МЕДИЦИНЫ 5 страница

Лечение природными средствами

Гиппократ доказал, вероятно, сам до конца не осознавая всех последствий, что многие болезни с успехом можно лечить, пользуясь исключительно природными средствами. Множество фактов, безусловно, свидетельствует в пользу подобных методов, однако, как показало время, у них есть и немало серьезных недостатков. Величайшим благом, которое принесла так называемая «Гиппократова реформация», был стимул к рассмотрению физического аспекта медицинских исследований. Она по-своему объяснила, почему врачи должны неустанно заниматься поиском природных средств от людских бо­лезней. Однако эта реформа была сопряжена и с величайшим злом, которым стал постепенный, но очевидно бесповоротный отход медицины от духовных и этических установок, предписываемых врачу мистериями.

Каковы же были медицинские воззрения Гиппократа с острова Кос? Так, причины болезней он разделил на две основных группы. К первой группе он отнес внешние причины, а именно: погоду, климат и местоположение, а ко второй — внутренние, или личные, как-то: привычки, питание и физические нагрузки. Он считал, что на внешность, характер и умственные способности в большой мере влияет «климат», объясняя тем самым общее превосходство греков. Однако, несмотря на превосходное местоположение Греции, ее упадок стал свершившимся фактом, хотя Гиппократ до него не дожил и ему не пришлось ни наблюдать его, ни толковать.

Причиной болезни, согласно доктрине Гиппократа, было расстройство обращения «четырех соков», или телесных жидкостей, которыми были кровь, слизь, черная желчь и желтая желчь. При нарушении надлежащей пропорции, или распределения, этих «соков» неизбежно возникала болезнь, и если удавалось привести их в более благоприятное соотношение, лечение могло дать положительный результат.

Отец медицины, более почитаемый как замечательный прогнозист, чем диагност, часто выслушивал обвинения в фаталистическом подходе к лечению. Не исключено, что фатализмом он пропитался в храмах Эскулапа, так как одно из правил этих святилищ гласило, что очевидно безнадежные больные лечению не подлежат. Что же касается Гиппократа, то если предыдущие случаи кончались смертью, то в дальнейшем при заболевании той же природы он предпочитал не вмешиваться в ход болезни.

Гиппократова теория лечения получила название «осторожной и выжидательной». Его излюбленными средствами были режим питания и ванны; во множестве использовал он и травы. В свое время Леклерк составил список, в который вошло около че­тырехсот различных сортов молока, вина, фруктов, овощей, жиров и других «ингредиентов», входящих в рецепты прописываемых Гиппократом лекарств. В его фармакологии использовались такие «субстанции», как рога буйвола и оленя, а также помет козла, мула, осла, гуся и лисицы. А представления Гиппократа в области астрологии покажутся современным практикующим врачам и вовсе извращенными.

Гиппократ никогда не рассматривал лечение как способ завоевать еще большую славу, хотя он и за­служил у греков почет за помощь, оказанную им во время эпидемии чумы. В первую очередь он был наблюдателем за ходом болезни, а двое его сыновей, тоже врачи эскулаповского толка, помогали ему в составлении многих историй болезней, ставших основой его сочинений. Иногда его обвиняли в том, что ему гораздо интереснее наблюдать за своими пациентами, чем попытаться им помочь, и не раз его современники ставили ему в вину, что он позволял больным умереть, «не сделав ничего, чтобы поддержать их жизнь». В этом он разительно отличается от современного врача, который продляет жизнь больного всеми доступными ему средствами, полагая, что надежда умирает последней. Но, возможно, именно в этом проявлялся его талант прогнозиста, заставлявший Гиппократа отказываться от больных, которых он считал безнадежными.

Ему приписывают авторство восьмидесяти семи книг, однако большинство этих сочинений, вероятно, принадлежит другим ученым докторам, его современникам, которые носили то же имя. Здесь сам собой напрашивается вывод, что он входил в довольно большую группу единомышленников. В своей книге «Доктор в истории» Говард В. Хаггард, адъюнкт-профессор прикладной философии Йельского университета, по этому поводу замечает: «Гиппократ воспринимается скорее как имя, чем как реальная личность. Под этим именем мы объединяем всех великих и ныне забытых жителей Греции, которые в пятом веке до нашей эры создавали научную базу медицины».

Сочинения Гиппократа

Основные труды, автором которых ныне считают Гиппократа с Коса, посвящены множеству разных тем, о которых можно судить по их названиям: «Пред­вещающие симптомы», «Эпидемии», «О питании», «О воздухе, воде и местности». К лучшим его сочинениям относятся «Афоризмы», короткие и смелые изречения, необычайно выразительные и исполненные глубокого смысла. Самый известный из его афоризмов: «Жизнь коротка, искусство вечно». Другое изречение, несомненно, может принадлежать только врачу: «Если на страдающего водянкой напала икота, значит, он безнадежен».

Арабам Гиппократ был известен под именем Бократа, а его труды хранились ими как бесценные сокровища все то время, пока длилась ночь европей­ского средневековья. Множество мифов возникло вокруг имени великого врача и приписываемых ему чудес, которые, похоже, не уступают чудесам, сотво­ренным самим божественным Эскулапом. Но поскольку многие из этих мифов складывались в Греции, а некоторые из них относятся ко временам ан­тичности, представляется маловероятным, чтобы современники или последователи Гиппократа считали его материалистом.

Но если в старых представлениях царит полная неразбериха, то и с современными дело обстоит не намного лучше. В своей книге «За спиной врача», изданной в 1933 году, Логан Кленденинг пишет: «Можно усомниться в том, что вообще существовал некий выдающийся деятель, известный как Гиппократ». Поистине, было бы более чем странной причудой со стороны Отца медицины оказаться мифом!

Однако большинство историков медицины, как известно, даже и мысли не допускают, что великий врач — это всего лишь плод чьего-то богатого воображения. Для них он был и остается вполне реальной личностью с длинной седой бородой и благородной внешностью ученого, хотя и совсем не похожий на грека. Но как же мало мы в сущности знаем о том, в чем бываем абсолютно уверены. По моему мнению, есть несколько мифов, никак не связанных с реальными событиями, но Гиппократ почти наверняка личность историческая, хотя истоки многих его свершений следует искать среди мыслителей его времени или более ранней эпохи.

Откуда пошел обычай

ухаживать за больными?

Еще одним важным вкладом Гиппократа в современную медицину стал особый способ общаться с клиентами, который объединяет в себе все то, что в наши дни соответствует понятию «ухода за больным». Во времена Гиппократа полный достоинства врач входил в палату и, если пациент не переживал в тот момент обострения болезни, садился у его постели и разыгрывал своего рода «спектакль», с недюжинным артистизмом расспрашивая того о возрасте, образе жизни, недавних контактах с источником инфекции, режиме питания, а также о том, чем он болел раньше и что конкретно его беспокоит. За беседой обычно следовал общий осмотр. Кроме того, врачу приходилось деликатно выведывать у больного сведения о других, ранее лечивших его врачах и их предписаниях, поскольку считалось неэтичным подвергать сомнению умение своего собрата по профессии. Затем врач прописывал «новое» лекарственное средство и давал надлежащие рекомендации. С тех пор этот «гиппократовский метод» мало в чем изменился.

О дальнейшей жизни Гиппократа известно лишь, что умер он в городе Ларисе. В своих сочинениях древние авторы по-разному указывают продолжительность его жизни, но чаще всего фигурируют такие цифры: 85, 90, 104 и 109 лет. Клинтон полагает, что Гиппократ прожил 104 года, однако современные литераторы, более консервативные, проявляют меньше доверия к большим числам. У Гиппократа было два сына, Фессал и Дракон, но никаких сведений о его женитьбе и о том, как звали его жену, не сохранилось.

Можно только пожалеть, что мы так мало знаем о мудром старом враче, чье имя связывают с сохра­нившимся с тех пор навсегда отделением искусства целительства от его основателей — жрецов. Чем глубже изучаем мы направление его мыслей и при­меняемые им методы, тем лучше понимаем, насколько несправедливо с ним обошлись во имя славы. На самом же деле Гиппократ верил в то, что бо­ги помогают тому, кто помогает себе сам. Он учил, что людям со всеми их телесными недомоганиями не следует надеяться только на божественную помощь, напротив, они должны выискивать природные средства, чтобы перевязывать раны, полученные из-за собственного неблагоразумия. Это не только хорошая наука, но и хорошая религия.

Само существование большого числа католиче­ских и протестантских больниц, оборудованных современными средствами диагностики и лечения, до­казывает, что религия вовсе не отрицает научного прогресса. То пресловутое великое «разделение» совершается только в умах; и не в фактах, а в занимаемой разными сторонами позиции коренится долгий антагонизм между богами и докторами, рисующий их далеко не с лучшей стороны.

В трактате «Эпилепсия» Гиппократ в нескольких словах раскрывает свое истинное отношение к этой теме. «Подобные вещи, — пишет он, — божественные или нет, кому как нравится, ибо такое разграничение не имеет ровно никакого значения, и ни­где в природе нет нужды в таком разделении, поскольку все в ней одинаково или от бога, или от человека». Этим высказыванием знаменитый врач отвергает то самое разделение, которое было проведено от его имени.

Любое разграничение ведет не к прогрессу, а к путанице; его плодами становятся вражда, нетерпимость и упадок. Там, где есть много школ, по-разному толкующих один и тот же предмет, все знания безнадежно запутываются. Человечество едино в главном и расходится только во второстепенном. Но в свое время было модно выпячивать несходство и игнорировать многочисленные и значимые факторы, связывающие воедино весь мир. Эгоизм и глупость — вот причины средневековья, инквизиции, войн и экономических потрясений, веками терзавших человечество; и последнее, хотя и не ме­нее важное следствие — разногласия в религии, и так уже разделенной на сотни сект, которые обычно служили Богу, отравляя друг другу жизнь.

Оракулы и врачующие святыни

Открытия, сделанные Гиппократом, не причи­нили никакого вреда культу Эскулапа — главного блюстителя здоровья народа на протяжении многих столетий.

Вспыхнувшая в Риме эпидемия чумы грозила уничтожить весь город. Охваченные страхом римляне послали в Эпидавр петицию, умоляя бога-исцелителя о помощи. Обратились к оракулам, и Эскулап соблаговолил выслушать жалобы римлян, а затем позволил им взять себя в Рим в обличье живой змеи. На обратном пути, когда корабль плыл вверх по Тибру, бог скользнул за борт и скрылся на одном из речных островов. Римляне, приняв его действия за особый знак, построили на этом острове святилище в честь Эскулапа, и чума милостью бога отступила.

На месте этого храма была найдена памятная доска, на которой сохранились записи о четырех случаях чудесного исцеления в святилище Эскулапа. Вот вкратце о чем сообщалось в табличке:

Гай, слепой на оба глаза, обратился за советом к оракулу, и тот велел ему подойти к алтарю, прочитать молитвы, пересечь храм справа налево, положить пять пальцев на алтарь, поднять руку и коснуться ею своих глаз. Гай послушно выполнил все, что ему сказал оракул, и к нему сразу же вернулось зрение в присутствии множества людей. Это событие произошло во времена правления Антонина (ок. 120 г. н.э.).

Валерий Апер, слепой солдат, пришел за помощью к оракулу, который велел ему смешать кровь белого петуха с медом и в течение трех дней мазать глаза этим снадобьем. На четвертый день солдат прозрел и вознес богу благодарственные молитвы.

Некий Юлиан, у которого было кровоизлияние в легкие, обратился к оракулу, и тот посоветовал ему подойти к алтарю, взять оттуда несколько кедровых орехов, смешать их с медом и три дня есть эту смесь. Через три дня Юлиан был совершенно здоров.

Сын Луция умирал от плеврита. Ему во сне явился Эскулап и приказал взять из алтаря немного пепла, смешать его с вином и намазать этим составом свой бок. Он выздоровел и возблагодарил бога.

Если допустить, что записи такого рода создают достаточно полное представление о терапии Эскулапа, то сразу же станет понятным столь безграничное восхищение греков и римлян своим культом врачей-жрецов. С тех пор как все большее влияние начали приобретать суждения на основе психологии, во­шло в обыкновение отмахиваться от всех рассказов о чудесных исцелениях как «чисто психических» или «результатах психического внушения». Оправданием подобного отношения служит общепринятое мнение, что так могут излечиваться исключительно функциональные заболевания и что только светский врач достаточно компетентен, чтобы справляться с серьезными органическими расстройствами.

Давайте с позиции здравого смысла обсудим эти письменные свидетельства, сохранившиеся на дощечке с острова на Тибре. По всем медицинским критериям слепота, кровоизлияние в легкие и плеврит не такие уж пустяки. Надо признать, однако, что причиной слепоты вполне может стать ис­терия, хотя чаще всего она служит признаком серьезных соматических заболеваний. Но трудно поверить, чтобы кровоизлияние в легкие было прос­то легкой формой психического расстройства, и его быстрое излечение дает медикам повод для глубоких размышлений. То же относится и к случаю с плевритом.

Если результатом психотерапии может стать столь быстрое излечение, как записано в табличке, то ее следует признать очень важной частью общей методики лечения. Возможно, она и есть терапия будущего, ниспосланная в ответ на молитвы страдающего человечества, которое в течение последних двух тысячелетий накачивали лекарствами, прочищали слабительным и лишали сил кровопусканиями во славу всесильной фармакологии.

Не так давно один знакомый, избрав меня в качестве сочувствующего, излил на мою голову нескончаемый поток жалоб на свои телесные недо­могания. Его история болезни содержала рассказ о двадцати годах беспрерывных мучений, дюжине неумелых врачей и полным экономическим истощением. Да не усмотрят в моих словах насмешки, но мне было совершенно ясно, что этот несчастный страдалец охотно променял бы заключения всех двенадцати врачей на одно ободряющее слово по поводу своего состояния.

Оборванная связь

Даже опытному психологу безнадежно мало известно о возможностях человеческой психики. И хотя он находится в постоянных поисках, потребуются столетия напряженной работы, чтобы расширить его знания. Так давайте спросим себя, а не содержит ли солидную долю истины утверждение, что посвященные врачи-жрецы древности действительно обладали способностью духовного, или внутреннего, видения и прозревали причину и способ лечения болезней, которой лишился светский врач, разорвав нить, связывавшую его с великими мистическими институтами целительства? Современный материалист да­ет на этот вопрос отрицательный ответ, однако его мнение — это еще не факт.

Когда Платон открыл свою школу в Ликее, он вдруг с неудовольствием обнаружил поблизости обширное болото, создающее в том месте крайне нездоровый климат. Влияние зловонной атмосферы не замедлило сказаться на его здоровье, и вскоре он слег с сильнейшим приступом опасной лихорадки. Ученики посоветовали ему перевести Академию в более благоприятное место, но учитель отверг их предложение, объяснив свой отказ тем, что мудрый человек сам в состоянии оградить себя от влияния любой среды, стоит только ему понять, в чем сокрыт подлинный источник неприятностей. Платон вылечил себя от лихорадки исключительно силой своего духа и прожил в Ликее остаток жизни, ни разу не испытав ни малейшего рецидива этой страшной бо­лезни. Он дожил до глубокой старости и скончался в возрасте 81 года. Говорят, что причиной его смерти была не болезнь, а обычная старческая немощь. Однажды он заснул, подложив под голову вместо по­душки книги поэта Софрона*, и не проснулся.

Болото в данном случае не навязчивая идея, не фобия, не невроз и не заторможенность, а вполне реальный источник нездоровья, и одного только душевного настроя недостаточно, чтобы преодолеть его пагубное влияние; не удается все свалить и на самовнушение. Хотя Платон и отрицал, что болото причиняло ему серьезный вред, возможно, пребывание в столь губительной атмосфере в конце концов подорвало его здоровье. Во всем этом явно кроется нечто большее, что исключает примитивный подход к проблеме с его безоговорочным утверждением или полным неприятием метафизического целительства. Ясно одно, что Платон, видимо, знал, как создать у себя иммунитет к местным лихорадкам. Кто осмелится отрицать ценность такого знания даже в наш век поголовной вакцинации?

Платон личным примером доказал, что в самом человеке заключена сила, способная излечивать бо­лезни его тела, что каждый человек сам для себя одновременно и жрец и врач.

Мудрость — вот универсальная медицина и единственное средство от невежества, общего заболевания человечества. Такова суть доктрины мистиков, той доктрины, которую они изучали в сумраке древних храмов и которая в один прекрасный день станет прочной основой терапии века всеобщего просвещения.

Светская медицина в Риме

Приблизительное время, когда происходили чудесные исцеления, о которых сообщается в табличке, указано в первой записи: «В правление Антонина», то есть в начале второго века нашей эры. К тому времени светская медицина прочно утвердилась в Риме, чему немало способствовали многочисленные греческие врачи, никогда никакого отношения к жрецам не имевшие. Здесь сам собой напрашивается вывод, что они появились в результате того «великого разделения», которое приписывали Гиппо­крату. Впервые эти доктора появились в Римской империи примерно за два столетия до начала христианской эры и, воспользовавшись уважением римлян к греческой культуре, открыли там обширную и доходную практику. Размышляя об этих людях и их деятельности, можно легко обнаружить прямые следствия постепенного превращения медицины в светскую науку.

Всех этих врачей, растерявших духовные ценности в погоне за материальными знаниями, в целом можно назвать сборищем негодяев. Против них выступал Катон, во всеуслышание заявляя, что в течение шести веков римляне процветали без всяких докторов, видимо, только затем, чтобы в конце концов погибнуть от рук греческих лекарей. Человек для этих наделенных чересчур пытливым умом медиков потерял свою индивидуальность как сын Божий и превратился в «историю болезни». По поводу обуревавшей их жажды знаний и их профессиональной этики весьма точно высказывается Плиний: «Они учатся, рискуя нашими жизнями, и проводят опыты, предавая нас смерти, и выходит, что любой человек, принадлежащий к медицинской братии, имеет исключительное право убивать другого человека с полнейшей безнаказанностью. Мало того, еще и всю ответственность они сваливают на голову пациента, незамедлительно обвиняя его в непослушании, и судят человека, которого подчас уже давно нет в живых».

И вышло так, что именно в этой сфере, как нигде, меркантилизм проявился во всем своем чудовищном безобразии. Врачи-жрецы были приписаны к храмам, которые содержались на средства государства. А если благодарные пациенты, получившие не­обходимую помощь, выражали желание что-либо по­жертвовать храму, что ж, тем лучше было для храма. Большинство святилищ было буквально забито сокровищами, где была и немалая толика не имевших материальной ценности подношений от бедняков, но все они служили знаком реальной помощи. Светские доктора-греки, напротив, сами назначали высокие гонорары, исходя из финансовых возможно­стей пациентов, причем плату за лечение они брали независимо от того, умер больной или остался жив. Там, где медицина перестала быть религией, она превратилась в бизнес. Когда Катон заявил, что шесть столетий римляне прекрасно обходились без всяких докторов, он имел в виду, что до появления греческих медиков искусство врачевания было епархией жречества. Во времена расцвета Римской империи врачи-жрецы и храмы целительства оставались единственными хранителями здоровья народа, свет­ские же врачи приобрели авторитет в период ее упадка. До прихода греческих врачей римляне никогда не платили за медицинскую помощь, но хитрые греки убедили своих новых пациентов, что человек ценит только то, за что платит.

Новая терапия избавилась от суеверного представления о якобы существующей «божественной помощи» и заменила его ложной верой в то, что здоровье можно купить за деньги и расплатиться ими за безудержную его растрату в кутежах и распутстве. Но гораздо большее зло заключалось в том, что слишком высокая плата превращала здоровье в недоступную для бедного люда роскошь, а ведь именно беднякам приходилось сражаться и умирать во славу Рима.

Однако у римлян было вполне достаточно времени, чтобы приспособиться к новым научным воззрениям в медицине: они приняли законы против врачевания в нарушение этики, упорядочили гонорары и ввели имеющие силу закона правила об ответст­венности врачей за свои ошибки и их последствия. Новые доктора, естественно, считались людьми вы­сочайших принципов и, как положено, давали «Клятву Гиппократа», только вот вопрос, какое значение могла иметь такая клятва богам, если вера в этих богов и доверие к ним были давно и основательно подорваны. Поступками этих людей более уже не руководили их собственные духовные убеждения и ве­ра в реальное существование «Божественных сил», и поэтому, как всегда, возникла необходимость управлять их действиями посредством изобретенного человеком свода законов, чтобы защитить общество от всяческих злоупотреблений.

Однако невероятно трудно проводить в жизнь законы, направленные против привилегированного класса, особенно если этот класс, сплотив свои ря­ды, противодействует любой попытке ввести хоть какие-то правила, ограничивающие полную свободу действий. С такого рода сопротивлением римляне столкнулись сразу же, как только попробовали упорядочить медицинскую практику. Отчасти их действия увенчались успехом, но более никогда Вечному Городу уже не суждено было испытать той свободы от криминальной медицины, которой они наслаждались до прихода греческих врачей.

На протяжении нескольких веков жреческое целительство и «аптекарская наука» жили бок о бок в состоянии вооруженного перемирия. Жрецы считали светского врача виновным в грубейшем святотатстве, а эмансипированные врачи отзывались о жрецах как о толпе суеверных фанатиков, стоило только зайти разговору об их притязаниях на врачевание. В создавшейся напряженной ситуации возникло новое осложнение — начала набирать силу христианская религия.

В падении языческого Рима, в сущности, не было ничего таинственного. На императорский престол в Риме садились дегенераты, его аристократия ударилась в декадентство, его законы были извращены в угоду личным интересам, а религиозные учения — опошлены. От нескончаемых войн граждане Рима пребывали в состоянии полной деморализации, его сокровища истощили незаконные доходы государственных чиновников, а его провинции захватили и разграбили варвары. И при всех этих реальных бедах некий автор из новых, рассуждая на историче­ские темы с позиций современной медицины, на­ивно заявляет, что малярия явилась главной причиной того, что Гиббон столь благозвучно описывает как упадок и крушение Римской империи!

Могло ли случиться, что город, построенный Ромулом на берегах Тибра, веками правил миром и по курьезному совпадению не устоял перед натиском малярийной атмосферы именно в тот момент, когда его этика и мораль достигли своего низшего предела? Такая позиция весьма типична для людей, пытающихся размышлять над проблемами своего общества, совершенно не думая о пользе духовного воспитания.

Влияние красоты на здоровье

Светская медицина, расставшись с мистериями Эскулапа, убежала в такой спешке, что по дороге растеряла множество важных принадлежностей и атрибутов врачебного искусства.

Позади себя она, в первую очередь, оставила возвышенные этические принципы, которые должны лежать в основе всех взаимоотношений между слугой народа и народом, которому он служит. В храмах ее учили, что мудрость — это даруемое свыше превосходство и что люди, снискавшие расположение богов, должны вести себя так, чтобы всегда быть достойными того доверия, которое внушает их мудрость.

В своем поспешном бегстве новые доктора совсем забыли о той роли, которую играет красота в здоровье человечества. Практицизм полностью завладел их умом, и даже сегодня, после стольких веков прогресса, современная больница больше напоминает завод, чем храм здоровья. Святилища Эскулапа были обителями красоты и спокойного величия. Возможно, применяемые в храмах методы лечения были недостаточно рациональными, но зато в них повсюду царил дух благородства и красоты. Врачи-жрецы были слугами любящего бога, с беспредельным сочувствием взирающего на свой страдающий мир. Тело человека считалось там живым храмом, где обитает живой дух, и требовало к себе бережного и почтительного отношения. Так почему бы обществу, богатство и могущество которого грекам даже и не снилось, не возродить эту благотворную атмосферу, добавив к ней накопленные человечеством научные знания? Ведь и в нынешнем столетии ничто не мешает исцелять людей, окружая их мудрой красотой, столь хорошо известной древним.

В погоне за свободой быстроногие медики позабыли и о самой гуманной из всех древних концепций этики врачевания, суть которой на удивление проста: «Медицина — для всех, кто болен». В Риме рабы, брошенные своими хозяевами умирать, находили приют в храме Эскулапа, где их остав­ляли до полного излечения. Один из императоров издал закон, согласно которому такие рабы после выздоровления получали свободу, а их прежние хозяева лишались на них всяческих прав. Естественно, почти никто из рабов не мог заплатить за лечение, но в этом и не было нужды, поскольку счи­талось, что человеку даровано здоровье и он поль­зуется им по праву, данному ему самим богом. В знаменитом храме на одном из островов Тибра, ставшем первой в истории больницей, принимали и лечили всех подряд, не делая различий между богатыми и бедными.

В современном мире есть множество городских и сельских больниц и бесплатных клиник, обычно от­крываемых при некоторых медицинских школах, но очень немногие из них выдерживают сравнение — по крайней мере, в отношении царящей там атмо­сферы — со святилищами бога-исцелителя. Подавляющее большинство таких благотворительных заведений — позор современной цивилизации, и тем, кто входят в их призывно распахнутые двери, приходится унижаться и, растрачивая последние средства, становиться нищими, чтобы только получить необходимую медицинскую помощь. Раз туда попав, они оказываются во власти неопытных молодых врачей и вечно перегруженных работой, задерганных медсестер, и при этом им не забывают множеством разных способов напомнить, что они пользуются щедростью не охочих до лишних трат, скуповатых сограждан. Вместо уверенности в том, что преисполненное любви общество искренне заинтересовано в их выздоровлении, пациенты прекрасно понимают, что всех, кто их окружает, более всего заботит, как бы поскорее и без лишних хлопот избавиться от них, чтобы следующий мог занять их место.

Все эти беды, несомненно, являются побочным следствием того знаменитого разделения религии и медицины, в котором обвиняют мудрого старого Гиппократа. Одна только наука, как бы ни был велик и важен ее вклад в развитие человечества, не способна довести до совершенства цивилизованный мир. И если человек — это просто животное, ведущее существование на животном уровне и страдающее исключительно от превратностей бытия в животном мире, то материалистического подхода вполне хватило бы для поддержания его жизнен­ного уровня. Но человек как нечто неизмеримо большее являет собой существо, которое благодаря усиленной умственной и эмоциональной деятельности неизмеримо возвысилось среди всех прочих тварей.

Мудрейших людей всех времен, веривших в объ­ективность духовных ценностей, вдохновляла на служение людям не надежда извлечь из этого вы­году, а любовь к человечеству. Религия не должна исчезнуть, если роду человеческому суждено сохраниться, а нигде религия не занимает столь почетное место, как среди тех, кто обладает знаниями и мастерством. Значит, каждый врач должен быть немного жрецом, а каждый жрец — врачом. Один нуждается в другом, а не в том пресловутом разделении, которое есть не более чем возможность щегольнуть передовыми идеями.

Из глубины веков до нас дошли две школы медицины, обе глубоко чтимые и уважаемые благодарным человечеством. Первая, и старейшая — это духовная медицина с ее концепциями веры, молитвы, покаяния, божественного заступничества, чудес и даже, если хотите, невинной и бескорыстной магии. Вторая, и более молодая школа — это материальная медицина, содействующая развитию новых направлений в химии, биохимии и областях, связанных с электричеством.

Сегодня между ними стоит психология, старая по своей сути и новая по своим методам, которая должна постараться объединить мистиков и медиков ради выживания человечества. Представляется крайне затруднительным отыскать основательную причину, почему столько ученых вечно должны лезть из кожи вон, чтобы уничтожить мистицизм, осудить и осмеять старые обычаи, делающие людей лучше и счастливей. И в силу какой необходимости им приходится год за годом в книгах и статьях методично разрушать веру людей в дух и молитву, словно забывая, что для большей части человечества именно в них и заключается все самое важное в жизни.