Глава 35

– Ты помнишь, как мы в первый раз увидели друг друга? – спросил Симон, поглаживая руку Эльсе, лежащую на одеяле.

Два других пациента в палате спали каждый за своей ширмой.

–  Нет, – улыбнулась Эльсе, и он представил себе, как под повязкой сверкнули ее удивительно ясные и чистые глаза. – А ты помнишь. Все нормально, можешь еще раз мне рассказать.

Вместо того чтобы просто улыбнуться, Симон тихо засмеялся, но так, чтобы она слышала.

–  Ты работала в цветочном магазине в Грёнланне. А я зашел купить цветы.

–  Венок, – сказала она. – Тебе был нужен венок.

–  Ты была такой красивой, что я постарался, чтобы наш разговор продлился дольше, чем надо. И это несмотря на то, что ты была очень молодой. Но за время нашего разговора я сам помолодел. И зашел на следующий день за розами.

–  Ты хотел лилии.

–  Конечно. Я хотел, чтобы ты думала, что они предназначены другу. Но в третий раз я купил розы.

–  И в четвертый.

–  В моей квартире было столько цветов, что я едва мог дышать.

–  Они все были для тебя.

–  Они все были для тебя. Я просто их хранил. И я пригласил тебя в ресторан. Я за всю жизнь так не боялся.

–  Ты казался таким грустным, что я не смогла отказать.

–  Этот трюк всегда срабатывает.

–  Нет, – засмеялась она. – Ты действительно был грустным. Но я увидела твои печальные глаза. Прожитую жизнь. Знакомство с меланхолией. А против такого молодая женщина устоять не может, понимаешь ли.

–  Ты всегда говорила, что тебя привлекли мое здоровое тело и способность слушать.

–  Нет, я так не говорила! – Эльсе засмеялась еще громче, и Симон стал хохотать вместе с ней.

Он был рад, что она не может видеть его в этот момент.

–  В первый раз ты купил венок, – тихо произнесла она. – И подписал карточку, посмотрел на нее, выбросил и написал другую. А после твоего ухода я вынула первую карточку из мусорного ведра и прочитала. На ней было написано: «Любви всей моей жизни». Именно поэтому у меня проснулся интерес.

–  Да? А разве тебе не хотелось заполучить мужчину, который еще не встретил любовь всей своей жизни?

–  Я хотела заполучить мужчину, который умеет любить, по-настоящему любить.

Он кивнул. За прошедшие годы они так часто рассказывали друг другу эти истории, что знали наизусть свои реплики, реакции и словно бы настоящее удивление. Однажды они поклялись рассказывать друг другу все, абсолютно все, и после того, как сделали это, как проверили друг друга на переносимость правды, эти истории стали крышей и стенами, поддерживающими их дом.

Она сжала его руку.

–  А ты это умел, Симон. Ты умел любить.

–  Потому что ты восстановила меня.

–  Ты сам восстановился. Это ты бросил играть, а не я.

–  Ты была моим лекарством, Эльсе. Без тебя…

Симон сделал вдох и понадеялся, что она не услышит, как он дрожит. Потому что он не мог заходить сегодня на эту территорию. Он не мог снова рассказывать историю своей игромании и долга, в выплату которого ему пришлось втянуть и ее. Он совершил непростительное, он заложил их дом за ее спиной. И проиграл. А она его простила. Не разозлилась, не съехала, оставив его жариться в собственном жиру, не выдвинула ультиматума. Она просто погладила его по щеке и сказала, что прощает. Он плакал, как ребенок, и в тот раз стыд выжег всего его изнутри: выжег жажду ощущать пульс жизни на границе между надеждой и страхом, где все поставлено на карту и может быть выиграно или проиграно, где мысль о катастрофическом решающем поражении почти – почти – настолько же возбуждает, как мысль о выигрыше. Это правда, он тогда остановился. Он больше никогда не играл, даже на пиво, и это его спасло. Спасло их. Как и то, что они рассказывали друг другу абсолютно все. Потому что осознание, что он обладает самодисциплиной и мужеством быть честным с другим человеком, что-то с ним сделало, подняло его как мужчину и как человека, да, и, может быть, подняло больше, чем если бы он был человеком, не подверженным никаким порокам. И возможно, поэтому полицейский в нем перестал считать всех преступников заведомо неисправимыми и, прямо противореча его огромному опыту, стал сторонником предоставления любому человеку еще одного шанса.

–  Мы похожи на Чарли Чаплина и цветочницу, – сказала Эльсе. – Если прокрутить задом наперед.

Симон вздрогнул. Слепая цветочница приняла попрошайку за богатого господина. Симон не помнил, каким образом попрошайке удалось вернуть ей зрение, но помнил, что потом тот не решался признаться цветочнице, кто он на самом деле, – боялся, что, узнав правду, она не захочет с ним общаться. Но когда цветочница во всем разобралась, она не перестала его любить.

–  Пойду разомнусь немного, – сказал он, вставая.

Других людей в коридоре не было. Симон какое-то время смотрел на табличку на стене с изображением перечеркнутого красной линией мобильного телефона, потом достал мобильный и отыскал в нем номер. Многие считают, что если послать электронное письмо с телефона, пользуясь адресом на «хотмейле», то полиция не сможет отследить номер телефона, с которого было отправлено это письмо. Ошибка. Номер вычислить легко. Казалось, что сердцу не хватает места в груди, что оно уже бьется о ключицы. Делать звонок не было никакой необходимости.

–  Да?

Голос. Чужой, но тем не менее до странности знакомый, как эхо из далекого, нет, близкого прошлого. Сын. Симону пришлось пару раз кашлянуть, чтобы связки смогли издать звуки:

–  Я должен встретиться с тобой, Сонни.

–  Было бы здорово…

Здорово? И все же в его голосе не было иронии.

–  …но я не долго пробуду здесь.

Здесь? В Осло, в стране? Или здесь, на земле?

–  Что ты будешь делать? – спросил Симон.

–  Думаю, ты знаешь.

–  Ты найдешь и накажешь тех, кто стоял за всем этим. Тех, за кого ты отсидел. Тех, кто отнял жизнь у твоего отца. А потом ты найдешь крота.

–  Времени у меня не много.

–  Но я могу помочь тебе.

–  Спасибо большое, Симон, но лучшее, что ты можешь сделать для того, чтобы помочь мне, – это поступать так, как ты поступал до сих пор.

–  Да? Это как?

–  Не останавливай меня.

Возникла пауза. Симон прислушивался к звукам на заднем плане, которые могли рассказать ему, где находится парень. Он слышал тихий ритмичный стук и какие-то выкрики или вопли.

–  Думаю, ты хочешь того же, что и я, Симон.

Симон вздрогнул:

–  Ты меня помнишь?

–  Мне надо идти.

–  Мы с твоим отцом…

Но связь уже прервалась.

– Спасибо, что приехал.

–  Да не за что, друг мой, – сказал Пелле, глядя на парня в зеркало заднего вида. – Таксометр у таксиста работает всего тридцать процентов рабочего времени, поэтому и мне, и моему банковскому счету было приятно, что ты позвонил. Куда господин желает?

–  В Уллерн.

В последний раз, когда Пелле возил парня, тот взял его визитку. Случалось, пассажиры брали его визитку, если оставались довольны поездкой, но они не звонили. Слишком легко вызвать такси по телефону или поймать на улице. И почему парень решил позвонить именно Пелле, заставив его приехать из Гамлебюена в Квадратуру и забрать его от сомнительной гостиницы «Бисмарк», он понятия не имел.

На мальчишке был хороший костюм, и Пелле сначала его не узнал. Что-то в нем изменилось. У него была та же красная спортивная сумка и еще «дипломат». Когда он бросил сумку на заднее сиденье, из нее донесся резкий металлический звук.

–  На фотографии ты выглядишь счастливее, – сказал парень. – Это ты с женой?

–  А, это, да, – ответил Пелле, заметив, что краснеет.

Раньше никто не комментировал эту фотографию, он ведь прикрепил ее слева, низко от руля, чтобы клиенты ее не видели. И только парень заметил, что они счастливы. Что она счастлива. Он выбирал не лучшую из их совместных фотографий, а ту, на которой она выглядела счастливой.

–  Наверное, она готовит на ужин котлеты, – сказал он. – А потом мы прогуляемся по парку Кампенпаркен. Там, наверху, в такие жаркие дни чертовски хороший бриз, знаешь ли.

–  Звучит неплохо, – сказал парень. – Встретить женщину, с которой можешь разделить жизнь, – это дар, правда?

–  Ага, – ответил Пелле, глядя в зеркало заднего вида. – Ты сказал истинную правду.

Обычно он предоставлял пассажиру право вести беседу. Ему нравилось принимать участие в жизни других то непродолжительное время, что длится поездка на такси. Дети и семья. Работа и ипотека. Украдкой ненадолго взглянуть на большие и маленькие семейные радости и заботы, вместо того чтобы говорить о себе, как любили делать другие таксисты. Но между ним и парнем удивительным образом установились доверительные отношения. Да, ему просто-напросто нравилось разговаривать с этим молодым человеком.

–  А как насчет тебя? – спросил Пелле. – Девушку встретил?

Парень с улыбкой покачал головой.

–  Как? Никого, из-за кого бы сердечко забилось чаще?

Парень кивнул.

–  Да? Хорошо тебе, друг мой. И ей.

Голова парня задвигалась вдоль другой оси.

–  Нет? Только не говори, что девчонке ты не нравишься. Ты, конечно, выглядел не слишком шикарно, когда стоял у стены и блевал, но сегодня, в этом костюме и со всем таким…

–  Спасибо, – сказал парень. – Но боюсь, мне ее не получить.

–  Почему? Ты сказал ей, что любишь?

–  Нет. А надо было?

–  Все время, несколько раз в день. Думай об этом, как о кислороде, он не перестает быть вкусным. Я люблю тебя, я люблю тебя. Попробуй, и ты поймешь, что я имею в виду.

Какое-то время на заднем сиденье было тихо. Потом послышалось покашливание.

–  А как… как можно узнать, что человек тебя любит, Пелле?

–  Ты просто знаешь. Сумма всех мелочей, которые трудно определить. Любовь окутывает тебя, как облако пара, понимаешь ли. Ты не видишь капель, но тебе становится тепло. И влажно. И чисто. – Пелле рассмеялся, смущенный и одновременно гордый своими словами.

–  И ты по-прежнему купаешься в ее любви, как в облаке, и каждый день говоришь ей, что любишь?

У Пелле создалось ощущение, что все эти вопросы не спонтанные, что парень обдумывал их, прежде чем задать Пелле, что дело было в их с женой фотографии. Наверное, он заметил ее в те два раза, когда ездил на его такси.

–  Да, – сказал Пелле и почувствовал, что у него что-то появилось в горле, комок или что-то подобное.

Он громко кашлянул и включил радио.

Дорога до Уллерна заняла пятнадцать минут. Парень дал Пелле адрес одной из улиц, идущих по району Уллерносен между гигантскими деревянными домами, больше напоминавшими крепости, чем жилища. Асфальт уже успел высохнуть после сегодняшнего дождя.

–  Остановитесь здесь, пожалуйста.

–  Но ворота дальше.

–  Здесь нормально.

Пелле подъехал к поребрику. Участок был обнесен высокими белыми стенами, посыпанными сверху осколками стекла. Огромный двухэтажный каменный дом стоял на холме посреди большого сада. С террасы перед домом доносилась музыка, во всех окнах горел свет. Сад тоже был залит светом. Перед воротами стояло двое крупных широкоплечих мужчин в черных костюмах, один держал на поводке большую белую собаку.

–  На праздник собрался? – спросил Пелле, шевеля больной ногой: время от времени у него случались приступы боли.

Парень покачал головой:

–  Меня сюда не приглашали.

–  Знаешь тех, кто здесь живет?

–  Нет, мне дали адрес, когда я сидел в тюрьме. Близнец. Слышал о таком?

–  Нет, – ответил Пелле. – Но поскольку ты его не знаешь, я могу сказать, что несправедливо владеть такими богатствами. Только посмотри на дом! Это ведь Норвегия, не США или Саудовская Аравия. Мы, нагромождение ледяных камней на севере, всегда имели то, чего не было у других стран. Некое равенство. Некую справедливость. А теперь мы скоро и это сами у себя отнимем.

Из сада донесся собачий лай.

–  Думаю, ты умный человек, Пелле.

–  Ну уж не знаю. А почему ты сидел в тюрьме?

–  Чтобы обрести мир.

Пелле изучал в зеркало лицо парня. Казалось, он видел его где-то еще, не только в салоне своего автомобиля.

–  Поехали отсюда, – сказал парень.

Пелле снова посмотрел в лобовое стекло и увидел, что мужчина с собакой двигается в их сторону. Оба смотрели на такси, оба представляли собой груду мышц, запакованных в оболочку, так что шли они, переваливаясь.

–  Ладно, – сказал Пелле и включил поворотник, сигнализируя, что отъезжает от поребрика. – Куда едем?

–  Ты попрощался с ней?

–  Что?

–  Со своей женой.

Пелле заморгал, глядя на приближающегося мужчину с собакой. Своим вопросом парень словно ударил его в живот. Он снова посмотрел на него в зеркало. Где он его раньше видел? Пелле услышал рычание. Собака уже сгруппировалась для прыжка. Он возил парня раньше, все просто, наверное, поэтому. Воспоминание о воспоминании. И она теперь тоже стала такой.

–  Нет, – произнес Пелле, покачав головой.

–  Значит, это была не болезнь?

–  Да.

–  Несчастный случай?

Пелле сглотнул:

–  Да. С машиной.

–  Она знала, что ты ее любил?

Пелле открыл рот, но понял, что не в состоянии что-либо произнести, поэтому просто кивнул.

–  Мне очень жаль, что ее у тебя забрали, Пелле.

Ему на плечо легла рука парня, и тепло от нее полилось к груди, животу, рукам и ногам.

–  Теперь нам пора ехать, Пелле.

Пелле только сейчас заметил, что сидит с закрытыми глазами, и когда он их открыл, мужчина с собакой уже обходил машину сбоку. Пелле надавил на газ, отпуская сцепление, и услышал, как собака заходится лаем им вслед.

–  Куда едем?

–  Навестим человека, виновного в убийстве, – ответил парень, прижимая к себе красную сумку. – Но сначала кое-что доставим.

–  И кому?

Парень улыбнулся странной грустной улыбкой.

–  Той, чью фотографию я хотел бы прикрепить к торпеде своей машины.

Марта стояла у кухонного стола и переливала содержимое кофеварки в термос. Она пыталась не слушать, что говорит свекровь. Пыталась разобрать, о чем говорят другие гости в комнате. Но это было невозможно: ее голос был настойчивым, требовательным.

–  Андерс – чувствительный мальчик, понимаешь. Намного чувствительнее тебя. Из вас двоих сильная – это ты. Поэтому ты должна…

Какая-то машина подъехала и остановилась у ворот. Такси. Из него вышел мужчина в элегантном костюме с «дипломатом» в руках.

Сердце ее замерло. Это был он.

Он открыл ворота и направился по короткой гравиевой дорожке к входной двери.

–  Простите, – сказала Марта, со стуком поставила термос в раковину и попыталась сделать вид, что покидает кухню без спешки.

Ей надо было пройти всего несколько метров, и все же она запыхалась, но распахнула дверь до того, как он успел позвонить.

–  У нас гости, – просипела она, приложив руку к груди. – А тебя разыскивают. Что тебе надо?

Он смотрел на нее своими чертовыми ясными зелеными глазами. Без бровей – их он удалил.

–  Я хочу попросить прощения, – сказал он. Тихо, спокойно. – И хочу отдать тебе это. Для пансиона.

–  Что это? – спросила Марта, глядя на «дипломат», который он ей протягивал.

–  Это ремонт, на который у вас нет денег. Ну, во всяком случае, какая-то его часть…

–  Нет! – Марта бросила взгляд через плечо и понизила голос: – Да что с тобой случилось? Ты действительно считаешь, что я прикоснусь к твоим кровавым деньгам? Ты убивал. Те сережки, что ты мне подарил… – Марта поежилась, покачала головой и почувствовала, как у нее полились маленькие злые слезы. – Они принадлежали… женщине, которую ты убил!

–  Но…

–  Уходи!

Он кивнул и спустился на ступеньку вниз.

–  Почему ты не рассказала обо мне полиции?

–  А кто сказал, что не рассказала?

–  Почему нет, Марта?

Она переминалась с ноги на ногу, услышав, как в гостиной подвинули стул.

–  Может быть, я хотела, чтобы ты рассказал мне, почему убил тех людей.

–  А если бы узнала, это бы что-то изменило?

–  Не знаю. Изменило бы?

Он пожал плечами:

–  Если хочешь заявить обо мне в полицию, то сегодня ночью я буду в доме моего отца. Потом я исчезну.

–  Зачем ты мне это рассказываешь?

–  Потому что я хочу, чтобы ты пошла со мной. Потому что я люблю тебя.

Она заморгала. Что он такое сказал?

–  Я люблю тебя, – медленно повторил он.

Казалось, он с удивлением пробует на вкус собственные слова.

–  Господи, – растерянно простонала Марта. – Ты с ума сошел!

–  Я ухожу.

Он повернулся к такси, ждавшему его с включенным двигателем.

–  Подожди! Куда ты?

Он повернулся и криво улыбнулся:

–  Кое-кто рассказывал мне о красивом городе на континенте. До него далеко ехать в одиночку, но…

Он явно хотел сказать что-то еще, и она ждала. Ждала и молила, чтобы он сказал это. Она не знала, что именно, просто знала, что, если он произнесет правильные слова, скажет ключевое слово, она освободится. Но это он, он должен сказать, он должен знать, что это за слова.

Вместо этого он поклонился ей, развернулся и пошел к воротам.

Марта хотела прокричать что-нибудь ему вслед, но что? Полный бред. Идиотская мечта. То, чего не существовало, чего не могло существовать в ее реальной жизни. Реальное было там, по другую сторону порога, в гостиной за ее спиной. Она закрыла дверь, повернулась и оказалась лицом к лицу с разъяренным Андерсом.

–  Отойди.

–  Андерс, не…

Он оттолкнул ее в сторону, распахнул дверь и выбежал наружу.

Марта вскочила на ноги и вышла на крыльцо как раз вовремя, чтобы увидеть, как Андерс хватает его и бьет по голове. Но он, наверное, слышал приближение Андерса, потому что нырнул под его руку, повернулся в своеобразном пируэте и крепко обхватил Андерса. Тот яростно вопил «я убью тебя!», пытался вырваться, но хватка была железной, и он оказался беспомощным. И так же неожиданно парень выпустил Андерса. Тот удивленно посмотрел на стоящего перед ним соперника, руки которого пассивно повисли. Потом поднял руку для нанесения удара. И ударил. Поднял руку для нового удара. Ударил. Никаких звуков не было. Мертвые, глухие удары костяшек по мясу и кости.

–  Андерс! – закричала Марта. – Андерс, прекрати!

На четвертом ударе кожа на скуле парня лопнула. На пятом он повалился на колени.

Дверь со стороны водителя такси открылась, и шофер начал выползать наружу, но парень поднял руку, давая ему знак не вмешиваться.

–  Чертов трус! – орал Андерс. – Соблазнитель хренов!

Парень поднял голову, как будто хотел помочь Андерсу, и подставил ему неповрежденную скулу. Андерс ударил. Голова парня отлетела назад, и он начал падать, раскинув руки в стороны, как футболист, радостно скользящий на коленях. Наверное, до его лба дотянулась подошва ботинка Андерса, потому что из длинной раны у края волос полилась кровь. И в тот момент, когда он коснулся плечами гравия и пиджак у него съехал в сторону, Андерс приготовился нанести следующий удар, но остановился. Он смотрел на ремень парня, видя то же, что и Марта: пистолет. Сверкающий серебристый пистолет, заткнутый за пояс брюк, который пребывал там все время, но к которому парень не притронулся.

Марта опустила руку на плечо Андерса, и он вздрогнул, словно проснувшись.

–  Иди в дом, – сказала она. – Сейчас же.

Он взглянул на нее, растерянно моргая, а потом повиновался и прошел мимо нее к лестнице, на которую уже высыпали остальные гости.

–  Идите в дом! – прокричала им Марта. – Это клиент «Илы», я им займусь. Все в дом!

Она опустилась на корточки рядом с парнем. Кровь текла со лба вдоль носа. Он дышал открытым ртом.

Настойчивый требовательный голос с крыльца:

–  Но разве это необходимо, Марта, дорогая, ты же уволишься теперь, когда вы с Андерсом…

Марта закрыла глаза и задействовала мышцы живота:

–  Заткнитесь и убирайтесь все в дом, и вас это тоже касается!

Вновь открыв глаза, она увидела, что он улыбается. Потом он прошептал окровавленными губами так тихо, что ей пришлось наклониться к нему:

–  Он прав, Марта. Человек может почувствовать, что любовь очищает.

Он поднялся, постоял, пошатываясь, и поковылял к воротам и такси.

–  Подожди! – закричала она и схватила «дипломат», оставленный на гравиевой дорожке.

Но такси уже ехало по дороге, ведущей в темноту, которая начиналась за районом частных вилл.