От логократии (диктатуры слов) к диктатуре партократов

В начале перестройки у нас шутили: Товарищ, верь, пройдет она, пройдет она, эпоха гласности, и Комитет Госбезопасности запишет наши имена. А ныне мы оказались на обломках слововластья и имена наши давно записаны. Слова начинают утрачивать миросозидающий смысл. И стоим мы перед выбором: то ли податься резко назад, то ли ползти по-черепашьи вперед, в позавчерашний день западного человечества. И обе перспективы нас не устраивают. Власть слов — нечто сугубо человеческое. Здесь параллели с бессловесными тварями не получаются и наши этологические знания мало что помогают объяснить.

Что такое «слововластье»? По нашему мнению, это — та система, которая согревала наши души аж целых семьдесят три года и как мы, с непривычки, будем обходиться без нее, пока совершенно непонятно.

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана

И зачем судьбою тайной

Ты на смерть обречена?

Советскому человеку ответить на этот вопрос было нетрудно: Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

Пятого марта 1993 года на нью-йоркских улицах корреспонденты радио «Свобода» вздумали опрашивать прохожих: «Кем был Иосиф Сталин?» — Громадному большинству это имя вообще ничего не говорило. Некоторые старики отвечали: «Вроде, в юности слыхал, да не припомню по какому поводу». На вопросы: «Кто такие были Гитлер, Эйнштейн и Шекспир?» там тоже бы, вероятно, мало кто ответил вразумительно.

А средняя месячная зарплата в США, между прочим, в пятьдесят раз выше, чем у нас, таких умных и образованных! И Нобелевских лауреатов там во много раз больше. Нашим ученым, по мнению американцев, не хватает не только финансов, но и целеустремленности: мы разбрасываемся. Так, например, любой наш биолог или физик, по всей вероятности, читал Г. Уэллса и Р. Брэдбери. А некоторые наши маститые американские коллеги впервые услышали оба эти имени от нас и не смущались, а, напротив, нас же тем корили: зря, мол, теряете время на то, что не главное в вашей быстролетной жизни.

Ныне многие наши интеллигенты с болью и тревогой размышляют: Ну, допустим, построим мы даже рыночный «Рай». Все будут сыты, довольны, но внуки наши на вопрос: «Кто такие Пушкин, Достоевский, Толстой?» — ответят: «Не знаю, может, в школе и зубрили, да позабыл». Зачем же мы тогда разоблачали «культ», ругали тоталитарную систему, стояли, безоружные против танков в «живом кольце» у Белого дома? Все было напрасно.

Не скроем: и нам, авторам этой книги, тоже не чужды подобные сомнения.

В некоторых американских столовых для неимущих, если верить писателю Курту Воннегуту, висит плакат: Если ты такой умный, то почему ты беден? А мы раньше были такие умные (в кавычках или без?) что воображали будто Не в деньгах счастье, а в чем-то совсем другом. В чем, правда, каждый отвечал по-своему…

…И на этой на земле угрюмой

Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,

Мял цветы, валялся на траве

И зверье как братьев наших меньших

Никогда не бил по голове…

О чем вечно забывают революционеры и реформаторы всех мастей? Угадайте. Ну, конечно же, о том, что человек ко всему привыкает, кроме… перемен. У китайцев даже поговорка есть: " Не дай Бог родиться в эпоху перемен". Полная противоположность тютчевскому: " блажен, кто посетил сей мир…"

И вот еще, о чем они забывают. Человек страдает только от тех лишений, о которых он информирован. Писал же, например, Фердинанд Лассаль, что батакуды ни чуточки не страдают от отсутствия мыла потому, что не слыхали о его существовании.

Живут себе на нашей планете два очень похожих друг на друга человека. Живут в одинаковых квартирах, питаются одинаково, одинаково одеты. Но один считает себя нищим потому, что живет по соседству с миллионером или, по крайней мере, телевизор каждый день показывает ему как ест, спит и развлекается миллионер. Второй же двойник живет по соседству с нищими и не обзавелся телевизором. Поэтому он наслаждается жизнью и ставит себя всем в пример.

Так точно ощущают себя и целые народы. У «железного занавеса» и Берлинской стены были, выходит, не только недостатки, но и большие достоинства! Все погубили потоки импортной информации. Не зря их так панически боялась советская власть!

К тому же одно и то же явление воспринимается совершенно по-разному в зависимости от его названия. Внушай каждый день народу, что он самый свободный и счастливый на нашей планете, и люди, пожалуй, действительно почувствуют себя самыми счастливыми.

Надо только предусмотрительно уничтожать, всех, кто может в этом усомниться. Как раз этим-то и занимались и Сталин, и Полпот. Оба были умными людьми и прекрасно понимали, что делают. Главное — общее благо. Пусть погибнут единицы ради счастья миллионов. «Единиц», правда, было миллионы, но оставшихся, уцелевших оказывалось все равно неизмеримо больше. Их душевное спокойствие, конечно же, выигрывало от того, что они знали не более, чем положено знать простому человеку в государстве победившего социализма.

Можно ли было построить коммунизм: с каждого — по его способностям, каждому — по его потребностям? Наверняка, можно, но только, не приближая возможности к потребностям, а, вовсе наоборот, приближая потребности к возможностям, сводя их к биологическому минимуму. С этой точки зрения, даже Сталин, пожалуй, был не в пример Полпоту, недопустимо либерален.

В «Хулио Хуренито» есть изъятая из последних изданий глава «О пользе обыкновенной палки». В ней приводится диалог международного авантюриста, уроженца Мексики Хулио Хуренито с Ильичом в 1918 году. Хуренито спрашивает Ленина: почему тот не запретил до сих пор науку, образование, искусство? — Вождь революции отвечает, что занят, в основном, экономикой и политикой. Вопросами же науки, просвещения и искусства в Советском правительстве ведают народные комиссары: товарищи Кржыжановский и Луначарский. Хулио Хуренито таким ответом сильно раздосадован: Товарищ Ленин, Вы не учли, что наука, образование и искусство — Везувий, который изливает свою лаву на любые Помпеи, как капиталистические, так и социалистические.

Дж. Оруэлл в этом вопросе тоже идет достаточно далеко. В его «1984» тоталитарное правительство уделяет громадное внимание разработке нового языка «Новояза». Язык этот так беден выразительными возможностями, что на нем просто невозможно сформулировать оппозиционную мысль потому же, почему не нашлось бы соответствующих сигналов в жестовом «языке», которому обучали шимпанзе.

Тоталитарный социализм при надлежащей последовательности вождей и правда мог стать путем в земной Рай, но не для людей, таких, какими мы их знаем, а для их хорошо перевоспитанных потомков очень похожих на пчел или муравьев. Почему же мечта на стала явью, все загнило на корню и рухнуло? Те, кто запланировал наш марш в «светлое коммунистическое завтра», не предусмотрели целый ряд препятствующих обстоятельств. Два главных препятствия, на наш взгляд, следующие.

1. Задержка научно-технического прогресса в отсутствии его главной движущей силы: свободного рынка, конкуренции. Однако, не следует забывать, что существует, кроме внутреннего, еще и внешний рынок, на котором конкуренция сохраняется даже при социализме. Важен и такой движущий стимул как гонка вооружений. Мы производили плохие брюки, неуклюжие чемоданы, несовершенные компьютеры для гражданских целей, но оказались первыми в космосе и в военном авиастроении.

2. Неизмеримо серьезнее вторая проблема. Петр Кропоткин и другие критики державного социализма еще в прошлом веке, а за ними вслед также и Милован Джилас указывали на то, что централизованное распределение материальных благ породит армию чиновников, которые, пользуясь своим положением, обязательно начнут втихаря обогащаться. Постепенно чиновники-партократы переродятся в новый эксплуататорский класс. Их обогащение будет происходить нелегально, но при тоталитарном режиме критика «снизу» невозможна. Партократы-хапуги рано или поздно сосредоточат в своих руках и политическую власть, и громадные материальные ценности. Они обеспечат себе полную монополию и в духовной жизни страны.

В какой-то момент их начнет тяготить лицемерная эгалитарная идеология, возбраняющая личное обогащение. «Теневикам» с партбилетом, завидующим западным богачам, приспичит легализоваться, выйти из тени на свет. Таким образом, никто иной как сами же партократы — естественный и неизбежный могильщик любой социалистической системы советского образца. Это они, а вовсе не ЦРУ и мифические жидомасоны, реставрируют ныне капитализм во всех странах бывшего соцлагеря, кроме КНДР и Кубы, чей крах тоже не за горами.

Многие наши «честные» коммунисты, проклинающие сейчас Горбачева и Ельцина, забыли, что писали марксистские корифеи о роли личности в истории! Причем здесь конкретные политики нескольких последних лет? Достаточно чуть-чуть знать историю XX века, чтобы понять: марксисты-ленинцы, идя к власти в ряде государств четырех континентов, везде и всюду создали системы, изначально обреченные на самоуничтожение!

Помнится, к пятидесятой годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции народ у нас шутил: Ученые открыли новый трансурановый элемент таблицы Менделеева: «Капеэсэсий» с периодом полураспада пятьдесят. Как в воду смотрели!

После самопереименования партократов в «демократов», почти везде в бывшем соцлагере установилась совершенно новая общественно-политическая формация. Это пока, конечно, вовсе не либеральная демократия западного типа, а нечто, скорее, заслуживающее названия «Криминократия»: циничная диктатура партократов и дельцов теневой экономики во втором эшелоне власти: в парламентах и на местах.

На первых порах, как всегда бывает, «революцию» партократов поддержали городские «низы», в особенности же, либеральная интеллигенция. Интеллигентам мнилось, что теперь, наконец-то, мы построим общество с «человеческим лицом». Сейчас они переживают трагическое крушение своих иллюзий. В некоторых постсоциалистических странах партократия не сумела удержаться у власти. Ее хотя бы частично заменили люди иной формации: новая элита, выходцы из среды либеральной интеллигенции и пролетариата. А в СНГ и в Румынии все пошло словно по заранее предусмотренному сценарию.

Вспоминается басня И. А. Крылова «Крестьянин и змея». Змея приползает к крестьянину: давай, мол, дружить. Я полиняла, сменила кожу и теперь уже мы будем «не разлей вода». А крестьянин ей:

Хоть ты, сестра, и в новой коже,

Но сердце у тебя все то же…

Кто «заказывал у нас музыку» в былые десятилетия, тот и сегодня заказывает ее. Правящий слой остался прежний. Сменились только вывески и отдельные люди на самом верху, но их власть слаба.

Однако, так на самом деле, а, почитай газеты наших оппозиционеров — тех же партократов, но опоздавших к первому дележу, и, оказывается, мы оккупированы. А посему единственное, что нас спасет, это диктатура, на сей раз, правда, не большевистская, как прежде, а опирающаяся на так называемый «национальный капитал». Сталина опять объявляют Богом, но, мало-по-малу, у нас начинают обожествлять и Гитлера.

Почему? Что не учли, не поняли «прорабы перестройки?»

1. Громадную роль зависти как социально-политического феномена. Многим людям, естественно, режут глаза все углубляющиеся социальные контрасты. Обогащение одних при обнищании других. Путь к обогащению — не трудолюбие, не талант, не знания, во всяком случае, на первых стадиях накопления капитала, а алчность и стяжательство — два порока, которые нас в течение семидесяти трех лет учили считать гнуснейшими. Это отношение к барышникам нам внушали «слуги народа» с двойной моралью: вчера «идейные» коммунисты-теневики, сегодня — миллионеры в оппозиции и завтра — диктаторы!

2. Из всех свобод человек, выросший в нашем обществе, пожалуй, больше всего ценит свободу от ответственности за собственную судьбу и судьбу своих близких. «Пусть начальство думает». Мы не любим принимать судьбоносные решения, нам ненавистен риск не в игре, а в суровой и повседневной борьбе за выживание.

Иной раз, даже в казарме или тюрьме наш человек ощущает себя более свободным, чем на воле, где приходится заниматься таким отвратным делом как забота о хлебе насущном! Целых семьдесят три года о нас заботились, за нас решали и думали. Этот срок более чем достаточен для того, чтобы человек, лишившийся опеки тоталитарного государства, ощущал себя «голым среди волков».

Хотим назад, в стойло! Тут уже, по-видимому, уместна и этологическая параллель. Многие люди, продержав какое-то время птицу в клетке, выпускают ее затем на волю и радуются за нее. Ах, какая губительная ошибка! Эта птица, скорее всего, обречена. Она обычно погибает гораздо раньше, чем снова обучается отыскивать пищу и спасаться от хищников. В точно таком же положении оказались ныне и мы. Это ужасно, отвратительно, но факт, с которым необходимо считаться. Никакие демократические свободы нам, конечно, не смогут заменить то блаженное состояние беззаботности, которого мы лишились.

В древности считали выгодным освобождать старых и больных рабов. Рабы, побыв какое-то время на свободе, молили хозяев: «возьмите нас обратно!» Когда у нас отменили крепостное право, это тоже обернулось трагедией для многих крестьян.

Порвалась цепь великая

Порвалась и ударила

Одним концом-по барину,

Другим — по мужику…

Все мы помним наизусть эти некрасовские строчки еще со школьных лет, но, что когда-нибудь подобное стрясется и с нами самими, нам, конечно, и в голову не приходило!

3. В застойные годы все мы, простые смертные, привыкли не слишком-то лезть из кожи вон в рабочее время, но, тем не менее, вполне регулярно получали, хоть маленькую, но достаточную для прокормления зарплату. Мы делали вид, что работаем, а государство делало вид, что нам платит. И, по сути дела, это была, пожалуй, даже и не зарплата, а почти пожизненная пенсия, нечто совершенно немыслимое при капитализме.

Простите нас, если вы лично составляете исключение, глубокоуважаемый читатель, но, согласитесь: свобода от необходимости прилежно трудиться — это ведь тоже «свобода», да еще какая! Миллионы людей не только у нас, но и на «диком Западе» охотно бы променяли на одну эту «свободу» все остальные, так называемые демократические свободы, вместе взятые, да и на западный высокий уровень жизни впридачу. Зачем человеку бытовой комфорт, если усталость мешает им наслаждаться? Так чувствует и рассуждает сейчас, по крайней мере, каждый третий из наших соотечественников — мужчин, которым при «застое» не приходилось, в отличие от женщин, выстаивать в очередях! Добавьте еще сюда неведомый нам прежде страх безработицы.

Итак, значительная часть наших небогатых соотечественников мечтает о сталинском режиме.

Но хочет ли туда возвратиться наша всесильная криминократия? Нет, ей мил тот порядок, который бы позволил новой «национальной» буржуазии обогащаться любыми способами, не рискуя при этом угодить за решетку или схлопотать зуботычину от взбунтовавшегося пролетария. Иными словами, всякие там демократические свободы криминократии тоже абсолютно не нужны. На черта ей свобода слова, собраний и забастовок?! Напротив, желательна полная тишина «внизу». Но — при экономической свободе и вполне прозрачных госграницах. Нужен очень мощный карательный аппарат, уничтожающий всех, кто требует социальной справедливости и может внушить опасные вольнодумные мысли «простонародью». Весьма нежелательно присутствие в стране интеллигентных людей с их постоянными претензиями на власть и стремлением к свободомыслию. Весьма милы сердцу мракобесие и невежество народных масс. Ведь словами повара Смурого из горьковского «В людях»:

Темный человек — что бык.

Его хоть в ярмо, хоть на мясо,

он только хвостом мотает.

Как называется режим, соответствующий таким мечтам криминократов? Это мы проходили еще в средней школе. Он называется ФАШИЗМОМ.

Для чего криминократам этническая вражда, которую они везде, где могут, стараются разжечь, посеять? Во-первых, чтобы сцементировать и держать в постоянном страхе общество. «Образ врага» необходим. Как иначе оправдать трудности грядущего очередного «переходного периода» и террор? Во-вторых, криминократы хотят защитить себя от чужеэтнической конкуренции. Им вполне хватит единокровных и зарубежных конкурентов, но потребуется, наверное, и холодная война. Для этого может пригодиться лозунг панславизма. Ведь обычная мания фашистов: империя, мировое господство.

Оправдает ли наша, не дай Бог, грядущая фашистская диктатура надежды и чаяния масс простых людей? Смотря в чем. Свободу от необходимости думать собственными мозгами им, конечно, обеспечат. Но фашизм сулит самые крайние формы эксплуатации трудящихся, немыслимые в условиях как «развитого социализма», так и уж, тем более, капиталистической демократии с ее профсоюзным движением. Для криминократов рабочий или крестьянин — скотина, живое орудие личного обогащения и не более того.

Ох, если бы это своевременно поняли наши массы! Но ведь, пожалуй, не поймут, пока не позволят одеть на себя ярмо. Недавно довелось слышать разговор: Что такое национал-коммунизм? Это высшая стадия национал-социализма.

Очень характерны в этом отношении события в Китае. Там компартия полностью сохраняет свои командные позиции, но официально объявленный новый курс: переход к так называемому «социалистическому рынку». Фактически речь идет о реставрации капитализма, но при постепенном превращении самих партократов в класс миллионеров-предпринимателей. Тщательно оберегаются от критики прошлые периоды коммунистической диктатуры, стоят на своих пьедесталах бронзовые Мао. К ним добавляются все новые памятники «Великому кормчему китайского пролетариата».

Однако, это — только внешние формы. Внутренняя сущность строя качественно изменилась. В настоящее время КНР далеко обогнала нас на пути экономических реформ, направленных на превращение страны в капиталистическое индустриальное государство. Экономика на подъеме, жизненный уровень населения растет, но гражданскими свободами и не пахнет, а коммунисты как были, так и остаются правящим классом. Нет ни малейших сомнений в том, что наши коммунисты мечтали о точно таком же плавном переходе, но при сохранении их командных позиций. Бестолковость и непоследовательность помешала им осуществить этот план. К тому же партократам на местах захотелось, избавившись от опеки центра, лично насладиться полнотой власти, рукопожатиями американского президента и салютом наций, что способствовало распаду страны. Теперь они винят во всем несуществующих масонов и собираются с силами.

Некоторые читатели возразят: «как же в таком случае понять разброд в рядах наших ‚бывших‘? Одни из них за " демократов", другие — за " социализм", третьи — за " порядок, империю и национальных предпринимателей? " — Люди — не роботы. Существуют общие тенденции. Далеко не все партократы путались с " теневой экономикой" и злоупотребляли своим служебным положением. Огульные обвинения всех представителей этой социальной группы так же преступны, как и любые другие огульные обвинения. Каждая личность живет и действует сама по себе. В заключение подчеркнем еще один аспект нашей социальной психологии.

В прошлом веке наука породила веру в возможность реорганизации общества на каких-то рациональных началах. Рабовладельческий строй, феодализм и капитализм, никто не изобретал. Эти три общественные формации — продукт естественного развития общества. Другое дело — социализм. Его в теперешнем самообреченном виде задумали и попытались осуществить на практике марксисты-ленинцы. Грубых логических ошибок в их теоретических построениях, вроде бы, и не было. Однако, были, как теперь мы видим, гигантские просчеты — неизбежный результат неполного, несовершенного знания. " Все решили на бумаге, но забыли пр овраги".

Губительный путь теоретизирования, основанного на, вроде бы, очевидных, но фактически абсурдных предпосылках, мы позволим себе проиллюстрировать следующей притчей.

В неком царстве группа экологов, отколовшихся от движения " зеленых", выдвинула новую социально-политическую программу. Вот она вкратце.

Производителями кислорода и органического вещества на нашей планете являются зеленые организмы — растения. Значит, и политическая власть должна принадлежать растениям. Даешь диктатуру растений!

Возражавших, что, дескать, растения ничем не могут сами управлять, эти теоретики закидали цитатами из произведений поэтов: Некрасова (" Идет, грядет зеленый шум…"), Н. Гумилева (" Я знаю, что деревьям, а не нам дано величие совершенной жизни. На ласковой земле-сестре звездам мы — на чужбине, а они в отчизне…") и даже В. Шекспира (" Когда Бирнамский лес пойдет на Донбиган…").

Общая идея словесного потока сводилась к тому, что, если культуру растений поднять до должного уровня, не составит проблемы вывести из зеленой массы необходимые управляющие кадры и постепенно заменить ими людей. Нужны агитация, пропаганда…

В качестве доказательства назывались многочисленные труды по физиологии, биохимии и генетике растений, — однозначные свидетельства того что без реакций фотосинтеза и ответственного за нее растительного пигмента-хлорофилла немыслима жизнь на земле. Логика этих доказательств многим, далеким от экологии людям начала казаться неопровержимой.

Правда, и оппоненты не унимались: «Как же Вы говорите от имени растений, если сами не принадлежите к их числу?» — На такие инсинуации идеологи новой партии «Продуктовиков» (так себя они назвали потому, что экологи относят растения к «продуцентам» — создателям органического вещества, а животных считают «консумментами» — т. е. «потребителями») — отвечали совершенно ясно и недвусмысленно: «Мы — растения».

Вождь и главный идеолог «продуктовиков» выбрал себе по этому поводу партийный псевдоним: «Зеленин». Зеленин, между прочим, уверял, что его мать — липа, а отец — дуб! И в это многие поверили!

Никто так ожесточенно не нападал на «продуктовиков» как их бывшие единомышленники _ «зеленые». Продуктовики, не оставаясь в долгу, с издевкой называли «Зеленых» «Друзьями природы». Зеленин написал о них разгромную статьию «Кто такие «Друзья природы» и как они воюют против «Продуктовиков?». Число приверженцев партии «Продуктовиков» неукоснительно расло. И неудивительно. Ведь они всем все обещали. Всем, кроме проклятых «консумментов», чье иго собирались збросить при первом удобном случае.

Люди, по простоте душевной, не очень-то задумывались о том, кто, собственно, такие, «консумменты» и как будет сбрасываться их «иго». Одно все признавали. Программа продуктовиков, не в пример другим партийным программам, имеет глубоко продуманную научную основу! И зеленое знамя «Продуктовиков» с их партийным символом-структурной формулой молекулы хлорофилла, очень многим импонировало. Красиво! Тысячи людей с громадным удовольствием пели хором гимн этой партии, выходя на демонстрации и митинги:

Здравствуй, красивый,

Здравствуй, счастливый,

Здравствуй, веселый,

Зеленый наш дом!

Песни во славу

Зеленого друга

Мы совмещаем

С упорным трудом!» Слава! Слава!!

(Когда-то это был гимн юннатов).

Короче говоря, случай представился. В царстве совершилась революция. В стране пришло к власти недееспособное Временное правительство. Жизненный уровень, как всегда бывает при революциях, резко понизился. Деньги стали использовать для обклейки стен вместо обоев, а взбунтовавшиеся солдаты столичного гарнизона при поддержке отряда зеленогвардейцев свергли «Временных».

Новое правительство возглавил Зеленин. Начались реформы. Перво-наперво, страшные репрессии обрушились на вегетарианцев и «Зеленых». В анкетах всем пришлось писать: «Были ли у Вас родственники-вегетерианцы?» Самих вегетерианцев пустили в расход, а их родичей спровадили в лагеря.

Затем принялись улучшать положение растений. Было запрещено жать хлеб, косить сено, пасти скот, который вообще за его травоядность собрались, было, извести под корень. Но тут «из-за происков затаившихся " Зеленых", " Вегетерианцев", а также иностранных агентов» в стране началась ужасная голодуха.

Повсюду вспыхнули голодные бунты. Тогда Зеленин решил ввести «Новую экономическую политику». По сути, она состояла в том, чтобы все уцелевшее оставить до лучших времен таким, каким оно было до революции.

Однако, Зеленин скончался, а новые вожди вскоре снова начали куролесить. И все, пожалуй, могло кончиться полным вымиранием, если бы законы «Продуктовиков», действительно, соблюдались.

Людей сажали и пускали в расход пачками, но, все равно, творились дивные дела. Так, во всем государстве было строго запрещено есть салат и другую зеленую пищу. Однако, министры нового правительства, заходя в ресторан, подмигивали официанту: «Нам, пожалуйста, рагу из зайца и жареного оленя«. После этого им приносили из задней комнаты в мелкой тарелке что-то ярко зеленое, прикрытое бумажной салфеткой.

Лиха беда начало. Вскоре начались такие перемены, что оставалось только пожимать плечами и чесать затылок. Например, одним из первых своих декретов «продуктовики» под страхом расстрела запретили рубить лес. И вот именно при них страна вышла на первое место в мире по экспорту древесины. Правительство, назвавшее себя «органом диктатуры растений», создало «большую химию», смертоносную для растительных организмов. С помощью дефолиантов оно принялось уничтожать растительный покров на громадных территориях, где построило бесчисленные военные заводы.

Это строительство, как уверяли продуктовики, необходимо для того, чтобы защитить «Государство победившего фотосинтеза» от возможной агрессии «врагов растений — консумментов». В газетах непрерывно публиковались коллективные письма то осин, то рябин, то папоротников. В этих письмах растения выражали свою безграничную благодарность «нашему родному и любимому правительству за отеческую заботу о фотосинтезе».

В одной газетной передовице сообщалось, что при новом государственном строе осины перестали дрожать. В другой писали, что папоротник от радости зацвел.

В конце концов, вождям партии продуктовиков чертовски надоело называть себя растениями, щеголять по этому поводу в зеленых френчах и все время твердить, что они выражают интересы «зеленой массы». Они переименовали себя в «Партии хозяев» и принялись открыто делать то, что раньше творили исподтишка.

Памятники Зеленину было велено снести. «Во всем плохом, — поклялись бывшие продуктовики, — что творилось в нашем государстве от начала нашего правления и по сей день, виноваты не мы, а вегетарианцы и иностранные шпионы. Сам Зеленин, как " выяснилось" вдруг был одним из таких шпионов, а также и вегетарианцем со стороны бабушки».

Уже дописав эту притчу, мы сообразили, что она — литературный плагиат. Ведь очень похожие события происходили на «Скотской ферме» Дж. Оруэлла.