Пять дней по следу тигра

Пунцовое, будто от стыда, что плохо греет, декабрьское солнце уже коснулось края сопок, когда я наконец ступил на тропу. Она криво протискивалась между могучими кедрами, елями, ясенями, то забегая в глубь леса, то выходя к берегу горной реки, стыло плескавшейся на перекатах. Река эта с ласковым названием Васильковка зарождалась в обомшелых глыбах Сихотэ-Алиня, и через каких-нибудь двадцать километров от истоков с ней уже приходилось считаться всерьез.

Последние километры моего учетного охотоведческого маршрута пролегали по склонам распадка, где не так давно рубили кедр. Только кедр. Вывозили бревна, оставляя рядом со скорбными, как надгробия, пнями груду обрубленных веток, спиленные вершины, дуплистые чурбаки и бревна. Сейчас здесь буйно разрослись молодые деревца и кустарники, все перевила лианами актинидия коломикта.

С трудом продираясь сквозь эту чащобу, я поминутно ругал себя: сначала за то, что вообще сунулся сюда, а потом за то, что вовремя не повернул назад. Но все проходит, и нет худа без добра. По наторенной охотниками тропе после пройденной штурмом лесосеки идти было легко и приятно. А вскоре я увидел и следы крупного тигра, дважды за последние три недели пересекавшего тропу в одном и том же месте, с юга-востока на северо-запад. Судя по всему, это был один и тот же зверина – мой старый «знакомый».

Первый раз я увидел отпечатки его лап 21 ноября. Он же прошел здесь след в след и в том же направлении через десять дней. Сегодня было 13 декабря…

Одно дело думать о тигре в уютной городской квартире, другое – здесь, в тайге. Сердце учащает свой ритм только от мысли, что в любую минуту можешь услышать страшный, ни с чем не сравнимый тигриный рев, от которого стынет кровь в жилах и дыбятся волосы под шапкой у охотников, видавших виды.

Чтобы как-то убедить себя, что мое зрение и слух вдруг напряглись просто от «небольшого волнения», я начал припоминать известные мне случаи… На реке Бикине опытный охотник-медвежатник дядя Ваня, увидев однажды около своего зимовья свежие следы тигра, тут же покинул тайгу, хотя и знал, что медведь на человека нападает куда как чаще, чем тигр. Мой земляк лесоруб Семагин – охотник с детства, выйдя однажды тихим летним вечером из таежного барака и увидев спокойно сидящего тигра в десяти метрах от себя, на несколько часов потерял дар речи. Старик Юрганов часто рассказывал, добродушно улыбаясь, как в свои шестьдесят лет, неожиданно встретившись с амбой, птицей летел к зимовью по едва заметной тропинке.

…Следы тигра на льду выхватывались глазом неожиданно, после крутой излучины реки, изгибы которой неуклонно повторяла тропа. Я с нетерпением спешил к этому месту, надеясь увидеть свежие отпечатки лап могучей кошки. Интуиция подсказывала, что полосатый хищник должен был пройти вчера или позавчера.

Он действительно здесь прошел, опять ступая след в след. Это было хорошо видно еще издали, накануне выпал снег.

Проследив путь тигра по берегу и на всякий случай убедившись, что могучего зверя поблизости нет, я с интересом начал осматривать оставленные им отпечатки.

Все видели на снегу миниатюрные следы домашней мурки. У тигра рисунок «печати» точно такой же: крупная сердцевидная пятка, по форме напоминающая треугольник с широким, прогнутым основанием и закругленными углами, впереди которого – четыре овальные вмятины от пальцев, расположенные как бы веером. Бороздок от когтей не видно: они у кошек, как известно, втяжные. Разумеется, следы у тигра огромные, иной едва шапкой накроешь. И совсем немного воображения надо, чтобы представить силу удара такой лапой. Бычья шея – и та не выдерживает…

У разных тигров вмятины от пяток не совпадают по величине. Замеряя ширину пятки передней или задней лапы, довольно легко отличишь одного зверя от другого. У этого, «моего», прошлые замеры дали 12, 3 сантиметра. А сейчас? Отыскав четкий оттиск передней лапы, кладу поперек пяточной части походную стальную линейку – 12, 3! Тот же!

Поздно вечером в зимовье, лежа на нарах и перебирая в мыслях всякое, я вдруг подумал: «Нужно потропить тигра, походить по его следу! Он ведь регулярно обходит свой участок. По следам, как по книге, можно проследить поведение зверя. Мы же очень мало знаем жизнь вольных амурских тигров, а их остается все меньше и меньше».

Но как тропить? Если идти по свежему следу, то, во-первых, без товарища-напарника страшновато, а во-вторых, тигр рано или поздно почувствует слежку и одним махом перейдет в другой район. Тогда уж вряд ли его догонишь. Да и тропление вспугнутого зверя мало что даст.

А что, если идти по старым следам? Они хорошо сохранились, так как за последние две недели выпадала всего одна пороша. Никто тигра не беспокоил и уже не побеспокоит. Правда, это крайне опрометчиво и чревато бедой – ходить по тайге одному, но что поделаешь! Иногда мы нарушаем правила техники безопасности поневоле. Я имел право, даже обязанность, нанять на время своих таежных работ проводника, да где его возьмешь за девяносто рублей в месяц! Бывалый охотник ружьем и капканом не такие деньги может заработать.

На следующий день я расспросил промысловиков, живших со мною в зимовье, о «моем» тигре. Оказалось, что крупный зверь «мужского пола» уже давно обитает на Васильковке, выше оставленного людьми села. Охотиться предпочитает по левым притокам реки – Половинке, Мазуренкина и Свекровкина, где всегда много изюбров и кабанов. Его свежие следы встречаются по всему водосбору Васильковки. В прошлом году в верховьях реки жила тигрица с котятами, но летом ее убили охотники. Убили просто так – наткнулись на отдыхающую у недоеденного изюбра «семью» и обстреляли ее, хотя нужды в этом никакой не было. Тигрята разбежались и конечно же погибли.

Разговорились о тиграх, Виктор – охотник помоложе, окуривая нас махорочным дымом, не то рассказывает, не то недоумевает:

– Не пойму я тигров. Иной раз они очень осторожны; бывает, всем своим нутром чуешь их присутствие, а не видишь, А то вдруг нагло появляются у избушки средь бела дня и гоняют собак. Или повадятся подходить к деревням, таскать свиней, коров, лошадей… Глядишь, еще какой-нибудь номер выкинут.

Андрей Ефремович, старый промысловик, разъясняет:

– Это разные тигры, Витя. Среди них больше осторожных, но и нахальные попадаются. Часто хулиганят молодые тигры – силы у них уже много, а ума и опыта еще не нажили. В деревни за скотиной шастают больные, старые да покалеченные – этим ничего другого и не остается. Зато если собака перед ним – любой тигр в азарт приходит, не может он спокойно видеть ее. Оттого это, что кошка и собака завсегда заклятые враги. И еще в толк возьми: тигр очень любит собачатину, любому другому мясу предпочитает ее. Сколько собак у охотников передавили полосатые в последнее время! Как будто войну им объявили. У меня в прошлом году двух псов съели, а ныне последнего покалечили. – Подумав немного, Андрей Ефремович добавляет:

– Не попадается на глаза человеку, а не боится его. Осторожен. Страсть как смел, но скрытен. За человеком следит часто, потому как любопытен. А вот начинаешь следить тигра, тут зверь ожесточается. Очень не любит, когда по его следам идут. Начинает делать круги, и уже не поймешь, кто кого выслеживает. А то засаду сделает, особливо ранен если. Ты учти это, Серега…

Я все это хорошо знаю, но благодарю промысловика.

Сборы недолги. В рюкзак уложены котелок, кружка, ложка, консервированные супы, чай, сахар, сухари, кусок кабанины, небольшой топор, тент, электрический фонарик, фотоаппарат. Нож на поясе, спички в кармане. Готово!

– Всего доброго, друзья! Буду дней через пять!

– Смотри, Серега, не помри от страха. Если не вернешься через пять дней, будем искать…

Тигром я занимаюсь давно и всерьез, однако намерение встать на несколько дней на тигриную тропу вызрело во мне вовсе не от личного интереса. Вернее, не только из него. Зверь этот для охотоведов Амуро-Уссурийского края – важный объект исследований. Он серьезный конкурент охотничьего хозяйства. Такому, как «мой», в год подавай голов шестьдесят – семьдесят кабанов, изюбров, косуль, медведей, а может, и больше… Нам нужно поточнее знать, сколько и каких зверей уходит на прокорм всех тигров в том или ином районе, в общем по краю.

Сосчитать полосатых владык – полдела, нужно к этому еще поточнее выявить, сколько они добывают по необходимости – «на прокорм», сколько мяса бросают недоеденным… Но ведь и не без того, что царственные хищники, пользуясь своим могуществом и охотничьей виртуозностью, губят зверей зря, без необходимости. Рачительными пастухами, «берущими» из стад ровно столько, сколько требует желудок, их считают по незнанию…

Идти по мягкому снегу легко. Выхожу на тропу тигра. Первая запись в полевом дневнике: «14 декабря. 10.30. Отсчет шагомера 0000. Тихо, ясно, мороз 18 градусов. Начал тропление тигра. Назову его Пантелеймоном».

Пантелеймон идет, ступая в «стаканы» своих старых следов. Ширина его шага 65–70 сантиметров. Прекрасно – это подходит мне, и я тоже шагаю след в след. Думаю: не обидится ли тигр за такую фамильярность? Сам-то он не упускает ни одной возможности пройти по следам охотников! Иной раз ради любопытства, чаще всего просто потому, что по чужим следам ступать легче.

Прохожу ровным местом по молодому леску с одинокими елями и старыми дубами, иногда с шумом продираюсь сквозь густой орешник. Это мне даже нравится: пусть слышит тигр, что иду я, человек, и его вроде бы не боюсь!

Размечтавшись на бодрящем воздухе, я вздрогнул от шума, поднятого… выскочившим из-под ног маньчжурским зайцем. Есть у этого зверька странности, например, привычка затаиваться. Иной раз смотришь на него, простака, в упор, а он и глазом не моргнет. Думает, не видят его. А потом вдруг задаст такого стрекача, что и ружье сдернуть с плеч не успеешь! Вот и сейчас серо-бурый комок в мгновенье ока исчез с глаз и вскоре затих где-то неподалеку. А сердце мое успокоилось гораздо позже. Пристыдив себя за позорный испуг, а заодно обругав лопоухого, двинулся дальше.

Вот и поляна. Тигр здесь с маху бросил свое тело в снег, четко отпечатав туловище от конца морды до хвоста. В этой позе он лежал долго, может быть, полчаса, потому что снег под ним, подтаяв, сильно огрубел. От корня хвоста расходился веер – зверь изредка хлестал хвостом по снегу. Достаю рулетку. От носа до хвоста – 189, хвост – 96, высота в холке – 110 сантиметров. Крупный хищник. Весить он должен примерно 190 килограммов. У такого тигра обхват груди около двух метров, а шеи – не менее семидесяти пяти сантиметров… Нудная, но нужная «бухгалтерия».

Отдохнув, Пантелеймон пошел своим старым следом, поднялся косогором на сопку, поросшую дубняком, и снова лежал. Старых лежек здесь оказалось несколько. Видимо, это был наблюдательный пункт зверя. Отсюда великолепно просматривалась долина речки Свекровкина. У тигра острое зрение, и он имеет обыкновение часами высматривать свою добычу с возвышенного места. А может, он думает о чем-то, осматривая свои владения? Ведь тигр бесспорно умен.

Присев на валежину, я тоже осмотрелся. Тайга, тайга, куда ни глянь… Лишь вблизи она когда-то изрежена лесорубами. Противоположный склон долины щетинился изумрудно-зелеными кедрами и более темными елями. Лесистые голубые сопки уходили в бесконечность, растворяясь у горизонта в легкой дымке. Совсем близко темнел старый дубовый лес с редким подлеском. Здесь часто бродят кабаны – их следы видны повсюду. А изюбры зимою предпочитают разнопородные леса с обильным подростом молодняка и густыми кустарниками. С высоты можно увидеть, где они отлеживаются после предрассветной кормежки.

Последняя лежка тигра обледенела. Поднимаясь с нее, амба оставил в корочке льда несколько мягких светлых волос со своего брюха. Автографом выложил длинную «веревку» из кабаньей шерсти, загреб ее снегом и снова долго стоял – снег подтаял до самой земли.

Видимо, Пантелеймону на этот раз не довелось подстеречь добычу, и он лениво спустился старым следом в крутой распадок ключа. На небольшой утрамбованной площадке под густой куртинкой молодых елей были разбросаны остатки съеденного поросенка – голова, желудок и копыта. Обнюхав их, тигр, не задерживаясь, пошел дальше. Очевидно, он не был голоден. Преодолев полсклона горы, Пантелеймон почему-то лег поперек своей тропы, потом поднялся, сделал несколько коротких шагов и снова стоял неподвижно – наблюдал, потом у ключа останавливался несколько раз. Ясно: кого-то учуял.

Мне бы по более старому следу идти, да любопытство разобрало: кого скрадывал зверь? Любопытство часто бывает сильнее здравого смысла…

За могучим кедром Пантелеймон опять долго стоял, очевидно осторожно выглядывая из-за него. Выглянул и я. От кедра к кустарнику протянулась длинная борозда взрыхленного до сухих листьев снега – тигр полз. Обрывалась она у старой поваленной липы.

А вот здесь он делает огромные прыжки по набродам кормившихся изюбров. Видно, как они стремительно убегали. Учуяли смертельную опасность вовремя! Погоня длилась недолго: тигр хорошо понимал, что догнать вспугнутого быстроногого изюбра в густом кустарнике не удастся. Лег. Долго смотрел в ту сторону, куда ушла добыча. И лениво повернул назад. Вероятно, на морде у него в то время было написано: нужны вы мне больно!

Интересно, а далеко ли убежали изюбры? Иду по их следам, замеряю длину прыжков: пять, шесть, а то и семь метров. Но скоро они стали короче, затем изюбры остановились… Потоптавшись немного, пробежали трусцой еще немного и снова стали. Можно было бы подумать, что они не боятся своего грозного врага, но их испуг выдавали слишком частые оранжевые пятна на снегу: напуганный зверь часто мочится. Тем не менее страх скоро прошел, и изюбры начали пастись.

Какая разница в повадках волка и тигра! Волк в такой ситуации упорно преследовал бы изюбров до изнеможения, а вот тигр не любит гоняться. В его правилах – взять добычу одним или несколькими прыжками. Лишь иногда он преследует жертву сто – двести и совсем редко четыреста – пятьсот метров. И то если хорошо видит, что настигает ее. Бывают такие благоприятные обстоятельства. Скажем, по снегу глубиной сорок – пятьдесят сантиметров кабанам бежать тяжело, а тигру это еще не помеха, и он догоняет их.

…След вывел на «стрелку» хребта, по которой вилась наторенная звериная тропа. Вправо и влево вниз по склонам местность отлично просматривается. Видны многочисленные наброды и покопки кабанов. Тигр шел медленно, часто осматривался, ложился. Следы его были свежие – знать, я догонял хищника. Мое благодушное настроение сменилось настороженностью. Стараюсь идти тихо, внимательно всматриваясь в лес. И напоминаю себе, что амурский тигр первым на человека не нападает, что в уссурийской тайге за последние полвека погибло всего три человека, да и, как было установлено, они сами виноваты в своей гибели.

Полдень. Очень тихо. Хорошо слышно, как шебаршат по коре деревьев неугомонные поползни, цыкают вездесущие сойки, стучат по трухлявым стволам дятлы. Застыли в оцепенении кедры. Попробуй узнай у них, когда, что и как было…

Издали вижу, что Пантелеймон спустился вниз. Оказывается, тропу недавно пересекли кабаны, и тигр двинулся за ними. Прошел немного, постоял в раздумье и вернулся. Что-то помешало ему – то ли след был не очень свежий, то ли другой план охоты возник. Ага, все ясно! Зверь быстро прошел около двухсот метров по «стрелке» хребта и, сойдя с тропы, стал заходить влево. Значит, хочет обойти кабанов, подкрасться им навстречу!

Это был умный план. Кабаны спустились в густой орешник. Здесь они должны немного покормиться, а затем выйти на противоположный чистый склон распадка. Там их и будет караулить тигр! Так оно и есть. Пантелеймон обошел орешник! Нахожу лежки тигра – первую, вторую, третью… Лежал головой в сторону орешника, маскируясь за валежинами и выворотнями. От последней лежки Пантелеймон отполз на брюхе левее и здесь уже залег основательно. Он несомненно слышал кабанов и был готов к нападению.

Но где же наступила развязка? Вот Пантелеймон направился совсем мелким шагом к опушке орешниковых зарослей. Если кабан задавлен, тигр где-то совсем рядом. Может быть, он уже давно видит меня и слышит, а я до звона в ушах безрезультатно пытаюсь что-то уловить…

Хотел было войти в орешник по следам тигра, но в моем положении не стоило лишний раз судьбу испытывать. Двинулся в обход зарослей. И всего через полторы сотни метров увидел совершенно свежие отпечатки тигриных лап! Рядом – размашистые следы двух кабанов, но тигр шел явно не за ними. Он уходил от меня! Зверь, стало быть, давно почуял человека, наблюдал, а когда понял, что интересуются именно им, ушел.

Что же случилось в орешнике? Выяснить это было нетрудно. Крупная чушка подошла к затаившемуся врагу метров на десять и была настигнута им в два прыжка. Страшным ударом лапы был переломлен хребет, а горло почти до позвоночника разорвано. Чушка была еще теплой. Безжизненные глаза ее уставились в небо. Тигр успел оттащить добычу под наклонившийся старый дуб, вспорол острыми как ножи когтями брюхо, вытащил кишки и отшвырнул их подальше от туши. Внутренности и брюшина еще дымились на морозе.

Помешал я тигру! И ведь ушел же он при виде человека! А вот если бы на его месте был медведь, то несдобровать бы мне. Решительно защищает топтыгин свою добычу и даже человеку редко уступает ее без боя.

Ну что ж, хватит дразнить зверя. Зная, что у тигра не убудет, положил в рюкзак свиную печень. По борозде, проложенной кабанами, поднимаюсь на «стрелку» хребта, где был час назад. Твердо решаю идти дальше только старым следом. Но что это? Моей тропой по «стрелке» уже успел пройти тигр! Значит, он мною тоже интересуется и не очень-то меня боится. Дохожу до того места, где вслед за тигром сошел с тропы влево, и вздыхаю облегченно: Пантелеймон пошел в аккурат за мной в обход орешника. Пусть идет! Через несколько часов, убедившись, что я удалился восвояси, он вернется и приступит к трапезе. Рядом с этой чушкой он проживет дня три-четыре, а тем временем я уйду далеко. Всего доброго тебе, Пантелеймон! Не сердись на меня! Я не желал тебе зла!

Наскоро вскипятив чай, скудно подкрепился и продолжил путь. По «стрелке» хребта старый след тигра вел меня еще около километра, потом резко свернул влево, к реке. Вывел на проселочную дорогу в пяти километрах от зимовья, где я ночевал последний раз, и некоторое время продолжался по ней.

Солнце клонилось к закату, пора подумать и о ночлеге. Тигр от устья ключа Шакилова пошел по речке Свекровкина, в двух километрах отсюда находилось зимовье. Когда-то я жил в нем. Сейчас оно оказалось очень кстати.

Тропинка к зимовью едва заметна, но по ней несколько раз, уже по снегу, проходили охотники, и через полчаса я был дома. Зимовье стояло у кедра-великана. Построили его всего год назад, вокруг валялась почернелая щепа. Небольшая поленница сухих дров, сваленный сырой ясень с лежащей возле него пилой как бы говорили: хочешь ночевать – заготовь дров. Сварил ужин, привел в порядок дневник. Шагомер отсчитал 18500 шагов. Немного сегодня пройдено – около двенадцати километров, в том числе десять по следу тигра.

Пламя свечи, мечущееся под струями воздуха, швыряло на стены и потолок избушки беспокойные тени. От печки шел пар, а от стен и плохо застекленного окна тянуло холодом. В ворохе травы, брошенной на грубо сколоченные нары, суетилась пухлая кургузая полевка. При малейшем моем движении она замирала, тревожно и пристально изучая меня. На стол, сбитый из расколотых чурок, влезла другая полевка и зашмыгала между высохших кусков хлеба, закопченной посуды, пачек махорки, коробок с патронами и порохом. Поднявшись на задних лапках, она осмотрела и обнюхала мешок с продуктами, а потом, убедившись, что нового на столе ничего нет, начала собирать хлебные крошки. Я смотрел на нее и думал, что целыми днями охотники мерзнут в лесных чащобах, на ночь же идут в эти мрачные, неприветливые зимовья, где для них никто не нарубит дров, всю ночь нужно поддерживать тепло.

Выспаться не удалось. Мышей и полевок была тьма. Они беспрестанно сновали по столу, нарам, бесцеремонно лазили по мне, забирались в волосы, за ворот. Уже к полуночи я взвинтился и с нетерпением ждал рассвета. И когда восток посветлел лишь чуть-чуть, был уже в пути. Хоть к черту на кулички, лишь бы подальше от этого мышиного дома!

Ночью, пока я воевал с полевками, на моей вчерашней тропе оставили отпечатки копыт несколько изюбров, а всего в четырехстах метрах от зимовья прошел большой табун кабанов – быстро, не останавливаясь на кормежку. Шли как раз с той стороны, где вчера охотился тигр. Если они проходили невдалеке от Пантелеймона, тот вполне мог напасть на них и свалить еще одну-две чушки. Хищник!

Мысленно представил себе Пантелеймона. Блаженно дремлет он у недоеденной добычи – и вдруг где-то совсем рядом шумно идут кабаны. Ну как тут не попытать счастья! Тигр прислушивается, определяет направление движения табуна и крадется ему наперерез. Успех охоты зависит от ветра, и если на кабанов не набросит запаха их заклятого врага, один или два навсегда останутся здесь. А остальные стремглав бросятся прочь.

Выхожу на оставленный вчера след тигра, включаю шагомер. Девять часов утра. Хмурое солнце осветило вершины сопок. Мглисто. Очень тихо и холодно. Недалеко громко рявкают изюбры – почуяли человека, а не видят.

След тигра шел рекой около полукилометра, затем зверь взобрался на крутой левый берег, густо поросший хвойным лесом, и залег под елью, где снегу почти не было. Прибрежные тальники были все избиты пасшимися здесь изюбрами, их наброды виднелись по всей реке от излучины.

Лежал тигр долго, терпеливо ожидая своего часа. Несколько раз подходил к обрыву, внимательно осматривал речку. Вот лежка прямо в снегу. От нее тигр отошел на пятнадцать – двадцать метров, забежал вверх вдоль реки, выполз к берегу, снова залег. Ждал Пантелеймон терпеливо и основательно.

Я подошел к лежке и посмотрел на речку. Под крутым берегом была небольшая галечная коса, по ней вилась тропа изюбров. Невдалеке виднелась вмятина от прыжка тигра. От этого места несколько изюбров промчались на махах в одну сторону, а Пантелеймон пошел в другую.

После неудачи тигр отдохнул немного, вероятно размышляя о трудности добывания «хлеба насущного», потом встал и быстрым шагом направился на северо-восток, что для меня было неожиданным. Не останавливаясь и никуда не сворачивая, как по стрелке компаса пересек густой хвойно-лиственный лес, ключ Шакилова, поднялся на невысокий увал и вышел к остаткам недоеденного когда-то секача.

Мерзлая и далеко не свежая пища явно не поправилась тигру. Зарыв в снег оставшуюся голову (на всякий случай: голод-то не тетка), тигр перевалил речку Мазуренкина и левым склоном ее долины двинулся вверх. Оказавшись на следах кабаньего табуна, пошел по ним. Свиньи сначала трусили гуськом, потом остановились на пастьбу: место было подходящее – кедрач с дубами. Как ни осторожно скрадывал Пантелеймон чушек, те почуяли неладное и убежали.

Определив направление хода кабанов, тигр забежал вперед, поднялся на косогор, которым двигался табун, и устроил здесь засаду. Лежку я увидал за поваленным кедром, у вывернутых из земли корней. А в пяти метрах виднелась чуть припорошенная снежком утрамбованная площадка. Подсвинок вышел на свою смерть в упор. Прикусив добычу, тигр уволок ее по склону под старые ели и густой подрост молодых елочек, здесь пировал.

В подсвинке было около шестидесяти килограммов мяса, крупному самцу его хватило на два дня, после чего он не менее суток блаженно переваривал пищу в спокойном сне. Итак, кончился пятый день тигриной жизни, если считать за первый тот, когда я начал тропить.

Расположившись в опустелом логове тигра, я вскипятил свой неизменный чай и, пообедав куда хуже своего предшественника по пристанищу, пошел дальше.

Тигр долго валялся на снегу, чистился, терся о деревья, скреб их когтями, приводя себя в порядок и бравую форму.

Забравшись на небольшую скалу, зверь долго лежал на ней. Затем спрыгнул вниз с пятиметровой высоты и двинулся на юго-запад. Ему попадались свежие следы кабанов, но он не обращал на них внимания.

Вскоре мне удалось разобраться еще в двух охотах Пантелеймона. Обе оказались неудачными.

На пологом склоне сопки, покрытом кедрово-дубовым лесом, тигр, прихватив запах кабана, резко свернул влево и, чередуя мелкие шаги с остановками и лежками, стал его скрадывать. Место, где отдыхал кабан, я увидел издали – оно чернело у большого кедра. Идя следом тигра, я все время прикидывал расстояние – пятьдесят, сорок, тридцать метров… За небольшими дубами зверь ненадолго прилег и бросился к своей жертве. Но… что это? Сделав несколько прыжков, он резко затормозил всеми лапами, оголив землю до черноты. В десяти метрах от лежки кабана тигр, потоптавшись, свернул в сторону и ушел как ни в чем не бывало.

Почему? Вижу, следы кабана уходят в другую сторону, но они оставлены «пешим ходом». Почему же атака тигра прекратилась так резко и отчего кабан не побежал?

Подошел к лежке, и сразу стало все ясно: здесь дремал огромный секач. Учуяв тигра, он не только не побежал прочь, но даже шагнул ему навстречу! Поразительное мужество старого вепря!

Пантелеймон сориентировался мгновенно. Будучи сытым и отлично представляя опасность больших острых клыков секача, он, как и накануне, не стал лишний раз испытывать судьбу. Знать, не лишен благоразумия.

В другом месте тигр учуял в дупле старого дуба белогрудого медведя. Снег вокруг дерева был утрамбован, на дубе повсюду виднелись следы зубов и когтей. Даже через корни хотел тигр достать лакомую добычу, но все его попытки были тщетны.

Надолго залег у дуба. А потом все же ушел. Вероятно, на другой день натерпевшийся страху медведь решил сменить «квартиру», ставшую известной врагу.

В одном месте тигр встретил след невесть откуда появившегося волка, тщательно его обнюхал и пошел по нему. Бросил преследование лишь после того, как убедился: серый бежал быстро, догнать его не удастся.

Вечер застал меня в устье ключа Дорохина. На отсчете шагомера 22400. Пора было устраиваться на ночь. Найдя сухой наклонившийся кедр, нарубил смолья и поджег его снизу. Пока дерево подгорало, сварил ужин, натаскал пихтового лапника для постели. А кедр все не падал. Только поздно вечером он глухо рухнул на снег.

Постель – ворох пихтовых веток. Со стороны, противоположной огню, натянул тент. Впереди – долгая и нелегкая ночь. Огонь поджаривает одну сторону твоего тела, другую леденит стужа. Приходится постоянно переворачиваться то на спину, то на живот, с одного бока на другой. К тому же надо следить, чтобы ненароком искра, а то и подкатившийся уголек не подожгли одежду или пихтовую постель. И получается – не спишь, а разные думы думаешь. Этой ночью я больше всего думал о тигре.

Примерно сто лет назад этих «кошек» в Амуро-Уссурийском крае водилось много. Достаточно их было и в начале нашего века. А спустя какую-то четверть столетия численность «амбы» катастрофически упала. В тридцатых годах они жили в основном по Большой Уссурке, в самых глухих урочищах, а всего их насчитывалось около тридцати.

Охоту на тигров правительство запретило, иначе сейчас от них в тайге осталось бы одно воспоминание, да и саму тайгу уже нельзя было бы назвать уссурийской. Как со словами «бенгальские джунгли» неразрывно связано понятие «бенгальский тигр», так и при упоминании уссурийской тайги в воображении непременно встает величественный владыка этих дебрей.

В 1940–1950 годах численность «амбы» постепенно росла, он стал встречаться по всему Приморью и в южных районах Хабаровского края. В шестидесятых годах насчитывалось уже около ста пятидесяти особей, к концу семидесятых – до двухсот, а теперь их в два раза больше.

Быстрое снижение количества тигров совсем недавно наблюдалось и в Индии, а в Юго-Восточной Азии оно продолжается и теперь. В Индии, например, за первые семьдесят лет нашего очень неспокойного века поголовье тигров упало с сорока до двух-трех тысяч, и живут они на площади всего-навсего восьмисот тысяч квадратных километров. Но радует то, что в этой стране решительно взялись за охрану красавца джунглей и успели много сделать.

Полосатый суперкот – зверь древний, как его называют ученые, реликтовый. В наше время, когда процветают в основном мелкие млекопитающие и птицы и вымирают такие гиганты, как носороги, гориллы, страусы и другие, его стараются беречь, всемерно охранять. Но не все это понимают: факты самовольных отстрелов – обыденное явление. Давнее. И потому-то тигр оказался в Красной книге в числе первых, а три его подвида из семи успели безвозвратно исчезнуть. Тигр умен, психика его развита довольно высоко. Он способен оценивать обстановку и по-своему анализировать обстоятельства. К тому же у него остро развита интуиция. Ум и интуиция при совершенных органах чувств, огромной силе и невероятной ловкости делают тигра таинственным, грозным, могучим зверем.

…В кронах деревьев глухо зашумел неожиданно зародившийся ветер: пламя костра, ровное до сих пор, заметалось, несколько угольков подкатилось под меня, и запахло тлеющей хвоей. Заслезились от едкого дыма глаза. Совсем рядом громко заухал филин, а немного подальше взревел кем-то испуганный изюбр – может быть, моим тигром или дым на него понесло. Потом так же внезапно стихло.

Полночь. С чернильного неба меня будто с любопытством рассматривают звезды, вроде бы удивляясь, что заставляет человека мерзнуть здесь, вместо того чтобы спать в уютной постели. И в самом деле, что? Что гоняет меня и моих коллег-охотоведов вот уже столько лет по тайге? И даже после того, как приходилось замерзать, и голодать, и блуждать сутками, и сваливаться в жестокой простуде за сотни километров от ближайшего селения? Сколько раз давал себе слово осесть в городе, да ненадолго зароку хватало…

Мучительно медленно тянется время у ночного костра. Кажется, уже давно не смотрел на часы, ан прошло-то всего ничего. И до рассвета – целая вечность. Хоть бы уснуть часа на три. Днем предстоит долгий и трудный поход.

…Почему-то вдруг следы тигра превратились в человечьи. Я кубарем качусь с сопки вдогонку тому, кого столько дней считал тигром. Мне кажется, он замерзает, а я своим преследованием не даю ему возможности остановиться, развести костер. Вот я его настигаю, а он бежит, сверкая белыми обледенелыми пятками. И когда расстояние сокращается до двух метров, оказывается, что все-таки это тигр бежал, заманивая меня. С грозным рыком набрасывается, вонзает в мою левую ногу когти и зубы. Нестерпимо больно… Просыпаюсь и ошалело тушу снегом прогоревшие до тела брюки. А небо уже чуть-чуть светлеет. Ночь позади, но принесла она не отдых, а новую усталость…

Мои опасения оправдались: следы тигра потянулись в верховья Свекровкиной. Сопки круто спускались к реке справа и слева. Подо льдом глухо шумела вода. В одном месте тигр провалился. Потом катался в снегу, сушил свою шубу. Полежав немного, он пошел берегом реки.

Путь мой и на третий день был тяжел, ноги скользили по камням, пихтач и кустарники цеплялись за одежду на каждом шагу. Валежины и выворотни приходилось огибать почти все время. А тигр прет и прет. Куда? Ведь не видно ни кабаньих, ни изюбриных следов, все звери остались внизу, в кедрачах и дубняках. А здесь – одни юркие соболи да осторожная кабарга.

Пантелеймон тоже, наверное, сообразил. Одна лежка на боку, вторая, третья… Зверь явно раздумывал. После очередной лежки он двинулся к реке, пересек ее и повернул вниз, обратно. Здесь идти легче, место ровное. Начался кедрач. А вот и совсем отлично – тигр вышел на старые затесы давней тропы и уверенно повел меня по ней, как по дороге, вниз по Свекровкиной. Давно бы так, думаю, а то совсем измотал меня по валежнику…

Не знакомый с местностью человек вряд ли шел бы так легко по этой тропе, потому что ее под снегом не видно, а затески попадались редко и плохо различались. А вот тигр шел как по асфальтовой дорожке. Лишь однажды он не уловил вовремя крутого поворота, но тут же нашел его. Я и раньше неоднократно отмечал, что тигры, во-первых, любят ходить по дорогам и тропам, а во-вторых, великолепно их помнят. Зрительная память у них изумительна. Впрочем, справедливости ради замечу, что так же совершенна она и у многих других зверей.

Идти по тропе было легко и приятно. Вдруг мне показалось, будто кто-то смотрит на меня справа. Я повернулся и увидел семью изюбров, стоявших неподвижно.

Звери хорошо знают, что неподвижное трудно замечается, вот они и замерли в надежде: авось человек пройдет мимо. А как только поняли, что обнаружены, стремглав кинулись прочь. Не в пример кабарге, они бежали красиво и как-то благородно, легко перебрасывая свои крупные тела в пышной светло-бурой шерсти через валежины и кустарники.

Как будто понимая мое миролюбие, изюбры отбежали самую малость и затихли, прислушиваясь. Может быть, и они способны отличать вооруженного человека от безоружного?

Долина речки заметно расширилась. Было много зарослей хвоща, который особенно любят изюбры. Их следов становилось все больше и больше. Трижды пытался тигр скрадывать здесь добычу, но все неудачно. Характерно, что и эти изюбры убегали от тигра не дальше двухсот метров и начинали пастись как ни в чем не бывало. Видимо, знают, что бегать тигры не любят. Вернее, не могут долго бежать.

О способности различных животных к длительному бегу можно судить по размерам сердца. Наш Пантелеймон весит примерно 190 килограммов. У самца с такой тушей масса сердца около 750–780 граммов, а вот у быка изюбра с подобным живым весом оно почти в два раза больше. К тому же у быка длинные и сильные ноги.

Интересной была очередная неудачная попытка тигра заграбастать изюбра. Бык пасся в редком крупноствольном лесу на ровном чистом месте. Казалось бы, в таких условиях подкрасться к нему невозможно, но, вероятно, в то время дул благоприятный для тигра ветерок, и он решил попытать счастья.

Пантелеймон полз, подолгу затаиваясь за кустами и деревьями. Когда расстояние сократилось метров до двадцати, бык, видимо, заметил тигра, но тот замер, а изюбр ловил струи воздуха, пытаясь убедиться в опасности своим обонянием. Бык стоял к тигру боком. Нетрудно догадаться, что свой прыжок тигр сопроводил оглушительным ревом, дабы парализовать жертву. Не тут-то было! Бык метнулся в сторону и птицей перелетел через несколько молоденьких елочек. Тигр бросился ему наперерез, но при попытке с ходу круто изменить направление атаки не удержал равновесия, проехал юзом по земле, вскочил, затем промчался частыми стремительными и короткими прыжками около сорока метров и… видя бесцельность погони, лег. Лежал на брюхе, вытянув передние лапы и положив на них голову. А хвостом в злобе хлестал снег.

Вморозив в снег несколько волос с брюха, тигр резко изменил свой маршрут – взял направление на очень низкий перевал в Яшкин ключ. Места те мне были знакомы. В ключ Пантелеймон не стал спускаться, а, поднявшись на перевал, свернул влево и пошел водораздельной линией между речкой Свекровкина и ключом Яшкина. Здесь пролегла наторенная им тропа, с которой хорошо просматривались склоны сопок.

Там был крутой скалистый обрыв, который изюбры, спасаясь от волков, использовали в качестве отстоев. Тигр спустился к подножию этого обрыва и переворошил здесь снег. Видно было несколько выбеленных дождями и солнцем изюбриных черепов, в том числе два с великолепными рогами. Не найдя ничего съедобного, зверь залез на скалу. Ушло у него на это минуты две, а я потратил не менее получаса, изодрав о камни ладони, штаны на коленях порвались… А когда, в который уж раз падая, схватился за аралию и сильно поранил руку, я очень неуважительно обозвал Пантелеймона… матрасом полосатым.

На скале тигр долго грелся на солнце, а я кипятил чай. Отдохнув, пошли дальше. Разумеется, я шел теперь после тигра дней на десять – пятнадцать позже. Идти стало намного легче, так как тропка повела по отлогому склону вниз. Я надеялся, что тигр спустился этим хребтом в долину Васильковки, откуда до охотничьего зимовья было несколько километров, но у зверя оказались другие планы. Полежав на небольшом чистом пригорке, он что-то учуял и маленькими шагами начал спускаться наискось по склону. Несколько раз ложился, полз. Потом огромные прыжки – и вот оно, место трагической развязки. Я его сразу не заметил потому, что оно находилось за большой валежиной. Молодая изюбриха погибла на лежке, так и не успев вскочить. Тигр съел заднюю часть тела и один бок до лопаток. Все остальное зарыл в снег. Колонки же успели набить к остаткам тигриной трапезы плотные тропки.

Я прикинул расстояние, откуда тигр учуял изюбра – около ста двадцати метров. Значит, у него не такое уж и плохое обоняние, как считают многие. Разве только ветер был в его сторону.

Но вот почему тигр не доел тушу?

В километре отсюда нашел задавленного хищником и брошенного поросенка. Его уже до скелета расклевали вороны и растаскали колонки. Ясно, что кабанчик был убит просто так или почему-то не понравился Пантелеймону. Может быть, он был худой или больной?

После полудня, к вечеру, след тигра повел в крутую сопку. Куда, зачем, почему – я ничего не мог понять. Как будто Пантелеймон от избытка энергии решил основательно поразмяться на кручах.

Остались внизу кедровники, дубняки. Все реже и реже попадался кустарник. Я угрюмо плелся среди мертвых камней, с безысходной тоской умоляя тигра повернуть вниз.

За полчаса до захода солнца начал высматривать место для ночлега, но не нашел ничего, кроме полуповаленной ели. Она была сухая, а это означало, что костер будет «стрелять». Тут уж не до сна…

Четвертый день тропления тигра был особенно тяжел, но малоинтересен. Зверь увел меня в верховья Васильковки, затем на водораздел между этой рекой и Маргаритовкой. Шагомер отстукал 28 тысяч шагов, когда в сгустившихся сумерках мне удалось найти и свалить огнем сухой кедр. И еще одну ночь пришлось подумать о прожитом, молча поразговаривать со звездами и черным небом. У жарко и ровно горевшего кедра на этот раз удалось вздремнуть…

Термометр показывал 28 градусов мороза. Дул ветер с моря, забрызгивая искрами мой таборочек. Сильно напоминала о себе усталость. До зимовья, откуда я начал тропить зверя, было около пяти километров. Хотелось бросить все и уйти отдохнуть, отоспаться…

В полночь потеплело, небо заволокло тучами, а к утру повалил снег. С мыслью во что бы то ни стало замкнуть маршрут тигра, наскоро поев, я быстро пошел по следу. Сначала он вел меня прямо к зимовью, но, не доходя до него километра два, круто свернул вверх по ключу Пышному. Черт бы побрал Пантелеймона! Но надо идти.

В паре километров от этого поворота тигр задавил двух подсвинков, спавших в общем гайне. Одного он умертвил тут же, на лежке, а другой успел отбежать… Совсем недалеко. Обоих Пантелеймон стащил в ключ. Колонкам и воронам достались головы, кости ног и желудки с кишками.

Логово тигр на этот раз устроил под навесом скалы, на ворохе сухих листьев. И жил здесь почти неделю. Походив вокруг, разгребая снег, я нашел две большие тигриные «уборные», в одной из которых кроме кабаньей шерсти была и изюбриная. Стало быть, от того недоеденного изюбра до этих кабанов (расстояние более чем в двадцать километров) зверь прошел махом.

В полдень снег повалил сильнее, и за его сплошной пеленой ничего не было видно уже в пятнадцати метрах. Опасаясь, что снегопад перейдет в буран, а это в Приморье случается довольно часто, я решил идти прямо в зимовье. К счастью, от задавленных подсвинков тигр пошел на север. Прикинув его путь по карте, можно было предсказать возвращение Пантелеймона через пять километров на «исходные позиции», откуда я начал поход по его следам. Так оно и вышло.

Только эти километры трудно достались мне. Поскользнувшись на каменистом склоне, я больно ушиб ногу и растянул связки. К зимовью вышел в непроглядной тьме, под порывистое завывание метельного ветра, шум тайги и тупую неуемную боль уставшего сердца, едва волоча онемевшие ноги по снегу, которого навалило уже до колен.

Потом я еще несколько раз видел следы Пантелеймона и каждый раз проходил по ним один-два километра. В начале февраля на отпечатках лап тигра почему-то появились пятна крови, а в его поведении заметилось что-то новое. Случалось, он покидал свой участок на три-четыре дня, потом исчез на две недели. И только в самом конце марта Андрей Ефремович раскрыл «тайну» Пантелеймона: рядом с его следами в самой глухомани верховий Васильковки замечены были более мелкие и продолговатые отпечатки лап тигрицы…

Летом мне пришлось покинуть Васильковку и переехать в другой район. Но часто я мысленно возвращаюсь в эти глухие края и всегда думаю: «Как дела твои, Пантелеймон?»