Межродовой геноцид — предшественник современных войн?

…Жалкий человек.

Чего он хочет!..небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он — зачем?

(М.Ю. Лермонтов, «Валерик»)

Действительно, зачем? Смысл вражды между людьми особенно непостижим, когда нет ни малейшего намека на перенаселенность, о скученности не может быть и речи. Селения отстоят очень далеко друг от друга и, чтобы убить врага или самому пасть от его руки, надо пройти или проехать громадные расстояния. И все таки люди не ленятся, совершают этот долгий путь только потому, что взаимное убийство продолжает оставаться главным развлечением мужчин. Без этого развлечения жизнь кажется настолько пресной, что некоторые утрачивают к ней всякий интерес.

Казалось бы, чего делить, если земли хватает, «бери — не хочу»? Так, нет же. Как раз наоборот. Замечено, что именно в таких условиях, так же как и при скученности, взаимная агрессивность патологически возрастает. Особенно агрессивны люди, если живут оседло из поколения в поколение: каждая семья, род, немногочисленное племя — на своей особой территории, не перемешиваясь между собой или с каким-либо пришлым народом.

Кто не читал, не слыхал о не слишком-то дружественном соседстве наших рассейских помещиков, воспетом хотя бы в «Мертвых душах», «Как поссорились Иван Иванович и Иван Никифорович», «Дубровском», о Иудушке Головлеве Салтыкова-Щедрина? Однако, все это идиллия по сравнению с западноевропейским средневековьем, когда, каждый рыцарь был «и царь, и Бог» на своем феоде. Куда ни глянь, на холмах высились сторожевые башни и зубчатые стены замков — вещественные доказательства «миролюбия» их хозяев. Проезжие купцы и путешественники могли сколько угодно кричать «Караул!» — до короля и герцогов все равно не докричишься. Ограбят, а то и убьют.

Чему посвящали свое время благородные рыцари?

Грабили, воевали друг с другом, тиранили своих крепостных (одно «правило первой ночи» чего стоит!), сражались понарошку на турнирах, этом аналоге тетеревиных токов, участвовали в дальних разбойничьих походах, которые затевали сеньоры, скучали у очага в своих каменных гнездах, слушая баллады миннезингеров, предавались любви, молились, охотились, упражнялись в искусстве убивать друг друга, плодили детей, старели и умирали, очень часто не своей смертью. Конечно, это смахивает на карикатуру, но не нами выдумано. Ведь именно так рисуют жизнь рыцарские романы, хотя бы Вальтер Скотт, весьма досконально изучивший рыцарский быт.

«Рыцарь печального образа», атакующий ветряные мельницы, конечно, намного перещеголял самца колюшки, бросающегося на жестянку с красным пятном.

А каковы были нравы американских плантаторов-рабовладельцев еще в прошлом веке? Как относились они друг к другу? Читайте у Фолкнера. А много ли хорошего можно сказать, о взаимоотношениях древнеримских латифундистов, описанном, например, в «Метаморфозах» Апулея?

Тогда хоть, правда, существовали высшие власти с их судом, законами, не то, что в раннем средневековье, когда европейских государств было только чуть-чуть по-меньше, чем рыцарей.

Исландские саги — удивительно реалистические описания событий, происходивших в Исландии Х-XI веков, записанные по устному пересказу в XII–XIII веках.

В те далекие годы еще совсем малочисленные исландцы селились семьями: каждая в своем родовом владении, на хуторе, отстоящем на несколько километров от хуторов ближайших соседей. Пахотной земли было в избытке. Драться из-за нее не имело ни малейшего смысла. Но исландские семьи воевали друг с другом. Род против рода. Семья с семьей. Никакого государственного устройства в Исландии в те времена не было. Главы семейств просто иногда съезжались на тинг-совет, потолковать, обсудить текущие дела: кто кого убил и какой предлагают выкуп родне убитого. Там же торговали, менялись, иной раз сватали, рассказывали новости, доходящие с материка. Народ был не только земледельческий, но и морской. Плавали в Европу, нанимались в дружины конунгов — скандинавских королей — и даже служили в гвардии византийского императора.

Что же было предлогом для межсемейной вражды и войн на далеком, затерянном в Северном море острове?

Множество мелких дрязг, неосторожно брошенное слово, расстроенное сватовство, ну, и конечно, главная причина: кровная месть. Саги возвеличивают героев, для которых эта месть была главной целью жизни. Убийство врага предвкушали и смаковали заранее, продумывали до малейших деталей. Ради этой цели, если требовалось, ни колеблясь, жертвовали собой и своими близкими.

Мстить полагалось так, чтобы причинить врагу максимальную душевную боль. Например, мстя отцу, убивали у него на глазах любимого сына, но самого старика оставляли в живых. Требовалось «сравнять счет». Сколько погибло людей в семье «А», столько же полагалось уничтожить их и в семье «Б».

В порядке вещей были, например, такие эпизоды: Эльгрим хотел при этом кончить разговор и погнал коня. Однако, когда Хрут это увидел, он взмахнул секирой и ударил Эльгрима между лопатками так, что кольчуга лопнула и секира рассекла спину и торчали из груди… («Сага о людях из Лососьей долины»)… Он сошел с коня и стал ждать в лесу, пока не снесут вниз нарубленное и Сварт не останется один. Затем Коль бросился на Сварта и сказал: «Не ты один ловок рубить!» И, всадив секиру в его голову, убил его наповал, а затем поехал домой и сказал Халльгард об убийстве… («Сага о Ньяле»). …Тард (одиннадцатилетний мальчик) дал ему (семилетнему Эгилю) секиру, которую он держал в руках. Они пошли туда, где играли мальчики. Грим (одиннадцатилетний сын врага) в это время схватил мяч и бросил его, а другие мальчики бросились за мячом. Тогда Эгиль подбежал к Гриму и всадил ему секиру глубоко в голову. Затем Эгиль и Торд ушли к своим… («Сага об Эгиле») Когда враждовали взрослые, они стравливали и своих детей.

Очень часто убийства совершались исподтишка. Это не считалось предосудительным. Весьма типичен, к примеру, следующий эпизод из «Саги о Греттире». Постучали в дверь. Шел сильный дождь, смеркалось. За дверью ничего не было видно. Хозяин ее открыл, и тотчас же его проткнул насквозь копьем спрятавшийся за дверью кровник.

— Они теперь в моде, эти широкие наконечники копий, — успел хладнокровно произнести хозяин прежде, чем испустил дух.

Таковы были времена и нравы! Перед насильственной смертью полагалось еще сострить или сочинить и продекламировать коротенькое стихотворение — «вису».

В конце XI века в Исландии распространилось христианство. Однако, это отнюдь не помешало исландцам продолжать в прежнем духе. Напротив. Например, слепец Амунди восхвалил Христа и, если верить, разумеется, «Саге о Ньяле», сразу же прозрел, раскроил череп врагу секирой, а потом ослеп опять.

В «Саге о названных братьях» христианский Бог прославляется за то, что он помог пятнадцатилетнему Торгейру «осуществить кровавую месть за убийство отца.»

Конечно, не следует думать, что исландцы эпохи саг только и занимались убийствами. Были и более прозаические дела, но о них не сочиняли саги. Интереснее другое: в последующие века жители Исландии стали очень миролюбивыми людьми. Даже, пожалуй чересчур. В XIV веке они не оказали ни малейшего сопротивления пиратам, зверствовавшим на острове. Что же к этому привело? Земельных излишков поубавилось и кончился «разгул демократии». Островом завладели датчане. Появились королевские чиновники, законы и палачи.

Интересна и другая закономерность. У исландцев, как и у самых разных других мало-мальских цивилизованных народов, жертвой кровной мести могли быть только мужчины враждебного рода, в том числе, как мы только что рассказали, даже несовершеннолетние. Убийство женщины считалось невообразимым преступлением. Щадили и дряхлых стариков. К тому же каждый убийца, в принципе, мог предложить родственникам убитого выкуп (виру). Если таковой принимали, дело считалось улаженным. Тем не менее, от выкупа обычно отказывались. Куда приличнее считалось продолжать до бесконечности цепь убийств.

Характерно, что не только в Исландии, но и везде, где в обычае кровная месть, мстители говорили о себе и о своих врагах:

— Я, такой-то, сын такого-то, внук такого-то и так далее, убил такого-то за то, что его, к примеру, дед убил такого-то (снова длинная родословная) из моего рода.

Выходит, война шла на хутор против хутора, а, в полном смысле слова, против генетического клона (по мужской линии) в пределах данного ограниченного сообщества (популяции).

Как в «Иллиаде» Гомера:

Гектор, Патрокла убил ты и думал в живых оставаться!

Ты меня не страшился, враг безрассудный.

Но за судами ахейскими я оставался,

Я, и колено (род) твое сокрушивший…

Нелишне напомнить — предлогом для Троянской войны послужило похищение Елены. Нанесено было оскорбление клону. Словами О. Мандельштама: Когда бы не Елена, что Троя вам, ахейские мужи?

Нам кажется стоит обратить внимание на то обстоятельство, что обычай кровной мести — явный пережиток родового строя, сравнительно долго, чуть ни до наших дней, продержался именно там, даже у цивилизованных народов, где люди из поколения в поколение жили оседло и мало смешивались с чужеземцами, т. е. у островитян и у горцев (Сардиния, Корсика, Сицилия, юг Италии, черногорцы и албанцы, Дагестан, горцы Средней Азии, в более отдаленном прошлом Япония, Шотландия и так далее).

Когда-то, в догосударственном обществе, этот обычай служил, как уже говорилось выше, единственной управой на убийц. Каждый, покушавшийся на жизнь не на войне, вынужден был думать о весьма вероятном возмездии.

Можно не сомневаться, что при родовом строе кровная месть была одним из неписанных законов везде и всюду. Между тем, правила ее осуществления, например, то, что касается пола и возраста потенциальных жертв, — вероятно, довольно поздние достижения цивилизации. В наиболее архаичных обществах недавнего прошлого и даже в современных (австралийские аборигены, «охотники за головами» даяки и папуасы, некоторые южно-американские племена, яномамо и др.) «мстят» любому соплеменнику убийцы, не считаясь ни с полом, ни с возрастом.

Как известно, аналогичным принципом коллективной ответственности руководствуются и современные террористы (исламские, ирландские), а также тоталитарные правительства.

В некоторых затерянных уголках мира, например, у то и дело упоминаемых нами яномамо, межродовые войны, затеянные под предлогом кровной мести, длятся практически непрерывно по сей день. Это в полном смысле слова «война генотипов», «межродовой геноцид».

Белые путешественники прошлых веков утверждали, что и в Вест-Индии, и в Тихом океане трудно сыскать островок или атолл, на котором туземцы, разделившись на несколько племен (родов), не вели бы нескончаемой войны. Под каким предлогом затевались эти войны или, скорее, почему? Предлоги всегда находились, чаще всего, месть, а также, разумеется, жажда грабежа, желание завладеть чужими женщинами и скарбом, ну, и, наконец, кое-где и людоедство. С мясом на островах было довольно туго. Иной раз людоедство носило ритуальный характер.

Подведем итог. Многое свидетельствует о том, что в доисторические времен межродовой геноцид был широко распространенным явлением везде, где люди подразделялись на отдельные семейные группы, рода (колена, клоны), племена, мало перемешивающиеся друг с другом. От тех времен мы получили трагическое наследство: подсознательное стремление людей объединяться в большие группы для нападения на тех, кто в эти группы не входит, (то, что К. Лоренц называет «инстинктом этнической вражды» — см. выше).

Одно время в Московском зоопарке разводили беломорских актиний Метридиум. Эти сидячие животные, размножающиеся почкованием, сплошь покрывали собой большую стеклянную пластинку, поставленную вертикально в аквариуме. На пластинке явно просматривались межклональные границы. Вдоль них виднелись сплошные ряды актиний, сцепившихся киллерными (убивающими) щупальцами — особым органом межклональной агрессии.

Соседние колонии муравьев одного и того же вида часто ведут между собой доподлинные «войны». Не размножающиеся рабочие особи гибнут на этих «войнах» тысячами. Иногда, впрочем, навоевавшись, даже муравьи «заключают мир». Для этого враждующие муравейники соединяют общим туннелем, куда рабочие обоих «воющих армий» стаскивают куколок — «муравьиные яйца». Особи, вышедшие из этих куколок будут уже распознавать по запаху как «своих» муравьев из обоих колоний!

У серых крыс, — наших подпольных соседей, межклональная агрессия, как мы уже говорили, тоже носит постоянный характер, пока животные живут оседло разросшимися клонами.

В чем биологический смысл межклональной агрессии в животном царстве? «Победивший» генотип оставляет более многочисленное потомство. Поэтому естественный отбор и сохраняет такую форму агрессии, на первый взгляд, казалось бы, невыгодную виду.

Кроме того у колониальных животных (к людям это не относится), таких как общественные насекомые или гидроидные полипы — родня всем известной пресноводной гидры, межклональная агрессия предотвращает паразитическое существование размножающихся особей одного клона за счет неразмножающихся индивидов другого клона. Разноклональные колонии гидроидов не срастаются друг с другом, в отличие от одноклональных. То же самое явление наблюдается у кораллов и губок.

А что дает война, с генетической точки зрения, современному человеку? На ней гибнут лучшие. Вероятность оставления потомства выше у оставшихся в тылу «белобилетчиков» — инвалидов и ловкачей. Выходит, абсолютно ничего не дает хорошего. Наоборот, приносит громадный вред.

А как же тогда насчет «борьбы генотипов», «нашего» и «вражеского»? Это — абсурд. Любая современная нация — культурная и языковая общность людей с гигантским набором самых разнообразных генотипов. Война — взаимно-истребление двух, воистину, «вавилонских смешений» таковых, двух генетических «коктейлей».

К тому же уроки истории свидетельствуют: не победителю, чаще всего, даровано многочисленное потомство после современной и даже не современной большой войны. Где потомки былых «владык мира» ассирийцев, древних римлян и македонян? А ведь многие покоренные когда-то ими народы процветают и по сей день.

Кто выиграл Вторую мировую войну? А какова, сравнительно, демографическая картина сейчас у нас и у наших былых врагов, немцев и японцев?!

Вот с таких-то позиций мы, пожалуй рискнем поспорить с новосибирским исследователем Ю. М. Плюсниным, (Ю. М. Плюснин «Генетически и культурно обусловленные стереотипы поведения. Критика концепций социобиологии (В сб. «Поведение животных и человека: сходство и различия», стр. 89-107, Пущино, 1989) который, имея в виду межгосударственные войны современного типа, утверждает следующее: …этологическая теория территориальной агрессивности, хотя и разработана для объяснения «индивидуальных инстинктов» с легкостью экстраполируется и на явления социального порядка — такие как появление межэтнической, межгрупповой враждебности. С ее помощью объясняются войны. В примитивно-социобиологических представлениях война — это просто межпопуляционная агрессия, способствующая увеличению приспособленности членов той группы, которая стремится истребить своих соседей. Однако, как показал Д. Кэмпбелл в «реалистической теории группового конфликта», на самом деле из социобиологических постулатов логически не выводимы ни межгрупповой конфликт, ни, тем более, войны. Межгрупповая агрессивность предполагает территориальность на групповом уровне. С точки зрения индивидов, входящих в такие группы, два уровня территориальности несовместимы… Более того, защита сообщества требует зачастую удаления от родичей и семьи, и жертвенность в пользу сообщества как своей приспособленностью, так и приспособленностью своих родственников. Такого поведения социобиологическая теория не допускает. Но ведь война есть именно межгрупповой, но не индивидуальный конфликт…

Все это, конечно, так. Однако, для понимания того, как и почему появились войны современного типа в человеческом обществе, абсолютно необходим исторический подход. При родовом строе, а он длился несравненно дольше, чем все последующие общественные формации в человеческой истории вместе взятые, война была ничем иным как порождением межклональной и межпопуляционной конкуренции. Тогда, в доисторические времена, как, впрочем и сейчас в уцелевших кое-где архаических обществах, войны вполне могли быть механизмом отбора клональных и популяционных генофондов. Поясним читателю — небиологу: популяция — сообщество более или менее постоянно скрещивающихся между собою индивидов. Популяционный генофонд — совокупность генов, представленных в данной популяции. Клон, он же род, колено, династия, — потомки какой-то одной пары производителей. Войны постепенно утратили свой исходный генетический смысл уже при переходе от родового строя к рабовладельческому. Тогда уже появились первые полиэтнические государственные образования, а главное, началось и далее происходило непрерывно перемешивание самых разнообразных этносов.