Танцевальная песнь

Афины

Привет шлет тебе город, в котором даже камни хранят великую тайну близости!

Вот он, великий город, вот он — великий в своей молчаливости!

Как же хорош он, залитый солнцем! Как ворожит его ночь! Сколько в нем радости, сколько печали! Вся история человечества заключена в нем. Взлеты и падения человечества помнят теплые камни города этого, хранящего тайну!

«Что ж так хорошо хранит он историю человечества и не помнит о человеке?» — думал я, когда заслышал божественную музыку, доносившуюся ко мне с моря, и поспешил на сладостные, тягучие ее ноты.

Так бежал я, влекомый чарующими звуками, когда открылась мне площадка, выложенная мраморными плитами, что выходила навстречу бескрайним водам, над которыми в трепетном ожидании зависло вечернее солнце.

Шесть прекрасных девушек со стройными станами, увитые лепестками роз, и шесть юношей прекрасных, как южные кипарисы, с полуобнаженными торсами, танцевали сиртаки под музыку Купидоновой флейты.

Их руки сплелись, подобно молодым виноградным лозам, обнимая покатые плечи, а головы их склонились, словно спелые бутоны роз чайных, что смущены своей девственной красотой.

Музыка текла игриво, словно водные струи по мраморной глади, и нежила, подобно майскому ветру. Привставая на носочки, будто бы на мелководье, двенадцать созданий, как весенняя листва юных, вычерчивали ровные круги на площадке, предназначенной танцу.

Я замер, как на заре замирают безвольные птахи, разбуженные первыми лучами нового дня. Но вдруг оборвались магические всполохи флейты, и кто-то сказал: «Смотрите, смотрите! Это Заратустра — Танцор!»

В мгновение ока окружили меня молодые созданья, щебеча и мурлыкая. «Станцуй свой Танец для нас, Заратустра!» — так обращались они ко мне своими бархатными и шелковистыми голосами.

И я смеялся в ответ божествам: «Вы сами не понимаете, о чем просите Заратустру! Как может он танцевать, когда румяны так ваши щеки, так красивы тела, так задорны звуки вашего юного смеха! Нет, Заратустра не в силах танцевать перед божествами. Лучше уж вы станцуйте для Заратустры свой танец, пусть напитается счастьем его уставшее сердце! А я, так и быть, напою вам песню…»

Рассмеялись они в ответ на мое смущение, разбежались, чтобы занять свои места в танце, и замерли.

Вот что пел великий танцор, когда они танцевали:

«Танцуйте, как птицы танцуют!» — так говорят две женщины: Жизнь и Мудрость — тем, кто готов слышать их голос.

«Кто не разочаровывался, тот, видно, и не был очарован», — так говорит Жизнь и танцует.

«Кто не заблуждался, тот, верно, и не мыслил», — так говорит подруга ее, Мудрость, и танцует.

«Те же, кто вечно заблуждается, те же, кто всегда разочарованы — те не знают и радости Танца!» — так говорят эти женщины.

«Тот не изменял самому Себе, кто не изменял нам», — говорят они и смеются.

«Тот, кто изменил самому Себе, — тот сломал себе ногу. Плохой же танцор из хромоножки!» — так говорят они и заливаются смехом.

«Злится тот, кто сломал себе ногу. Ох, ох! Но кто же виноват в том, кроме него самого?» — так говорят мои женщины и гримасничают.

«Мы любим тех, кто смеется! Мы покидаем того, кто сетует и скрежещет зубами!» — так говорят они всем, кто не сетует и не скрежещет зубами.

«Но как же поймать вас, неуловимые?» — спрашивает их Человек.

«А что же ты, вопрошающий, не танцуешь? Сидючи ты не узнаешь ответа!» — так говорят мои бестии легковесные, не прекращая своего танца.

«Но с кем же из вас танцевать мне, чтобы другая не стала мстить мне из ревности?» — раздумывает Человек.

И смеются они в ответ Человеку: «Кто танцует лишь с одной из нас, тот не танцует вовсе!».

«Но как же мне быть, не умею я танцевать с двумя!» — сокрушается Человек и в отчаянии вскидывает руки.

«Это от того, что неверно ты нас понимаешь, отчаявшийся!» — так говорят они Человеку.

«Что же мне делать?! Что же мне делать?!» — сокрушается Человек.

«Танцевать!» — говорит Жизнь.

«Танцевать!» — говорит Мудрость.

«Танцевать!» — говорят они вместе.

Такую песню пел я моей юности и плакал беззвучно, глядя на чудесный танец юных птенцов, прекрасных, как всякая радость. Но недолго пришлось мне плакать, ибо увлекли меня божественные созданья в свой хоровод.

И вместе мы пели: «Танцевать! Танцевать! Танцевать!»

И свивались руки наши, словно молодые виноградные лозы.

И сгибались тела наши, как сгибается кипарис, повинуясь южному ветру.

И ходили мы на носках по каменным плитам, словно по воде, воздушные.

И колыхались на головах наших лепестки алых роз.

И замерло солнце над горизонтом, и упало за горизонт, как только отзвучали последние ноты нашего Танца.

«Идите же спать, идите любить!» — так говорил я к юным моим божествам.

Они же смеялись: «А как же ты, Заратустра?!»

«Что смеетесь вы, безвозрастные? Разве же хромоног Заратустра? И разве закончился его Танец?»

И зарделись их щеки, и побежали они в город, где даже камни хранят близости великую тайну.

Знаешь ли ты тайну свою, друг мой? И что эта тайна, если не Танец?

Твой Заратустра.