О прохождении мимо

Когда Заратустра покончил со своими делами, мы пошли домой. Мы шли длинными улицами города моего, где я родился и вырос. Красивы в городе этом фасады зданий, красивы, да холодны.

В холоде города этого лучше ощущаю я свое тепло и тепло Другого. Замерзают чувства мои, что не дают мне покоя и, подобно шутам обезьянничающим, вьют из меня веревки.

Не любят мой город за его мрачность, а я же люблю мрачность эту, ибо делает она явственнее мой свет и свет Другого. А я нуждаюсь в этом, ибо пожираем я чувствами.

Не бывает хороших чувств, ибо все чувства слепы, сами в себе рождены они и самих себя поглощают. Не дорогой к Другому, но бегством служат мне мои чувства. Ощущать хочется мне Другого, а не повить галлюцинации чувств моих.

Вот мы и дома. Мы поели, и я уложил Заратустру спать. Пусть спит, пусть снятся ему хорошие сны. Мне же не спится, я полон чувств, их пытаюсь я обойти, но никак не могу пройти мимо.

«Чувство — это отношение мое к ощущаемому. Поэтому чувствую в чувстве своем я только себя. Когда же рассказывает кто-то о чувствах своих, то говорит он о себе только, но не о том, о чем, как кажется ему, повествует рассказчик.

Представим: я чувствую себя обиженным. Можно сказать: " Я обижен", но нельзя сказать: " Ты меня обидел". Нельзя сказать и так: " Я себя обидел", — здесь также явственно звучит преувеличение.

Если бы кто-то хотел меня обидеть, то я ощутил бы не его действие, меня обижающее, но его желание меня обидеть. Тогда бы я мог испытать негодование, разочарование, но не обиду саму по себе.

Поэтому если я обиделся, то значит тот, кто обидел меня, не хотел меня обижать, а я зря обижаюсь. Вся ценность чувства потому в том, чтобы ощутить собственную неадекватность.

Мои чувства — барометр мой, только вот врут " сырые данные" этого затейливого прибора, нужно уметь пересчитывать их в " абсолютные единицы". Ощущения не лгут, ибо свидетельствуют о контакте.

Если я чувствую обиду, значит, меня не хотели обижать, зачем тогда обижаться? Если я чувствую негодование или разочарование под маской обиды, го обидчик не достиг своей цели, ибо я не обиделся.

Я перевожу " сырые данные" в " абсолютные единицы", и слетает с меня налет обиды моей, освобождая. Так или иначе, но обида всегда оказывается на ноль помноженной — ее не существует. Меня нельзя обидеть.

Но если мои чувства лгут, как же могу я достоверно знать о Другом? Я нахожусь с Другим в неком отношении, мы с ним, как правый и левый борт одного судна: меняется его положение — меняется и мое.

Он — Другой, мне известны лишь мои изменения. Но мы составляем с ним одно отношение, по своим изменениям я могу знать, что произошло с Другим. Не чувствам, но ощущениям должен я доверять, освобождая их от заблуждений, что растятся иллюзиями моими.

Так могу я о Другом знать достоверно, не покушаясь при этом на святая святых, — не претендуя на знание его Самого. Мне нужно быть чутким, я должен слышать всю гамму своих ощущений.

То, что мы считаем своими «ответными реакциями» на Другого, — это не ответные реакции, а наши реакции на собственные чувства о другом. Мы разыгрываем собственную пьесу, оттого и неадекватны.

Если же хотим мы реагировать адекватно, то прежде должны мы знать, что происходит с Другим, и реагировать не на то, что с нами теперь происходит, а на то, что происходит с Ним. Так, мы не сценаристы, но участники.

Хочешь умереть, одинокий? Так слушай немоту собственных чувств! Хочешь жить, человек? Ощущай Другого, ибо в контакте этом ты станешь собою Самим! Все, что мы делаем, мы делаем для себя.

Хочешь Жить — не клевещи на чувства свои, но пройди мимо, дорогой ощущений к счастью близости Двух! Трудно отказаться от того, что кажется дорогим, но легко, если есть у тебя то, что дороже тебе дорогого!»