Глава тридцатая

Цербер-Гадес, Дельта Павлина, гелиопауза, год 2566-й

Когда они наконец оказались в своей каюте, Паскаль тихо сказала:

— Из этой истории, боюсь, тебе благополучно не выбраться, Дэн. Ты понимаешь, о чем я?

Силвест дико устал, но мозг его продолжал бешено работать, хотя ему хотелось думать только об одном — о том, как хорошо бы заснуть. Ведь если «Плацдарм» протянет достаточно долго, чтобы путешествие в недра Цербера могло состояться, как запланировано, сейчас — последний шанс, чтобы как следует выспаться, эдак часиков десять, а еще лучше — пару-другую дней. Ему надо быть предельно осторожным и бодрым, именно теперь, когда он собирается ступить в неведомый и чуждый мир. И именно теперь Паскаль собирается снова отговаривать его от этого.

— Сейчас уже слишком поздно, — ответил Силвест устало. — Мы выдали себя, мы причинили огромный ущерб Церберу. Этот мир осведомлен о нашем присутствии. Мое появление на Цербере вряд ли значительно повлияет на ситуацию, за исключением того, что мы узнаем гораздо больше, нежели от полудохлых роботов-шпионов Вольевой, даже если я буду ждать от них результатов всю оставшуюся жизнь.

— Ты же не знаешь, что ждет тебя там, внизу, Дэн.

— Нет, знаю. Ответ на вопрос, что случилось с амарантянами. Неужели ты не понимаешь, какую ценность для людей имеет эта информация?

Он видел, что она понимает это, но лишь на сугубо теоретическом уровне. Потом она сказала:

— А что, если в тебе сейчас говорит точно такое же любопытство, которое когда-то довело их самих до гибели? Ты же видел, что произошло с «Лорином».

И снова Силвест подумал об Алисии, погибшей во время той атаки. Какое чувство заставило его пожалеть время, которое требовалось для того, чтобы извлечь ее тело из-под обломков? Даже сейчас его приказ — спустить ее тело вместе с «Плацдармом» на Цербер — на какое-то мгновение показался таким бездушным, как будто был отдан не им. И даже не Кэлвином, а кем-то, спрятавшимся за их спинами. Эта мысль заставила его поморщиться, и он тут же похоронил ее под грузом других мыслей, раздавив, как давят таракана.

— Но мы же узнаем, не так ли? — сказал он. — Мы наконец-то узнаем. И даже если это нечто убьет нас, кто-нибудь другой все равно узнает, что случилось — кто-нибудь на Ресургеме или даже в другой системе Ты должна понять, Паскаль. Я считаю такой риск оправданным.

— Значит, тут не одно любопытство! — она смотрела на него так, будто ожидала развернутого ответа. Он же сразу отвел глаза, зная, каким обманчивым может показаться отсутствие в них выражения и странная фокусировка. Паскаль между тем продолжала: — Хоури устроили на этот корабль, чтобы убить тебя. Она созналась мне в этом. Вольева же говорит, что ее послал кто-то, кто может оказаться Кариной Лефевр.

— Я считаю это не просто невозможным, а прямым оскорблением!

— И все же это может оказаться правдой. А еще — чем-то гораздо более серьезным, чем обыкновенная вендетта. Возможно, Лефевр и вправду умерла, но Нечто, принявшее ее облик, унаследовало ее тело и что-то еще, причем оно знает, как опасно то, с чем ты столь легкомысленно играешь. Разве тебе не кажется, что такую возможность следует учитывать, какой бы странной она ни казалась?

— Ничто из случившегося возле Завесы Ласкаля не может иметь отношения к тому, что произошло с амарантянами.

— Ну как ты можешь быть столь самоуверенным!

Силвест разозлился и бросил ей в лицо:

— Потому что я там был! Потому что я отправился туда, куда ходил Ласкаль, то есть в Пространство Космического Откровения, и то, что они показали Ласкалю, было показано и мне! — он старался говорить тише, но нервно схватил ладони Паскаль и крепко сжал их. — Они ужасно древние. Они такие чужие, что я дрожал от ужаса. Они касались моего мозга… я видел их… и они ничуть не походили на амарантян.

Впервые со времени отлета с Ресургема он заглянул в прошлое, вернулся к тому моменту, когда его изуродованный контактный модуль несся вдоль чудовищной Завесы. Древние ископаемые умы Странников вползали в его мозг. То было мгновение пронзительного прозрения. Сказанное Ласкалем было истиной. Возможно, Странники были чужими в биологическом смысле, возможно, они вызывали в нем отвращение только потому, что они неимоверно далеки от того, что человеческий разум считает идеалом или хотя бы достойной формой существования. Зато в динамике мышления они были куда ближе к людям, чем можно было ожидать, учитывая различия в строении тел. Какое-то время невероятность этой дихотомии тревожила его… но потом тревога прошла. А как же иначе могли бы Трюкачи так наладить его мозг, чтобы он мог мыслить как Странники, если бы основные формы мышления не были сходны? Затем он припомнил саднящую тошноту их общения, и волну черной памяти, обрушившуюся на него, — беглый взгляд на историю Странников. Миллионы лет они рыскали по всей Галактике — по той, давней, непохожей на нынешнюю, вынюхивая и собирая брошенные опасные игрушки других народов и еще более древних, чем их собственная, цивилизаций. Теперь все эти сказочные вещи лежали совсем рядом с ним. За мембраной Завесы… Он уже почти проник туда с помощью хитрости. И вдруг что-то совсем иное…

Что-то на мгновение возникшее как будто появилось на секунду в просвете между облаками или полотнищами театрального занавеса, что-то мимолетное, о чем он почти забыл, о чем вспомнил только сейчас… Что-то открылось ему, что-то, предназначенное быть потаенным, скрытым под пластами личностного… и памятью давно исчезнувшей расы… изношенной, как камуфляж.

И еще нечто, полностью погруженное в Завесу… и еще один довод в пользу его существования…

Но это воспоминание было таким трудноуловимым, оно так ловко ускользало от его аналитического ума, что пока он не остался наедине с Паскаль, оно ощущалось лишь как осадок сомнения…

— Обещай, что ты никуда не пойдешь, — молила Паскаль.

— Мы еще обговорим это утром, — ответил он.

Силвест очнулся в своей каюте. Короткий сон, который ему все же удалось урвать, прогнал из его крови лишь малую часть усталости.

Что-то заставило его проснуться, но он не мог ни рассмотреть, ни услышать того, что нарушило сон. Вдруг он заметил, что голографический экран возле кровати слегка светится, подобно зеркалу, отражающему лунный свет.

Силвест пододвинулся, чтобы активизировать экран, не разбудив при этом спящую Паскаль. Впрочем, он напрасно опасался — Паскаль спала очень крепко. Спор, который они вели перед сном, казалось, принес ей успокоение, которое и погрузило ее в сон.

На экране появилось лицо Саджаки, на заднем плане была видна какая-то медицинская аппаратура.

— Вы один? — тихо спросил Саджаки.

— Здесь моя жена, — прошептал Силвест. — Она спит.

— Тогда буду краток, — Саджаки протянул изуродованную руку как бы для осмотра. Влажная корочка уже вернула запястью прежнюю форму, хотя все еще продолжала светиться, свидетельствуя, что интенсивное лечение далеко не окончено. — Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы покинуть медицинский отсек. И вовсе не собираюсь идти по стопам Хегази.

— Тогда перед вами серьезная проблема. Вольева и Хоури вооружены, и они приняли меры, чтобы вам не удалось получить в свои руки ничего столь же опасного, — Силвест еще больше понизил голос. — Я не думаю, что Вольеву будет трудно убедить в том, что меня следует посадить под замок. Мои угрозы насчет судьбы корабля особого впечатления на нее не производят.

— Она просто уверена, что вы не посмеете зайти так далеко.

— А если она права?

Саджаки покачал головой.

— Теперь все это уже не имеет значения. Через несколько дней — самое большее через пять — ее «Плацдарм» начнет сдавать позиции. Но пока у вас еще есть окошко, через которое вы можете пролезть внутрь планеты. Только не говорите мне, что ее роботы-шпионы способны вас удовлетворить.

— Это я уже знаю.

Паскаль зашевелилась.

— Тогда принимайте мое предложение, — сказал Саджаки. — Я сам проведу вас в эти недра. Мы вдвоем, и никого больше. Мы возьмем пару скафандров того типа, который доставил вас сюда с Ресургема. Нам не понадобится даже корабль. До Цербера мы доберемся меньше чем за день. Еще два дня понадобятся нам, чтобы забраться внутрь, день, чтобы там оглядеться, и еще день — на возвращение тем же путем. К тому времени вы будете сами знать дорогу.

— А вы?

— Я пойду с вами. Я уже говорил, как мы с вами будем дальше работать с Капитаном.

Силвест кивнул.

— Вы надеетесь, что мы найдем в Цербере что-то необычное, что поможет нам исцелить Капитана.

— Надо же с чего-то начинать.

Силвест огляделся. Голос Саджаки был подобен шороху листьев, колеблемых ветром, что подчеркивало тишину каюты, делая ее какой-то таинственной. Скорее она походила на картинку, показанную через волшебный фонарь, нежели на обыкновенное жилое помещение. Он подумал о битве, кипящей в недрах Цербера в эту самую минуту. О ярости сталкивающихся механизмов, хотя большинство их размерами лишь немного превосходит бактерию. Грохот их сражения был неуловим для человеческих чувств. Но битва все равно существовала, и Саджаки прав: у них осталось всего несколько дней до тех пор, пока верные Церберу механизмы начнут разрушать могучую осадную машину Вольевой. Каждая минута, на которую он отложит свой поход в недра Цербера, означает минуту, которую он мог бы провести бы там, но не проведет, ту самую минуту, которая приближает срок его неизбежного возвращения на корабль. А рубка в это время уже может оказаться закрытой. Снова шевельнулась Паскаль, но Силвест знал, что она крепко спит. Казалось, она присутствует здесь не больше, чем те мозаичные птицы, которые украшают стены каюты. Во всяком случае, разбудить ее не легче, чем этих птиц.

— Все произошло слишком неожиданно, — сказал Силвест.

— Но вы же ждали этого чуть ли не всю жизнь, — ответил Саджаки, повышая голос. — Не говорите мне, что вы не готовы воспользоваться таким шансом. Не говорите, что боитесь того, что можете там обнаружить!

Силвест знал: решение надо принимать немедленно, пока вся невероятность этой секунды еще не дошла до сознания.

— Где же я встречусь с вами?

— Мы встретимся вне корабля, — ответил Саджаки и тут же объяснил почему: для него слишком рискованно назначить встречу там, где он может случайно столкнуться с Вольевой, Хоури или даже с женой Силвеста. — Они все еще считают меня больным, — добавил Саджаки, поглаживая пленку, прикрывавшую рану на запястье. — Но если они встретят меня за пределами больнички, то поступят так же, как с Хегази. Отсюда же мне легче добраться до скафандра, минуя те районы корабля, где мое присутствие может быть зарегистрировано.

— А я?

— Идите к ближайшему лифту. Я прикажу ему отвезти вас к скафандру, который находится к вам ближе всего. Вам не придется ничего делать самому. Он сам все сделает.

— Саджаки, я…

— Через десять минут вы должны покинуть корабль. Ваш скафандр доставит вас ко мне, — Саджаки усмехнулся, перед тем как отключиться. — И я настоятельно советую вам не будить жену.

Саджаки сдержал слово. Лифт и скафандр, казалось, знали совершенно точно, куда надо доставить Силвеста.

По пути он не встретил никого, никто не мешал, пока скафандр измерял его, адаптировался к нему и мягко и приветливо обволок собой Силвеста.

Не было никаких доказательств того, что корабль заметил открытый люк или что Силвест вышел в космос.

Вольева проснулась внезапно. Ее одноцветный сон, в котором фигурировали армии каких-то воинственных насекомых, прервался без всякого предупреждения.

Хоури лупила кулаком в дверь ее каюты и кричала что-то, чего Вольева спросонья понять не могла. Когда она все же открыла дверь, то оказалось, что ей прямо в глаза смотрит ствол плазменной винтовки. Хоури заколебалась, а потом неохотно опустила оружие, как будто была не слишком уверена в том, что за дверью больше никто не прячется.

— Что случилось? — спросила Вольева.

— Паскаль подняла тревогу, — выдохнула Хоури. Пот крупными каплями выступил у нее на лбу, на ложе винтовки мокрые ладони оставили темные пятна. — Она проснулась, а Силвеста и след простыл.

— Простыл след?

— Но он оставил кое-что! Она жутко переживает, но все же отдала это, чтобы я показала тебе, — она опустила винтовку, так что та повисла на ремне, и вытащила из кармана какой-то клочок.

Вольева протерла глаза и взяла бумагу. Прикосновение осязательных бугорков пальцев активизировало скрытое послание, и на фоне переплетающихся птичьих силуэтов неясно проявилось лицо Силвеста.

— Боюсь, я солгал тебе, — звучал его голос с бумаги. — Паскаль, мне очень жаль, ты можешь возненавидеть меня, хоть я и надеюсь, что этого не случится после того, как мы столько перенесли вместе, — его голос был сейчас еле слышен. — Ты умоляла меня обещать, что я откажусь от похода внутрь Цербера. И все же я ухожу. В ту минуту, когда ты читаешь эти слова, я уже в пути, и меня никто не может остановить. Я ничем не могу оправдать свой поступок, кроме того, что я должен его совершить, и, думаю, ты всегда знала это. Тем более мы волей судеб оказались так близко от этого места, — он замолк, чтобы или перевести дух, или обдумать дальнейшее. — Паскаль, ты единственная, кто догадался о том, что в действительности произошло у Завесы Ласкаля. И ты знаешь, как я восхищаюсь тобой. Вот почему я не побоялся признаться тебе и сказал правду. Клянусь, то, что я рассказал тебе, мне казалось тогда истиной. Это ни в коем случае не была еще одна ложь. И вот теперь эта женщина — Хоури — говорит, будто та, кто послала ее за мной, может быть Кариной Лефевр, и что она, Хоури, должна убить меня, чтобы не дать мне попасть к Церберу!

На несколько мгновений бумага смолкла. Затем опять возник голос Силвеста:

— Я действовал так, Паскаль, будто не поверил ни единому ее слову, и, возможно, я действительно тогда не поверил. Я хотел, чтобы все эти призраки, наконец, угомонились, хотел убедить себя самого, что все это не имеет никакого отношения к тому, что случилось там — у Завесы.

Ты понимаешь меня, не так ли? Я обязан пройти такой долгий путь — иначе мне не заставить этих фантомов умолкнуть. Может быть, я должен поблагодарить эту Хоури. Она дала мне повод сделать шаг, хотя я никогда еще не испытывал такого страха перед своей возможной находкой. Я не уверен, что она — или даже все они — плохие люди. И уж это никак не относится к тебе, моя Паскаль. Я знаю, тобой движет услышанное от них, и это не твой выбор. Ты пытаешься отговорить меня из любви ко мне. И то, что я делаю — то, что я собираюсь сделать, — тяжко ранит меня, ибо я предаю твою любовь.

Поймешь ли ты меня? И сможешь ли простить, когда я вернусь? Разлука не будет долгой — каких-нибудь пять дней. А может быть, и гораздо меньше, — он опять смолк, прежде чем добавить постскриптум. — Я беру с собой Кэлвина. И сейчас, когда я произношу это, он во мне. Я бы солгал, если бы сказал, что мы оба не пришли к новому… равновесию. Я думаю, он будет полезен.

Изображение на бумаге померкло.

— Знаешь, — сказала Хоури, — были моменты, когда мне становилось его жаль, и он делался даже симпатичным. Но он все погубил.

— Ты сказала, что Паскаль переживает.

— А что бы ощутила ты?

— Кто знает. Может, он прав. Возможно, она действительно знала о том, что должно произойти. И вполне вероятно, что ей следовало бы дважды подумать, прежде чем выходить замуж за такую свинью.

— Думаешь, он уже далеко?

Вольева бросила взгляд на бумагу, как будто надеялась почерпнуть новую информацию из ее складок.

— Надо полагать, ему помогли. Тех, кто мог помочь, осталось мало. В общем-то ни одного, если не считать Саджаки.

— Наверняка нам не стоит его исключать. Возможно, лекарства Саджаки излечили его быстрее, чем мы полагали.

— Нет, — ответила Вольева. Она нажала на свой магический браслет. — Я знаю, где находится каждый член Триумвирата. Хегази в воздушном шлюзе, Саджаки — в клинике.

— Не возражаешь, если мы на всякий случай проверим?

Вольева схватила комплект одежды, достаточно теплый, чтобы можно было посетить любую часть корабля, где имелась искусственная атмосфера, и не подцепить там гипотермию. Сунула за пояс игольный пистолет, а через плечо повесила тяжелый двуручный автомат, который Хоури отобрала для нее в арсенале. По сути дела, это было спортивное оружие с огромной начальной скоростью пуль, изобретенное в двадцать третьем столетии. Продукт Первой Европейской Демархии в чехле из черного неопрена. По бокам ложа были инкрустированы два китайских дракона из золота и серебра, с рубиновыми глазами.

— Ни в малейшей степени не возражаю, — сказала она.

Они достигли воздушного шлюза, в котором был заключен Хегази. Последнему нечем было занять себя, кроме любования собственной персоной в полированных стенках шлюза. Так, во всяком случае, считала Вольева в те редкие минуты, когда вспоминала о засунутом туда Триумвире. Вообще-то ненависти к Хегази она не испытывала. Для этого чувства он был слабоват. Слишком уж очевидно было, что он вообще не мог бы существовать нигде, кроме как в тени Саджаки.

— У тебя с ним не было затруднений? — спросила Вольева.

— Нет, разве что он все время доказывал свою невиновность. Говорил, что вовсе не он освободил Похитителя Солнц из Оружейной. Звучало это довольно искренне.

— Это старинная техника, известная под именем лжи, Хоури.

Вольева движением плеча поправила ремень автомата с китайскими драконами и взялась за задвижку, поворот которой должен был открыть внутреннюю дверь шлюза. Ноги ее прочно уперлись в покрытый слизью пол.

Нажим.

— Не могу открыть.

— Давай я попробую! — Хоури слегка оттерла ее и попыталась открыть дверь. — Нет, — сказала она после нескольких попыток повернуть задвижку. — Заело, должно быть. Не могу повернуть.

— Ты, часом, не заварила ее или что?

— Нет, хотя это и глупо с моей стороны!

Вольева постучала в дверь.

— Хегази, ты меня слышишь? Что у тебя там с дверью? Она не открывается.

Ответа не было.

— Он там, — сказала Вольева после консультации с браслетом. — Может, он не слышит через броню?

— Мне это не нравится, — буркнула Хоури. — Дверь была в полном порядке, когда я уходила. Придется стрелять в замок, — не ожидая согласия Вольевой, она крикнула: — Хегази! Ты слышишь меня? Мы будем стрелять в дверь!

Она быстрым движением сорвала с плеча плазменную винтовку. На предплечье напряглись крутые мышцы. Другой рукой она прикрыла лицо и для гарантии отвернулась.

— Подожди! — крикнула Вольева. — Мы слишком торопимся. А что, если открыта внешняя дверь шлюза? Вакуум воздействовал бы на сенсоры давления, и они закрыли бы внутреннюю дверь.

— В этом случае Хегази не доставит нам никаких неприятностей. Разве что он умеет жить, не дыша по нескольку часов.

— Верно. И все же нам не следует дырявить эту дверь.

Хоури подошла к двери вплотную.

— Если бы тут была панель, показывающая давление за дверью, то она все равно скрылась бы под грязью. Я могу поставить луч на самый малый диаметр. Просверлим дырку с иголку.

— Валяй, — согласилась Вольева после некоторого колебания.

— Мы изменили план, Хегази! Я просверлю дырку вверху двери. Если ты стоишь, то ляг на пол и подумай о приведении своих дел в порядок.

Ответа не последовало.

Хорошей плазменной винтовке поставленная задача могла бы показаться просто оскорбительной, подумала Вольева. Слишком уж тонкая работа для нее, все равно что использовать промышленный лазер, чтобы нарезать свадебный торт.

И все же Хоури своего добилась. Вспышка, треск. Это плазменная винтовка выплюнула тонкое продолговатое семечко шаровой молнии прямо в дверь. На мгновение из узкого лаза древоточца, который она просверлила, вышел кончик серого дыма.

На секунду.

А затем из двери забила тонкая темная шипящая дуга кипятка.

Хоури не теряла времени даром и тут же высверлила в двери дыру большего диаметра. Теперь ни Хоури, ни Вольева не сомневались, что за дверью в шлюз нет никого живого. Хегази был или мертв — неясно, по какой причине, — или каким-то образом покинул шлюз. Эта струя жидкости, находящаяся под высоким давлением, была его последним посланием бывшим тюремщикам.

Хоури снова выстрелила, и струя коричневой солоноватой жидкости превратилась в поток толщиной в руку, бьющий с такой силой, что Хоури отшвырнуло спиной прямо в толстый слой слизи на полу. В ту же лужу, глубиной по колено, со звоном полетела и винтовка. Слизь зашипела, коснувшись раскаленного ствола. К тому времени, когда Хоури, шатаясь, поднялась на ноги, поток сильно ослабел и уменьшился до струек, которые с хлюпаньем толчками вытекали из отверстий в двери. Хоури подняла винтовку, стерла с нее грязь и подумала, а будет ли винтовка когда-нибудь стрелять снова.

— Это корабельная слизь, — сказала Вольева. — Такая же, как и та, в которой мы стоим. Я бы эту вонь всюду узнала.

— Значит, шлюз полон слизи?

— Только не спрашивай меня откуда. Сделай еще дыру побольше и пониже.

Хоури так и поступила. Потом просунула в дыру руку и стала возиться с внутренними запорами, стараясь не касаться раскаленного металла двери. Вольева права, думала она, именно датчики давления заперли дверь. Но каким образом в шлюз могло накачаться этой пакости столько, что он мог бы и вообще взорваться?

Дверь открылась, последние плевки слизи торжественно выплыли в коридор.

Выплыли вместе с тем, что осталось от Хегази. Трудно было сказать, что тут послужило причиной — давление, которому он подвергся, или взрывное прекращение оного, но металлические элементы его тела и кусочки плоти, по-видимому, пришли к дружескому согласию и без печали расстались друг с другом.