Апреля 1986 года 6 страница

людей с видимой и невидимой стихией.

Далее справа - простирающееся вдаль водохранилище пруда-ох-ладителя, на

золотых песчаных берегах детскими сандаликами лежат лодки, катера и

впереди-пустая гладь пока еще чистой воды...

От строящегося пятого энергоблока кучками и поодиночке уходят не

успевшие уйти люди. Это рабочие, которых давно уже отпустил домой начальник

стройки Кизима, так и не добившийся от Брюха-нова правды. Все они пройдут по

следу радиоактивного выброса, все получат свою дозу и унесут на подошвах

домой к детям страшную грязь.

" Зависните прямо над реактором, -попросил пилота Прушин-ский.-Так! Стоп!

Снимайте! "

Фотограф сделал несколько снимков. Открыв дверь, смотрели вниз.

Вертолет находился в восходящем

потоке радиоактивного выброса. Все на вертолете без респираторов.

Радиометра нет.

Внизу черный прямоугольник бассейна выдержки отработавшего топлива.

Воды в нем не видно.

" Топливо в бассейне расплавится", -подумал Прушинский. Реактор... Вот

оно-круглое око реакторной шахты. Оно будто прищурено. Огромное веко верхней

биозащиты реактора развернуто и раска-

лено до ярко-вишневого цвета, Из прищура вырывались пламя и дым,

Казалось, будто зреет и вот-вот лопнет гигантский ячмень...

" Десять бэр, - сказал пилот, глянув в окуляр оптического

дозиметра.-Сегодня еще не раз придется..." " Отход! " -приказал Прушинский.

Вертолет сполз с центрального зала и взял курс на Припять. " Да, ребятки, это

конец", - задумчиво сказал представитель главного конструктора Константин

Полушкин.

Свидетельствует Любовь Николаевна Акимова, жена Александра Акимова:

" Мой муж был очень симпатичный, общительный человек. Легко сходился с

людьми, но без фамильярности. Вообще жизнерадостный,

обязательный человек. Активный общественник. Был членом Припят-ского

горкома. Очень любил своих сыновей. Заботливый был. Увлекался охотой,

особенно когда стал работать на блоке и мы купили машину.

Мы ведь приехали в Припять в 1976 году, после окончания Московского

энергетического института. Работали вначале в группе рабочего проектирования

Гидропроекта. В 1979 году муж перешел работать на эксплуатацию. Работал

старшим инженером управления турбиной, старшим инженером управления блоком,

начальником смены турбинного цеха, заместителем начальника смены блока. В

январе 1986 года стал начальником смены блока. В этой должности его застала

авария.

Утром 26 апреля он не вернулся домой с работы. Я позвонила к нему на

БЩУ-4, но телефон не отвечал. Я звонила еще Брюханову, Фомину, Дятлову. Но

телефоны не отвечали. Уже значительно позже я узнала, что телефоны

отключили. Я очень волновалась. Всю первую половину дня бегала, всех

спрашивала, искала мужа. Уже все знали, что авария, и меня охватила еще

большая тревога. Бегала в горисполком к Волошке, в горком партии к Гаманюку.

Наконец, расспросив многих, узнала, что он в медсанчасти. Я бросилась туда.

Но меня к нему не пустили. Сказали, что он сейчас под капельницей. Я не

уходила, подошла к окну его палаты. Вскоре он подошел к окну. Лицо

буро-коричневое. Увидев меня, он засмеялся, был перевозбужденньш, успокаивал

меня, спрашивал через стекло о сыновьях. Мне показалось, что он в это время

как-то особенно радовался, что у него сыновья. Сказал, чтобы я не выпускала

их на улицу. Он был даже веселый, и я немного успокоилась".

Свидетельствует Геннадии Николаевич Петров, бывший начальник отдела

оборудования Южатомэнергомонтажа:

" Проснулись часов в десять утра 26 апреля. День как день. На полу

теплые солнечные зайчики, в окнах синее небо. На душе хорошо, приехал домой,

отдохну. Вышел на балкон покурить. На улице уже полно ребят. Малыши играют в

песке, строят домики, лепят пирожки. Постарше гоняют на великах. Молодые

мамаши гуляют с детскими колясками. Жизнь как жизнь. И вдруг вспомнил ночь,

как подъехал к блоку. Тревогу и страх ощутил. Сейчас вспоминаю - и

недоумение. Как это может быть? Все обычно и в то же время-все страшно

радиоактивно. Запоздалая брезгливость в душе к невидимой грязи, потому что

нормальная жизнь. Глаза видят: все чисто, - а на самом деле все грязно. В уме

не укладывается.

К обеду стало веселое настроение. И воздух стал ощущаться острее.

Металл не металл в воздухе, а так, что-то остренькое, и во рту возле зубов

кисленько, будто батарейку слабенькую языком пробуешь...

Сосед наш Михаил Васильевич Метелев, электромонтажник с ГЭМа, часов в

одиннадцать полез на крышу и лег там в плавках загорать. Потом один раз

спускался попить, говорит, загар сегодня отлично пристает, просто как

никогда. От кожи сразу, говорит, паленым запахло. И бодрит очень, будто

пропустил стопарик. Приглашал меня, но я не пошел. Говорит, никакого пляжа

не надо. И хорошо видно, как реактор горит, четко так на фоне синего неба.

А в воздухе в это время, как я потом узнал, было уже до тысячи миллибэр

в час. И плутоний, и цезий, и стронций. А уж йоду-131 больше всего, и в

щитовидки он набился туго к вечеру. У всех - у детей, у взрослых...

Но мы тогда ничего не знали. Мы жили обычной и, теперь я понимаю,

радостной человеческой жизнью.

К вечеру у соседа, что загорал на крыше, началась сильная рвота, и его

увезли в медсанчасть. А потом, кажется, в Москву. Или в Киев.

Не знаю точно. Но это воспринялось как бы отдельно. Потому что обычный

летний день, солнце, синее небо, теплынь. Бывает же: кто-то заболел, кого-то

увезла " скорая"...

А так во всем был обыкновенный день. Я уже потом, когда все сказали,

вспоминал ту ночь, когда подъехал к блоку. Рытвины на дороге в свете фар

вспомнил, покрытый цементной пылью бетонный завод. Запомнилось почему-то. И

думаю: странно, и рытвина эта радио- \ активная - обычная ведь рытвина, и

весь этот бетонный завод, и все- | все-и небо, и луна, и кровь, и мозг, и

мысли человеческие. Все..."

Свидетельствует Л. А. Харитонова:

" Еще 26 апреля во второй половине дня некоторых, в частности детей в

школе, предупреждали, чтобы не выходили из дома. Но большинство не обращало

на это внимания. Ближе к вечеру стало понятно, что тревога обоснованная.

Люди ходили друг к другу, делились опасениями. Говорят, некоторые

дезактивировались спиртным, поскольку ничего другого не было. Не знаю, я не

видела. Но Припять была очень оживленная, бурлила людьми, будто готовилась к

какому-то огромному карнавалу. Конечно, на носу были майские праздники. Но

перевозбуждение людей бросалось в глаза..."

Тем временем в Москве в аэропорту Быково готовились к вылету члены

правительственной комиссии. Летели: старший помощник генерального прокурора

Ю. Н. Шадрин, министр энергетики и электрификации СССР А. И. Майорец,

заведующий сектором атомной энергетики ЦК КПСС В. В. Марьин, заместитель

министра энергетики А. Н. Семенов, первый заместитель министра среднего

машиностроения А. Г. Мешков, начальник Союзатомэнергостроя М. С. Цвирко,

заместитель начальника Союзэнергомонтажа В. А. Шевелкин, референт Щербины Л.

П. Драч, заместитель министра здравоохранения СССР Е. И. Воробьев,

представитель Минздрава СССР В. Д. Туровский и другие. В салоне " ЯК-40"

уселись друг претив друга на красные диваны. Марьин делился мыслями с

членами комиссии:

- Главное, что меня обрадовало: выдержал атомный реактор! Молодец

Доллежаль! Брюханов разбудил меня звонком в три ночи и сказал: страшная

авария, но реактор цел. Подаем непрерывно охлаждающую воду...

- Я думаю, Владимир Васильевич, - включился в разговор Майорец, - мы

долго в Припяти не засидимся.

Майорец повторил это через полтора часа в самолете " АН-2", на котором

члены комиссии вылетели из аэропорта Жуляны в Припять. Вместе с ними из

Киева летел министр энергетики Украинской ССР В. Ф. Скляров он возразил:

- Думаю, двумя днями не обойдемся...

- Не пугайте нас, товарищ Скляров. Наша, а вместе с нами и ваша главная

задача состоит в том, чтобы в кратчайшие сроки восстановить разрушенный блок

и включить его в энергосистему.

В это же примерно время личный самолет заместителя Председателя Совета

Министров СССР Б. Е. Щербины был на подлете из Барнаула в Москву. Прилетев в

столицу, зампред переоденется, закусит и из аэропорта Внуково вылетит в

Киев. В Припять он прибудет к девяти вечера.

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

" На пути из Киева в Припять я сказал Майорцу о рабочих группах.

Продумал это заранее, когда летел из Симферополя в Киев. Вот перечень групп,

который я предложил:

1) группа изучения причин аварии и безопасности АЭС-ответственные

Шашарин, Мешков;

2) группа изучения радиационной обстановки вокруг атомной. станции -

ответственные Абагян, Воробьев, Туровский;

3) группа аварийно-восстановительных работ-ответственные Семенов,

Цвирко, монтажники;

4) группа для оценки необходимости эвакуации населения Припяти и

близлежащих хуторов и деревень-ответственные Шашарин, Сидоренко, Легасов;

5) группа обеспечения приборами, оборудованием и материалами -

ответственные Главэнергокомплект, Главснаб.

Приземлились на аэродромчике между Припятью и Чернобылем. Там уже ждали

машины. Подъехал и В. Т. Кизима на " газике". Мы с Марьиным сели в " газик"

(Кизима был за рулем) и попросили его проскочить к аварийному блоку. Майорец

тоже порывался туда, но его отговорили, и он с командой поехал в горком

КПСС.

Миновали кордон оцепления и свернули на промплощадку..."

Прерву Г. А. Шашарина, чтобы сказать несколько слов о заведующем

сектором ЦК КПСС В. В. Марьине.

Марьин Владимир Васильевич по образованию и опыту работы

инженер-строитель электростанций. Долгое время работал главным инженером

строительно-монтажного треста в Воронеже, участвовал в сооружении

Нововоронежской АЭС. В 1969 году был приглашен в ЦК КПСС в качестве

инструктора ЦК по энергетике в отдел машиностроения. Я довольно часто видел

его на коллегиях Минэнерго, партийных собраниях, на критических разборах

работы атомных энергетиков в объединениях и главных управлениях. Марьин

принимал деятельное участие в работе пусковых штабов атомных строек, лично

знал начальников управлений строительства всех АЭС и напрямую, минуя

Минэнерго СССР, эффективно помогал обеспечивать стройки оборудованием,

материально-техническими и трудовыми ресурсами.

Лично мне этот крупный, рыжеволосый, с громовым басом, сильно

близорукий, сверкающий толстыми стеклами роговых очков человек всегда был

симпатичен прямотой и ясностью мышления. Трудолюбивый, динамичный, постоянно

повышающий свою квалификацию инженер. При всем том Марьин был прежде всего

строитель и в эксплуатации АЭС не разбирался. В конце 70-х годов, работая

начальником отдела в ВПО Союзатомэнерго, я часто бывал у него в ЦК, где он,

в ту пору единственный в аппарате, занимался атомной энергетикой. Обсудив

дела, он обычно позволял себе отступления, жаловался на перегруженность: " У

тебя десять человек в отделе, а на мне одном висит вся атомная энергетика

страны...- И просил: - Оперативней помогайте мне, вооружайте материалами,

информацией..."

В начале 80-х годов в ЦК был организован сектор атомной энергетики,

Марьин возглавил его, и тогда наконец появились помощники. Одним из них стал

Г. А. Шашарин, опытный атомщик, многие годы проработавший на эксплуатации

АЭС, будущий заместитель министра энергетики по эксплуатации атомных

станций. С ним-то теперь и ехал Марьин в " газике" Кизимы к разрушенному

блоку.

Навстречу попадались автобусы и частные машины. Началась самоэвакуация.

Некоторые с семьями и радиоактивным барахлом покидали Припять навсегда еще

26 апреля днем, не дождавшись распоряжений местных властей.

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

" Кизима подвез нас к торцу четвертого блока. Он уже побывал здесь с

утра. Никаких дозиметров у нас, конечно, не было. Кругом ва-

лялись графит, обломки топлива. Видны были поблескивающие на солнце,

сдвинутые со своих опор барабаны-сепараторы. Над полом центрального зала,

похоже, около реактора виднелся огненный ореол, словно солнечная корона. От

этой короны поднимался легкий черный дымок. Мы подумали тогда, что это горит

что-нибудь на полу. Марьин был вне себя от злости, матерился, в сердцах пнул

графитовый блок. Был хорошо виден полусмятый аварийный бак СУЗ. так что мне

стало ясно, что взорвался не он. Бесстрашный Кизима ходил и как хозяин

сокрушался, что вот-де, мол, строишь, строишь, а теперь вот ходи по

разрушенным плодам труда своего. Несколько раз уже, говорит, был здесь с

утра, чтобы проверить, не мираж ли все это.

Мы объехали вокруг станции и спустились в бункер. Там были Прушинский,

Рязанцев и Фомин с Брюхановым. Брюханов был заторможен, смотрел куда-то

вдаль перед собой, апатия. Но команды исполнял довольно оперативно и четко.

Фомин, наоборот, перевозбужден, глаза воспаленные, блестели безумием. Потом

произошел срыв, тяжелая депрессия. Еще из Киева я спросил у Брюханова и

Фомина, целы ли трубопроводы. Они уверяли-целы. Тогда у меня возникла мысль

подавать в реактор раствор борной кислоты. Связался со снабженцами в Киеве,

нашли несколько тонн борной кислоты и обещали доставить в Припять к вечеру.

Однако к вечеру стало ясно, что все трубопроводы от реактора оторваны и

кислота не нужна. Но это поняли только к вечеру..."

Свидетельствует Владимир Николаевич Шишкин, заместитель начальника

Союзэлектромонтажа Минэнерго СССР, участник совещания в Припятском горкоме

КПСС 26 апреля 1986 года:

" Все собрались в кабинете первого секретаря горкома А. С. Гама-нюка.

Первым докладывал Г. А. Шашарин. Он догадывался уже, что реактор разрушен,

видел графит на земле, куски топлива, но сознаться в этом не хватило сил. Во

всяком случае вот так сразу. Душа, сознание требовали как бы плавного

внутреннего перехода к постижению этой страшной, поистине катастрофической

реальности.

- Нужна коллективная оценка, - говорил Шашарин.- Четвертый блок

обесточен. Трансформаторы отключились по защите от коротких замыканий.

Залиты водой все кабельные полуэтажи. В связи с затоплением распредустройств

на минусовых отметках дана команда электромонтажникам отыскать семьсот

метров силового кабеля и держать наготове...

- Что это за проект?! -возмутился Майорец.-Почему не предусмотрено

проектное рассечение коммуникаций?

- Анатолий Иванович, я говорю о факте. Почему - это уже второй вопрос.

Во всяком случае, кабель изыскивается вода в реактор подается, коммуникации

рассекаются. Похоже, везде вокруг четвертого блока высокая радиоактивность.

- Анатолий Иванович! - громовым басом перебил Шашарина Марьин.- Мы

только что были с Геннадием Александровичем возле четвертого блока. Страшная

картина. Дико подумать, до чего дожили. Пахнет гарью, и кругом валяется

графит. Я даже пнул ногой графитовый блок, чтобы удостовериться, что он

всамделишный. Откуда графит? Столько графита?

- Брюханов! -обратился министр к директору АЭС.-Вы докладывали, что

радиационная обстановка нормальная. Что это за графит?

- Трудно даже представить... Графит, который мы получили для

строящегося пятого энергоблока, цел, весь на месте. Я подумал вначале, что

это тот графит, но он на месте. Не исключен в таком случае выброс из

реактора... Частичный. Но тогда...

- Замерить радиоактивность точно не удается, -объяснил

Шашарин.-Предполагаем, что фон очень высокий. Был тут один радиометр, но его

похоронило в завале.

- Безобразие! Почему на станции нет нужных приборов?

- Произошла непроектная авария. Случилось немыслимое... Мы запросили

помощь гражданской обороны и химвойск страны. Скоро должны прибыть.

Похоже, всем ответственным за катастрофу хотелось одного- отодвинуть

момент полного признания, расстановки всех точек над " и". Хотелось, как это

привыкли делать до Чернобыля, чтобы ответственность и вина незаметно

разложились на всех и потихонечку. Именно поэтому шла тянучка, когда каждая

минута была дорога, когда промедление грозило облучением неповинному

населению города. Когда у всех на уме было уже, билось в черепные коробки

слово " эвакуация"...

А реактор тем временем горел. Горел графит, изрыгая в небо миллионы

кюри радиоактивности.

- Несмотря на сложную и даже тяжелую ситуацию на аварийном блоке,

обстановка в Припяти деловая и спокойная, -докладывал Майорцу Гаманюк, первый

секретарь Припятского горкома партии (в момент аварии он находился в

медсанчасти на обследовании, но утром 26 апреля покинул больничную койку и

вышел на работу).-Никакой паники и беспорядков. Обычная нормальная жизнь

выходного дня. Дети играют на улицах, проходят спортивные соревнования, идут

занятия в школах. Даже свадьбы справляют. Сегодня вот справили шестнадцать

комсомольско-молодежных свадеб. Кривотолки и разглагольствования пресекаем.

На аварийном блоке есть пострадавшие. Двое эксплуатационников - Валерий

Ходемчук и Владимир Шаше-нок-погибли. Двенадцать человек доставлены в

медсанчасть в тяжелом состоянии. Еще сорок человек, менее тяжелых,

госпитализированы позднее. Пострадавшие продолжают поступать.

Геннадий Васильевич Бердов, высокий, седовласый, спокойный

генерал-майор МВД, заместитель министра внутренних дел УССР, прибыл в

Припять в пять утра 26 апреля в новом, недавно сшитом мундире. Золотые

погоны, мозаика орденских планок, значок заслуженного работника МВД СССР. Но

мундир его, седые волосы были уже страшно грязными, радиоактивными,

поскольку генерал провел все утренние часы рядом с АЭС. Радиоактивными

теперь были волосы и одежда у всех присутствующих, в том числе и у министра

Май-орца. Радиация, как и смерть, не разбирает, кто ты-министр или простой

смертный.

- Анатолий Иванович, -докладывал генерал Бердов, -в пять утра я был в

районе аварийного энергоблока. Наряды милиции приняли эстафету у пожарников.

Они перекрыли все дороги к АЭС, поселку, особенно к местам рыбалки на

водохранилище пруда-охладителя, (Тут надо заметить, что генерал Бердов,

догадываясь об опасности, не представлял, какова она на самом деле, поэтому

его милиционеры оказались без дозиметров и средств индивидуальной защиты и

все до одного переоблучились. Но инстинктивно они действовали

правильно-резко сократили доступ в предполагаемую опасную зону.- Г. М.) В

припятском отделении милиции сформирован и действует оперативный штаб. На

помощь прибыли сотрудники полесского, иван-ковского и чернобыльского

райотделов. К семи утра в район аварии прибыло более тысячи сотрудников МВД.

Усилены наряды транспортной милиции на железнодорожной станции Янов. Здесь к

моменту взрыва находились составы с ценнейшим оборудованием. Приходят

пассажирские поезда, локомотивные бригады и пассажиры ничего о случившемся

не знают. Сейчас лето, открытые окна вагонов, железная дорога проходит в

пятистах метрах от аварийного блока. Надо закрывать движение поездов.

(Хочется еще раз похвалить генерала Бер-дова. Из всех собравшихся он первый

правильно оценил обстановку.- Г. М.) Постовую службу несут не только сержанты

и старши-

ны, но и полковники милиции. Лично проверяю посты в опасной зоне. Не

было ни одного отказа от несения службы. Проведена большая работа в

автохозяйствах Киева. На случай эвакуации населения тысяча сто автобусов

подогнаны к Чернобылю и ждут указаний правительственной комиссии...

- Что вы мне все про эвакуацию рассказываете?! -взорвался

министр.-Паники захотели? Надо остановить реактор, и все прекратится.

Радиация придет в норму. Что с реактором, товарищ Шашарин?

- Операторы, по данным Фомина и Брюханова, заглушили его, нажав кнопку

A3 пятого рода.-Шашарин вправе был говорить так, ведь он еще не поднимался в

воздух...

- А где операторы? Их можно пригласить? -настаивал министр.

- Операторы в медсанчасти, Анатолий Иванович... В очень тяжелом

состоянии.

- Я предлагал эвакуацию еще рано утром, - глухо сказал

Брюха-нов.-Запрашивал Москву, товарища Драча. Но мне сказали, чтобы до

приезда Щербины ничего в этом направлении не предпринимать. И не допускать

паники.

- Что скажет гражданская оборона?

Встал Соловьев, тот самый начальник гражданской обороны АЭС, | который

в первые два часа после взрыва с помощью единственного ' радиометра со

шкалой 250 рентген определил опасную степень радиации. (Реакция Брюханова

читателю известна. Однако следует дополнить: Соловьев продублировал ночью

сигнал тревоги в гражданскую оборону республики, что достойно всяческой

похвалы.)

- На диапазоне двести пятьдесят рентген - зашкал в районах завала,

машзала, центрального зала и в других местах вокруг блока и внутри. Нужна

срочная эвакуация Анатолий Иванович.

Встал представитель Минздрава СССР Туровский:

- Эвакуация необходима. То, что мы увидели в медсанчасти... я имею в

виду осмотр больных... они в тяжелом состоянии, дозы, по первым

поверхностным оценкам, в три-пять раз превышают летальные. Бесспорна

диффузия радиоактивности на большие расстояния от энергоблока.

- А если вы ошибаетесь? - сдерживая недовольство, спросил Майорец.-

Разберемся в обстановке и примем решение. Но я против эвакуации. Опасность

явно преувеличивается.

Объявили перерыв".

Свидетельствует Б. Я. Прушинский, главный инженер ВПО Союз-атомэнерго:

" Когда мы вернулись с Костей Полушкиным в горком, Шашарин и Майорец

стояли в коридоре и курили. Мы подошли и прямо там, в коридоре, доложили

министру о результатах осмотра четвертого блока с воздуха: можно

предположить, что реактор разрушен. Охлаждение неэффективно.

- Аппарату крышка, - сказал Полушкин.

Сильно затягиваясь, в клубах дыма, и без того щупленький и казавшийся

на заседаниях коллегий каким-то игрушечным по сравнению с тяжеловесами типа

замминистра Семенова, Шашарин сейчас еще больше осунулся, побледнел, обычно

приглаженные каштановые волосы торчали перьями, бледно-голубые глаза за

огромными стеклами импортных очков смотрели не мигая. Все мы были в это

время затравленные и убитые. Пожалуй, кроме Майорца. Он, как всегда,

аккуратный, с ровным розовым пробором, на лице - ничего.

- Что вы предлагаете? -спросил Майорец. '

- А черт его знает, сразу не сообразишь. В реакторе горит графит. Надо

тушить. Это перво-наперво. А как, чем... надо думать.

Все вошли в кабинет Гаманюка. Шашарин зачитал списки рабочих групп.

Когда речь коснулась восстановительных работ, представитель генпроектанта с

места выкрикнул:

- Надо не восстанавливать, а захоранивать!

- Не разводите дискуссии, товарищ Конвиз! - прервал его

Майо-рец.-Группам в течение часа подготовить мероприятия для доклада

Щербине. Он вот-вот должен подъехать..."

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

" Потом мы поднимались на вертолете в воздух с Марьиным и зампредом

Госатомэнергонадзора, членом-корреспондентом АН СССР Сидоренко. Зависали над

блоком на высоте двести пятьдесят- триста метров. У пилота был, кажется,

дозиметр. Хотя нет-радиометр. На этой высоте светило рентген триста в час.

Верхняя плита была раскалена до ярко-желтого цвета против ярко-вишневого,

доложенного Прушинским. Значит, температура в реакторе росла. Плита лежала

на шахте не так наклонно, как потом, когда бросали мешки с песком. Грузом ее

развернуло. Здесь уж стало ясно окончательно, что реактор разрушен.

Сидоренко предложил бросить в реактор тонн сорок свинца, чтобы уменьшить

излучение. Я категорически воспротивился. Такой вес, да с.высоты двести

метров, - огромная динамическая нагрузка. Пробьет дыру насквозь, до самого

бассейна-барбатера, и вся расплавленная активная зона вытечет вниз, в воду

бассейна. Тогда надо будет бежать куда глаза глядят.

Когда приехал Щербина, я зашел к нему до совещания и сказал, что надо

немедленно эвакуировать город. Он ответил, что это может вызвать панику..."

К этому времени, примерно к 19 часам, кончились все запасы воды на АЭС.

Насосы, с таким трудом запущенные переоблучившимися электриками,

остановились. Радиоактивность везде стремительно росла, разрушенный реактор

продолжал изрыгать из раскаленного жерла миллионы кюри радиоактивности. В

воздухе весь спектр радиоактивных изотопов, в том числе плутоний, америций,

кюрий. Все эти изото-пы инкорпорировали (проникли внутрь) в организмы людей,

как работающих на АЭС, так и жителей Припяти. В течение 26 и 27 апреля,

вплоть до эвакуации, продолжалось накопление радионуклидов, кроме того, люди

подвергались внешнему гамма-, бета-облучению.