К Венере

Переживания, которые я тогда испытывал, должно быть, серьезно повлияли на мою психику. И хотя переживания нельзя ни взвесить, ни измерить, нет сомнений в том, что под их воздействием я серьезно изменился. Тридцать дней я, одинокий, стремился сквозь космос к полному уничтожению, к небывалому концу, который, возможно, не оставит атомам, из которых состоит мое тело, ни одного электрона. Самое ужасное, что все это я переживал в полном одиночестве. В результате мои чувства притупились — несомненно, об этом мудро позаботилась природа.

Я не был особенно взволнован, даже когда осознал, что огромный прекрасный полумесяц, который вырисовывается по правому борту торпеды — это Венера. Я должен был подойти к Венере ближе, чем какое-либо человеческое существо с начала времен — ну и что же?! Это не имело значения. Даже если б я должен был увидеть самого Господа Бога, это не имело бы никакого значения. Мне стало очевидно, что ценность созерцаемого нами определяется только размерами нашей предполагаемой аудитории. Все, что я могу увидеть, ничего не стоит: ведь у меня нет и никогда не будет слушателей.

Тем не менее (скорее для того, чтобы убить время), я стал проводить приблизительные вычисления. Они показали, что я нахожусь на расстоянии около восьмисот шестидесяти тысяч миль от орбиты Венеры и пересеку ее примерно через двадцать четыре часа. Но я не мог точно расчитать расстояние до самой планеты. Она казалась очень близкой.

Когда я говорю «близкой», я подразумеваю относительное понятие. Земля была на расстоянии двадцати пяти миллионов миль, Солнце — около шестидесяти восьми миллионов, поэтому объект столь значительных размеров, как Венера, на расстоянии одного — двух миллионов миль казался близким.

Поскольку Венера движется по орбите со скоростью почти двадцати двух миль в секунду, или более одного миллиона шестиста тысяч миль за земной день, было очевидно, что она пересечет мой путь в пределах следующих двадцати четырех часов.

Мне пришло в голову, что на таком незначительном расстоянии притяжение Венеры может изменить курс торпеды и спасти меня от Солнца. Но я знал, что это напрасная надежда. Несомненно, торпеда немного отклонится от курса, но Солнце не отдаст свою добычу так же легко, как Луна. При этой мысли ко мне вернулась апатия, и я потерял интерес к Венере.

Выбрав книгу, я прилег на кровать почитать. Кабина была ярко освещена. Я расходовал электроэнергию так расточительно, словно был подключен к электростанции Ниагарского водопада. У меня были средства для генерации электричества еще в течение одиннадцати месяцев, но через несколько недель оно мне не понадобится, так к чему экономить?

Несколько часов я читал, но поскольку чтение в постели всегда действует на меня усыпляюще, в конце концов я задремал. Проснувшись, я несколько минут лежал, отдыхая. Я мог стремиться к смерти со скоростью тридцати шести тысяч миль в час, — вместе с кораблем — но сам я при этом не торопился. Я вспомнил, какое чудное зрелище представляла собой Венера при последнем наблюдении, и решил еще раз взглянуть на нее. Вяло потянувшись, я встал и подошел к одному из иллюминаторов правого борта.

Картина, обрамленная оправой этого круглого отверстия, не поддавалась описанию. На фоне светлого ореола вырисовывался темный контур Венеры — находящееся за ней Солнце подсвечивало ее облачный покров и делало пылающе ярким ближайший ко мне, тонкий край полумесяца.

Я посмотрел на часы. Прошло двенадцать часов с того момента, как я обнаружил планету. Наконец-то я почувствовал волнение. Венера была вдвое больше, и, очевидно, вполовину ближе, чем двенадцать часов назад. Следовательно, торпеда преодолела половину расстояния, которое отделяло нас от планеты. Неужели столкновение все же возможно? Сейчас казалось едва ли не очевидным, что я буду безжалостно брошен на поверхность этого безжизненного, негостеприимного мира.

Ну так что же? Разве я и без того уже не обречен? Какая разница мне, если конец наступит на несколько недель раньше, чем я предполагал?

И все же я был взволнован. Не могу сказать, что я чувствовал страх. Я не испытываю страха смерти, я утратил это чувство, когда умерла моя мать. Но теперь, когда грандиозное приключение приближалось, я был ошеломлен его неизбежностью, невероятными картинами, открывавшимися передо мной, и огромным любопытством: что будет дальше?

Томительно тянулись долгие часы. Хоть я и привык мыслить в терминах сверхъестественных скоростей, мне казалось невероятным, что торпеда и Венера несутся к одной и той же точке так быстро: одна со скоростью тридцати шести тысяч миль в час, другая — более шестидесяти семи тысяч.

Становилось трудно наблюдать планету через боковой иллюминатор, так как она непрерывно приближалась к нашему пути. Я подошел к перископу. Венера величественно скользила в пределах его поля видимости. Я знал, что сейчас торпеда находилась на расстоянии менее тридцати шести тысяч миль, то есть меньше часа пути от ее орбиты, и уже не оставалось сомнений, что планета поймала нас. Нам было суждено столкнуться с ней. Даже в этих обстоятельствах я не смог удержаться от улыбки при мысли о моей поразительной меткости и удачливости, свидетельством которой служил этот факт. Я отправлялся к Марсу и теперь должен столкнуться с Венерой — безусловно, это космический рекорд всех времен среди наихудших выстрелов, угодивших хоть в какую-нибудь цель.

Я не избегал таким образом смерти — ведь лучшие астрономы мира уверили нас, что Венера непригодна для человеческой жизни, что ее поверхность либо невыносимо горяча, либо непереносимо холодна, к тому же планета лишена кислорода. Тем не менее жажда жизни, которая сопутствует каждому из нас с рождения, заставила меня осуществить приготовления к посадке. Те самые приготовления, которые мне надлежало сделать, если бы я успешно достиг своей первоначальной цели — Марса.

Я скользнул в комбинезон на шерстяной подкладке, надел защитные очки и подбитый шерстяной подкладкой шлем. Затем закрепил контейнер с кислородом на груди. Это было предусмотрено конструкторами, чтобы не запутать парашют. Контейнер мог быть также автоматически сброшен, если я попаду в атмосферу, пригодную для поддержания жизни — поскольку он будет ненужным и даже опасным грузом во время приземления.

Наконец, я надел и застегнул парашют. Потом глянул на часы. Если расчеты верны, мы столкнемся примерно через пятнадцать минут. Я снова вернулся к перископу.

Зрелище, которое предстало моим глазам, внушало благоговейный трепет. Мы погружались в кипящую, волнующуюся массу черных облаков. Это было подобно хаосу на заре сотворения мира. Мы попали в гравитационное поле планеты. Потолок кабины больше не располагался надо мной, я теперь стоял на передней стенке. Но я предвидел такое развитие событий, когда проектировал торпеду. Мы ныряли к планете носом вниз. В космосе не было ни верха, ни низа, а сейчас у нас появился низ, и вполне определенный.

Оттуда, где я стоял, можно было дотянуться до пульта управления, а рядом со мной была дверь в стенке торпеды. Я выпустил три батареи парашютов и открыл первую дверь — в стене внутреннего корпуса аппарата. Последовал ощутимый толчок — парашюты раскрылись и несколько замедлили скорость торпеды. Это должно было означать, что мы вошли в достаточно плотную атмосферу, а следовательно, у меня не было ни одной лишней секунды.

Одним движением рычага я выпустил оставшиеся парашюты и перебрался к внешней двери. Ее болты управлялись большим колесом, установленным в центре двери и могли открываться легко и быстро. Я зажал губами мундштук кислородного аппарата и торопливо повернул колесо.

Тотчас дверь отворилась. Давление внутри торпеды мгновенно упало; и струя воздуха, вырвавшаяся наружу, вытолкнула меня в пространство. Правой рукой я схватился за кольцо парашюта. Но не рванул его тотчас, а выждал несколько секунд, осматриваясь в поисках торпеды. Она двигалась почти параллельно со мной, все уцелевшие парашюты раскрылись над ней, образуя странную и притягательную радугу из ярких куполов. Я видел ее только мгновение, затем торпеда нырнула в облачную массу, и я потерял ее из виду. Но какое жуткое и великолепное зрелище она представляла собой в это краткое мгновение!

Теперь, когда мне не угрожала опасность столкновения с торпедой, я дернул за кольцо парашюта — как раз в тот миг, когда облака поглотили меня. Сквозь утепленный комбинезон я почувствовал острый холод. Словно удар ледяной волны, холодные облака плеснули мне в лицо. Затем, к моему облегчению, парашют раскрылся, и я стал падать медленнее.

Я падал вниз, вниз, вниз. Я не мог даже предположить ни времени спуска, ни расстояния. Было очень темно и очень влажно, как будто я тонул в глубинах океана, но только не ощущалось давления воды. Мои мысли в течение этих долгих минут не поддаются описанию. Возможно, я слегка опьянел от кислорода — не знаю. Я чувствовал радостное возбуждение и огромное желание проникнуть в великую тайну, скрытую внизу. Мысль о том, что я скоро умру, волновала меня куда меньше, чем мечты и догадки о том, что мне предстоит увидеть перед смертью. Я вот-вот совершу посадку на Венере — первый человек во всем мире, который увидит, что скрывается под облачным покровом планеты!

Внезапно я оказался в безоблачном пространстве, но далеко внизу подо мной было нечто странное, в темноте кажущееся еще одним слоем облаков. Это заставило меня вспомнить распространенную теорию двух облачных покровов Венеры. По мере того, как я спускался, температура постепенно повышалась, но все еще было холодно.

Когда я вошел во второй облачный слой, температура стала повышаться гораздо быстрее. Я отключил подачу кислорода и попытался дышать через нос. Глубоко вдохнув, я обнаружил, что получаю достаточно кислорода, чтобы поддерживать жизнь, и теории земных астрономов были разбиты вдребезги. Надежда вспыхнула во мне, как маяк на скрытом в тумане берегу.

Медленно опускаясь, я начал различать далеко внизу слабое свечение. Что бы это могло быть? Существовало много объективных причин, по которым это не мог быть солнечный свет. Солнечный свет не мог идти снизу и, кроме того, в этом полушарии Венеры была ночь. Естественно, множество странных предположений пронеслось в моем мозгу. Могло ли это быть свечение раскаленной поверхности? Но я тут же отбросил эту версию, как несостоятельную, потому что жара раскаленного мира уже давно убила бы меня. Затем мне пришло в голову, что это может быть отраженный свет той части облачного покрова, которая освещена Солнцем. Но небо надо мной было темным со всех сторон.

Единственная возможная разгадка была чрезвычайно естественной для землянина, и к тому же казалась верной. Я, как представитель высокоразвитой цивилизации, прибывший из мира, в котором весомое место отводится науке и технике, не мог устоять перед соблазном. Я осмелился предположить, что это слабое сияние — отражение искусственного света от нижней поверхности облачных масс. Света, созданного разумными созданиями из того мира, куда я медленно опускался.

Я попытался вообразить этих существ. Мое волнение возрастало по мере того, как я предвкушал чудеса, которые вскоре откроются моим глазам. Но, я думаю, это волнение было простительным в сложившихсся обстоятельствах. Готовясь к такому приключению, кто бы не разволновался, представляя, что его ожидает?

Я выплюнул мундштук кислородного аппарата и обнаружил, что могу дышать совершенно свободно. Свет подо мной постепенно становился ярче. Мне показалось, что в окружающих меня облаках я разгляден какие-то неясные темные очертыния. Быть может, тени, но что могло бы их отбрасывать? Я отсоединил кислородный контейнер и отбросил его. Я отчетливо услышал, как он обо что-то стукнулся мгновение спустя. Затем подо мной неясно вырисовалась темная тень, и через мгновение мои ноги встретили нечто упругое и податливое.

Я падал сквозь массу листвы и изо всех сил пытался за что-нибудь ухватиться. Через мгновение я стал падать быстрее и понял, что случилось: купол парашюта был поврежден ветками. листвой. Я цеплялся за сучья и листья — тщетно; внезапно я остановился — очевидно, парашют зацепился за что-то. Я надеялся, что он продержится, пока я не найду возможности закрепиться понадежнее.

Я пошарил вокруг в темноте, и наконец моя рука наткнулась на прочную ветку. Мгновением позже я уже сидел на ней верхом, прислонившись спиной к стволу большого дерева — еще одна теория отправилась по бесславному пути вслед за многочисленными предшественницами: очевидно было, что на Венере есть растительность. Одно дерево, по крайней мере, было наверняка, за это я мог поручиться чем угодно, поскольку сам на нем сидел. И без особого сомнения можно было сказать: темные тени, которые я миновал, — это другие, более высокие деревья.

Найдя надежную опору, я избавился от парашюта, но не раньше, чем запасся значительным количеством строп, тросов и линей, которые могли пригодиться при спуске с дерева. Когда начинаешь спуск с самой верхушки дерева неизвестной породы, в темноте, да еще посреди низких облаков, нельзя быть уверенным в том, как это дерево выглядит ближе к земле. Потом я снял защитные очки и начал спуск. Дерево было невероятной толщины, но ветви росли достаточно близко одна от другой, так что я без труда находил, куда поставить ногу.

Не знаю, сколько я падал сквозь второй облачный слой, прежде чем зацепился за дерево; не знаю, сколько я спускался по дереву. Но все вместе это должно было составлять около двух тысяч футов, и все же я по-прежнему находился в облаках. Могла ли вся атмосфера Венеры быть вечным туманом? Я надеялся, что нет, потому что умирать среди тумана, не видя неба и солнца, было бы ужасно.

По мере того, как я спускался, свет внизу несколько усилился, но ненамного. Вокруг меня по-прежнему было темно. Я продолжал спуск. Это была работа утомительная и небезопасная — спуск по незнакомому дереву в тумане, ночью, по направлению к неизвестному миру. Но я не мог остаться там, где был, а вверху не было ничего, ради чего стоило бы подниматься, так что я продолжал спускаться.

Какую странную шутку сыграла со мной судьба! Я улыбался, вспоминая, что вначале хотел посетить Венеру, и отказался от этой мысли, лишь когда мои друзья-астрономы уверили меня, что на планете не может быть ни животной, ни растительной жизни. Я отправился на Марс, и вот результат: на целых десять дней раньше, чем я надеялся добраться до красной планеты, я оказался на Венере. И теперь наслаждаюсь прекрасным воздухом среди ветвей дерева, рядом с которым гигантские секвойи выглядели бы карликами.

Теперь свечение быстро усиливалось, облака редели. Сквозь разрывы в них мне порой удавалось бросить взгляд на то, что лежит внизу — похоже было, что это бескрайнее море листвы, освещенное лунным светом. Но у Венеры нет луны! В том, что касалось света, кажущегося лунным, я вполне мог согласиться с астрономами. Это свечение исходило не от луны, если только спутник Венеры не располагался под ее внутренней облачной пеленой, что было бы абсурдно.

В следующий миг я полностью вынырнул из облачного слоя, но, хотя я смотрел во всех направлениях, я не видел ничего, кроме деревьев. Они была вверху, внизу, везде, насколько я мог различить сквозь пучину листьев. В слабом свете я не мог определить цвета листвы, но был уверен, что она не зеленая. Это был легкий, утонченный оттенок иного цвета.

Я спустился еще на тысячу футов с тех пор, как выбрался из облаков, и уже совершенно исчерпал свои силы (месяц безделья и чревоугодия выбил меня из формы). Внезапно я увидел под собой что-то вроде висячего моста. Он вел с дерева, по которому я спускался, на другое, соседнее. Я также обнаружил, что прямо под тем местом, где я нахожусь, ветки дерева были обрублены — сверху и снизу от дороги-моста. Недвусмысленное свидетельство присутствия разумных существ!

Итак, Венера была населена. Но кем? Какие странные существа, обитающие на деревьях, построили свои мостовые так высоко среди этих гигантов? Возможно, они похожи на древних обезьянолюдей? А может быть, это люди-птицы? На каком уровне развития они находятся? Как они отнесутся ко мне?

Мои беспочвенные размышления были прерваны шумом, раздавшимся сверху. В ветках над моей головой что-то передвигалось. Звук приближался, и мне показалось, что его производит существо значительных размеров и веса. Хотя, возможно, этот вывод был плодом моего воображения. Как бы то ни было, я почувствовал себя в высшей степени неуютно. Я был безоружен. Я никогда не носил с собой оружия. Мои друзья настаивали, чтобы я взял с собой в путешествие целый арсенал. Я же утверждал, что если я прибуду на Марс безоружным, это будет безусловным свидетельством моих мирных намерений. И даже если меня примут недружелюбно, я окажусь не в худшем положении, поскольку у меня все равно нет ни одного шанса в одиночку покорить целый мир, как бы хорошо я ни был вооружен.

Внезапно к хрусту тяжелого тела, продирающегося надо мной сквозь листву, прибавились жуткие крики и рычание. В наводящих ужас нестройных воплях угадывались голоса нескольких существ. Неужели меня преследовали все обитатели этого кошмарного леса сразу?

Возможно, мои нервы были немного не в порядке. Но кто посмел бы обвинить меня в этом, если учесть все, что я пережил за последние несколько недель, в частности, за последние часы? Однако психика моя была расстроена еще не окончательно. Я отдавал себе отчет в том, что ночные шумы часто множатся самым непредсказуемым способом. Я слышал койотов, тявкающих и воющих ночью вокруг лагеря в Аризоне, — и я мог бы поклясться, что их там сотни. Разумеется, если бы полагался исключительно на слух, — но я ведь точно знал, что их там один-два, не больше.

Но в этот миг я был совершенно уверен, что слышу голоса нескольких существ — более чем одного. Голоса смешались в ужасный шум, который определенно приближался ко мне. Конечно, я не был уверен, что обладатели этих страшных голосов — чудовища, преследующие именно меня. Но леденящий тихий голос где-то внутри нашептывал, что это так.

Я хотел успеть добраться до висячей мостовой (я бы чувствовал себя уверенней, прочно стоя на двух ногах). Однако я находился еще слишком высоко, чтобы прыгать, а ветки на этом участке, как я уже упоминал, были обрублены. Тогда я вспомнил о веревках, срезанных с покинутого парашюта. Быстро сорвав с пояса один из мотков, я перекинул веревку через ветку, на которой сидел, прочно зажал в руках оба конца и приготовился спрыгнуть. Вдруг крики и рычание прекратились. Я услышал, как кто-то пробирается в мою сторону, и увидел, как прямо надо мной закачались ветви под его весом.

Я прыгнул с ветки, качнулся вперед и скользнул по веревке футов на пятнадцать ниже, на мостовую. Как только я приземлился, молчание великого леса было вновь нарушено ужасным криком над моей головой. Я глянул вверх и увидел устремившуюся ко мне странную тварь, а за ней — еще одну неописуемо ужасную рычащую морду. Я видел ее только мгновение. Я едва успел сообразить, что это морда живого существа, наделенного глазами и ртом, — затем она скрылась в листве.

Тогда я воспринял это жуткое видение подсознательно, краткой вспышкой, запечатлевшейся на сетчатке глаз, поскольку в этот момент первая бестия была уже в воздухе надо мной. Однако это видение осталось нестираемым в моей памяти. Мне довелось вспомнить его впоследствии при обстоятельствах столь чудовищных, что ум простого смертного землянина едва ли способен вообразить их.

В тот миг, когда я отшатнулся назад, чтобы уклониться от прыгнувшей на меня твари, я все еще держался за один конец веревки, по которой спустился на мостовую. Я держался за эту чертову веревку совершенно бессознательно, механически, просто не успев разжать кулак. Двигаясь назад, я потянул веревку за собой и сдернул ее с сука, через который она была перекинута. Случайное обстоятельство, но, без сомнения, весьма счастливое.

Тварь промахнулась, приземлилась на все четыре лапы в нескольких футах от меня и замерла, очевидно, слегка ошеломленная. Это дало мне возможность собраться с мыслями, продолжая медленно отступать. В то же время правой рукой я машинально свивал в кольца веревку.

Простые и глупые на первый взгляд поступки, которые человек делает в минуты опасности или волнения, часто кажутся бессмысленными и необоснованными также и на второй взгляд. Но я думаю, что они продиктованы подсознанием, действующим во имя самосохранения. Быть может, они не всегда удачно выполняются, часто и вовсе бесполезны. Но в этом случае подсознание ничуть не хуже сознания, которое гораздо чаще ошибается, чем попадает в точку. Я не могу не подыскивать объяснения стремлению, которое заставило меня сохранить при себе веревку. Хоть я этого еще и не знал, она была единственной нитью, ведущей к моему спасению. Тонкой нитью, на которой оказалась подвешена моя жизнь.

С момента последнего вопля той кошмарной твари, что скрылась в листве, не раздалось ни звука. Прыгнувшая на меня зверюга как-то неуклюже скорчилась и не шевелилась. Она смотрела на меня довольно ошалело, и я стал склоняться к мысли, что она не преследовала меня, но сама была объектом преследования.

В смутном полусвете венерианской ночи я видел против себя тварь, которая могла возникнуть только в полубезумной горячке ужасного кошмара. Размером она была примерно со взрослую пуму и стояла на четырех лапах, которые весьма походили на человеческие или обезьяньи руки. Было похоже, что этот зверь большую часть жизни проводит на деревьях. Передние лапы были значительно длиннее задних, как у гиены, но на этом сходство заканчивалось, поскольку покрытая шерстью шкура зверя была покрыта продольными полосами красного и желтого цветов, а его ужасная голова вообще не имела сходства ни с одним земным зверем. Ушей не было видно, а посреди низкого лба выделялся один большой круглый глаз на конце толстого отростка около четырех дюймов длиной. Мощные челюсти были вооружены длинными острыми клыками, а с обеих сторон шеи торчали мощные клешни. Я никогда не видел твари, так страшно вооруженной для нападения, как эта безымянная бестия иного мира. Своими крабоподобными клешнями она могла легко удержать противника куда более сильного, чем человек, и подтащить его к внушающим ужас челюстям.

Какое-то время тварь разглядывала меня единственным жутким глазом, который едва заметно поворачивался на конце стеблевидного щупальца. Клешни ее все время шевелились, сжимаясь и разжимаясь. За краткий миг передышки я осмотрелся. Первое, что я обнаружил — прямо напротив меня находилось отверстие, вырубленное в стволе дерева. Отверстие было почти в три фута шириной и более шести футов высотой. Но самое интересное — это отверстие было закрыто дверью. Не сплошной дверью, а чем-то вроде массивной деревянной решетки.

Пока я стоял, рассматривая ее и раздумывая, что предпринять, мне показалось, что за дверью что-то движется. Затем кто-то заговорил со мной из темноты за дверью. Это звучало, как человеческий голос, хотя он и говорил на языке, которого я не понимал. Интонации были повелительные. Я вполне мог представить, что меня спрашивают: «Кто ты такой, и что тебе здесь нужно среди ночи?»

— Я чужеземец, — ответил я. — Я пришел с миром и дружбой.

Разумеется, я знал, что, кто бы ни был там за дверью, он не поймет меня. Однако я надеялся, что мой тон убедит его в моих мирных намерениях. Последовала минутная тишина, затем послышались другие голоса. Очевидно, они обсуждали сложившуюся ситуацию. И тут я увидел, что замершая напротив тварь шевельнулась на мостовой и стала подкрадываться ко мне. Мне пришлось переключить внимание с двери на бестию.

У меня не было оружия, не было вообще ничего, кроме бесполезной длинной веревки, но я понял, что должен что-нибудь предпринять. Не мог же я просто стоять, позволяя твари схватить меня и сожрать, не нанеся ни одного удара, чтобы защитить себя. Я размотал кусок веревки и, скорее в отчаянии, чем в надежде, что смогу сделать что-либо в свою защиту, взмахнул концом веревки и стегнул по морде приближающегося зверя. Вы видели, как мальчишки хлещут друг друга мокрыми полотенцами? Возможно, вам даже доводилось получать такой удар? Тогда вы знаете, что это достаточно больно.

Конечно, я не рассчитывал, что таким образом заставлю противника отступить. По правде сказать, я вообще не знал, чего я надеюсь достигнуть этим. Возможно, я просто чувствовал, что должен что-нибудь делать, и это было единственным, что пришло мне в голову. Результаты моих действий продемонстрировали эффективность единственного глаза твари и быстроту ее клешней. Я щелкнул веревкой, как укротитель бичом, но, хотя конец веревки двигался очень быстро, и движение было неожиданным, тварь ухватила веревку одной из клешней прежде, чем та достигла ее морды. Затем зверюга натянула веревку и стала подтаскивать меня к страшным челюстям.

Я научился многим трюкам с веревкой от друга-ковбоя в те времена, когда работал в кинематографе. Один из них я применил сейчас, намереваясь спутать крабоподобные клешни. Внезапным движением сильно ослабив веревку, я захлестнул клешню, которая ее держала, и сразу закрепил захлест второй петлей. Тварь продолжала отчаянно тянуть веревку к себе. Я думаю, ей руководило инстинктивное стремление тащить к челюстям все, что она держала в клешнях. Но как долго она будет тянуть за веревку, прежде чем решит переменить тактику и наброситься на меня, я не мог даже предположить. Так что действовал я исключительно по вдохновению. Я торопливо закрепил свой конец веревки вокруг одной из прочных подпорок, которые поддерживали перила мостовой. И тут же тварь бросилась на меня с яростным рычанием.

Я повернулся и побежал, надеясь, что я успею выбраться из пределов досягаемости этих ужасных клешней до того, как веревка остановит тварь. Мне едва удалось это сделать. При виде того, как огромное тело перевернулось на спину, лишь только веревка натянулась, я испустил вздох облегчения. Но жуткий вопль ярости, последовавший за этим, заставил меня похолодеть. Радость моя была недолгой, поскольку тварь поднялась, встала на все четыре лапы, схватила веревку второй клешней и перерезала ее так аккуратно, словно гигантскими ножницами. После этого она снова занялась мной, и на этот раз уже не подкрадывалась.

Вновь стало казаться очевидным, что мое пребывание на Венере подходит к концу. Вдруг дверь в дереве распахнулась, и трое мужчин выскочили на мостовую прямо за спиной воплощенного ужаса, устремившегося ко мне. Их предводитель швырнул короткое тяжелое копье, которое глубоко вонзилось в спину моего разъяренного преследователя. Тотчас же тварь замерла и повернулась мордой к новым, более опасным противнипкам. В этот миг еще два копья вонзились ей в грудь. С ужасным предсмертным криком тварь свалилась замертво.

Предводитель подошел ко мне. В неярком странном свете, заливавшем все вокруг, он, казалось, ничем не отличался от земного человека. Острие его прямого острого меча нацелилось мне в солнечное сплетение. Позади стояли его спутники, каждый также с обнаженным мечом.

Первый мужчина обратился ко мне уверенным, повелительным тоном. Я покачал головой в знак того, что не понимаю. Тогда он приставил острие меча к моей груди и немного нажал. Я попятился. Он шагнул вперед и уколол снова, и снова я отступил вдоль мостовой. Предводитель пристально глянул на меня, что-то произнес удивленно, и к нему присоединились двое других. Они стали осматривать меня, переговариваясь между собой.

Теперь я видел их лучше. Они были примерно моего роста, и каждая анатомическая деталь, которую я мог заметить, совпадала с анатомией земных человеческих существ. Мне оставалось домысливать немногое, поскольку они были почти нагими. На них были набедренные повязки и больше практически ничего, кроме поясов, которые поддерживали ножны их мечей. Их кожа казалась гораздо темнее моей, но не такой темной, как у негров. Лица их были гладкими и выглядели симпатично.

Несколько раз они обращались ко мне, и я всегда отвечал, но мы не понимали друг друга. Наконец, после долгого обсуждения один из них вернулся к отверстию в дереве. На мгновение я увидел освещенное помещение за его плечами, затем один из двоих оставшихся подтолкнул меня вперед и указал на дверь.

Было понятно — он хочет, чтобы я вошел; и я шагнул вперед. Когда я проходил мимо своих спасителей, они подняли мечи и направили на меня, явно не желая рисковать. Третий ждал меня посреди большого помещения, вырубленного внутри дерева. За его спиной были двери, несомненно, ведущие из этой комнаты в другие. В комнате стояли кресла и стол; стены были украшены резьбой и рисунками. На полу лежал большой ковер. Небольшой сосуд, висящий в центре потолка, освещал все вокруг не менее ярко, чем, например, солнце, в ясный земной день светящее через открытое окно. Однако свет его был мягок и не имел характерного солнечного блеска.

Двое, вошедшие вслед за мной, закрыли дверь и заперли ее при помощи устройства, которое тогда мне еще не было знакомо. Затем один из них указал на кресло и подтолкнул меня к нему, чтобы я сел. При ярком свете они еще раз внимательно рассмотрели меня. Впрочем, я отвечал им тем же. Больше всего их, похоже, озадачила моя одежда, они разглядывали, ощупывали и обсуждали материал, его состав и даже способ изготовления, насколько я мог судить по их интонации и жестам.

Мне было невыносимо жарко. Я снял комбинезон, затем кожаную куртку и рубашку. Каждый новый предмет одежды возбуждал их любопытство и порождал комментарии. Мои светлые волосы и кожа также вызвали пристальное внимание.

Один из них покинул комнату, а другой тем временем стал убирать со стола лежавшие там предметы. Среди них были несколько украшений, кинжал в прекрасно сработанных ножнах, и какие-то штуки, напоминающие книги, переплетенные в дерево и кожу.

Вышедший мужчина возвратился, принес пищу и питье и расставил на столе. Мне попытались объяснить, что я могу есть. Я понял это не сразу, но воспринял с большим удовольствием. Там были фрукты и орехи в резных полированных деревянных чашах; было что-то, что я принял за хлеб, выложенное на золотую тарелку; было нечто вроде меда в серебряном кувшинчике. В высокий изящный кубок была налита белая жидкость, напоминающая молоко. Кубок был из тонкой до полупрозрачности, просвечивающей керамики изысканного оттенка синего цвета. Эти предметы и обстановка комнаты говорили о высокой культуре, утонченности и хорошем вкусе, что не вязалось с дикарским видом их владельцев.

Фрукты и орехи не были похожи на земные по вкусу; зато хлеб оказался неожиданно знакомым и очень вкусным, хотя и грубоватым; а мед (если это был мед, разумеется) имел привкус засахаренных фиалок. Молоко (я не могу найти другого земного слова для его описания) было резким, почти едким, но отнюдь не отталкивающего вкуса. Я вполне представлял, что к нему можно привыкнуть, и тогда оно может даже нравиться.

Столовые приборы напоминали те, к которым мы привыкли в цивилизованных местах Земли. Среди них были выдолбленные орудия для зачерпывания, острые орудия для разрезания, орудия с остриями, предназначенные для накалывания пищи. Все это было изготовлено из достаточно прочного металла.

Пока я ел, трое мужчин серьезно беседовали. Время от времени то один, то другой предлагал мне еще какое-нибудь блюдо. Они казались вежливыми и гостеприимными. Если таковы типичные обитатели Венеры, подумал я, то моя жизнь будет не лишена приятности. Однако ложем из роз она не будет. Хотя бы потому, что мужчины постоянно держали при себе оружие. Никто не станет все время носить оружие, если не предполагает, что его придется использовать. Разве что на параде.

После того, как я поел, двое из моих сотрапезников вывели меня через дверь в задней стене, провели вверх по винтовой лестнице и оставили в маленькой темной комнате. Лестница и ведущий от нее короткий коридорчик были освещены небольшой лампой, такой же, как в комнате, где я ел. Свет ее проникал сквозь тяжелую деревяную решетку двери комнаты, где меня заперли и предоставили самому себе.

На полу лежал мягкий матрас, застеленный шелковистыми на ощупь покрывалами. Поскольку было очень тепло, я снял с себя все, кроме шорт, и лег спать. Я был чрезвычайно утомлен и начал засыпать почти сразу. Я уже дремал, когда ночную тишину прорезал ужасный крик. Сегодня мне уже приходилось слышать такой крик. Точно так же преследовавшая меня тварь выразила свою ярость, когда я ускользнул от ее клешней.

Спустя недолгое время я все же заснул. Сон мой был переполнен хаотическими обрывками моих потрясающих приключений.