Рассказ И. Б., к.м.н., врача высшей категории, зав. акушерско-физиологическим отделением роддома г. N

Это было в апреле 2003 года. Я еще не была заведующей отделением и работа над кандидатской диссертацией еще не была закончена. Но работала я, как и сейчас, в роддоме города N.

Ко мне обратилась супружеская пара. Срок родов был уже близок, и они хотели рожать в нашем роддоме, и именно у меня. Женщине было 34 года, и это должны были быть ее первые роды. Я ее осмотрела, и хотя оснований для опасений не было никаких, предложила им кесарево сечение, учитывая поздний для первых родов возраст роженицы. Они отказались, говоря, что беременность протекала нормально, они настроены на естественные роды и не ожидают осложнений. Я согласилась, и мы договорились, что они должны связаться со мной, когда начнутся схватки.

Ночью они позвонили. У роженицы начались сильные боли. Поскольку я недавно осмотрела ее, я порекомендовала ей принять Но-шпу и Персен, чтобы исключить “ложные схватки”, а если схватки продолжатся, утром приезжать в роддом.

Они приехали рано утром. Схватки оказались не ложные; начинались роды. Я внимательно наблюдала за течением родов, постоянно прослушивала сердцебиение ребенка. Все шло хорошо, пока в какой-то момент, когда ребенок уже вот-вот должен был появиться, я заметила, что сердцебиение резко упало. Быстро сделав надрезы, я почти в ту же минуту достала ребенка. Ребенок не дышал.

Это была девочка, удивительно хорошенькая для новорожденной. Обычно кожа у новорожденных синюшного цвета, сморщенная; а эта девочка выглядела как месячный ребенок, с ровной, розоватой кожей. Волосики были кудрявые; с ровного, просто ангельского личика смотрели открытые, невероятной красоты глаза с длинными ресницами.

Мы делали все возможное и невозможное. Уже прошли все мыслимые сроки, а мы продолжали реанимировать. Почти два с половиной часа мы пытались вернуть ее к жизни. Но ребенок так и не сделал ни одного вдоха.

Вся бригада, принимавшая роды, была подавлена. Почти все были в слезах. Сестра, которая должна была закрыть глаза ребенку, плакала навзрыд. Я чувствовала себя абсолютно разбитой. Все произошедшее не укладывалось у меня в голове: ведь ничто не предвещало подобного исхода, и, тем не менее, ребенок родился мертвым. Что пошло не так? Что мне надо было сделать иначе?

Я была настолько не в себе, что даже забыла переодеться. Накинув поверх легкого халатика плащ и взяв сумки, я поехала из роддома домой. У меня возникло острое желание пойти в церковь, поговорить с одним из наших батюшек о произошедшем. Я и сама толком не понимала, почему меня тянуло именно в церковь, но чем ближе я подъезжала к дому, тем навязчивей становилась эта идея.

Храм Преображения Господня, в который я хожу, находится возле Октябрьского проспекта^[1], неподалеку от моего дома. От остановки я направилась прямо туда. Был уже вечер, служба была окончена. Служки подметали ступени храма.

– Церковь закрыта. Служба закончилась. Приходите в другой день, - сказали они, увидев, что я подошла к крыльцу.

– Но мне очень надо. Мне надо сейчас в церковь! - настаивала я.

– Там все равно сейчас никого нет. Служба закончилась. Там просто свечи догорают, и всё, - отвечали мне.

С каждой моей репликой я настойчиво поднималась всё выше на крыльцо, не обращая внимания на служек, становясь с каждым шагом все ближе к заветному входу. При этом я, наверное, смущала их своим видом: под плащом у меня был легкий халатик, еле прикрывающий колени, в руках - сумки, в глазах - сама не знаю что.

– Мне очень надо!

– Там никого нет!

– Как вы можете останавливать человека, который пришел к Богу! Вы ведь Богу служите! Разве так можно?

Против этого аргумента возражений не нашлось, и они нехотя пропустили меня:

– Идите. Но только там никого нет!

Я вошла. Здесь надо объяснить, что храм наш^[2] состоит из двух частей: первая, меньшая – прямоугольником, а вторая, большая – как бы в форме квадрата. В первом по периметру расположены иконы, а дальше, впереди, во второй части - алтарь. Как только я вошла в первый квадрат, я почувствовала что-то странное. Как будто со всех сторон меня пронзали какие-то стрелы, как “душ Шарко”, а с правой стороны как будто кто-то сильно толкал меня. До этого я была уставшая и разбитая, и сумки, которые я держала в руках, тянули меня вниз. Но как только я вошла, я почувствовала, что мне стало хорошо.

Тут я увидела, что из правой двери алтаря выходит священник. Первое, что мне бросилось в глаза, что он был красивый. Он был весь какой-то благообразный, чистенький, как будто специально к празднику. Волосы были белые, седые, стриженые “под горшок”. Все облачение его было золотое, золотом отливали и седые волосы. У меня сразу появилось ощущение, что он, видимо, наделен какой-то особой властью, и почему-то вспомнилось, как к нам в роддом иногда без предупреждения приезжает начальство, на “проверку”. «Да у них тут проверяющий!» - подумала я. – «А эти двое, у дверей, не в курсе!»

– Батюшка! - обратилась издали я. - Можно мне поговорить с вами?

Не замечая меня, священник продолжал идти от правой стороны алтаря к левой.

– Батюшка! Мне очень надо с вами поговорить! - продолжала я довольно громко.

Он продолжал неспешно идти к левой двери алтаря. Я поняла, что он вот-вот скроется из виду, и мне действительно будет не с кем говорить. От отчаяния я закричала:

– Батюшка! Куда Вы? Не уходите! Я же к Вам пришла, сюда, в церковь!

Он повернулся ко мне:

– Что, дочь моя? Ты ко мне?

Я ответила:

– Да, я к Вам.

Потом он пошел ко мне. Я увидела старое, но очень доброе, светлое лицо.

– Что такое, радость моя?

– Я врач...

– Я знаю.

Я объяснила, что работаю в роддоме, сегодня у меня в родах умер ребенок, и я не знаю, что и думать. (Довольно часто в продолжении беседы он отвечал: “Да, я знаю”)

Ответ его и нашу последующую беседу записываю я своими словами, потому что не смогу передать слово в слово, как он говорил. Помню только, что говорил он как-то странно, “по-старому”. Сейчас, когда я открываю христианские книги, то мне часто приходится смотреть, что то или иное слово обозначает. А когда он со мною говорил, я почему-то понимала незнакомые слова. Я его полностью понимала. И хотя в его речи было много старых оборотов, мне это показалось вполне естественно для священника, к тому же престарелого.

Он начал так:

– Девочка умерла, потому что она была не для этого мира. Она сейчас там, где ей несравненно лучше. Она - ангел пред лицом Самого Бога! А разве лучше было бы, чтобы она умерла в три года, в пять лет? Для матери это было бы гораздо тяжелее! Ей и сейчас будет очень трудно и ты, радость моя, скажи ей: пусть она отпустит ребенка. Пусть не держит ее. Если она будет держаться за свою дочку, не отпустит ее, закончится все это довольно плохо. Будут ей сначала видения, будет казаться, что дочка еще жива, а там дойдет и до полного помешательства. Лучше ей будет, если она отпустит ребенка сейчас и смирится. Бог даст ей еще ребенка, мальчика, здорового, хорошего, через год. Но она должна отпустить это дитя...

– Но я все-таки не понимаю, что пошло не так. Наверное, я где-то ошиблась. Наверное, надо было с самого начала настоять на кесаревом!

– Что бы ты ни делала, ребенок этот не для этого мира. Не от тебя это зависело.

– Ладно... Завтра проведут вскрытие, завтра будет понятно, отчего ребенок умер.

– Вскрытия завтра не будет. Вскрытие будет на третий день.

Здесь я удивилась: с чего это он решил, что вскрытие будет на третий день? А потом подумала: может это он по своим, старым убеждениям судит? Но решила не спорить и ничего не доказывать. А батюшка продолжал:

– И ничего оно вам не покажет. Ничего не прояснит. Ты лучше поговори с матерью, скажи ей, чтобы она отпустила дочку. Только сразу не говори. Она еще не готова это слышать. Пока еще никому не говори о том, что я тебе сказал. На третий день скажешь.

И тут он немного сменил тему:

– А за тобой мы давно наблюдаем. И ты нам нравишься.

“Кто мы? ” - подумалось мне. - “Неужели батюшки между собой обсуждают прихожан? ” Но вслух говорить я ничего не стала. Я не считала себя “видной прихожанкой”. Храм посещала, стараясь приходить на все большие праздники. Нередко делала хорошие пожертвования. Может быть, меня и заметили?

– Тебя Господь наделил двумя дарами. Первый - это принимать детей на свет; это то, чем ты сейчас занимаешься. И ты сейчас на своем месте. Никогда оттуда не уходи, и никому, кто обращается к тебе за помощью, не отказывай.

Он осенил меня крестом и положил руку мне на голову.

– И когда ты принимаешь ребенка, ты должна каждому руку вот так положить на голову и прочитать молитву.

Я сейчас не помню дословно эту молитву, но молюсь примерно так, своими словами: «Ты родился на этот свет, будь с добром. Вокруг тебя стоят только добрые люди. Ты должен идти к Богу. Спаси и сохрани. С тобой Сын, Отец и Его Дух».

Он продолжил:

– И надо три раза перекрестить ребенка. Только это делай так, чтобы на тебя особо никто не смотрел. Те люди, которые стоят при рождении детей, могут их благословлять. Чтобы тот, кто стоит слева, сразу знал, что ребенок «наш». А потом уже батюшка через сорок дней его крестит. Когда рождается ребенок, силы добра и зла стоят рядом, ангел Божий - по правую руку, а злой ангел - по левую. И врач вправе благословить младенца. Это уж потом священник возьмет его, окрестит, а вначале врач может благословить. Ты ребеночку до головы дотронься, прочти молитву и перекрести, но только неприметно, пусть никто не видит. Будет у тебя много соблазнов уйти с этого места, будут тебя переманивать в другие места. Но ты не уходи. Это твое место. Ровно через полгода сильно будешь страдать за девочку эту. Сильно переживать. Но все обойдется. Но ты рассуди так: Христос за всех нас пострадал, почему бы тебе за одну девочку не пострадать? А второй твой дар откроется тебе позже, через год узнаешь.

Я стала думать: что это за дар? Вспомнилось мне, что я гадала прежде на картах. У меня по одной линии бабушка на картах гадала, по другой - на кофейной гуще. И я с молодости гадала, и весьма успешно. Неужели речь шла о картах?

– Знаю, о чем думаешь, - сказал батюшка. - Речь не о картах. И вообще, на картах больше не гадай.^[3] Ты устала?

– Да, очень устала. Я так устала, мне так тяжело.

– Ну, присядь.

Там был какой-то стул, и я присела. (Мне показалось, что там был какой-то стул, а был ли он там на самом деле, не знаю. И как я на нем сидела, не знаю).

– Тебе легче?

– Да.

Он стоял передо мной. Мы дальше с ним разговаривали, и у меня перехватило в горле. Я очень нервничала и переживала от всей моей ситуации. Все во рту пересохло. Тут он достал откуда-то из кармана сухарик и положил мне в рот:

– На, съешь.

Сухарик был как деревянный или каменный. Я думала, что зубы себе переломаю. Батюшка говорит:

– Жуй.

– Я не смогу его прожевать!

– Ничего, прожуй!

Сухие крошки попали мне в горло, встали поперек горла, мне показалась, что я задыхаюсь. Батюшка подвел ладонь к моему лицу. Я почувствовала тепло от его руки. Он провел ладонью от моего рта, по горлу, и я почувствовала, как сухарик “упал” мне в желудок. Ощущение удушья прошло. Батюшка спросил:

– Легче тебе стало?

– Да, легче.

– А ты молитвы какие-нибудь знаешь?

– Ой, нет, батюшка. Я все пробовала выучить, и не запоминаются они у меня.

– Ну хоть одну молитву надо знать наизусть. Делай так: каждое утро, когда встаешь, зажигай свечку перед иконой, и пока эта свеча не прогорит, из дома не выходи и никаких больших решений не принимай!

Я сказала ему, что не могу часто ходить в церковь, только по возможности. Он мне сказал, что это не страшно. Хотя церковь – это молитвенный дом, но у каждого Бог внутри. И сказал, что не нужно ждать от Бога, что Он ответит так-то, если ты сделаешь то-то. Нужно просто верить, что сделаешь вот так, и это будет хорошо. И не самое важное приходить все время в Церковь. Бог, Он в сердце, в душе живет. И не надо ждать, пока сделаешь для Него что-то, а потом, дескать, и у Него что-то можно будет попросить, прийти.

– Хорошо, батюшка, так и буду.

Батюшка достал откуда-то большой крест, который показался мне золотым, перекрестил и благословил меня этим крестом.

– Ну иди, радость моя!

Мне стало гораздо легче. Не сказать, что все вопросы мои разрешились; напротив, возникло больше новых. Но тоска, тяжесть на душе ушла. Сколько времени я провела там, я пыталась потом понять, сопоставляя время, когда я вышла из роддома, и время, когда я пришла домой. Мне казалось, что мы разговаривали часов восемь, как будто весь день я провела в храме. Но оказалось, минут двадцать от силы.

Когда я вышла, служки у крыльца как-то странно взглянули на меня и расступились. Хотя, допускаю, что я выглядела странно. Я же, поймав на себе их взгляд, подумала про себя: “У вас там проверяющий в церкви, а и вы и не знали! А еще говорили: никого нет, никого нет! Ну и не скажу вам ничего. Вот он вам задаст! ” - и пошла домой.

Придя на работу на следующее утро, я первым делом решила выяснить время, на которое назначено вскрытие. И очень удивилась, когда мне сказали, что вскрытия сегодня не будет, поскольку накануне в Дзержинске разбилась маршрутка с 12 пассажирами. Погибли восемь человек, среди них были 2 ребенка. Необходимо проводить сразу несколько вскрытий для судмедэкспертизы. Наше вскрытие перенеслось на третий день. Мне сразу вспомнился вчерашний разговор: а ведь батюшка это знал! Я постаралась вспомнить нашу беседу в подробностях, и впервые обратила внимание, что не я, а он первый сказал, что умерла девочка - я все время говорила “ребенок”. Выходит, и это он знал? Батюшка-то, видимо, провидец! Я знала, что такие бывают, но вот, смотрите, довелось и лично с одним пообщаться!

Я расспросила, каково самочувствие нашей роженицы. Мне сказали, что она не выходит из палаты, кроме мужа никого к себе не подпускает, общаться с врачами отказывается. Однако она просит, чтобы позвали меня. Когда я пришла в палату, она заявила:

– Скажите медсестрам, чтобы мне принесли дочь на кормление! Почему они ее днем не приносят?

– Милая моя, дочка ваша умерла. Ее не принесут на кормление.

– Да что вы! Она жива! Ночью мне ее приносили, я ее кормила. Только не могу понять: почему они отказываются приносить ее днем?

“Вот оно, началось! ” - подумала я, вспоминая недавние слова батюшки. “Ей уже кажется, что дочка жива, уже мерещится.”

– Дочка ваша умерла. Вам надо смириться с этим, надо отпустить от себя этого ребенка.

Но мать продолжала упрямо настаивать, что дочь жива, что она ее кормила и требует приносить ее и днем. Мы с ее мужем вышли из палаты, и я высказала ему свои опасения, вкратце поделившись своей вчерашней беседой с батюшкой (не удержалась!).

– Знаете, - сказала я ему, - я вам так все не расскажу, как он мне рассказал, но после того, как я с ним вчера пообщалась, мне стало гораздо легче. Все стало как-то понятно, как-то на свои места все встало. Может, вы попробуете съездить к нему?

– Не знаю. Мы люди не церковные, это не наше. Но Вы на всякий случай узнайте, как этого батюшку найти. Может, мы к нему приедем, или он сможет приехать сюда, поговорить с женой?

– Хорошо, я выясню, - пообещала я.

Почти весь день провела я в бесплодных попытках объяснить матери, что ее ребенок умер. Она упрямо твердила, что дочь жива. Выхода из этого положения не было видно.

На следующий день я пошла в храм, чтобы разыскать того самого батюшку или, на крайний случай, его координаты. Я спросила у женщины, продающей свечи:

– У вас тут вчера был батюшка один, мне его найти надо.

– Отец Вячеслав?

– Нет, его я знаю.

– Отец Иоанн? Отец Сергий? - она перечисляла всех батюшек, служивших в нашем храме.

– Нет, их я всех знаю. Этот был не из наших, он, наверное, с проверкой какой-то приезжал.

Женщина расспросила меня о том, как выглядел “проверяющий” батюшка. Одному Богу ведомо, что в моем разговоре или в моем виде натолкнуло ее на следующую мысль

– А вы походите по храму, на иконы посмотрите... Может, узнаете кого?

Как это - “узнаете кого”? Кого я могла “узнать” на иконах? Я их практически и не разглядывала-то никогда толком, из всех святых знала, наверное, только Николая Угодника. Она взялась сопровождать меня по храму и направлять мои поиски. Первым делом подвела меня, разумеется, к Николаю Угоднику.

– Похож? Этот?

– Нет, что вы. Тот постарше был, седенький, и без лысины.

Она повела меня по периметру первого «прямоугольного» помещения в ту самую сторону, из которой я два дня назад ощущала “толчки”, и подвела к иконе Серафима Саровского.

Когда я взглянула на икону, то вдруг вместо написанного лика увидела живое лицо - то самое! Дальше со мной случилось что-то необъяснимое. Я женщина не экзальтированная, не склонная к припадкам и истерикам, и вдруг я упала на колени, начала плакать, бить поклоны и говорить:

– Это он! Это он! Спасибо тебе, батюшка! Спасибо, что надоумил, просветил! Благодарю тебя!

Вокруг шла служба, в храме царила тишина, на фоне которой, наверное, казалось, что я голосила на весь храм. Моя помощница смутилась от происходящего и тихо пыталась остановить меня:

– Не надо так громко! Люди же вокруг!

Но я была не в силах взять себя в руки; мне было безразлично, как это выглядит со стороны. Я была во власти какого-то особого порыва, пока вдруг, подняв голову, не увидела вместо живого лица написанный лик иконы. Тут у меня все как рукой сняло. Я моментально пришла в себя, встала с колен и направилась к выходу. При этом мимо меня проносили ящик для сбора пожертвований. Я раскрыла сумку, достала все деньги, что были с собой, положила их туда и вышла из храма. Только выйдя из храма я задумалась: а как я теперь без денег до дома доеду? Но тут меня увидела проезжавшая мимо свояченица и предложила подвезти меня до дома.

Настал третий день после родов, день вскрытия. Действительно, ничего “особого” обнаружить не удалось. Написали диагноз “внутриутробная пневмония”. Она возникает, если женщина во время беременности перенесла вирусное заболевание - грипп, например. Если знать это заранее и подозревать, что осложнением может быть внутриутробная пневмония у ребенка, то можно в родовой заранее иметь аппарат вентиляции легких. Если же не знать - ребенок не сделает ни одного вдоха. Но для меня результаты вскрытия были лишь очередным подтверждением слов батюшки.

Придя в палату, я увидела, что женщина как-то странно спокойна. Муж ее тоже как-то странно смотрел на меня.

– Знаете, мы, пожалуй, созрели поговорить с этим Вашим батюшкой, - сказал он. - У Вас есть его координаты?

– Не знаю, как вам сказать... - ответила я. - В общем... В общем, оказалось, что это был Серафим Саровский.

Их реакция была неожиданной.

– Может, расскажешь Ирине Владимировне, что у тебя было? - спросил муж у жены.

И она рассказала мне следующее:

Два дня она мучилась, не желая признавать смерти своего ребенка. И вот с 4 до 5 утра на третий день ей снится сон. Она идет по тому самому пресловутому коридору навстречу свету. И она понимает: впереди, там, где свет, ее дочка. Она идет вперед, к этому свету, к дочке... и вдруг, посреди пути вспоминает о муже. Муж ее к тому времени уже остался без родителей, она была для него самым близким человеком, и теперь, если он потеряет и дочь, и ее, он останется совсем один... Она почувствовала, что разрывается между желанием увидеть дочь и желанием остаться с мужем. Наконец она решила, что дойдет до конца коридора и выглянет, хотя бы увидит дочь. Она подошла к самому концу коридора, взялась за стены, как за косяки двери, и заглянула дальше.

Перед ней, посреди света возвышалась большая, сияющая фигура старца с волосами до плеч и длинной белой бородой. По одну сторону от этого старца была ее дочка, а по другую - какая-то женщина с длинными темными волосами. Дочка как будто порхала в воздухе, хотя не было видно никаких крыльев. Между ними завязался разговор, при чем вслух они ничего не произносили, но, тем не менее, разговаривали друг с другом. Дочка просила ее: “Мамочка, отпусти меня, пожалуйста! Мне здесь так хорошо! ” Она начала понимать, что ей придется отпустить дочь, но не могла смириться с этим. Темноволосая женщина сказала: “Не беспокойся, я позабочусь о ней”. “Мамочка, пожалуйста! - продолжала умолять ее дочка. - Позволь мне остаться здесь, не держи меня! Здесь мне так хорошо! ”

У женщины из глаз полились слезы. Она поняла, что должна отпустить дочь, и согласилась с этим. Она поняла и приняла все. Она плакала и не могла разжать руки, не могла отойти оттуда...

В этот момент в палату вошел ее муж. Он увидел, что жена сидит на кровати, уставившись в потолок и рыдает. Он окликнул ее, но она не откликалась. Он начал звать ее и трясти, трясти еще сильнее... пока он просто не “вытряхнул” ее из этого состояния и она вдруг не пришла в себя. Когда она описала ему свое видение и подробно описала темноволосую женщину, он узнал в этом описании свою мать^[4].

Услышав этот рассказ, я, в свою очередь, рассказала им обо всем, что произошло со мной. Я была к тому времени человеком хоть и верующим, но не очень сведущим в церковных делах; они же были вовсе “нецерковными людьми”. Но все мы после произошедшего с нами ощущали полный мир в душе. Они целиком поверили в рассказанное мною, поверили, что через год у них будет ребенок, и стали уверять меня, что рожать следующего ребенка придут только ко мне. “Но разве вы сможете вернуться в роддом, где вы потеряли ребенка? ” - спросила я. “Что вы! Мы же теперь все понимаем. У нас все внутри абсолютно спокойно, мы с радостью вернемся к вам.” Выписываясь, они попробовали дать мне денег. “Вы ведь столько времени провели с нами, вы эти дни занимались почти только нами! ” Но я не взяла у них ни копейки. “Если ребенок умер в родах, как я могу получать за это деньги? ” Роддом тоже не взял с них ничего, хотя они были в коммерческом отделении.

Однако, позже выяснилось, что оба они - и муж, и жена - военные юристы, работающие в каких-то структурах госбезопасности. При этом, родители жены тоже юристы. Скорее всего, родственники начали “обрабатывать” их. Почему, дескать, у вас умер ребенок, и никто за это не был наказан? Почему вы не подадите жалобу?

Через полгода, как и было предсказано, жалоба была подана. Причем на каком-то высоком уровне, так что меня проверяли и перепроверяли все мыслимые и немыслимые инстанции. Кроме проверки всех материалов по делу меня еще и вызывали повестками в прокуратуру давать показания, держали по полдня в приемных... В общем, нервы потрепали основательно. Несколько раз знакомые предлагали мне: “Да что ты мучаешься? Что ты вообще в этом роддоме забыла? Уйди ты оттуда, и все! Уволься! Ты, врач с такой квалификацией, найдешь себе работу и получше, и менее пыльную! ” Все слова батюшки сбывались, и я вспоминала его предупреждения и его утешение: “Христос за всех пострадал, почему бы тебе не пострадать за одного ребенка? ”

В результате всех проверок пришли к выводу, что моей вины в смерти ребенка не было, что я сделала все, что было необходимо и требовалось по ситуации. Однако, видимо, было дано указание “так этого не оставлять”, и в качестве наказания с меня сняли первую категорию (я тогда была врачом первой категории).

Хотя я убеждалась в истинности произошедшего со мной события, я не могла сама судить об этом. Вскоре после него я рассказала обо всем нашему приходскому священнику. Он был категоричен: “Да кто ты такая? Ты же грешница! И думаешь, тебе святой явится? Да тебя лукавый тут водил, а ты и поверила! ” “Как, - удивлялась я. - Прямо по церкви? Лукавый? Разве так бывает? ” Но все-таки притихла и решила впредь о произошедшем со мной не рассказывать.

Но для себя я решила узнать побольше о батюшке Серафиме. Стала читать книги про него - все, что можно было тогда найти. Тут я узнала и про его выражение “радость моя”, которое все время звучала во время нашей беседы, и про его знаменитые сухарики, и про крест, которым мать благословила его. Кроме того, поняла, что знаменательные события в моей жизни часто совпадают с днями, когда празднуется память преподобного Серафима. Например, день моей свадьбы - 19 июля (день рождения преподобного по старому стилю).

Примерно год спустя после нашей беседы я узнала, что на ВВЦ должна была состояться выставка-ярмарка монастырских товаров. Я пошла туда вместе с мужем. К тому времени, стараясь исполнять то, что мне заповедал батюшка Серафим, я каждое утро зажигала свечу перед иконой. Но мне хотелось иметь дома большую хорошую икону с изображением преподобного. На выставке я подошла к месту, где продавали иконы, и стала выбирать. Женщина, продававшая иконы, поинтересовалась, что именно я ищу. Я сказала, что ищу икону Серафима Саровского, но не маленькую, а побольше.

– Вам на работу или в подарок? - спросила она.

– Нет, мне домой, - ответила я.

– А почему именно Серафим? Люди ведь чаще берут Спаса, Богородицу или Николая Угодника.

– Ну... у меня своя история... Мне что-то вроде видения было. Только я сама точно не понимаю, что это было на самом деле.

Рядом стоял какой-то то ли батюшка, то ли монах. Он проявил живой интерес и попросил меня рассказать, что же у меня было. Выслушав мой рассказ, он сказал:

– По-моему, не может и сомнений быть, что Вам было посещение преподобного Серафима!

– Но как же? Ведь наш батюшка сказал, что это меня лукавый по церкви водил!

– Ну уж не знаю, что это за батюшка такой, что мог про подобный случай такое сказать! Тут двух мнений быть не может. Раньше при появлении на свет младенца рядом всегда находился священник. Он мог благословить ребенка при появлении на свет, еще до крещения. Теперь же в роддома священникам вход закрыт. А Господь все равно желает благословлять этих младенцев - вот он и находит другие способы!

– Так что же мне, литургию в родовой проводить? Я же ничего этого не знаю!

– Не надо. Просто возьмите ребенка на руки и благословите, помолитесь о нем. Вот и все! Это и есть Ваш второй дар – право благословлять новорожденных.

Пока мы беседовали, к нам потихоньку начали стягиваться монахини и послушницы, из бывших на ярмарке. Они начали у меня спрашивать: “А где преподобный Серафим прикасался к Вам? ” Я показала на руку, на шею. Они начали тут же прикасаться ко мне, меня обступили. Я почувствовала, как стремительно слабею. На счастье в эту минуту подошел мой муж, быстро оценил ситуацию и просто вытащил меня оттуда. Он уже купил святой воды в одной из палаток, и практически “отпоил” меня.

Я до сих пор работаю в роддоме, города N. Защитила кандидатскую. Получила высшую категорию. Стала заведующей АФО. Каждое утро, по совету батюшки Серафима, зажигаю перед иконами свечу и не выхожу из дома и не предпринимаю ничего важного, пока свеча не прогорит. Благословляю каждого принимаемого мною в родах ребенка. После всех разбирательств и проверок родители того ребенка в моей жизни не появлялись. Что стало с ними, не знаю. Я пыталась с ними связаться, но безуспешно, так что сбылось ли в их жизни пророчество батюшки Серафима – мне неизвестно. В моей жизни все его слова исполнились.

Записано со слов И. Б. Сергеем и Ниной Корякиными

Считаю нужным к этому рассказу сделать маленькое примечание. Сергей и Нина Корякины – наши прихожане. Так сложилось, что мы вместе уже три лета отдыхали в Болгарии в замечательном небольшом поселке Синеморец. Врач, которая рассказала ей про себя эту историю, принимала у Нины роды всех ее троих детей. Так что история совершенно правдивая.

Протоиерей Александр Борисов, Москва, июль 2010 г.

Образы Серафима Саровского взяты с сайтов:

URL: https://yaroslavl.rfn.ru/rnews.html? id=40397& date=06-08-2007

URL: https://hramkd.msk.ru/content/view/100/115/

^[1] Здесь описано то, что произошло в Иннокентьевской часовне при храме Преображения на Октябрьском проспекте в г.N. Поскольку часовня была построена рядом с местом разрушенного в 1930-е годы храма Преображения Господня в г. N, за ней закрепилось название Преображенской, хотя освящена она в честь святителя Иннокентия, митрополита Московского. Подробно об истории прежнего храма и строительстве двух новых можно прочесть в Интернете, на странице Московской епархии Русской Православной Церкви: https://www.mepar.ru/news/15/09/2008/4852/

^[3] Я с тех пор не гадала ни разу.

^[4] Впоследствии она узнала свекровь на фотографии, которую прежде никогда не видела.