

- А мама с папой знают, что бабушка тебя... заставляет вот так?

Ее ресницы-гусеницы словно щекотнули меня.

- Конечно, нет! Она же... Вы не думайте, что она какая-то...

неграмотная пьяница! Она всю жизнь в театре работала, контролером, с

артистами знакома... и теперь у нее фантазии.

- Какие фантазии? - неласково сказал Сережка. Мол, фантазии

фантазиями, а кто дал право этой контролерше издеваться над человеком!

Сойка мотнула тощими косицами.

- Ну... такие. Говорит: " Я все силы отдала этому... обществу. А

общество меня сделало нищей. И сын о родной матери не заботится, занялся

какой-то деревенской дурью. Да еще дочь свою мне подбросил... Это меня...

Иди, говорит, и принимай участие в добывании пропитания...

Тут я не выдержал, спросил через силу:

- Она тебя бьет?

- Еще чего! - Сойкины глаза на миг вспыхнули под ресницами. - Я бы

тогда... пешком бы ушла в Дорожкино, за тыщу километров!

И здесь я понял, что эта маленькая тихая Сойка - гордая. И что в

нищенки она пошла как бы в отместку бабке. Чтобы не есть даром ее хлеб.

Пойти-то пошла, но попрошайничать не умеет и стыдится. А отступать тоже не

хочет...

И Сережка это понял. Но не стал утешать Сойку. Поднялся.

- Ладно, Сойка... Мы скоро еще придем.

- Когда? - Она опять вскинула глаза.

- Сегодня. Ты будешь здесь?

- Буду. Мне все равно где... особенно когда книжка...

- Ты что-то придумал? - спросил я, когда мы были уже в полквартале от

Сойки.

- Ничего такого... Мы ведь шастаем по всяким пустырям, а там

попадаются брошенные бутылки. За день можно столько заработать, сколько ей

и за месяц не подадут...

- Правильно, Сережка! А ты ведь это еще давно запланировал! Да?

Потому и сумку захватил!

Он не стал отпираться.

- Ага... Но мы не будем специально за бутылками охотиться, не бойся!

Это так, попутная добыча.

- Да разве я боюсь!

- Смотри, какой переулок! Почему-то называется Трамвайный.

Никаких трамваев в переулке - кривом, заросшем, с домишками и

палисадниками - не было. Но он вывел нас на пригорок, где стоял

заброшенный дом, похожий на маленький замок. В одном месте пригорок

обрывался вниз, там среди заборов и репейников лежали рельсы и шпалы, по

ним в самом деле проехал красный трамвайчик старинного вида. Сережка

сказал, что это, видимо, пригородная линия, которая ведет к садам и дачам.

Он втащил меня и кресло в развалины дома, где сквозь пол рос иван-чай

и темнела по углам крапива. Здесь мы нашли первую добычу - пять бутылок

из-под " Столичной" и пива. Видать, местным пьяницам это место было

известно. Пока Сережка обследовал закутки, шипел и шепотом ругался в

крапиве, я оглядывался.

Стены были исписаны всякой гадостью, кругом полусгнившие клочья газет

и мусор. Но все равно чудилась в развалинах загадочность. Солнце сквозь

оконные проемы пробивалось в нежилой сумрак. Розовые цветы иван-чая

светились в лучах, словно внутри их горели лампочки. Здесь был намек,

ожидание чего-то необычного...

Мы выбрались наружу, пристроили сумку с бутылками на подножке кресла,

у меня под ногами.

- Теперь - туда, - решительно сказал Сережка.

С пригорка видна была территория... ну, не знаю даже чего. То ли

заброшенного завода, то ли каких-то баз и складов - с грузовыми

эстакадами, ангарами и вышками...

- Туда, наверно, нельзя, - засомневался я.

- Почему же? Там никого нет.

- Ты думаешь, там много бутылок?

- Там много всего, - значительно сказал Сережка.

Извилистыми тротуарами Сережка скатил меня к трамвайному пути. Мы

двигались сначала по траве вдоль полотна. Затем рельсовый путь раздвоился,

и одна колея повела прямо к опустелым цехам и поваленным кранам.

- Разве туда тоже ходит трамвай?

- Что ты, Ромка! Смотри, рельсы совсем ржавые!

Сережка выкатил кресло на полотно этой заброшенной дороги. Меня стало

потряхивать на шпалах, но не сильно - шпалы были вровень с землей. Между

ними росла белая кашка и одуванчики. И вездесущие подорожники. А по краям

стояли полынь и дикий укроп.

Прыгали перед нами воробьи, вскрикивали о чем-то. Мне вдруг

показалось: не просто чирикают, а стараются предупредить. Может быть: " Не

ходите туда, там заколдованные места"?

Два длинных бетонных цеха с пустыми окнами, с решетчатыми

сооружениями на крышах двигались навстречу, наплывали, как два океанских

парохода, покинутых людьми.

А Сережка молчаливо шел сзади, толкая кресло. Мне вдруг подумалось,

что он не просто Сережка. Может, он - волшебник или пришелец из какого-то

зазеркалья и хочет забрать меня с собой в другой мир?.. Ну и пусть

заберет, если хочет! Значит, такая судьба! Лишь бы он, мой друг Сережка,

всегда был рядом...

Я спросил шепотом, не оглянувшись.

- Сережка, может, это и есть Безлюдные Пространства? - Впервые я

назвал их вот так, со значением. С большой буквы.

- Конечно... - Сережка сказал это беспечно, однако среди бетонных

громад отозвалось необычное шелестящее эхо.

Потом цеха кончились и перед нами открылась громадная заброшенная

территория. На ней там и тут виднелись причудливые технические постройки и

великанские механизмы. Стояли кирпичные башни, оплетенные трубопроводами и

лесенками. Темнели похожие на уснувших китов полукруглые ангары. Словно

прилетевшие в давние времена и застрявшие здесь инопланетные корабли,

вздымались над кустами ржавые шары с окнами, площадками и трапами. Над

рельсами - кружево мостовых кранов и арок. А на рельсах - цистерны,

вагонетки, товарные платформы. А еще всюду - какие-то будки, мачты,

штабеля балок и ящиков, фундаменты недостроенных зданий, транспортеры,

сооружения из рычагов и зубчатых колес... И все это - обвалившееся,

поросшее сорняками. Не нужное никому...

Никому? Нет, оказалось, что это нужно нам с Сережкой. Мы окунулись в

забытую людьми страну, словно в джунгли и скалы необитаемого острова.

" Остров" окутывала солнечная тишина. Из живых существ здесь водились

только воробьи да бабочки. Травы тут вымахали выше головы. Было очень

много мелких желтых цветов и розового иван-чая. Пахло теплым ржавым

железом, но этот запах вовсе не казался противным. Наверное, потому, что

смешивался с запахом чертополоховых джунглей...

Да, безлюдно было. И все же порой казалось, что есть тут кто-то,

кроме нас. Этот " кто-то" был большой и невидимый. Он снисходительно следил

за двумя мальчишками, которые без спросу забрались в его владения. " Ладно

уж, не жалко..." Мы ощущали присутствие хозяина и говорили полушепотом.

- Сережка, что здесь было раньше, а?

- Говорят, военные заводы. Потом они сделались не нужны, а на мирные

переделать их не смогли. Вот и забросили...

- Ты же говорил, что люди уходят, а душа на Безлюдных Пространствах

остается...

- Ну да.

- Но на военных заводах душа не может быть добрая. Оружие - оно же

для смерти... А почему тогда здесь так хорошо?

Сережка подумал.

- Наверно, потому, что душа Пространства теперь отдыхает. Может быть,

она измучилась от того, что столько здесь было всего... убийственного, и

нынче довольна, что все это позади... Знаешь, Ромка, я в какой-то книжке

читал: " Нет более мирных мест, чем заброшенные крепости и форты, где на

солнце спят старые, никому не нужные пушки..." Вот и здесь так же...

Мне такое объяснение показалось очень-очень правильным. И захотелось

еще дальше в глубь пустынной страны...

Ох, сколько мы тут лазили, бродили, пробирались! Сережка даже затащил

меня на решетчатую эстакаду, протянувшуюся от похожей на домну башни к

полуразваленному цеху. Мы заглядывали в люки подземелий, качали скрипучие

рычаги громадных насосов, старались повернуть ржавые шестерни непонятных

машин...

Из бетонной будки высовывалась и уходила в землю широченная, с меня

толщиной, труба. У ее изгиба, в метре от земли, приделано было колесо с

ручками. Как штурвал. Я взялся за рукоятку, Сережка за другую. В трубе

что-то ожило, словно хрипло вздохнул мамонт. И вздох этот отозвался под

землей и, кажется, прошел по всему Пространству. Мы отдернули руки.

Глянули друг на друга - перепугано. Сережка мигнул и засмеялся:

- Наверно, какой-то старый гидронасос...

- Конечно, - торопливо сказал я. А сам подумал: " Уж не рассердили ли

мы задремавшего " Кого-то"?.. Ой..."

Но солнечная тишина быстро успокоила нас. И мы двинулись дальше -

наугад среди зарослей, буераков и штабелей полусгнивших шпал. Кресло

буксовало, Сережка усердно толкал его, я вертел колеса из всех сил, и руки

у меня уже гудели от усталости.

- Сережка, ты же замаялся со мной...

- Ни чуточки... - Но дышал он часто.

- Давай отдохнем.

- Ладно... Эй, смотри, вон еще бутылка! - И он выудил из лопухов

новую добычу.

Надо сказать, что здесь, в этом безлюдье, мы набрали около десятка

бутылок. Сумка у меня под ногами отяжелела и брякала.

Мы устроились на бетонном блоке в тени съехавшего с рельсов товарного

вагона. Неподалеку торчала из земли изогнутая железная трубка с медным

колесиком крана. Из трубки капало. Сережка покрутил колесико, и ударила

тугая струя. Сережка брызнул в меня, я обрадовано захохотал. Он тоже

засмеялся и стал смывать с колен пятна ржавчины.

Меня-то Сережка во время путешествия всячески оберегал, а сам

порядком извозился. Особенно, когда лезли через широченную, метрового

диаметра трубу, в которой жило гулкое эхо. Сережка тащил меня на спине, а

сам полз на четвереньках.

Теперь, глядя на него, я понял, что никогда уже не смогу жить без

этой дружбы.

Сережка словно услыхал меня, взглянул мне в лицо. На его ресницах

дрожали брызги, и в брызгах горели искры. Я заморгал, закашлялся и

ворчливо сказал, что самое время вымыть бутылки.

- Правильно, Ромка! А то кто же их примет, такие грязные!

Я подавал Сережке бутылку за бутылкой, а он мыл их под упругой

струей, бултыхая внутри травяной жгут.

- Ой, Сережка! - запоздало удивился я. - Ты же говорил, что здесь

никого никогда не бывает! Откуда же бутылки-то?

- Ну... может, с прежних времен...

- Ага, " с прежних"! Смотри, наклейка совсем новая.

- Правда... Знаешь, Ромка, пьяницы - они везде пролезут. Даже анекдот

такой есть. Прилетают американцы на Луну, вылазят из своего " Аполлона", а

на камне стоит четвертинка из-под " Московской" и рядом надпись: " Джон, ты

меня уважаешь? "

Я вспомнил, что недавно держал в руках теплое яблоко Луны.

- Сережка! Я тебя сегодня видел во сне! Почти целую ночь!

- Правда?! - Он быстро сел рядом.

Я рассказал ему про все: и про свои прежние сны, и про вчерашний, где

он, Сережка, превратился в самолет и мы летали среди облаков и сели у

костров, которые развели чуки...

И вдруг показалось, что вся эта безлюдная территория и солнечная

тишина - продолжение того сна.

Сережка слушал, не отводя взгляда. А когда я замолчал, он вдруг

заулыбался так, словно что-то знал больше меня. Опустил голову, оттер с

колена остатки ржавчины.

- А сон... это ведь не всегда просто сон. Это...

- Что? - спросил я с нарастающим замиранием.

- Бывает, что это... ну, вполне настоящий мир. Только он за пределами

трех измерений...

Я догадался, о чем Сережка говорит. Я и сам не раз думал о таком. Про

всякое думается зимними ночами, особенно в больнице, когда никак не можешь

уснуть и гложет тоска по дому...

- Измерений ведь гораздо больше трех, верно, Сережка? Мы знаем только

длину, ширину и высоту. А что дальше, пока никому не известно...

Сережка кивнул:

- У меня это знаешь как сложилось в голове? Ну, такое понятие...

Одномерное пространство - это точка, это как бы человек внутри себя, и вот

он бросает взгляд на другую точку. Получается линия... А потом человек

оглядывается - и возникает ширина плоскости, двухмерность. А трехмерное

пространство - это как взмах во все стороны! Когда открывается простор: и

вокруг, и в небе, везде! - Сережка широко раскинул руки. И я сразу

вспомнил, как он превращался в самолет.

- А четвертое?.. Четырехмерное? - спросил я шепотом.

- Это... будто вздох... - Сережка и правда глубоко вздохнул, медленно

опуская руки. - Когда вбираешь в себя все... все, что близко и далеко, и

вообще... все, что можешь представить... Ну, даже не знаю, как сказать...

- Он сделался виноватым.

Я тоже не знал, как про это сказать. Но я понимал. И вздохнул, как

Сережка, словно вбирал в себя и сон про полеты, и радость, что мой друг -

вот он, рядом, и память о Гулких барабанах Космоса, и эти солнечные

загадочные пустоши...

- Сережка! А Безлюдные Пространства... они, может быть, тоже в

четвертом измерении? Когда вот этот... вздох...

- Наверно, - тихо сказал Сережка, не поворачивая головы. - Иначе

трудно объяснить...

- Что объяснить? - Я опять ощутил замирание в душе.

- Всякие загадки... Например, про Заоблачный город. Вроде бы его не

может быть, а он есть...

Мое замирание усилилось. Не потому, что опасность какая-то, а словно

опять приблизилась необъятность Космоса. Где гудели Гулкие барабаны...

Сережка говорил очень серьезно.

Ноя встряхнулся! Конечно, он просто придумывал новую сказку. Вроде

как тогда, у Мельничного болота, про шкыдл и чук. Дал волю фантазии и

расширяет здешнее Безлюдное Пространство до бесконечности!

И я спрятал тревогу за дурашливым вопросом:

- А долго добираться до того Заоблачного города?

- Не очень долго. Но надо ждать ночи...

- Нам нельзя до ночи... Сережка! А сейчас сколько времени? Мама,

наверно, в панике!

Только теперь я сообразил, что уже середина дня! Безлюдное

Пространство до этой минуты завораживало меня, а сейчас я наконец очнулся.

И Сережка спохватился:

- Ох я дурак! Заболтал тебя!.. Подожди. Узнаем время...

Он поднял с земли ржавую гайку. Из разлохмаченной кромки на штанине

выдернул нитку, привязал к гайке, поднял грузик над бетонным блоком. Тень

от нитки упала на серую поверхность.

- Почти два часа, - сокрушенно сообщил Сережка. - Вон на сколько

черта отошла от севера.

Я сказал, не скрывая досады:

- Откуда ты точно знаешь, где север?

- Чую. У меня внутри, как у птицы, что-то ощущает магнитные линии...

Не веришь?

Опять он сказку сочинял?

Но я уже не злился. Мне стало неловко за свою раздражительность. И

боязно: вдруг Сережка обиделся? Я пошутил торопливо:

- А у тебя нет чутья, где самый близкий телефон-автомат?

- Телефон? Поехали!

Раз - и я в кресле. Трюх-трюх-трюх (а бутылки: бряк, бряк) - и мы у

кирпичного домика, вроде проходной будки, только без забора. Сережка

подхватил меня на закорки - и в дом.

- Смотри!

На стене висел телефонный аппарат. С трубкой на крюке.

- Думаешь, он работает?

- Попробуй, - сказал Сережка. Я, сидя у него на спине, снял трубку. В

ней - гудок. Я завертел скрипучий диск.

- Мама! Это я! Ты только не волнуйся!..

" Кто-то бьется в дверь заколоченную..."

Мама, конечно, волновалась, но не так отчаянно, как я думал. Потом я

узнал, что она пришла домой лишь за минуту до моего звонка и не успела

перепугаться как следует.

Конечно, все равно я услышал по телефону много разного: и " я чуть с

ума не сошла", и " я взгрею как следует и тебя, и твоего Сережку", и

" больше носу на улицу без меня не высунешь", и " мы еще вернемся к вопросу

о даче! " Но я чувствовал: сердитость у мамы не настоящая. А потом я

услышал в трубке другой голос, мужской. Он долетал издалека, слов не

разобрать.

- Ну, конечно, конечно! - громко отозвалась на него мама. - Так

всегда! Мужская солидарность, друг за друга вы горой... - И потом уже мне:

- Скажи спасибо, что со мной пришел Евгений Львович. Он за тебя всегда

заступается...

- Мама, передай ему привет! - возликовал я.

- Поприветствуешь сам. Чтобы через пять минут был дома!

- Ну, мама! Нам не успеть за пять минут! Мы... не очень! И колесо к

тому же спущено, надо подкачать!.. Вы там обедайте и спокойно идите на

работе, а я приеду позже!.. Ну, причем тут режим! Могу я раз в жизни

погулять от души?

- Вечером тебе будет " от души"!

Тут опять прорезался голос Евгения Львовича. Неразборчиво, но бодро.

И мама сказала скрепя сердце:

- Хорошо. Но к Четырем обязательно быть дома! В шестнадцать ноль-ноль

я позвоню.

- Ура! - Я чуть не упал с Сережки и удержался лишь потому, что

нацепил трубку на крюк.

До шестнадцати ноль-ноль мы успели столько всего!

Пересекли всю пустынную территорию и выбрались на улицу между двух

водонапорных башен. Они были тоже заброшенные. Старинные, похожие на

крепостные. Сережка сказал, что это главный вход на здешний участок

Безлюдных Пространств.

- Значит, ты бывал здесь раньше?.. Ну, конечно! И телефон сразу

отыскал, и все проходы знаешь!

- Не все, - вздохнул Сережка. - Эти Пространства - они ведь

бесконечные. И к тому же они меняются: сегодня так, а завтра иначе...

И опять непонятно было: то ли правду он говорит, то ли продолжает

сочинять свою сказку... А может, эта сказка и есть правда?

Извилистой улицей Авторемонтников мы выбрались к Потаповскому рынку и

увидели Сойку. Она тихонько обрадовалась нам:

- Я уже почти всю книжку прочитала...

- А ты ела что-нибудь? - строго спросил Сережка.

- Ела... На рынке пирожок купила. Мне какой-то дяденька целых сто

рублей дал, новую бумажку...

- А у нас для тебя добыча, похвастался я. - Смотри сколько

стеклотары!

- Ой... ну, зачем вы... не надо...

- Здрасьте, пожалуйста, - ворчливо сказал Сережка. - Люди старались,

а она " не надо". Пошли, тут приемный пункт недалеко...

У киоска, где сдают стеклянную посуду, они откатили меня в сторону, а

сами встали в очередь. И минут через двадцать вернулись с пачкой

замусоленных бумажек.

- Больше тыщи! - весело сообщил Сережка.

И Сойка уже не стеснялась. Почти...

- Я эти деньги спрячу, а бабушке буду давать помаленьку. Можно теперь

целую неделю не просить...

- Мы тебе еще насобираем, - храбро пообещал я. - Мы знаем места.

Верно, Сережка? - И осекся. Может, не стоит болтать про Безлюдные

Пространства? Но Сережка отозвался беспечно:

- Само собой! А ты завтра принеси Сойке еще одну книжку.

Сойка проводила нас до угла Кровельщиков и Водопроводной. А там,

когда прощались, вдруг засмущалась снова:

- Можно, я спрошу?.. Вы не знаете, что такое брашпиль?

Ну и вопросик!

- Это на корабле... - начал Сережка.

- Такая машина, чтобы якорь поднимать! - заторопился я. - А ты где

про него вычитала? В этой книжке ничего морского нет, по-моему.

- Это не из книжки. Из песни... Там такие слова: " Где-то грохнула

цепь на брашпиле..." Теперь я понимаю...

- А что за песня? - осторожно спросил Сережка.

- Брат сочинил. Давно еще.

- Значит, у тебя есть брат? - глупо спросил я.

- Двоюродный. Он далеко, на Сахалине. Два года назад приезжал и пел

мне. Я запомнила...

Мне вдруг до рези в глазах стало жаль эту белоголовую Сойку. Я даже

закашлялся. А когда мы остались вдвоем с Сережкой, насуплено сказал:

- Раньше я думал, что Золушки бывают только в сказках...

- Бывают и по правде... Только мы в принцы не очень-то годимся.

- Я-то уж точно. Про инвалидных принцев сказок нет.

Сережка сделал вид, что разозлился:

- Вот как тресну по шее! Несмотря на инвалидность!

И я почему-то обрадовался.

- Ладно, трескай! Только завтра приходи обязательно...

- Ох... завтра же суббота.

- Не можешь? - сразу затосковал я.

- Могу, только...

- Что?

- Завтра, наверно, твоя мама дома будет...

- Ну и что?!

- Наверно, она сердится на меня: " Привязался к Роме какой-то

подозрительный тип, увозит куда-то..."

- А вот сейчас я тебя тресну по шее!

...Мы успели домой за три минуты до маминого звонка. И я бессовестно

сообщил маме, что сижу дома уже давным-давно.

- Как тебе не стыдно сочинять! Я звонила пятнадцать минут назад!

- Ну и что?! Я в туалете был! Не срываться же!

- Вот подожди, будет тебе " туалет"...

Сережка убежал домой (" надо еще тете Насте с хозяйством помочь"), и я

помахал ему с балкона. А он мне.

А когда Сережка скрылся, вдруг сразу, как ледяная сосулька, проколол

меня страх: " А что, если завтра он не придет? "

Ну, завтра, может быть, и придет, а через несколько дней я ему

надоем. С какой стати он должен возиться с инвалидом? Вокруг столько

здоровых мальчишек! С ними можно без забот гонять мяч, носиться на

велосипедах. Гулять, где душа пожелает, не таская тяжелое кресло. В том

числе и по Безлюдным Пространствам...

Почему я за эти два дня привык, что он нянчится со мной? Привык,

словно к себе самому, к своему второму я! Будто он для того и родился,

чтобы всю жизнь быть со мной рядом!

Он и во сне приходит, не забывает меня. А я что? Чем хорошим я могу

ответить Сережке? Я же... свинский эгоист! Сегодня даже прикрикнул, когда

он вез меня по шпалам: " Не тряси так! "

Нет, он не бросит меня сразу, но где-нибудь через неделю скажет,

глядя в сторону: " Понимаешь, я завтра не смогу прийти. И послезавтра. Дома

куча дел..."

Я чуть не заревел. Головой лег на перила балкона. И сидел так, пока

не пришла мама.

Она не стала сильно ворчать на меня за дневные приключения. Была

рассеяна - видимо, из-за своих каких-то забот. Мне стало поспокойнее, но

все же я улегся опять совсем рано: чтобы поскорее дождаться утра и

Сережки. Увижу его и спрошу прямо: " Ты со мной подружился накрепко или это

так, случайность? "

Но разве про такое говорят?

А может, он опять приснится? Тогда уж точно спрошу.

Однако Сережка в эту ночь не приснился. Видел я громадные ржавые

механизмы, которые лязгали шестернями, телефон, по которому никак не могу

дозвониться домой; соседского кота, который хитрым голосом доказывал, что

он не Пушок, а Лопушок. Враль несчастный!

Потом приснилась Сойка. Мы с ней гуляли по заросшим одуванчиками

пустырям, по лопухам и кочкам, среди которых прятались мохнатые чуки. Мы

собирали бутылки. Сойка была в коротком новом платьице - очень красном, с

белыми бабочками. Но к платью была пришита заплата из серой холстины.

Потому что Золушка. Сойка все время отворачивалась и тонким голосом пела

одну и ту же фразу: " Где-то грохнула цепь на брашпиле..."

Хорошо в этом сне было то, что кресло мое ездило само собой.

Подчинялось мысленным приказам. Ловко пробиралось через заросли. А потом у

нас разбилась бутылка и осколок рассек мне ступню, и было совсем по правде

больно. Сойка теплыми пальцами прижимала к порезу подорожник, и алые капли

падали ей на белые сандалетки. И она чуть не плакала, а я смеялся несмотря

на боль...

Так и со смехом и проснулся. А нога радостно болела еще несколько

секунд.

Сережка пришел ровно в десять, как договорились.

Он был неузнаваемый. В белой рубашке, в синих брюках с наглаженными

стрелками. Кепку-бейсболку он оставил дома, а волосы были расчесаны на

косой пробор - очень старательно.

Совсем другой Сережка. Я, конечно, обрадовался, но...

Зато маме он понравился. Тем более, что сразу же заявил:

- Ирина Григорьевна, вы меня извините, пожалуйста. Это я виноват, что

вчера задержались.

Мама сказала, что это пустяки и что она очень довольна, что у Ромы

появился такой замечательный товарищ, и так далее... Напоила нас чаем и

отпустила гулять до обеда.

- Мама, до трех часов! Мы ведь поздно позавтракали!

- Ну, хорошо, хорошо... - Ее по-прежнему занимали какие-то свои

заботы. Уж не сделал ли Евгений Львович ей очередное решительное

предложение?

Мама помогла нам спуститься, хотя Сережка убеждал, что управится сам.

На улице он спросил:

- Куда двинемся?

- К Сойке, конечно! Я же книжку взял для нее...

- А чего ты надутый?

- А чего ты такой наглаженный! На Безлюдные Пространства в этом

наряде не сунешься.

- Да, если брюки извожу, тетя Настя со свету сживет...

- Вот видишь!

- Но не мог же я перед твоей мамой появится оборванцем!

- Не оборванцем, а нормальным человеком...

- Ничего! Сегодня погуляем среди цивилизации. А потом... у нас еще

знаешь сколько всего впереди!

И я сразу растаял.

Сойка ждала нас не на прежнем месте, а напротив, через улицу. Там был

скверик с двумя скамейками. На одной и сидела Сойка. С книжкой. Встала

навстречу нам, заулыбалась. Потупилась.

Она была нынче не в мальчишечьей пыльной одежде, а почти такая, как в

моем сне. Только рисунок на красном платьице был не из бабочек, а из белых

листьев. И заплаты, конечно, не оказалось. И сандалетки - потрепанные,

коричневые, на босу ногу.

Сережка сказал в упор, без смущения:

- Какая ты сегодня красивая. - Вроде бы и шутя, но и по правде.

Она шевельнула ресницами-гусеницами. Решилась почти на такой же

ответ:

- А ты... тоже...

Я вздохнул с дурашливой ревностью (ох, совсем ли с дурашливой?):

- Лишь мне похвастаться нечем.

А Сойка... знаете, что она тогда выдала? Тихонько, но безбоязненно:

- А тебе и не надо хвастаться. Ты всегда красивый.

У меня уши - будто вмиг сварились.

- Вот не дам больше книжек, будешь знать, как глупости говорить!

Сережка поглядел на меня хитро. И вдруг:

- Сойка, пошли с нами гулять! Ты ведь сегодня... выходная?

Она сделалась как-то прямее. Взрослее даже.

- Я теперь всегда выходная. Бабушке отдала все деньги и сказала, что

больше не буду... это. Никогда. Иначе пускай она покупает мне на эти

деньги билет. До Дорожкина!

- Не хватит на билет-то, заметил Сережка.

- Я знаю... но она не догадалась. Сделалась будто слабая совсем. И

говорит: " Дитя мое, ты права. Я не должна..." Ой, как это?.. А! " Я не

должна взваливать свою трагическую жизнь на детские плечи..." - И в глазах

у Сойки то ли смех заблестел, то ли слезинки.

- Сразу видно, в театре работала, - хмуро сказал я.

Сойка потеребила платьице и полушепотом призналась:

- Вообще-то мне ее жалко...

- Понятное дело, - рассудил Сережка. - А нам тебя жалко, когда ты

так... Ладно, пошли!

Мы славно погуляли в то утро! У Сережки нашлась бумажка в двести

рублей, мы купили брикет пломбира. Поделили на три части. Мы добрались до

Центральной площади, над которой висел изукрашенный рекламами воздушный

шар. На площади был праздник " День самодеятельного творчества". Зрители,

жалеючи меня, " колясочника", пропустили нас в первый ряд. Там на эстраде

выступали клоуны (животики надорвешь), потом плясали мальчишки в

матросской форме. Здорово плясали. Хорошо им на здоровых ногах.

Желающих подымали на высоту на воздушном шаре. Но у нас, разумеется,

денег на билеты не было. Да и как оставишь без присмотра кресло?

- А хорошо бы, - прошептал Сережка. - Забраться в корзину втроем и по

веревке ножиком - чик... И полетели...

" В Безлюдные Пространства, - подумал я. - Или в облачные края, как на

самолете во сне..."

- До Дорожкина, - вдруг шепотом сказала Сойка.

От Центральной площади мы выбрались на Калиновский бульвар, потом

пересекли Тургеневский сад. Позади сада тянулась кривая улочка Садовая.

Она привела нас к речке Ольховке. (Я здесь никогда не был, только слышал

про эту речку.)

Ольховка текла среди кустов и косых подмытых заборов. Мы оказались на

мостике из гулкого решетчатого железа. Никого здесь кроме нас не было. Я

подвинул кресло боком к перилам.

Речка была мелкая, мутная вода с бурлением обтекала брошенные в нее

автомобильные шины и торчащие бревна. Она пахла всякими отходами. Но все

же было хорошо здесь, в спокойном таком месте, глядеть на быстрое течение.

- Смотрите, как затонувший корабль, - сказала Сойка.

Почти у самого моста из воды торчал угол железного ржавого ящика.

Словно острый пароходный нос. - Похоже, - согласился Сережка. И вдруг

спросил: - Сойка, а ты помнишь ту песню? Ну, где про брашпиль...

Она не удивилась.

- Мотив помню. А слова не все...

- Спой, а? Ну, хоть немножко...

- Ой...

- Да чего там " ой", - от души поддержал я Сережку. - Интересно же,

что за песня такая.

- Я стесняюсь, - шепотом призналась Сойка.

Сережка сказал тоном старшего брата:

- Вот смешная. Никого же кругом нет. А мы - свои.

Сойка постеснялась еще с полминуты, потом отвернулась к воде и запела

тихонько, тонко и чисто.

Видимо, она вспомнила песню полностью, потому что пела долго. Мне,

конечно, целиком песня не запомнилась. Но некоторые слова врезались в

память сразу:

Это сбудется, сбудется, сбудется, Потому что дорога не кончена.

Кто-то мчится затихшей улицей. Кто-то бьется в дверь заколоченную...

А потом еще. Самое главное:

Сказка стала сильнее слез,

И теперь ничего не страшно мне:

Где-то взмыл над водой самолет,

Где-то грохнула цепь на брашпиле...

Я так и представил: в ночной бухте гремит от бешеного вращения

зубчатый барабан брашпиля на корабле. Корабль пришел к кому-то на помощь,

отдал якорь. А с его широкой палубы, освещенной двумя цепочками огней,

взлетает легонький L-5 - тоже спешит на выручку.

К кому? К тому, кто " бьется в дверь заколоченную"?

Мне даже зябко сделалось на миг: словно что-то такое ожидало впереди

и меня.

-...Ты молодчина, - без улыбки похвалил Сережка, когда Сойка кончила

петь. - И брат у тебя молодец. Такая песня...

- Только он далеко, - еле слышно отозвалась Сойка. Щеки у нее были

очень розовые. Потом она сказала, что пора домой. Призналась, что хочет

скорее сесть за книжку.

- У нас во дворе сарайчик есть, я там от бабушки прячусь...

Мы проводили Сойку на улицу Крылова, к ее дому - обшарпанному,

деревянному...

- А сейчас куда? - спросил меня Сережка.

Мне отчаянно хотелось опять на Безлюдные Пространства. Особенно после

Сойкиной песни.

- Давай хоть на самый краешек, а? Туда, к башням!

Сережка не спорил. Мы быстро добрались до улицы Кузнечной, где стояли

две водонапорные башни.

И я ощутил себя, словно у входа в заколдованное королевство.

- Сережка, давай туда... хоть немного. Там ведь не сразу буераки...

- Давай, - покладисто отозвался он. И покатил меня. Но не между

башнями, а сбоку от левой.

- Нет, я хочу там! Как сквозь ворота!

- Там не получится. - Сережка слегка насупился.

- Почему?

- Пространство не пустит... Боится, что, если кто-нибудь войдет через

главные ворота, он узнает все тайны...

Я тут же поддался Сережкиной игре:

- Вот и хорошо! Узнаем! Поехали!

- Ромка, не получится...

- Но ведь вчера-то мы проехали между башнями!

- Это же оттуда, а не туда. Сейчас ничего не выйдет.

- Докажи!

Он послушно прокатил меня между двух кирпичных громадин. За ними

слева и справа потянулись заборы - высокие, с обрывками проволоки. Мы

проехали метров сто, заборы разошлись, дорожка вывела к штабелям железных

бочек. А когда мы обогнули эти бочки... оказалось, что опять мы на

Кузнечной улице, недалеко от башен. Снаружи заброшенной территории. Словно

и не входили на нее!

- Это ты нарочно мне голову морочишь! - догадался я.

- Попробуй сам, - терпеливо предложил Сережка.

Я завертел колеса. Снова - башни, заборы, бочка. Я свернул от бочек

не направо, а налево. Дорожку перегородила канава с мостиком. Сережка

помог мне переехать. И тут же я увидел, что канава эта - в переулке

Слесарей, в квартале от улицы Кузнечной.

Сережка с виноватым видом отцеплял от глаженых штанин репейные

головки. Я сказал с досадой:

- Это все потому, что ты чересчур нарядный. Пространству не нужны

такие... джентльменистые.

- Да? - Сережка запрыгал на траве, сбросил брюки и рубашку, свернул

их, положил мне на колени. Остался в белой майке и коричневых трусиках.

Щуплый, загорелый, с засохшими царапинами. И волосы - опять как два

растрепанных крыл - одно коротенькое, другое подлиннее. Прежний Сережка.

Он бегом третий раз прокатил меня между башен и долго возил среди

заборов, штабелей и кирпичных будок. И в конце концов мы оказались рядом с

рельсами, по которым бегал дачный трамвайчик.

- Вот видишь, - сказал запыхавшийся Сережка. Без упрека сказал. Но я

сник. И вспомнил: " Кто-то бьется в дверь заколоченную..." И невольно

сказал это вслух. Сережка возразил:

- Это не заколоченная дверь, а заколдованная. Даже мой ключик ее не

берет...

Плоский ключик на шнурке был виден сквозь тонкую майку.

- Ром, если хочешь, пойдем в обход...

Но я уже не хотел. Как-то не по себе было.

- Пойдем лучше к Мельничному болоту... - Мне захотелось посмотреть,

есть ли на песке барабан от кабеля, с которого мы прыгали во сне.

- Сегодня суббота, - смущенно возразил Сережка. - Чуки не любят,

когда их тревожат по субботам. Они в это время ремонтируют мостки. Ну, тот

тротуар, что от коллектора идет...

Я не стал больше ни спорить, ни сомневаться. Что-то новое - страшное,

но уже не сказочное, не придуманное входило в мою жизнь. Спокойно так и

неуклонно. Словно и впрямь коснулось меня какое-то иное измерение... Я

сделал глубокий вдох...

Пусть все идет как идет! Главное, что рядом Сережка!

- Тогда давай просто попетляем по переулкам!

Он обрадовался:

- Давай!

И мы долго бродяжничали по улочкам и пустырям окраины.

Потом Сережка доставил меня к дому.

Еще от угла мы увидели, что мама стоит у подъезда.

- Я побегу домой, - заторопился Сережка. - Тетушка просила сегодня

капусту купить в магазине. И надо отцу помочь рундук сколотить в сарае...

- Значит, до завтра? - спросил я с моментально выросшей тревогой.

Сережка замялся:

- Наверно, до понедельника. Завтра на огород надо...

И я вспомнил опять, что, кроме нашей общей жизни - с ее сказкой (или

не сказкой) про загадочные пространства - есть у Сережки своя. С

житейскими заботами, с огородом, с неласковой тетушкой и " поддающим"

отцом. И эта жизнь в конце концов могла запросто отодвинуть Сережку от

меня...

Он топтался рядом, подержал меня за плечо.

- Ну, я пошел...

- Костюм-то возьми, - сумрачно сказал я. Потому что он так и гулял

теперь в трусиках и майке - как многие пацаны, не озабоченные, чтобы

выглядеть представительно.

- Ой... - он засмеялся, взял сверток. - Ну, пока, Ромка...

И пошел. Как-то странно пошел - словно тая и уменьшаясь в солнечном

свете. Вот-вот исчезнет совсем.

И мне вдруг почудилось, что я вижу его последний раз.

- Сережка-а!!

Нет, я не закричал. Это лишь внутри меня возник такой отчаянный крик.

А на самом деле я сказал одними губами:

- Лопушок...

Он оглянулся. Неужели услышал? Или догадался?.. Подбежал.

- Ромка, ты что?

Я дышал почти со слезами.

Он вдруг наклонился надо мной. Тепло прошептал мне в ухо:

- Ром, я знаю, чего ты боишься. Не бойся... Я тебя никогда не

брошу... - И умчался за угол.

А я сидел пристыженный и счастливый, пока не подошла мама.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НИКТО НЕ РАЗБИЛСЯ... *