Конец лета

Ну, а дальше началась сплошная медицина. Через час у нас дома была

куча докторов. Это в нынешние-то времена, когда обычно скорой помощи и

участкового врача не дозовешься!

Главным был профессор Воробьев (настоящий профессор, в очках с седой

бородкой и вежливыми манерами). Он утверждал, что случай феноменальный.

- Да-да, бывало такое и раньше, в итоге сильнейшего стресса, но чтобы

вот так сразу восстановились все функции...

С ним одни соглашались, другие почтительно спорили. Всякие научные

слова сыпались. Меня ощупывали, простукивали, заставляли двигать ногами и

рассказывать, как это случилось.

- Не знаю, как... Вдруг толкнуло что-то. И я встал...

Я не говорил про самолетик.

Среди медицинских лиц (вернее, позади них) мелькало бледное

перепуганно-счастливое мамино лицо.

- Коллеги, здесь необходим комплекс исследований. Ваша гипотеза,

уважаемый Эдуард Афанасьевич, весьма оригинальна, но требует проверки.

- Анна Гавриловна, позаботьтесь, чтобы полный рентген...

- Коллеги, а не даст ли облучение нежелательный эффект?..

" Не даст! - смеялся я про себя. - Потому что Сережка меня не забыл! А

законы Туманных лугов и Заоблачного города теперь действуют и здесь!.."

Вечером я оказался в госпитале при филиале Медицинской академии (есть

у нас в городе такой, научный). В маленькой, но совершенно отдельной

палате - будто генерал или депутат какой-нибудь. Это профессор Воробьев

позаботился. Не ради меня самого, конечно, а чтобы удобнее было

исследовать и наблюдать.

И наблюдали, исследовали, всякие анализы брали. Наконец доктор Анна

Гавриловна сказала, что " ребенка совершенно замучили" и что " так и у

здорового человека ноги могут отняться".

Но я не чувствовал себя замученным. Я просто не обращал на все

медицинские дела внимания, словно это не со мной происходило. Я был окутан

облаком счастья и ждал ночи. Потому что не сомневался нисколечко: Сережка

отыщет меня, придет.

В девять вечера мне дали стакан кефира и велели " ни о чем не думать и

спать". Я послушно улегся. Палата была на первом этаже, окно выходило в

сад. Там сперва золотились от заката листья, потом загустели сумерки. И

тогда из кустов появилась темная гибкая фигурка...

Окно не открывалось, но в нем была широкая форточка, я ее распахнул.

Сережка скользнул в палату без единого шороха. Мы сели на кровать, обняли

друг друга за плечи и сидели молча минут пять.

Наконец я спросил:

- Ты тогда сильно обиделся, да?

- Обиделся... А главное, испугался.

- Чего?

- Что тебе больше не разрешат дружить со мной...

- С какой стати?!

- Тише... Мне так подумалось. Ну, и вот такая смесь... обиды и

страха. Я ушел на пустырь за разбитой домной. Помнишь? И превратился в

самолет. И взлетел оттуда среди бела дня... И летал, летал, пока не

измучился. А потом чувствую - обратно превратиться не могу. Будто

закостенел от всего от этого...

Ну, какая же я скотина! Горевал, терзался - и все из-за себя! Из-за

того, что Сережка покинул меня! И даже в голову не пришло, что с ним, с

Сережей, может случиться беда!

- Ты меня прости... - выдавил я.

- За что?! Ведь это ты меня спас! Взял в руки и будто согрел! Я

оттаял. Вылетел из окна, и почти сразу... Потом прибежал тебе, а у тебя

там... целый медицинский симпозиум...

- Сережка... Не я тебя, а ты меня спас. Когда я рванулся, чтобы тебя

подхватить...

Он посопел, повозился рядом со мной.

- Когда-нибудь все равно это должно было случиться...

- Почему?

- Это была главная цель.

- Какая цель? - почему-то испугался я. - Чья?

Он молчал.

- Сережа! - Меня наконец осенило. И тряхнуло нервным ознобом: - А

ты... ведь нарочно поехал по столу! Чтобы я бросился на помощь! Да?

Он тихонько дышал рядом.

- Да?! - повторил я.

- Да...

- А если бы я не успел? Ты смог бы взлететь?.. Говори.

Я почувствовал, что он качнул головой: не смог бы...

- А там... когда штопор... ты это тоже нарочно? Орал: " Жми на

педаль! "

И опять он кивнул, будто признавался в какой-то вине.

- А если бы я не нажал... ты сумел бы выйти из штопора?

Он проговорил еле слышно:

- Не... Но ты не бойся, с тобой ничего не случилось бы.

- А с тобой?! С тобой-то что было бы?

Тогда он сказал жестковато, будто самолет...

Я впервые в жизни почувствовал злость на Сережку. Сильную. Смешанную

со страхом:

- Какое ты имел право?! Так рисковать!..

- А как без риска? Иначе тебя на ноги было не поставить...

Я чуть не разревелся.

- Дурак! А зачем мне ноги, если бы тебя не стало?!

- Ну-у... - Сережка опять словно отодвинулся. Сказал, будто взрослый

ребенку. - Это не страшно, ты привык бы... Вспоминал бы иногда, а потом

стало бы казаться, что я тебе просто приснился в детстве. По сути дела,

так оно и есть...

Я хотел возмутиться, а вместо этого - новый страх:

- Почему... " так оно и есть"? Ты с ума сошел?

- Ничуть... - грустно усмехнулся в сумерках Сережка. - Ты потом

поразмышляешь как следует и поймешь, что сам меня выдумал. Специально,

чтобы спастись от болезни.

Я молчал. А душа моя барахталась в тоскливом страхе, как утопающий в

холодной воде.

И все же я выцарапался, выбрался из этой глубины.

- Ну-ка, повернись... - И дал кулаком по Сережкиной шее.

- Ой!.. Ты что, балда! Спятил?

- Больно? - сказал я с сумрачным удовольствием.

- А ты думал!..

- А разве придуманному бывает больно?

Сережка неловко засмеялся, потирая шею.

- Ненормальный... Я же не в этом смысле.

- А ты скажи, в каком! Я снова дам. В том самом...

- Сразу видно, выздоровел, - пробурчал он.

- Ага...

- Ну, ладно. Просто я хотел тебе сказать...

- Что?

- Понимаешь, какое дело... Теперь нам придется видеться не так часто.

Все реже и реже...

- Почему?!

- Потому что... дело сделано. Ты на ногах, у тебя начнется другая

жизнь. Как у всех. Школа, новые друзья... Станешь учиться на художника...

- С чего ты взял?

- Знаю... Я же видел твоих голубков. Они залетали в безлюдные

Пространства. У тебя талант живописца...

- Сережка! Но я не хочу... жизни как у всех. Не хочу без Пространств.

И без тебя...

- Пространства никуда от тебя не денутся. Они... появятся на твоих

картинах. И ты сквозь картины сможешь попадать в них!

- А ты? Ты-то куда денешься?! - спросил я отчаянно.

- Да никуда. Просто... буду улетать все дальше. И возвращаться реже.

- Я понимаю... - это вырвалось у меня с новой тоской. С беспомощной.

- Конечно... Я эгоист, нытик, маменькин сынок. Зачем тебе такой друг... Ты

не мог меня бросить, пока я был инвалид. А теперь... совесть у тебя будет

чистая.

Он опять вздохнул по-взрослому:

- Глупенький. Разве в этом дело...

- А в чем? В чем?!

- Тише... Просто жизнь идет по своим законам. И в Безлюдных

Пространствах, и на обычной земле.

- На кой черт мне такие законы!.. Тогда я не хочу... быть с ногами.

Хочу... обратно! Лишь бы вместе: я и ты!

Я тут же замер: Вдруг и правда ноги онемеют снова? Но они оставались

живыми.

Но если бы и онемели... то... Я сквозь зубы повторил:

- Пусть все будет, как раньше. Не хочу, чтобы мы с тобой " все реже и

реже..."

Очень тихо и поспешно, как бы соглашаясь с капризными малышом,

Сережка проговорил:

- Хорошо, хорошо, будем как раньше. А с ногами твоими ничего не

случится.

- Ты... это правда?

- Правда, правда... - Он погладил меня по плечу.

- Не уйдешь насовсем?

- Ней уйду, не бойся... Думаешь, мне самому хочется?

- А тогда зачем ты...

Он не ответил и змейкой скользнул под кровать. А откуда:

- Ложись...

Я услыхал за дверью шаги. Дежурная медсестра шла проверять: в порядке

ли " необычный" больной? Я юркнул под одеяло, задышал, как спящий. Она

постояла на пороге, притворила дверь.

Сережка выбрался. И теперь это был прежний Сережка.

- Давай смотаемся на то поле, где идолы? Там появились лунные

привидения рыцарей, устраивают турниры! Прямо театр!

- Давай... ой, а сели сестра заглянет опять?

- Да она теперь улеглась на своем дежурном диванчике до утра... Ну, а

сели увидят, что тебя нет, скажешь потом: удирал погулять в ночном саду.

Для успокоения нервов...

С той поры так и повелось. Днем - процедуры, консилиумы, ощупывания,

прививки, а ночью - полеты с Сережкой.

Он больше не заводил разговора о расставании, и скоро я почти забыл о

той ночной беседе. Потому что столько было всяких приключений! Мы

открывали новые лунные страны, где трава, камни и вершины холмов искрились

фосфоричной пылью и отливали перламутром. Лазали по развалинам крепостей.

Видели тени рыцарей, которые сшибались в бесшумных поединках. Наблюдали

(правда, издалека) за настоящими кентаврами. Купались в теплом ночном

озере, где жили большие белые цапли... несколько раз добирались и до

Заоблачного города. Теперь-то Сережке не нужно было нести меня, я см бодро

шагал по пружинистым доскам.

Один раз в Городе был карнавал - с фейерверками, оркестрами,

каруселями и громадными воздушными шарами. Шары эти, освещенные

прожекторами, висели в небе, Словно разноцветные планеты. Сережка раздобыл

где-то два маскарадных пестрых балахона, и мы веселились вы

костюмированной толпе. А потом балахоны нам надоели, и мы оставили их на

той скамейке, где я сидел при первом появлении в городе.

Мимо нас пробежала стайка мальчишек и девчонок. И вдруг она девочка -

в черном платье со звездами и в черной полумаске - остановилась:

- Ой! Здравствуйте, мальчик! Значит, вы поправились? Как

замечательно...

- Да... спасибо. Это ваше эскимо помогло!

Она засмеялась и убежала.

- Сережка... А почему мы никогда не берем с собой Сойку?

И опять мне подумалось, какая же я скотина.

- Ничего, Ромка, успеется. У тебя еще будет время.

Это меня царапнуло: почему " у тебя", а не " у нас"? Но тут меня и

Сережку закружила толпа с фонариками, и тревожные мысли позабылись.

...А с Сойкой мы, кончено, виделись. Она часто приходила ко мне в

госпиталь. Она подружилась с моей мамой, и они иногда появлялись вместе.

Мама была веселая, много рассуждала, какая теперь начнется у меня

замечательная жизнь, как я буду учиться в нормальной школе, как начну

заниматься спортом, если разрешат врачи (" А профессор говорит, что

разрешат! ").

Сойка разговаривала мало. Сидела рядом, подсовывала мне то яблоко, то

банан и смотрела молча. Но так по-хорошему...

Сережка днем появлялся редко: то ему картошку надо было окучивать, то

следить, чтобы отец не " загулял" с приятелями после получки. То тетушке

помогать во всяких делах... Но мы не огорчались. Нам хватало ночных

путешествий.

Однажды профессор Воробьев разоблачил меня.

- Сударь мой! А откуда у вас на ногах столь восхитительные свежие

царапины и почему к ним прилипли травинки?

Пришлось " признаться", что по ночам выбираюсь в сад.

- Я там играю в индейцев. Сам с собой.

- Ве-лико-лепно! Коллеги! Это говорит, что держать пациента в нашем

заведении дальше не имеет смысла! Не правда ли?

Была уже середина августа.

Наша квартира показалась мне такой солнечной, такой просторной!

Может, потому, что исчезло громоздкое кресло на колесах, которое раньше

всегда было перед глазами...

- Рома, смотри, я купила тебе костюм для школы. Примерь...

Я примерил... Здорово! Это был мой первый настоящий костюм. Раньше-то

я в холодное время носил или спортивные штаны и фуфайки, или пижаму...

Теперь я вроде бы как первоклассник! Первый раз в настоящую школу! Как там

будет? Наверно, чудесно!..

Как там было на самом деле - это особый разговор. А в те дни я жил с

ощущением праздника: Все в новинку, все радует!

Лишь одного я побаивался: вдруг мама спросит, куда девался самолетик.

Что я скажу? Как объясню?

Но мама про самолетик - ни словечка. То ли забыла о нем, то ли

понимала, что не надо пока этого касаться.

К тому же была у нее своя забота. Немалая.

- Рома... Вот краски, заграничные. Смотри, какой великолепный набор.

Только...

- Что?

- Не знаю, как ты отнесешься. Их просил передать тебе Евгений

Львович... Он очень сожалеет обо всем случившемся и признает, что вел себя

глупо, по-ребячьи... Вся эта нелепая история с сережками...

Я вмиг набычился:

- Разве только в сережках дело?

Я понимаю... Но то свидание, ночью... Он говорит, что это была " дикая

случайность"...

- И ты веришь!

- И я верю, - беспомощно сказала мама.

И мне даже глаза обожгло от жалости к ней.

- Ма-а... ну, чего ты? Ну, в конце-то концов он же твой... друг, а не

мой. Ты и решай.

- А ты... не будешь смотреть на него волком?

Я переспросил себя.

- Волком не буду... раз ты его простила.

- Мама сказала одними губами:

- Если любишь, как не простить...

Я молчал. Что тут скажешь-то?

- Рома, а краски? Ты возьмешь?

- Ладно уж. Ради тебя... Только знаешь что?

- Что, Ромик?

- С Сережкой ему лучше все-таки пока не встречаться.

Сережка теперь часто приходил к нам домой. Днем. По ночам стали мы

летать гораздо реже. Видимо, утомились, хотя и не признавались в этом друг

другу. Зато мы в эти дни уходили на любимые места: На заброшенную

заводскую территорию, в переулки неподалеку от Потаповского рынка и на

берег заболоченного Мельничного пруда.

Иногда одни, иногда с Сойкой.

Сойкина бабушка получила добавку к пенсии и расщедрилась: купила

внучке костюм " чунга-чанга". Майка и штаны - все в картинках с пальмами,

обезьянами, туземными лодками и крокодилами. Сойка зачем-то коротко

остригла волосы (сама!) и теперь была похожа на белобрысого тощего пацана.

В платьице с рисунком из листьев и с длинными волосами она мне нравилась

гораздо больше, но я ничего не сказал.

Сойка полюбила бродить с нами по заводским пустырям. К концу лета

сорняки разрослись там, как лес. Даже лебеда вымахала по пояс. У нее были

крупные листья с серебристой изнанкой. Эта изнанка оставляла на загорелых

ногах алюминиевую пыльцу. А с лицевой стороны листья лебеды начинали

краснеть.

Сойка сказала однажды:

- Смотрите, лебединые листья уже, как осенью.

Во мне будто отдалось: " Лебединые листья... лебединая песня лета..."

Но пока было еще очень тепло. Август стоял тихий, безоблачный. Покой лежал

на Безлюдных Пространствах. Они чего-то терпеливо ждали, но знали: это

случится не скоро.

- Мама и папа обещали осенью забрать меня к себе, - шепотом сообщила

Сойка. - А теперь пишут, что денег нет на билеты... Я подумал, что это,

может быть, и хорошо. Грустно было бы расставаться с Сойкой. Сережка туту

же глянул на меня. В его глазах читалось: " Тебе-то грустно, а ей здесь

каково? Ты подумал? "

Ох, я по-прежнему был эгоист.

...Однажды мы оказались на заводской территории без Сойки, вдвоем.

Бродили, болтали обо всем понемногу.

Сережка вдруг сказал:

- Видишь, я был прав.

- Ты о чем это?

- Когда говорил, что будем встречаться реже...

- Неправда!

- Но ведь так получается. Ночью уже почти не летаем...

- Мы будем! Опять!

- Но уже не так часто. И мы туту не виноваты. Просто нельзя все время

жить одними и теми же радостями.

Так по-взрослому у него получилось: " одними и теми же радостями".

И снова пришла ко мне тоска. Как тогда, в больнице. Но уже не такая

беспомощная.

- Если тебе надоело... если хочешь уйти, так и скажи.

- Да не хочу я. Но понимаешь, появляются другие дела. Может, еще

кого-то надо будет спасть. И мне, и тебе. Не только друг друга...

" Не вертись, не придумывай, - хотел ответить я. - Осточертел я тебе,

вот и все...". Но только выдавил:

- Из меня-то... Какой спасатель?

- У тебя тоже есть цель. Чтобы помочь...

- Кому?

- А Сойке?

- А причем тут я? - Это вышло у меня совсем похоронно. - Ты умеешь

спасать и помогать в тыщу раз лучше.

- Но она-то... она для себя придумывала не меня, а тебя.

Как ни грустно мне было, но я все же попытался дотянуться - чтобы

кулаком по шее. Сережка засмеялся. Отскочил.

- Врешь ты все, - уныло сказал я. - Без тебя ничего хорошего не

будет. Ни у меня, ни у Сойки, ни вообще...

- Почему?

- Потому что... - Я хотел взорваться, крикнуть: " Потому что без тебя

не смогу, сдохну от горя! Потому что лишь при тебе я способен на что-то

хорошее! " Но осекся. Не решился.

Пробормотал, глядя на свои измочаленные кроссовки:

- Потому что ты - самолет...

- Подумаешь! Ты тоже будешь самолетом!

Он шел впереди, говорил, не оглядываясь. А теперь обернулся. Я замер.

Он тоже. Затем шагнул ко мне, положил на плечи ладони. Он не улыбался, но

глаза его были удивительно ласковые. Наверно, такие бывают у любимых

братьев (хотя я не знаю точно, ведь я рос один).

- Ромка, пора. Это не трудно, если захочешь. Я научу...

ПРЫЖОК

Оказалось, что это и правда не трудно...

Ну, наверно, такое может получиться не у каждого. Поэтому, если у вас

не выйдет, не обижайтесь. Тут необходимо, чтобы у человека был уже опыт

полетов над Безлюдными Пространствами. А главное - чтобы рядом был друг,

который еще раньше научился превращаться в самолет...

Все произошло быстро. Потому что я сразу поверил, смогу! Я

зажмурился, раскинул руки и... стал самолетом.

Я увидел себя сразу всего. Как бы изнутри и со стороны -

одновременно. Видел и чувствовал каждый винтик мотора, каждую заклепку

обшивки. Я сделался таким самолетом, на каком летал в своих прежних снах.

Маленький биплан - с двумя парами крыльев (верхние - сплошная плоскость,

которая проходит над кабиной), с тугими черными колесами, с легким

хвостовым оперением и с лобовым стеклом, похожим на половину прозрачного

пузыря.

Лебеда щекотала мои накаченные шины, теплый ветерок скользил по

крыльям, а мягкое августовское солнце грело красно-желтую обшивку. Да, я

был покрыт лимонной и алой краской. А на лопасти руля - белый круг и в нем

голубая морская звезда. А на борту - буква и цифра: L-5. Как раньше! И как

у Сережки!

Сережка был уже в кабине. Трогал ручку управления, осторожно давил

кроссовками на педали.

Я шевельнул элеронами и рулем, напряг стартер - сейчас крутану

пропеллер. Сказал через динамик:

- Сережка. Днем опасно, по себе знаю. Всякие службы наблюдения,

ПВО... Прежде, чем уйдешь в Пространства, шум подымут.

И я скрутил в себе нетерпение.

Вечером я отпросился в гости к Сережке - с ночевкой. У него была в

сарае летняя комнатка, похожая на каюту. Для независимой жизни. Мама

повздыхала и отпустила. Она боялась за меня, но понимала: мне пора

делаться самостоятельным.

- Надеюсь, вы не будете выкидывать там никаких фокусов...

Знала бы она...

Мы давно уже не взлетали со школьного стадиона. Ведь я теперь " на

своих двоих" легко мог добраться до Мельничного болота, а там взлетная

площадка не в пример лучше.

Около десяти вечера мы оказались на песке. Вечер был черный и

звездный, без луны. Мохнатые и невидимые, будто сгустки темноты, чуки

разожгли костры. Славные они были, эти чуки - добродушные, всегда готовые

помочь. Меня они уже не стеснялись, ласково терлись о ноги косматыми

головами.

Огни разгорелись, и я опять стал самолетом. Задрожал от нетерпения.

- Сережка, садись в кабину!

- Ладно! Только я на один полет, для страховки!

Я пустил ток - от аккумулятора к стартеру. Тот качнул мой

двухлопастный винт. Радостно дрогнули цилиндры от горячего толчка

вспыхнувшей бензиновой смеси. И еще, еще... И вот - азартная дрожь

ожившего мотора, и похожее на счастье тепло... А вдоль всего тела - струи

воздуха от стремительного винта.

Пропеллер неудержимо потянул меня - легонького, крылатого: скорей,

скорей, вперед! И страшно, и не удержишься. Да и нельзя удерживаться - ты

же самолет!

Плоские песочные кочки поддавали резину колес, шасси тряслось. Даже

больно немного. Ой... Но тут воздух под плоскостями стал удивительно

плотным, почти твердым, а сверху словно растаял, превратился в пустоту. И

эта пустота потянула крылья вверх. Я шевельнул закрылками... И колеса

перестали чувствовать песок. Они еще вертелись, но по инерции, в воздухе.

И воздух этот обдувал их тугой прохладой. Так обдувает он босые ступни,

когда мчишься на стремительной карусели (Я один раз пробовал, и у меня

слетели кроссовки). Но карусель - это на одном уровне и по кругу. А здесь

- вперед и в высоту!

...И вообще это очень трудно - сравнивать ощущения человека и

самолета. Мало похожего. А я-то теперь жил, размышлял и чувствовал именно

как самолет.

Главное отличие от человеческих ощущений - то, что воздух вокруг тебя

совсем другой. Он и плотный, и стремительный. Летит навстречу, но не

пытается тебя смять, А послушно обтекает, срывается с элеронов и руля

свистящим потоком, ровно давит снизу на крылья....

А еще - живая сила мотора и восторженная быстрота винта. Это он,

пропеллер, увлекает тебя с небывалой скоростью сквозь воздушную толщу. А

если ты рискнул на несколько секунд выключить мотор - сразу замирание, как

при остановившемся сердце. И жуть падения. Но и в этом есть своя радость.

Радость испытания и риска, словно бежишь над пропастью...

Сережка не мешал мне. Сидел тихо, не брался за ручку управления,

только при самых лихих виражах говорил шепотом:

- Хорошо... Молодец, Ромка...

Мы пробили слой темноты и ушли в пространство над Туманными лугами -

здесь, как всегда, светила круглая луна. Я долго кружил среди облачных

столбов, а иногда пролетал сквозь них, и по крыльям ударяли сгустки

пара...

Затем я сам, без Сережкиной подсказки, если среди костров. Сережка

выскочил из кабины и тоже стал самолетом. Мы взмыли вдвоем - он впереди, я

следом. Потом полетели рядом. И этот наш полет - крыло к крылу - был

длинным и счастливым...

Несколько вечеров подряд я уходил ночевать в Сережке. Мама вздыхала,

но не спорила. И, может быть... может быть, была даже рада. Я догадался об

этом, когда однажды прибежал домой раньше обычного и застал у нас Евгения

Львовича. Мама засуетилась, начала объяснять, что вот Евгений Львович

собрался в командировку, спешит на утренний поезд и зашел так рано, чтобы

взять у нее, у мамы, очень важные институтские бумаги...

Я сделал вид, что поверил. Мне, по правде говоря, было не до того. Во

мне жил, не исчезая, восторг полетов, и ни о чем другом я думать не хотел.

Но как раз в тот день Сережка мне виновато сказал, что несколько

ночей мне придется летать одному. Он, Сережка, должен уехать к бабке,

чтобы помочь выкопать картошку.

- А разве нельзя тебе оттуда прилетать ночью?

Сережка отвел глаза.

- За день так наломаешься на грядках, что потом уже не до полета.

Он опять мне напоминал, что жизнь состоит не только из сказок и

радостей.

- Давай я поеду с тобой! Тоже буду копать!

- Разве же тебе разрешать?

Это верно. Два раза в неделю я ходил в поликлинику на всякие

проверки. И врачи, и мама никак не могли поверить, что я здоров

окончательно.

Сережка все еще глядел в сторону, но уже с улыбкой.

- Ты вот, что, покатай-ка Сойку. Ты давно ведь собирался.

Я почему-то покраснел, хотя что тут такого! Я и правда говорил не

раз, что хорошо бы взять Сойку в наши полеты.

Вечером я проводил Сережку на электричку, а потом забежал к Сойке.

Она мне обрадовалась, но в то же время я видел: что-то с ней не так.

- Ты чего опять такая кислая? Снова бабка угнетает?

Сойка кивнула.

- Какая муха теперь ее кусает?! - возмутился я.

- Она по телевизору одну артистку увидела. Они в детстве учились

вместе. Ну и вот... " Я могла быть такой же знаменитой, если бы не

враги..." У нее всю жизнь какие-то враги... Купила бутылку ликера, а потом

говорит: " Ты мое последнее проклятье в этой жизни..."

- Сойка, плюнь! Удери в двенадцать ночи из дома! Сможешь?

Она опять кивнула. Без лишних вопросов.

- Удеру. Бабка после ликера будет спать без продыха.

- Я за тобой приду. И покажу такое...

Она заулыбалась, доверчиво так...

Вечером я пошел на риск. Сделал вид, что улегся спать, а сам соорудил

из одежды чучело под одеялом и слинял из комнаты через балкон. Мама уже

уснула, и я надеялся, что крепко...

Сойка в старой безрукавке поверх своей " чунги-чанги" ждала меня у

своего крыльца. Я взял ее за горячую ладошку и повел темными переулками.

Она ни о чем не спрашивала. На песке у Мельничного болота я сказал в

сумрак:

- Чуки, сделайте огоньки...

Быстро стали зажигаться маленькие костры.

А Сойка дышала у моего плеча.

- Ты не бойся, Сойка. Сейчас я отойду, и появится самолет. Сразу лезь

в кабину. Только ничего там не трогай... Мы полетим. Хочешь?

- Ага... - выдохнула она. - Хочу... А эти, которые у костров... они

не кусаются?

- Что ты! Они добрые... Ну, готовься!

Я отбежал на двадцать шагов и стал самолетом. Не знаю, удивлялась ли

Сойка, но подошла сразу. Ловко забралась в кабину.

- Рома, а ты где?

- Я... тут, рядом. Все, что вокруг - это я и есть. Поняла?

- Да... наверно... А мы не упадем?

- Никогда в жизни! Нащупай ремни, застегни пряжки на груди... Готово?

- Да.

- Держись!..

Сойка была молодец! Даже тогда когда я хвастался (пожалуй, чересчур)

и закладывал крутые виражи, она ойкала, но ни разу не сказала " не надо".

Тихонько смеялась.

Я полетал среди освещенных луной облачных столбов. Потом пролетал над

Заоблачным городом. Попасть в Город можно было только пешим путем, но

полюбоваться им с высоты - это пожалуйста. В Городе были светлые сумерки,

в бухте отражался закат. На кораблях и улицах уже светились огоньки. Мне

показалось даже, что я слышу музыку. На башнях горели разноцветные звезды.

- Как красиво, вздохнула Сойка.

- Мы там обязательно побываем. Туда ведет дощатый тротуар...

Я сел на Туманных лугах, превратился в обычного Ромку и опять взял

Сойку за руку. И мы долго гуляли по пояс в искрящемся тумане, заглядывали

в провалы (тогда Сойка крепко сжимала мои пальцы).

Один раз на краю широкого провала она шепотом спросила:

- А там внизу что? Чьи огоньки?

- Не знаю. Наверно, деревня какая-то.

- А вдруг Дорожкино?

- Что?

- Ну, Дорожкино. Где мама и папа...

Вот оно как! Даже во время этой сказки она не забывала свою печаль...

А может, как раз потому и вспоминала, что увидела огоньки? И сразу понял

я, о чем она скажет дальше. Что ей Заоблачный город! Что ей Туманные луга!

- Рома. Ты можешь увезти меня в Дорожкино?.. Рома, ты почему молчишь?

- Подожди, Сойка. Я думаю... Это ведь не так просто.

Это было совсем непросто.

Нет, с пути я, пожалуй, не сбился бы. Надо лететь на запад, над

железной дорогой. Линию можно видеть по цепочкам светящихся вагонных окон

- поезда то и дело бегут по рельсам. Но до города Самойловка, рядом с

которым деревня Дорожкино, около тысячи километров! А у меня скорость -

около двухсот в час, я ведь не турбовинтовой лайнер. Когда вернусь, будет

ясный день. И мамина паника! И упреки, и допросы!

Но... можно и по-другому! Уйти на самую большую высоту (на

сказочную!) через несколько пространств и оттуда представить землю

географической картой. И взглядом приблизить к себе тот район, где лежит

деревня Дорожкино.

- Сойка! А как мы там сядем в темноте-то?

- Ой... не знаю. Там бугры.

- Вот видишь...

И тогда только я узнал, какая Сойка храбрая. Внешне тихая,

стеснительная, но отчаянная в душе!

- Рома... а в самолете есть парашют?

- Что ты! Откуда...

Но тут я врал. Я чувствовал, что мне вовсе не сложно превратиться в

самолет, в котором приготовлен парашютный ранец. Ведь парашюты входят в

комплект самолетного снаряжения.

- Сойка, ты же не умеешь...

- Я умею... немножко. Мы с мальчишками в прошлом году прыгали с

сарая. С зонтиком. Главное - ноги поджать правильно...

- Глупая... Парашют - не зонтик. Надо уметь раскрывать его.

- Не надо! Парашют сам раскрывается, если прицепить веревку к

самолету. Я видела в кино...

- И ты не боишься?

- Боюсь... Но я хочу к маме и папе... - И она то ли всхлипнула, то ли

носом шмыгнула, стоя на коленях у края провала.

Я больше не спорил. Если бы я целый год не видел маму, я бы тоже

прыгнул хоть откуда. Хоть вниз головой без парашюта...

- Ладно, отойди от этой ямы...

И опять я превратился в самолет. И правда - новенький, туго уложенный

в ранец парашют оказался на сиденье.

- Сойка, сбрось его из кабины!

Она поднатужилась и сбросила тяжелый ранец прямо в туман.

- Не потеряй... - И я снова сделался мальчишкой. Надел парашют сойке

на спину (она, бедная, даже присела). Стал подгонять брезентовые широкие

лямки, защелкивать пряжки. Хорошо, что Сойка в своей " чунге-чанге", а не в

платье, так удобнее...

- Смотри! Видишь, на этой веревке колечко с зажимом, карабин

называется. В кабине пристегнешь его к скобке на борту, есть такая рядом с

дверцей. Обязательно! Поняла?

- Поняла...

- Ох, Сойка...

- Не бойся, Рома. Я хорошо пристегну...

- Да не в этом дело, - сказал я грустно и честно. - Жалко, что

расстаемся. Скучно без тебя будет.

Она вскинула глаза.

- Правда?.. Но ты же сможешь прилетать, когда захочешь.

- Ладно! Буду прилетать! - И я поскорее снова стал бипланом L-5.

- Сойка, ты села? Пристегнула карабин?

- Да...

- Как следует пристегнула? Проверь!

- Я проверила. Не бойся.

Господи, это она мне говорит " не бойся". А прыгать-то кому? Не мне

же...

Я взлетел.

И представил громадный треугольник. Нижняя сторона его - рельсовая

линия внизу. Длиною в тыщу километров. А по другой стороне треугольника я

полетел круто вверх. Здесь, среди лунных Безлюдных Пространств, я был

хозяин и мог развить любую скорость. Как во сне, как в сказке. Мог сжать

расстояние!

И вот нервами я ощутил, что достиг нужной точки. Глянул вниз. Там -

лишь освещенная фосфорической луной облачная пелена. Однако я вообразил,

что сквозь нее вижу карту - с пунктиром рельсового пути, с кружком и

мелкими буквами " Самойловск". А рядом кружок поменьше - " Дорожкино". И с

вершины своего треугольника стремительно пошел вниз. Сойка тихо ойкнула.

- Терпи, - сказал я с напускной сердитостью. И пробил облака.

Ночная земля раскинулась внизу - темная и косматая. Несколько

огоньков мерцали там заброшенно, сиротливо. Да бежали крошечные желтые

квадратики - окна вагонов.

И все же сплошного мрака в воздухе не было. Над зубчатым лесом

вставала луна. Не та яркая и круглая, что над Туманными лугами, а обычная,

" земная". Тусклая розоватая половинка.

- Сойка, а как мы тут что-то разыщем?

- Ничего и не надо искать! - откликнулась она радостно. - Вон река

блестит, изгиб! Деревня - дальше, а наш дом у самого этого изгиба, у

берега. Он хоть и сгоревший, но все равно видно... А вон огонек, это на

нашем ветряке!

В самом деле, луна высветила реку, хотя и неясно... Увидел я и черные

горбатые крыши хутора и горевшую над ними лампочку.

- Сойка, ты готова?

- Да... Ой... Уже сейчас?

- Подожди... - Я повел самолет в сторону и вверх.

- Куда ты?

- Я умею плавать.

- Этого еще не хватало...

Я ушел подальше от излучины и набрал высоту: чтобы для парашюта был

запас. Если увижу, что не раскрылся, подхвачу Сойку на лету, как меня

подхватил когда-то Сережка.

- Сойка, если зацепишься за деревья, не дергайся. Виси и ори, пока не

снимут... А если сядешь нормально, мигни три раза сигнальным фонариком, он

на левой лямке. Видишь кнопку?

- Вижу... Ты не бойся, я нормально...

- Ой, а что ты дома-то скажешь? Откуда взялась?

- Скажу, что знакомый летчик привез. Это ведь правда. А бабушке дадим

телеграмму, В Дорожкине есть почта...

- Сойка...

- Что, Рома?

- Ох, да ничего уже... Переваливайся через борт и пошла...

- До свиданья, Рома... - И она не задержалась ни на секунду. Я же

говорил: тихая, но отчаянная.

Меня слегка подкинуло - хоть и небольшая, но потеря веса. И тут же

сильно дернулась бортовая скоба. И - ничего не видать...

Я заложил вираж. За мной трепетал фал с вытяжным чехлом.

А Сойка? Господи, где она?

Но вот расползлось внизу, отрезало неясную луну круглое светло-серое

пятно. Купол!

Я догнал его, стал облетать по спирали. Может, Сойка что-то кричала

мне, но за шумом своего мотора услышать я не мог. Выключил на миг, но

воздух все равно свистел очень сильно.

Я метался вокруг парашюта, пока не понял: деревья и крыши уже рядом.

Взмыл. Пятно замерло недалеко от лампочки ветряка, потеряло круглую форму.

Села? Ну, как она там? Живая?

И наконец рядом с обмякшим куполом трижды мелькнула электрическая

искра.