Апреля 1986 года 2 страница. Технологических каналах реактора, когда непомерно возросшее давление стало

технологических каналах реактора, когда непомерно возросшее давление стало

их разрушать. Та же участь постигла нижние и верхние коммуникации реактора.

Ведь давление, как мы помним, росло почти со взрывной скоростью - 15

атмосфер в секунду - и очень быстро достигло 250-300 атмосфер. Рабочие

конструкции технологических каналов и трубопроводных коммуникаций рассчитаны

максимум на 150 атмосфер (оптимальное давление в каналах реактора - 83

атмосферы).

Разорвав каналы и попав в реакторное пространство, рассчитанное на

давление 0, 8 атмосферы, пар надул его, и прежде всего произошел паровой

взрыв металлоконструкций. Имеющийся паро-сбросный трубопровод из реакторного

пространства рассчитан на разрушение только одного-двух технологических

каналов, а тут разрушились все.

Приведу фрагмент записи из журнала, сделанной одним из пожарников в 6-й

клинике Москвы: " Во время взрыва находился возле диспетчерской, на посту

дневального. Вдруг послышался сильный выброс пара. Мы этому не придали

значения, потому что выбросы пара происходили неоднократно за мое время

работы (имеется в виду срабатывание предохранительных клапанов в процессе

нормальной работы АЭС.-Г. М.). Я собирался уходить отдыхать, и в это время -

взрыв. Я бросился к окну, за взрывом мгновенно последовали следующие

взрывы..."

Итак-"...сильный выброс пара... взрыв... за взрывом мгновенно

последовали следующие взрывы...".

Сколько же было взрывов? По свидетельству пожарника, как минимум три.

Или больше.

Где могли произойти взрывы? Шум от сильного выброса пара- это сработали

предохранительные клапаны реактора, но тут же разрушились. Далее рвались

трубопроводы пароводяных и водяных коммуникаций. Возможно, и трубопроводы

контура циркуляции в проч-ноплотном боксе. Следовательно, водород с паром

поступил прежде всего в помещения пароводяных коммуникаций, возникли первые

мелкие удары гремучей смеси, которые наблюдал начальник смены реакторного

цеха В. Перевозченко в 1 час 23 минуты 40 секунд.

Водород с паром поступил также в помещения барабанов-сепараторов справа

и слева, в центральный зал, в прочноплотный бокс.

Всего 4, 2 процента водорода в объеме помещения достаточно, чтобы

началась взрывная реакция гидролиза, в результате которой образуется

всего-навсего обыкновенная вода.

Итак, взрывы должны были прозвучать справа и слева в шахтах опускных

трубопроводов прочноплотного бокса, справа и слева в помещениях

барабанов-сепараторов, в парораспределительном коридоре под самим реактором.

В результате этой серии взрывов разрушило помещения барабанов-сепараторов,

сами барабаны-сепараторы весом сто тридцать тонн каждый сдвинуло с мертвых

опор и оторвало от трубопроводов. Взрывы в шахтах опускных трубопроводов

разрушили помещения главных циркуляционных насосов справа и слева. В одном

из них нашел свою могилу Валерий Ходемчук.

Затем должен был последовать большой взрыв в центральном зале. Этим

взрывом снесло железобетонный шатер, пятидесятитонный кран и

двухсотпятидесятитонную перегрузочную машину вместе с мостовым краном, на

котором она смонтирована.

Взрыв в центральном зале был как бы запалом для атомного реактора,

который был откупорен и в котором было полно водорода. Возможно, оба взрыва

- в центральном зале и в реакторе - произошли одновременно. Во всяком случае

произошел самый страшный, и последний, взрыв гремучей смеси в активной зоне,

которая была разрушена внутренними разрывами технологических каналов, частью

расплавлена, частью доведена до газообразного состояния.

Этот последний взрыв, выбросивший огромное количество активности и

раскаленных кусков ядерного топлива, частью упавшего на крышу машинного зала

и деаэраторной этажерки, и вызвал пожар кровли.

Вот продолжение записи пожарника из журнала 6-й клиники Москвы: " Я

увидел черный огненный шар, который взвился над крышей машинного отделения

четвертого энергоблока..."

Или другая запись: " В центральном зале (отметка плюс 35, 6- пол, самого

центрального зала не существовало.- Г. М.) просматривалось не то зарево, не

то свечение. Но там кроме пятачка реактора гореть нечему. Совместно решили,

что это свечение исходит от реактора..."

Эту картину пожарники наблюдали уже с крыши деаэраторной этажерки и с

крыши блока спецхимии (отметка плюс семьдесят один метр), куда они

взбирались, чтобы сверху оценить ситуацию.

Взрывом в реакторе подбросило и развернуло в воздухе плиту верхней

биозащиты весом пятьсот тонн. В развернутом, слегка наклонном положении она

вновь рухнула на аппарат, оставив приоткрытой активную зону справа и слева.

Один из пожарников поднялся на отметку пола центрального зала (плюс

35, 6) и заглянул в реактор. Из жерла " вулкана" исходило излучение около 30

тысяч рентген в час плюс мощное нейтронное излучение. Однако молодые

пожарники хотя и догадывались, но до конца не представляли степени грозящей

им радиационной опасности. От топлива и графита, по которым они ходили

длительное время на крыше машзала, тоже светило до 20 тысяч рентген в час.

Но оставим на время пожарников, которые вели себя поистине как герои.

Они гасили видимое пламя и победили его. Но их сжигало, и многих сожгло,

пламя невидимое, пламя нейтронного и гамма-излучений, которые водой не

загасишь...

Их было немного, тех, кто видел взрывы и начало катастрофы со стороны,

но на близком расстоянии. Свидетельства их очень важны. В момент взрыва в

управлении Гидроэлектромонтаж, которое располагалось в трехстах метрах от

четвертого энергоблока, дежурил сторож Даниил Терентьевич Мируженко, сорока

шести лет от роду. Услышав первые взрывы, подбежал к окну. В это время

раздался последний страшный взрыв, мощный удар, похожий на звук во время

преодоления звукового барьера реактивным истребителем, яркая световая

вспышка озарила помещение. Вздрогнули стены, задребезжали и во многих местах

повылетали стекла, тряхнуло пол под ногами.

Это взорвался атомный реактор. В ночное небо взлетели столб пламени,

искры, раскаленные куски чего-то. В огне взрыва кувыркались обломки бетонных

и металлических конструкций.

" Що ж воно так бухае? " -в растерянности, со страхом и тревогой подумал

сторож, ощутив подпрыгивающее сердце в груди и какую-то сразу сжатость и

сухость во всем теле, будто он вмиг похудел.

Большой клубящийся черно-огненный шар стал подниматься в небеса,

сносимый ветром. Потом сразу же за главным взрывом начался пожар кровли

машинного зала и деаэраторной этажерки. Стало видно, как с крыши полился

расплавленный битум. " Вжэ горыть... Бис его... Вжэ горыть..." -не успев

опомниться от взрывов и ощутимых сотрясений пола под ногами, прошептал

сторож.

Проехали к блоку первые пожарные расчеты от пождепо пром-площадки, из

окна дежурки которого пожарники видели картину начала катастрофы. Это были

машины из караула лейтенанта Владимира Правика.

Мируженко бросился к телефону и позвонил в управление строительства

ЧернобЬ1льской АЭС, но никто не ответил. Часы показывали половину, второго

ночи. Дежурный отсутствовал или спал. Тогда сторож позвонил начальнику

Гидроэлектромонтажа Ю. Н. Выпирайло, но того также не оказалось дома.

Видимо, был на рыбалке. Мируженко стал дожидаться утра, рабочего места не

покинул.

В это же время с противоположной стороны от атомной станции, ближе к

городу Припяти и железнодорожной ветке Москва-Хмельницкий, на расстоянии

четырехсот метров от четвертого энергоблока оператор бетоносмесительного

узла комбината строительных конструкций Чернобыльской АЭС Ирина Петровна

Цечельская, находясь на смене, также услышала взрывы-четыре удара, но

осталась работать до утра. Ведь ее бетоносмесительный узел обеспечивал

бетоном изготовление конструкций для строящегося пятого энергоблока, на

котором в ночь с 25 на 26 апреля работало около двухсот семидесяти человек и

от которого напрямую до четвертого блока было тысяча двести метров.

Радиационный фон там составлял 1-2 рентгена в час, но воздух тут и всюду уже

был густо насыщен коротко- и долгоживу-щими радионуклидами, графитовым

пеплом, радиоактивность которых была очень высока и которыми дышали все эти

люди.

Когда грохнули взрывы, вспоминает Цечельская, невольно подумалось:

преодоление звукового барьера... Взрыв котла в ПРК (пуско-резервной

котельной)... А может, рвануло водород в ресиверах? На ум приходило уже

известное из прошлого опыта. Но котельная мирно стояла на месте, там шел

плановый ремонт оборудования (на улице теплынь)... Звука летящего самолета

не было слышно, как это обычно бывает после звукового скачка. В ста метрах

ближе к городу Припяти прогромыхал тяжелый товарный состав, и все стихло.

Потом стал слышен плеск, треск и клекот бушующего пламени над крышей

маш-зала четвертого блока. Это горели керамзит и битум кровли, подожженные

ядерным запалом. " Потушат! " -уверенно решила Цечельская, продолжая работу.

На бетоносмесительном узле, где находилась оператор Цечельская,

радиационный фон составлял 10-15 рентген в час.

Наиболее неблагоприятной была радиационная обстановка в северо-западном

направлении от четвертого энергоблока, в сторону железнодорожной станции

Янов, переходного путепровода через железную дорогу от города Припяти до

автомобильного шоссе Чернобыль - Киев. Туда прошло радиоактивное облако

после взрыва реактора. На пути облака лежала и база Гидроэлектромонтажа, из

окна которой сторож Мируженко наблюдал взрывы и развитие событий на крыше

машинного зала. Облако прошло ·над молодым сосновым лесом, отсекающим город

от промплощадки, обильно посыпав его ядерным пеплом. И станет он к осени и

навсегда уже рыжим лесом,

смертельно опасным для всего живого. Радиационный фон снаружи,

в районе базы Гидроэлектромонтажа, составлял около 30 рентген в час.

Кто еще мог видеть взрыв реактора четвертого энергоблока в ту роковую

ночь 26 апреля 1986 года?

Рыбаки-они практически денно и нощно как бы сменяли друг друга у места

впадения отводящего канала в пруд-охладитель, каждый рыбачил в свободное от

вахты время. Вода после работающих турбин и теплообменного оборудования

всегда теплая, и тут хорошо клюет. К тому же весна, нерест, клев и вовсе

отменный.

Расстояние от места рыбалки до четвертого блока около двух километров.

Радиационный фон достигал здесь полрентгена в час. Услышав взрывы и увидев

пожар, многие остались рыбачить до утра, иные, ощутив непонятную тревогу,

внезапную сухость в горле и жжение в глазах, вернулись в Припять. Пушечные

удары при срабатывании предохранительных клапанов, похожие на взрывы,

приучили людей не обращать на подобные шумы внимания, а пожар... Потушат.

Велика невидаль!

В момент взрыва в двухстах сорока метрах от четвертого блока, как раз

напротив машинного зала, сидели два рыбака на берегу подводящего канала и

ловили мальков. Всякий серьезный рыбак о судаке мечтает. А без малька на

судака лучше не ходить, пустое дело. А он весной особенно норовит поближе к

блоку, аккурат к насосной станции, и гуляет здесь и кишит. Один из рыбаков -

человек без определенных занятий по фамилии Пустовойт Второй -

командированный, наладчик из Харькова Протасов. Очень ему понравились

здешние ме-ста, хмельной воздух, отличная рыбалка. Подумал даже:

" Перебраться бы сюда на постоянное жительство! Если удастся, конечно.

Столичная область, лимит на прописку, так просто не устроишься". Хорошо

ловился малек, и настроение было хорошее. Теплая звездная украинская ночь. И

не поверишь, что апрель, больше на июль смахивает. Четвертый энергоблок,

белоснежный красавец, перед глазами. И приятно удивляет душу вот это

неожиданное сочетание великолепной, ослепляющей атомной мощи и нежных

плещущихся рыбок в садке.

Они услышали вначале два глухих, словно подземных, взрыва внутри блока.

Ощутимо тряхнуло почву, последовал мощный паровой взрыв, и только потом, с

ослепляющим выбросом пламени, взрыв реактора с фейерверком из кусков

раскаленного топлива и графита. В разные стороны летели, кувыркаясь в

воздухе, куски железобетона и стальных балок.

Ядерным светом фигуры рыбаков выхватило из ночи, но они не догадывались

об этом. Ну что-то там рвануло. Бочка с бензином, что ли... Оба продолжали

ловить мальков, не подозревая, что сами они, как мальки, попали в мощные

тенета ядерной катастрофы. Ловили и ловили мальков, с любопытством наблюдая

за разворотом событий. У них на глазах развернули свои пожарные расчеты

Правик и Кибе-нок, люди бесстрашно взбирались на тридцатиметровую высоту и

бросались в огонь.

" Глянь! Видал? Один пожарник аж на блок " В" залез! (Плюс семьдесят один

метр над землей.- Г. М.). Каску снял! От дает! Герой! Жарко, видать". Рыбаки

схватили по 400 рентген каждый, ближе к утру стало неудержимо тошнить, очень

плохо стало обоим. Жаром, огнем будто обжигало внутри грудь, резало веки,

голова дурная, как после дикой похмелюги. И рвота, непрерывная,

изматывающая. За ночь они загорели до черноты, будто в Сочи месяц на солнце

жарились. Это и есть ядерный загар. Но они об этом еще понятия не имели.

Заметили, тут уже рассвело, и ребята с крыши сползают вроде одурелые, и

тоже выворачивает их. Будто легче при этом стало, вро-

де как за компанию. Так и добрели до медсанчасти, а потом и в

московскую клинику попали...

Даже утром 26 апреля к месту рыбалки продолжали подъезжать все новые и

новые рыбаки. Это говорит о многом: о беспечности и безграмотности людей, о

давней привычке к аварийным ситуациям, которые многие годы, оставаясь вне

гласности, сходили с рук. Но к рыбакам вернемся позднее, утром, когда

солнышко поднимется в ядерные небеса...

Вот свидетельство еще одного очевидца - бывшего начальника отдела

оборудования монтажного управления Южатомэнергомонтаж Г. Н. Петрова:

" Из Минска на своей машине я выехал в сторону города Припяти через

Мозырь 25 апреля 1986 года. В Минске проводил сына в армию для прохождения

службы в ГДР. Младший сын, студент, был в стройотряде на юге Белоруссии. К

вечеру 26 апреля он тоже пытался пробраться в Припять, но уже стояли

кордоны, и его не пустили.

К городу Припяти я подъезжал где-то около двух часов тридцати минут

ночи с северо-запада, со стороны Шипеличей. Уже возле станции Янов увидел

огонь над четвертым энергоблоком. Четко видна была освещенная пламенем

вентиляционная труба с поперечными красными полосами. Хорошо помню, что

пламя было выше трубы. То есть достигало высоты около ста семидесяти метров

над землей. Я не стал заворачивать домой, а решил подъехать поближе к

четвертому энергоблоку, чтобы лучше рассмотреть. Подъехал со стороны

управления строительства и остановился метрах в ста от торца аварийного

блока. Увидел в ближнем свете пожара, что здание полуразрушено, нет

центрального зала, сепараторных помещений, красновато поблескивают сдвинутые

со своих мест барабаны-сепараторы. Аж сердцу больно стало от такой картины.

Потом рассмотрел завал и разрушенное гэцээновское помещение. Возле блока

стояли пожарные машины. Проехала к городу " скорая" с включенной мигалкой...

(Прерывая рассказ Петрова, скажу, что в том месте, где он остановил машину,

радиационный фон достигал 800-1500 рентген в час, главным образом от

разбросанного взрывом графита, топлива и летящего радиоактивного облака.-Г.

М.) Постоял с минуту, было гнетущее ощущение непонятной тревоги, онемение,

глаза впитывали все и запоминали навсегда. А тревога все шла в душу, и

появился невольный страх. Ощущение невидимой близкой угрозы. Пахло как после

сильного разряда молнии, еще терпким дымом, стало жечь глаза, сушить горло.

Душил кашель. А я еще, чтобы лучше рассмотреть, при-опустил стекла. Была

ведь теплая весенняя ночь. Я хорошо видел, что горит кровля машзала и

деаэраторной этажерки, видел фигурки пожарников, мелькавшие в клубах пламени

и дыма, протянутые вверх от пожарных машин вздрагивающие шланги. Один

пожарник взобрался аж на крышу блока " В", на отметку плюс семьдесят, видимо,

наблюдал за реактором и координировал действия товарищей на кровле машзала.

Они находились на тридцать метров ниже его... Теперь, спустя время, мне

понятно, что он поднялся тогда на недосягаемую высоту первый во всем

человечестве. Даже в Хиросиме люди не были так близко от ядерного взрыва,

бомба там взорвалась на высоте семьсот метров. А здесь-совсем рядом,

вплотную к взрыву... Ведь под ним был кратер ядерного вулкана и 30 тысяч

рентген в час... Но тогда я этого не знал. Я развернул машину и поехал к

себе домой, в 5-й микрорайон города Припяти. Когда вошел в дом, мои спали,

Было около трех часов ночи. Они проснулись и сказали, что слышали взрывы, но

не знают, что это такое. Вскоре прибежала возбужденная соседка, муж которой

уже был на блоке. Она сообщила нам об аварии и предложила распить бутылку

водки для дезактивации организма. Бутылку дружно, с шутками распили и легли

спать..."

Тут уместно напомнить читателю, что на многих пресс-конференциях

говорилось, что непосредственно перед взрывом реактор был надежно заглушен,

стержни были введены в активную зону.

Однако, как уже говорилось, эффективность аварийной защиты из-за грубых

нарушений технологического регламента была сведена практически к нулю.

Поглощающие стержни после нажатия кнопки A3 вошли, как было уже сказано, в

активную зону всего на два с половиной метра вместо положенных семи и не

заглушили реакцию, а, наоборот, способствовали разгону на мгновенных

нейтронах. Об этой грубейшей ошибке конструкторов аппарата, в конечном счете

послужившей главной причиной ядерной катастрофы, не было сообщено ни на

одной пресс-конференции.

Итак, активная зона разрушилась.

Вернемся на блочный щит управления четвертого энергоблока. 1 час 23

минуты 58 секунд. СИУР Леонид Топтунов и начальник смены блока Акимов

находились возле левой реакторной части пульта операторов. Рядом с ними

начальник смены блока из предыдущей вахты Трегуб и два молодых стажера,

недавно только сдавшие экзамены на СИУРа. Они вышли в ночь, чтобы

посмотреть, как будет работать их дружок Леня Топтунов, и подучиться. Это

были Александр Кудрявцев и Виктор Проскуряков. После нажатия кнопки A3

загорелись лампы подсветки шкал сельсинов, и создавалось впечатление, что

они раскалились докрасна. Акимов бросился к ключу обесточивания

сервоприводов, нажал его, но стержни вниз не пошли и уже навечно застряли в

промежуточном положении.

" Ничего не понимаю! " -смятенно выкрикнул Акимов.

Топтунов тоже с выражением недоумения на побледневшем лице поочередно

нажимал кнопки вызова расхода воды... Загорелось МТК (мнемотабло каналов) -

расходы на нуле, что означало: реактор без воды, превышен запас до кризиса

теплоотдачи...

Грохот со стороны центрального зала говорил о том, что произошел кризис

теплоотдачи и каналы взрываются.

" Ничего не понимаю! Что за чертовщина?! Мы все правильно делали..." -

снова выкрикивает Акимов.

К левой, реакторной, части пульта подошел высокий, бледный, с гладко

зачесанной назад седой шевелюрой заместитель главного инженера Анатолий

Дятлов. На лице стереотипное недоумение: " Все правильно делали... Не может

быть... Мы все..."

У пульта " П" - в центральной части помещения БЩУ, откуда производилось

управление питательно-деаэраторной установкой, - находился старший инженер

управления блоком Борис Столярчук. Он производил переключения на

деаэраторно-питательных линиях станции, регулировал подачу питательной воды

в барабаны-сепараторы. Он тоже был растерян и тоже убежден в полной

правильности своих действий. Били по нервам резкие удары, доносившиеся из

утробы здания блока, возникало желание что-то делать, чтобы прекратить этот

угрожающий грохот. Но он не знал, что делать, ибо природу происходящего не

понимал.

У пульта " Т" управления турбоагрегатами (правая часть пульта

операторов) находились старший инженер управления турбинами Игорь Кершенбаум

и сдавший ему смену и оставшийся посмотреть, как все будет, Сергей Газин.

Именно Игорь Кершенбаум производил все операции по отключению турбоагрегата

No 8 и выводу турбогенератора в режим выбега ротора генератора. Работу

производил в соответствии с утвержденной программой и по указанию начальника

смены блока Акимова, действия свои считал правильными. Увидев

смятение Акимова, Топтунова и Дятлова, ощутил тревогу. Но у него было

дело, волноваться особенно некогда. Он следил по тахометру вместе с Метленко

за оборотами выбегающего ротора. Все как будто шло нормально. Тут же, у

пульта управления турбинами, за старшего находился заместитель начальника

турбинного цеха четвертого блока Разим Ильгамович Давлетбаев...

А слева, у пульта управления реактором... на мнемотабло каналов видно:

нет воды!

" Что за черт?! -с возмущением и одновременно смятением думал Акимов.-

Ведь восемь главных циркуляционных насосов в работе! - И тут он глянул на

амперметры нагрузки. Стрелки болтались у нулей. Сорвали!..-рухнуло у него

внутри, но только на мгновение. Снова ощутил собранность.- Надо подавать

воду..."

В это время - страшные удары справа, слева, снизу и сразу следом -

сокрушительной силы взрыв всеохватный. Казалось, везде, всюду все рушится,

ударная волна с белой, как молоко, пылью, с горячей влагой радиоактивного

пара удушающим напором ворвалась в помещение блочного щита управления

четвертого, теперь уже бывшего, энергоблока. Как при землетрясении, волнами

заходили стены и пол. С потолка посыпалось. Звон стекол в коридоре

деаэраторной этажерки, погас свет, остались гореть только три аварийных

светильника, что сидели на аккумуляторной батарее, треск и молниевые вспышки

коротких замыканий - взрывом рвало все электрические связи, силовые и

контрольные кабели...

Дятлов, перекрывая грохот и шум, истошным голосом отдал команду:

" Расхолаживаться с аварийной скоростью! " Но это была скорее не команда, а

вопль ужаса... Шипение пара, клекот льющейся откуда-то горячей воды. Рот,

нос, глаза, уши забило мучнистой пылью, сухость во рту и полная атрофия

сознания и воли. Молниеносный неожиданный удар лишил всех чувств - боли,

страха, ощущения тяжкой вины и невосполнимого горя. Но все придет, хотя и не

сразу. И первыми вернутся к этим людям бесстрашие и мужество отчаяния. Но

долго еще, почти до самой смерти, у некоторых верховодить будет

спасительная, убаюкивающая ложь, мифы и легенды, рожденные задним, уже

полубезумным, умом.

" Это все!..-панически мелькнуло у Дятлова.-Рванула гремуч-ка... Где?..

Похоже, в аварийном баке СУЗ (системы управления защитой.-Г. М.)". Эта

версия, родившаяся в потрясенном мозгу Анатолия Дятлова, еще долго потом

гуляла в умах, тешила кровоточащее сознание, парализованную, порой

конвульсивно вздрагивающую волю, дошла до Москвы, и вплоть до 29 апреля в

нее верили, она была основой многих, порою гибельных для жизни действий. Но

почему же? А потому что это был наиболее легкий подход. В нем и оправдание и

спасение для виновных снизу доверху. Особенно для тех, кто чудом уцелел в

радиоактивном чреве взрыва. Им нужны были силы, а их давала хотя бы отчасти

успокоенная совесть. Ведь впереди была вся ночь, непереносимая и все же

побежденная ими ночь смерти...

" Что происходит?! Что это?! " -вскричал Александр Акимов, когда пылевой

туман чуть рассеялся, грохот смолк и только шипение радиоактивного пара и

шум льющейся воды остались главными негромкими звуками издыхающего ядерного

гиганта.

Рослый, могучий тридцатипятилетний парень с широким розовощеким лицом,

в очках, с темной волнистой шевелюрой, теперь покрытой пудрой радиоактивной

пыли, Александр Акимов метался, не зная, что предпринять: " Диверсия?! Не

может быть!.. Все правильно делали.."

СИУР Леонид Топтунов - молоденький, пухлый, румяный, усы щеточкой,

всего три года после института - растерян, бледен, впе-

чатление, будто ожидает удара, но не знает, с какой стороны он

последует.

В помещение БЩУ вбежал задыхающийся Перевозченко.

- Александр Федорович! - сбивчиво дыша, бледный, весь в пыли и

ссадинах, крикнул он Акимову.- Там...- Он вскинул руку вверх, в сторону

центрального зала.- Там что-то страшное... Разваливается пятачок реактора...

Плиты сборки одиннадцать прыгают, как живые... И эти... взрывы... Вы

слышали? Что это?..

На блоке в этот миг стояла глухая, ватная тишина, нарушаемая только

непривычным, поражающим до глубины души незнакомым шипением пара и звуком

льющейся воды. В ушах звенело от этой тишины, которая наступила после

вулканических, оглушающих ударов стихии. Остро стал ощущаться воздух. Будто

запах озона, только очень резкий. Запершило в горле...

Старший инженер управления блоком Борис Столярчук, бледный, с каким-то

ищущим, беспомощным выражением смотрел на Акимова и Дятлова.

- Спокойно! -сказал Акимов.-Мы все делали правильно...- И к

Перевозченко: -Сбегай, Валера, наверх, посмотри, что там...

В этот миг распахнулась дверь из машинного зала. Влетел закопченный

старший машинист турбины Вячеслав Бражник. " Пожар в машзале! " -пронзительно

выкрикнул он, добавил еще что-то непонятное и выскочил назад, в огонь и

бешеную радиацию.

Вслед за ним в машзал бросились Разим Давлетбаев и руководитель группы

чернобыльского пусконаладочного предприятия Петр Паламарчук. Он вышел в ночь

для снятия вибрационных характеристик восьмого генератора совместно с

сотрудниками Харьковского турбинного завода. К открытой двери подскочили

Акимов и Дятлов. Там был ужас. Что-то невообразимое. Горело в нескольких

местах на двенадцатой и нулевой отметках, на желтом пластикате валялись

раскаленные графитовые блоки и куски топлива, вокруг них разгоралось новое

коптящее пламя. Седьмую турбину завалило обломками кровли. От завала вверх

поднимался сизый дым. Чад, черный пепел, хлопьями спадающий вниз, хлещущее

из разбитой трубы горячее масло, проломленная кровля, покачивающаяся над

пропастью машзала и вот-вот готовая рухнуть панель перекрытия. Из разбитого

фланца питательного насоса мощная струя кипятка бьет в стену конденсат-ного

бокса. От пролома кровли вниз опускается густой черный столб радиоактивной

графитовой пыли, расширяется у двенадцатой отметки и спускается вниз,

накрывая людей и оборудование-Акимов бросается к телефону: " Ноль два!

Быстро!.. Да-да! Пожар в машзале!.. Кровля тоже!.. Да-да!.. Уже выехали?!

Молодцы!.. Быстро!.."

Караул лейтенанта Правика уже разворачивал свои машины у стен машзала,

уже началось...

Дятлов выскочил из БЩУ и, гремя бутсами, поскальзываясь с раздирающим

душу скрежетом на битом стекле, вбежал в помещение резервного пульта

управления, что вплотную к лестнично-лифтовому блоку. Нажал кнопку АЗ-5 и

ключ обесточивания сервоприводов. Поздно. Зачем? Реактор разрушен... Но

Анатолий Степанович Дятлов считал иначе: реактор цел, взорвался бак СУЗ в

центральном зале. Реактор цел... Реактор цел...

Стекла в помещении РПУ выбиты, с визгом проскальзывают под ногами,

сильно пахнет озоном. Дятлов выглянул в окно, высунув голову наружу. Ночь.

Гул и клекот бушующего наверху пожара. В красноватом отсвете огня виден

страшный завал из строительных конструкций, балок, бетона и кирпича. На

асфальте вокруг блока что-то валяется. Очень густо. Черным-черно... Но в

сознание не шло, что это графит из реактора. Как и в машзале. Там тоже глаза