Самостоятельная жизнь

Мама перед отъездом оставила мне тысячу наставлений, велела

неукоснительно выполнять режим дня и беспрекословно (" Слышишь?

Бес-пре-ко-словно! ") слушаться Надежду Михайловну. И обещала звонить

каждый вечер. Евгений Львович на такси увез маму на вокзал. А мы с тетей

Надей остались вдвоем.

Она была полная, добродушная. Стеснялась спорить со мной, когда я

хотел сделать что-нибудь по-своему. Только качала закутанной в клетчатую

косынку головой:

- Ох, Ромушка, глядит, узнает мама, попадет нам обоим...

Сережка появлялся каждый день, а иногда и оставался ночевать. До сих

пор это время у меня в памяти как солнечная и лунная карусель. Днем -

путешествия по окраинам, ночью - полеты...

Иногда мы забегали к Сойке. В дом к ней было нельзя, карантин. Мы

передавали ей в форточку книжка и пакетики с карамелью, она улыбалась,

нерешительно махала ладошкой. Бабка ее, стоя на крыльце, величественно

говорила:

- Какие преданные кавалеры. Шарман...

По-моему, она была немного сумасшедшая.

Гуляли мы с Сережкой до пяти часов (в этот час обязательно звонила

мама: тут уж будь дома как штык). Маму у уверял, что живу

дисциплинированно и по распорядку. Да, гуляю с Сережкой, но в меру. Что

ты, мама, никаких приключений!

А Сережка между тем за два приема научил меня плавать. За городом, на

Платовском озере был малолюдный пляж, и там Сережка затаскивал меня в

прогретую жарким солнцем воду:

- Не бойся, работай руками. Ноги при плавании не обязательны, главное

- не выдыхай до конца воздух...

Я тихонько вопил от восторга. И... плыл.

Несколько раз я был у Сережки дома. Видел отца и тетку. Тетка -

деловитая, молчаливая, но, по-моему, не сердитая. А отец - тоже

неразговорчивый, тихий и как будто виноватый - все время возился с

какой-нибудь домашней работой. Со мной ни о чем не говорил, только неловко

улыбался...

По ночам улетали мы на Туманные луга или на поле, где стояли каменные

идолы и чудовища. Это была древняя степь какого-то исчезнувшего народа.

Самое настоящее Безлюдное Пространство. Я любил подолгу ходить среди травы

и камней. Просто ходить. Это была такая радость...

А через неделю наша с Сережкой счастливая жизнь нарушилась. Ночью у

тети Нади схватило живот, она промаялась до утра, а когда я поднялся, не

выдержала:

- Ох, Ромушка, беда-то какая... Скорую надо, а то помру. Наверно,

аппендицит.

Делать нечего, я набрал на телефоне ноль-три. Там, конечно сперва:

" Мальчик, не хулигань, знаем мы эти шуточки". Потом все-таки спросили наш

номер, перезвонили и через час приехали. Тетя Надя еле шевелила губами:

- Ромушка, скажи маме, чтобы приезжала, а то как ты тут один-то...

Но я к тому времени был не один, уже появился Сережка. Часа через два

он умело дозвонился до больницы, узнал, что у Надежды Михайловны Соминой

не аппендицит, а воспаление кишечника и что сейчас ей лучше, опасности

нет, но полежать придется недели две.

- Полетел мамин отпуск, - вздохнул я.

- Ромка, а почему полетел? Разве мы одни не проживем? Я могу совсем

перебраться к тебе.

Это была мысль! Но...

- Ох, а мама потом все равно узнает...

- Но это же потом! Она увидит, что все в порядке, и не рассердится.

Разве что для вида...

" В самом деле, подумал я. - Даже обрадуется, что я такой

самостоятельный! "

Но самостоятельный был, конечно, не я, а Сережка. Я только и делал,

что слушался его. Мы ездили на рынок и в магазин, готовили завтраки и

обеды, мыли посуду, каждый день вытирали пыль в комнатах. И успевали

побывать в больнице - отвезти для тети Нади передачу с фруктовым соком

(остальное было запрещено). Заглядывали и к Сойке.

Сережка оказался гораздо строже тети Нади, все время находил

какое-нибудь домашнее дело, и времени для приключений у нас почти не

оставалось. Это днем. А к вечеру мы так выматывались, что летать уже не

хотелось. Ляжем в моей комнате (я - на тахте, Сережка - на раскладушке),

поболтаем немного - и в сон...

Маме я голосом примерного мальчика сообщал каждый раз, что все у нас

" в самом замечательном порядке, отдыхай спокойно".

- А где Надежда Михайловна?

- Ушла сдавать молочную посуду.

- Почему она обязательно уходит, когда я звоню? То в магазин, то к

себе домой, то еще куда-то...

- Ну... у нее такой распорядок. Тоже режим дня.

На четвертый день мама не выдержала:

- Вот что, голубчик! Ты, наверно, что-то натворил, и Надежда

Михайловна уходит нарочно, чтобы не выдавать тебя. Я ее знаю: И врать не

хочет, и тебя жалеет.

- Да ничего я не натворил! Честное слово!

- Попроси ее завтра в пять часов быть дома обязательно.

Вот и все! Куда денешься? Можно протянуть еще сутки, но это будет

сплошная маята, ожидание маминого негодования.

- Что ты там сопишь в трубку? А?.. Ро-ман...

- Мам... я уж лучше сразу признаюсь....

И признался.

Ох что было! И какой я бессовестный обманщик, и от интерната мне

теперь не отвертеться никаким способом, и не будет мне прощения до конца

жизни, и...

- Ну, мама! Ну, я же хотел, чтобы ты отдыхала спокойно!

- Я совершенно спокойна! Потому что сию минуту иду на станцию и утром

буду дома!

- Господи, да за-чем? Мы с Сережкой тут управляемся совершенно

отлично! И еду готовим, и деньги экономим, и...

- Передай своему Сережке, что вздрючка вам будет одинаковая! По

первому разряду!

Я передал тут же: Сережка стоял рядом.

- Подумаешь, - вздохнул он. - Мамина вздрючка не страшная...

Он словно забыл, что мама-то не его. Или не забыл, но все равно...

Вспомнил, как был когда-то Лопушком?

- Мама, не надо приезжать!.. Ну, позвони тете Эле, пусть она с

Ванюшкой у нас поживет!

- Тетя Эля на даче! У нее-то есть полная возможность отдыхать

по-человечески!

Мама велела нам запереться, никому не открывать, не высовываться из

квартиры и ждать ее возвращения. " И уж тогда я поговорю с тобой как

полагается! " Запищали короткие гудки.

- Вот так... - Я поник, будто приговоренный преступник.

- Обойдемся, - отозвался Сережка. Не очень, правда, уверенно. - Я

вызову огонь на себя...

- У мамы хватит огня на двоих.

- Лишь бы не сказала, чтобы я больше здесь не появлялся...

- За что?! - взвился я. - За то, что ты со мной нянчился?!

Он ответил еле слышно:

- Не нянчился, а дружил.

- Если она что-нибудь... я тогда... куда-нибудь... Вместе с тобой! В

самое дальнее пространство, навсегда!

- От мамы-то? - грустно усмехнулся Сережка.

Мы с полчаса сидели молчаливые и подавленные. И вдруг опять

затрезвонил телефон.

- Здравствуйте, Рома! Это вас беспокоит Евгений Львович. Мне только

что звонила ваша мама и обрисовала, так сказать ситуацию... Она в большом

расстройстве...

- Ну и зря, - буркнул я.

- Совершенно с вами согласен! Понимаю, что вы вполне могли бы вести

самостоятельный образ Жизни. Но мы должны учитывать свойства женского

характера. Поэтому возник такой вариант: что если мне поквартировать у

вас, пока Ирина Григорьевна отдыхает? Разумеется, если вы не возражаете...

Конечно, я не возражал! Вариант был не самый приятный, но все же

лучше, чем завтрашнее возвращение мамы.

И Сережа вроде бы обрадовался:

- Вот и ладно. А то тетя Настя уже ворчит, что я от дома отбился.

- Но приходить-то будешь? - всполошился я.

- Каждый день!

Евгений Львович перебрался к нам в тот же вечер. С " командировочным"

чемоданчиком. Вел себя очень скромно. Опять сказал, что верит в мою

самостоятельность, но мужчины должны уступать женщинам в их слабостях.

Заявил, что ни в коем случае не ляжет на мамину кровать, будет спать на

раскладушке.

- Я ведь, Рома, человек неприхотливый...

Сережа торопливо попрощался и убежал.

А я в то же вечер убедился, какой замечательный человек Евгений

Львович.

Раньше я относился к нему прохладно. Поведение его казалось мне

наигранным. А теперь я понял: просто у него такое воспитание, такие

манеры. И, что ни говорите, а он спас меня сегодня.

Перед ужином он сходил на вечерний рынок, принес помидоры и научил

меня делать с ними вкуснейшую яичницу, " По-испански! " Потом заварил очень

душистый чай. " Учитесь, Рома, чай - это совершенно мужское дело". А после

ужина сели мы за шахматы.

Сережка в шахматах был слабоват, и я соскучился по настоящей игре. А

сейчас отвел душу. Правда, не выиграл ни разу, но зато Евгений Львович

показал мне два интересных дебюта...

Перед сном он зашел ко мне, присел в бабушкино кресло, мы слово за

слово разговорились о всяких делах. Евгений Львович вспомнил, как был

мальчишкой, как они с ребятами из просмоленного картона смастерили

индейскую пирогу и потерпели на ней кораблекрушение во время грозы и

ливня.

- Но все обошлось без драматических последствий, все умели плавать...

Кстати, Рома, вы не пробовали учиться плаванию? Я понимаю, что...

известные обстоятельства... они затрудняют дело, но тем не менее.

- А я умею! Меня Сережка научил недавно!.. Ой, вы только не

проговоритесь маме...

- Ни в коем случае... А что за Сережка?

- Но вы же его видели! Сегодня!

- А! Выходит, вы хорошие приятели? А я, признаться, думал, это

случайный мальчик, сосед со двора...

- Почему вы так решили?!

- Ну... по правде говоря, мне показалось...

- Что?! - насторожился я.

- Да ничего. Я, видимо, ошибся... Показалось, что у него с вами мало

общего. Почудился, так сказать, недостаток интеллигентности в облике этого

молодого человека....

А какой у Сережки облик? Самый для меня хороший - Сережкин!

Я сказал очень твердо:

- Евгений Львович, внешний вид тут ни при чем. Сережка - мой лучший

друг. Вернее - он единственный.

- Понимаю вас, Рома. Извините... Но вы неправы в одном: Сережа,

возможно, ваш лучший друг, но не единственный. Вам не следует сбрасывать

со счетов меня... Спокойной ночи, Рома.

- Спокойной ночи...

Утром Сережка появился Рано. Евгений Львович только еще приготовил

завтрак (я бессовестно проспал).

- Ромка, привет! - И Евгений Львовичу: - Здрасте...

- Здравствуйте, молодой человек. Позавтракаете с нами?

Сережка не отказался. Охотно умял свою порцию салата и пшенную кашу с

тушенкой. На завтрак прошел в молчании.

Потом я и Сережа отправились на озеро.

Я крутил колеса, Сережа топал рядом. И вдруг сказал:

- Как-то странно он ко мне приглядывался...

- Кто?

- Этот... Евгений Львович.

- Он тебе не нравится, да?

- Ну, почему не нравится? Не знаю... Мы же совсем не знакомы.

- По моему, он хороший дядька.

- Тебе виднее... - Это у Сережки прозвучало примирительно. И все же я

почуял: что-то здесь не то.

Но потом было озеро, брызги, горячий песок. Счастье...

А вечером, за ужином, Евгений Львович обронил:

- Гуляли с вашим другом?

- Естественно...

- Кстати... кто его родители?

- Не все ли равно? - Я малость ощетинился.

- Да нет, я без всякого умысла. Просто из любопытства...

- Мамы у него нет. А папа... он, по-моему, плотник. Ну и что?

- Абсолютно ничего, почтенная и древняя профессия, сам Иисус Христос

был плотником... Только посоветуете Сереже - чисто по дружески - не

втягивать воздух, когда он ест помидорные ломтики. Из-за этого летят

брызги, и... ну, вы понимаете.

Я сказал напрямик:

- Евгений Львович! Почему вы его невзлюбили? Так сразу!

- Я? Бог с вами, Рома! Я готов согласиться, что у вашего друга масса

достоинств. Но меня тревожит вот что...

- Что " вот что"?

- Мне кажется, вы слишком подчинены его влиянию. Это при вашем-то

развитии! Ваш интеллект не должен быть закрепощен.

- Я нисколько не подчинен! Наоборот! Сережка, что я скажу, то и

делает! Даже не знаю почему!..

- Это внешне, Рома. А по сути дела...

- И по сути! И по-всякому!.. Вы же его совсем не знаете!

- Ну, хорошо, хорошо. Простите ради Бога! Я не коснусь больше этой

темы, раз она вам неприятна.

Я промолчал: в самом деле, мол, неприятна, учтите это.