Наши авторы

Авдеев Руслан, студент магистратуры юридического факультета Алтайского государственного университета.

Антонова Светлана Михайловна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Гродненского государственного университета имени Янки Купалы, Беларусь.

Артыкуца Наталья Владимировна, кандидат филологических наук, доцент Национального университета «Киево-Могилянская академия», г. Киев, Украина.

Баишева Зиля Вагизовна, профессор кафедры социальных и гуманитарных дисциплин, Оренбургский государственный университет.

Бикейкина Наталья Андреевна, старший преподаватель кафедры филологии Новосибирского государственного технического университета.

Бляхман Борис Яковлевич, кандидат юридических наук, доцент, зав. кафедрой теории и истории государства и права Кемеровского государственного университета.

Бринев Константин Иванович, кандидат филологических наук, зав. кафедрой общего и русского языкознания Барнаульской государственной педагогической академии.

Бушев Александр Борисович, кандидат филологических наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета в городе Твери.

Василишин Иван Иванович, кандидат юридических наук, доцент, зав. кафедрой гражданско-правовых дисциплин Московского государственного лингвистического университета.

Васильев Александр Дмитриевич, доктор филологических наук, профессор Сибирского юридического института МВД России, г. Красноярск.

Воробьева Марина, студентка Кемеровского государственного университета.

Голев Николай Данилович, доктор филологических наук, профессор кафедры современного русского языка Кемеровского государственного университета.

Грачёв Михаил Александрович, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой русской филологии и общего языкознания Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова.

Дубровская Татьяна Викторовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры филологии Пензенского филиала Международного независимого эколого-политологического университета.

Зайцева Ирина Дмитриевна, аспирант кафедры современного русского языка и речевой коммуникации Алтайского государственного университета, г. Барнаул.

Иваненко Галина Сергеевна, докторант, Челябинский государственный педагогический университет.

Иваненко Полина, студентка Южно-Уральского государственного университета, г. Челябинск.

Кадоло Татьяна Александровна, кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка и журналистики Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, г. Абакан.

Кара-Мурза Елена Станиславовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики факультета журналистики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, член ГЛЭДИС

Катунин Дмитрий Анатольевич, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Томского государственного университета.

Ким Лидия Густовна - кандидат филологических наук, доцент Кемеровского государственного университета.

Кишина Елена Валерьевна – кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой русского языка Кемеровского государственного университета.

Краснянская Татьяна Ивановна, кандидат филологических наук, декан юридического факультета Западно-Уральского института экономики и права, г. Пермь.

Красовская Оксана Владимировна, кандидат филологических наук, доцент Восточноукраинского национального университета, г. Луганск.

Кузнецова Татьяна Юрьевна, аспиранта кафедры русского языкаКемеровский государственный университет.

Кузьмина Светлана Евгеньевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка переводческого факультета Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова.

Кыркунова Лариса Геннадьевна, кандидат филологических наук, доцент Пермского государственного университета.

Лебедева Наталья Борисовна, доктор филологических наук, профессор кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета.

Махмудов Шамиль Ахмедович, доктор педагогических наук, профессор кафедры русского языка Поволжской государственной социально-гуманитарной академии, г. Самара.

Мишланов Валерий Александрович, доктор филологических наук, профессор Пермского государственного университета, заведующий лаборатории прикладной герменевтики и лингвокриминалистики.

Морозов Александр Владимирович, кандидат филологических наук, доцент кафедры современного русского языка и речевой коммуникации Алтайского государственного университета, г. Барнаул.

Наумов Валерий Геннадьевич, доцент кафедры русского языка Томского государственного университета.

Обелюнас Нина Владимировна, аспирант кафедры русского языка Кемеровского государственного университета.

Олзоева Янина Васильевна, кандидат филологических наук, доцент Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ.

Осколкова Наталья Васильевна, кандидат филологических наук, доцент Северодвинского филиала Поморского государственного университета.

Павлова Ольга Дмитриевна, начальник отдела Управления образования администрации г. Лангепас, Ханты-Мансийский автономный округ – Югра.

Парасуцкая Марина Ивановна, аспирантБарнаульской государственной педагогической академии.

Петрова Оксана, студентка филологического факультета Алтайского государственного университета.

Прокуденко Нина Алексеевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Кемеровского государственного университета.

Пыж Анна Михайловна, кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры английской филологии Самарского государственного университета.

Ромашов Роман Анатольевич, доктор юридических наук, профессор, научный руководитель юридического факультета Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов.

Садыкова Гульчера Вахобовна, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и методики его преподавания, профессор кафедры китаеведения Благовещенского государственного педагогического университета.

Сарамотина Людмила Христофоровна, ст. преподаватель кафедры иностранных языковКемеровского государственного университета.

Саржина Оксана Владимировна, кандидат филологических наук, доцент Томского государственного университета.

Сидорова Татьяна Александровна, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Поморского государственного университета, г. Архангельск.

Синеокова Татьяна Николаевна, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой английского языка переводческого факультета Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова.

Скорофатова Анна Александровна, кандидат филологических наук, доцент кафедры юридической лингвистики и документоведения Луганского государственного университета внутренних дел имени Э.А. Дидоренко, Украина.

Сыпченко Светлана Васильевна, кандидат филологических наук, доцент Томского государственного университета.

Третьякова Вера Степановна, доктор филологических наук, профессор Российского государственного профессионально-педагогического университета, г. Екатеринбург.

Чабаненко Марина Геннадьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Кемеровского государственного университета.

Чернов Игорь Вячеславович, кандидат исторических наук, доцент кафедры мировой политики факультета международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета.

Чернышова Татьяна Владимировна, доктор филологических наук, профессор кафедры современного русского языка и речевой коммуникации Алтайского государственного университета, г. Барнаул.

Ширинкина Мария Андреевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и стилистики Пермского государственного университета.

Шулепов Николай Александрович, доктор юридических наук, профессор руководитель юридического отделения Московского государственного лингвистического университета.

Южанинова Лариса Александровна, соискатель, Московский педагогический университет.

Яковлева Евгения Андреевна, доктор филологических наук, профессор кафедры общего языкознания Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы.

Яковлева Ольга Евгеньевна, кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры массовых коммуникаций Новосибирского государственного университета.

[1] С. – судья; И. – истец, О. – ответчик, ПИ. – представитель И., ПО. – представитель О.; П. – прокурор, А. – адвокат, З. - защитник; Св. – свидетель.

[2] Здесь необходимо отметить, что суд – это сфера конфликтной коммуникации. Причем обращение людей в суд означает расширение и укрупнение конфликта. Конфликтологи рассматривают правовой конфликт как наивысшую точку противоречий между конфликтантами, как коллизию с наиболее острым противоборством сторон [Мадіссон, 2003, с. 40]. Поэтому в большинстве случаев отношения между оппонентами являются враждебными, «взаимно-отрицательными» [Социальная конфликтология, 2003, с. 135].

[3] При передаче на письме устной речи используются обозначения, которые приняты в исследованиях русского разговорного языка: / - знак интонационного членения высказывания при его незаконченности; // - знак законченности утвердительного высказывания;? и! – знаки завершенности вопросительного и восклицательного высказывания; … - знак паузы хезитации, самоперебива или обрыва; в квадратных скобках даются внутритекстовые примечания.

[4] Эти факторы часто приводят к замешательству людей, которое «…проявляется в утрате человеком столь необходимых для нормального общения самообладания, хладнокровия и апломба – качеств, свидетельствующих о способности поддерживать состояние целостности и собранности при контактах с другими людьми» [Куницына, Казаринова, Погольша, 2002, с. 127].

[5] Совершенно очевидно, что СК – объект, который требует междисциплинарного исследования. Задачу изучения проблемы «коммуникативного самочувствия» человека в современном правовом пространстве четко формулируют психологи (см., например: [Социальная психология в современном мире, 2002, с. 272 - 273]).

[6] В ряде государств научная экспертиза законопроекта является обязательной стадией законодательного процесса. В частности в Регламенте Верховной Рады Украины закреплено положение, в соответствие с которым «зарегистрированный и включенный в повестку дня сессии законопроект при подготовке к первому чтению в обязательном порядке (выделено авт. – Р.Р.) направляется для проведения научной экспертизы, а при подготовке ко всем другим чтениям – для проведения юридической экспертизы и редакционной обработки в ответственные структурные подразделения аппарата Верховной Рады». Регламент Верховной Рады Украины. Утвержден Постановлением Верховной Рады Украины от 16 марта 2006 г. № 3547-IV/ http: //zakon.rada.gov.ua. В России в настоящий период научная экспертиза законопроектов является факультативным элементом законодательной деятельности.

[7] Данное исследование является развитием идей материала, опубликованного в Вестнике Новосибирского госуниверситета [Голев, 2007], и статьи [Голев, Яковлева, 2008].

[8] Данный термин (речевая продукция) используется в официальных документах, регламентирующих судебную лингвистическую экспертизу.

[9] Это пример из нашей лингвоэкспертной практики, возникший в ситуации, когда одна из сторон стремилась доказать, что название «Викториан бленд» принадлежит к таким же общенародным (общеупотребительным) выражениям, как и «Чай черный байховый». Суть конфликта читатель при необходимости легко найдет в Интернете.

[10] Известно, например, какие нравственные и психологические мучения претерпел поэт А. Фет, у которого было отнято право носить его изначальную дворянскую фамилию.

[11] Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 07-04-63802а/Т («Описание г. Абакана как поликультурного лингвосемиотического пространства»), а также при информационной поддержке Администрации города Абакана.

[12] Конституция Республики Алтай: Статья 13. Государственными языками в Республике Алтай являются алтайский и русский языки.

[13] Конституция Республики Бурятия: Статья 67. 1. Государственными языками Республики Бурятия являются бурятский и русский языки.

[14] Конституция Республики Коми: Статья 67. Государственными языками Республики Коми являются коми и русский языки.

[15] Конституция Удмуртской Республики: Статья 8. Государственными языками Удмуртской Республики являются русский и удмуртский языки.

[16] Конституция Республики Хакасия: Статья 69. Государственными языками Республики Хакасия являются русский и хакасский языки.

[17] Конституция Кабардино-Балкарской Республики: Статья 76. 1. Государственными языками Кабардино-Балкарской Республики на всей ее территории являются кабардинский, балкарский и русский.

[18] Конституция Республики Якутия: Статья 46. Государственными языками Республики Саха (Якутия) являются язык саха и русский язык.

[19] Семейный кодекс Российской Федерации от 29.12.1995 № 223 – ФЗ (принят ГД РФ 08.12.1995) (ред. от 30.06.2008) (с изм. и доп., вступающими в силу с 09.2008).

[20] Здесь и далее: Гражданский кодекс Российской Федерации от 30 ноября 1994 года №51-ФЗ (принят ГД РФ 21.10.2004.) ред. от 17.07.2009, с изм. от 18.07.2009.

[21] Объектом экспертизы, по материалам которой осуществлено данное исследование, были 62 протокола (ксерокопии) допросов свидетелей по двум делам N и NN, составленные двумя следователями по важнейшим делам прокуратуры Гродненской области – № 1 (ксерокопии 20 и 34 протоколов соответственно) и № 2 (ксерокопии трёх и пяти протоколов). Цель экспертизы текстов состояла в установления соответствия языка протоколов языковому сознанию и поведению участников допросов – выпускниц педагогического факультета и юристов.

[22] Графические акценты в тексте расставлены С.М.Антоновой.

[23] А в условиях, когда свидетель даёт показания и предупреждён об ответственности, каждый говорящий перестаёт быть «экономным» (и уж тем более ленивым) носителем языка, т.к. поставлен в позицию творца социально значимого ответственного слова, должен быть правдивым, а правду искажают не только заведомо ложные показания, но и недосказанности, неопределённости и умолчания. И нормально, трезво и здраво мыслящий человек, говорящий о чём-то столь ответственны, должен говорить самостоятельно, определённо, конкретно не только в датах поступления и сроках сессий, но и в субъектной, объектной и обстоятельственной представленности.

[24] В русском языке порядок слов абсолютно свободен, если не приводит к сбою логики, т.е. реальным пределом свободы порядка слов в русском языке является необходимость соответствия логике мысли и действительности и отсутствие неточности или двусмысленности, а неопределённость всех объектов, субъектов, обстоятельств и действий моделируемой свидетельскими показаниями действительности и в особенности ситуации инкриминируемой кому бы то ни было взятки является типовой: никто не видел, не давал сам и не знает, но, веря в порядочность одной из девушек группы, именуемой старостой, которая всё делала на своё усмотрение, без свидетелей, неизвестное количество раз и говорила, что всё в порядке, думает, что все так делают и иначе всем было хуже.

[25] По жанровым и этическим требованиям полный текст выявленной в ходе экспертизы «рыбы» протоколов допросов не приводим.

[26] В 2001 году я поступила на заочное отделение педагогического факультета (6) УО «Гродненский государственный университет имени Янки Купалы», на отделение «Педагогика и психология дошкольная». – В этом предложении запятая не просто факультативна, но даже избыточна и может рассматриваться лишь как авторский знак. Закономерен вопрос: кто его автор, если знак стоит во всех протоколах, составленных ст. следователем №1, и только в двух, составленных следователем №2?

[27] В переданных для экспертизы материалах отчество свидетеля 3 отсутствует, как и первая страница протокола.

[28] Поступала я после окончания Гродненского педагогического училища в 1991 г. – записано со слов 4 верно. В такой формулировке не ясно даже, в каком году поступала в университет и в каком окончила педучилище 4. Думаю, такого двусмысленного ответа заместитель заведующего детским садом с высшим образованием могла бы избежать, не будь поставленной перед необходимостью заполнять пробелы в готовой форме, а не самостоятельно формулировать свою мысль. Несомненно, и все остальные свидетели самостоятельно не могли бы допустить одну и ту же двусмысленность – ведь нет такой ошибки ни у одного из свидетелей, допрошенных следователем № 2.

[29] Возвратная страдательного залога форма слова обучалась в данном значении ‘ училась’ тоже не из педагогической речи, во-первых, потому что в норме учение – это действие субъектное, производимое самим учеником, будь он просто школьник, а не студент во-вторых, потому, что педагоги это слово в такой форме употребляют его а в другом значении: ‘быть обучаемым чему-то кем-то и в какой-то степени или как-то, иметь готовность и способность к обучению’, например: Она легко обучалась всему, что предлагала гимназическая система образования.

[30] С логической точки зрения, как и точки зрения лингвистической, это предложение в целом не имеет никакой необходимости, т.к. даёт информацию о том, что неактуально ни для содержания текста, ни для оценки, идентификации или интерпретации особенностей поведения свидетеля, как не характеризует особенности обучения в университете или статуса обучаемого, т.е. предложение это просто информационный фантом типа Волга впадает в Каспийское море, а лошади кушают овёс. Кроме того, для выпускника педагогического факультета в принципе не может быть настолько характерным всё, что образует данное предложение, чтобы повторяться буквально в каждом протоколе. Во-первых, словосочетание обучение проходила представляет собою аналитический штамп, не характерный для студента или специалиста с педагогическим образованием, тем более для лиц женского пола: педагоги говорят училась или учусь. Зато данное словосочетание может характеризовать мужскую речь военного человека, т.к. реализует ту же высокочастотную сочетаемостную модель, что и проходить службу. Во-вторых, словосочетание проходила совместно с группой, являясь таким же в плане информационной новизны, что и предыдущее, в норме не может прийти в голову человеку не военному, женщине и педагогу в особенности для характеристики процесса обучения, так как в принципе отражает синтагматику всё того же (и исключительно только её!) военного человека, а в речи педагога в сочетании с винительным падежом даже словари русского языка фиксируют только значение (оно подаётся как одиннадцатое в структуре значения глагола проходить и с иллюстрациями именно из учительской и ученической речи: проходить существительные, глаголы, творчество кого-л.; проходить по русскому языку, по литературе, по истории, по алгебре, по физике, причём сами примеры подтверждают характерность этого словоупотребления для учителя и педагога любой специальности) ‘ изучать’ с пометой ‘ разговорное’ [Учебный словарь сочетаемости русского языка: Около 2500 словар. статей / Ин-т русского языка им. А.С.Пушкина: Под ред. П.Н.Денисова, В.В.Морковкина. – М.: Русский язык, 1978. – С.454]. Сочетание же глагола проходить со словами совместно и с группой в таком случае не только не соответствует типичному для речи педагога значению, но и формирует противоречащий ему контекст: изучают в группе, классе или дома вместе с кем-то, но не совместно с группой или классом. В-третьих, учатся всегда по программе, но не говорят при этом про учебную программу неспециалисты по проблемам вузовского образования, т.к. противопоставить учебной программе можно только рабочую, а это нюансы, студенту не открывающиеся даже на этапе выпускном, а вне такого противопоставления сочетание обучаться по учебной программе избыточно по смыслу (это одновременно тавтология и плеоназм) трижды, как маслянистое масляное масло. Это заставляет усомниться в том, что педагоги, дающие свидетельские показания, столь безответственны к языковой их форме, что не видят стилистического и смыслового несоответствия говоримого элементарным представлениям о норме языка и, одновременно, квалифицируют события своей жизни столь далёким от её реалий языком и стилем.

[31] Этот уточнитель абсолютно информационно бессмысленный: уточняет, ничего не уточняя. Функционально он хорош в тексте как такой формальный модификатор инварианта текста, который формально варьирует текст, ничего в нём не меняя по существу. Он в равной степени плох и хорош и содержательно и как вариант без приращения смысла и отклонения в сторону от заданного информационного вектора ничего не добавляет к очередной информации типа Лошади кушают овёс; Волга впадает в Каспийское море.

[32] Самое уникальное по степени неопределённости содержания предложение: это прямо не собственно предложение, а его логическая схема, которую надо заполнить как любую бюрократическую форму-шаблон, но никто заполнять не стал. В самом деле, зачем говорить с уникально одинаковой точностью временн о й (разве что даты этого редкостного по судьбоносности события никто почему-то не называет!), если никто нигде не называет этого монстра-профессионала беззаконной деятельности, о которой все члены группы дают свидетельские показания: делала всё сама, на своё усмотрение; сама решала вопросы ( как эти деньги потратить) с преподавателями (кому она покупала духи, какие-то подарки, возможно, спиртное, а кому передавала деньги), никого не ставила в известность (я точно не знаю, каким образом, мне не рассказывала). И такое неназывание имени более чем противоестественно для женской речи о конкретном и хорошо известном человеке.

[33] сдавали в общем порядке – выражение из той же неженской речи и военизированной и бюрократизированной терминосистемы, которая не характерна для педагога и студента, даже если он заочник: а какой ещё бывает порядок у сдачи сессии?

[34] В данном предложении противоестественным для речи студенток является и то, что никто из них не употребил форму были по принципу характерного для разговорной речи согласования по смыслу сказуемого и подлежащего, а также несоответствие логики слов логике событий действительности: всегда сначала сдают зачёты, а потом экзамены, и эта последовательность, актуальная и постоянная для сознания студента, тем более что большинство свидетелей учились до того ещё и в педагогических училищах, где та же структура учебного процесса, поэтому педагоги и студенты в норме преимущественно говорят зачёты и экзамены сдали.

[35] для передачи (решения вопросов с преподавателями) преподавателям за благоприятное к нам отношение. Фраза такого рода, прошедшая с потрясающим всякое воображение единством по всем протоколам, не могла быть в принципе по своему составу и в целом генерирована сознанием студента, хотя подаётся как выстраданная свидетелями на втором курсе своего педагогического становления.Тем более противоестественна она для таких педагогов, которые о субъектах решения этого вопроса говорят девчонки нашей группы решили.

[36] Далее, перед экзаменами – Запятая, стоящая в текстах даже при отсутствии деепричастного оборота в этом предложении, например, в протоколе допроса 13– ещё одно подтверждение единства текста всех пятнадцати протоколов следователя №1.

[37] Не ясно, в чём тут новая мысль по сравнению со сказанным уже и в чём противопоставление, вызвавшее союз однако: налицо совпадение двух по-разному выраженных мыслей: никто не отказывался естественно предполагает, что всё происходило в добровольном порядке.

[38] В данном случае, имеет место та же мнимая субъектная конкретность описываемых поступков, что в случае с указанием фамилии 19 признательные показания самих названных субъектов действий отсутствуют.

[39] Налицо в данном случае взаимоисключающие утверждения, аннулирующие всеобщность и массовость университетской непреодолимой традиции: не может одновременно иметь место то, что является взаимоисключающим, в чём, собственно, и состоит актуализация подлинного «веса» бессубъектного представления неконтролируемой фатальности происходящего с помощью неопределённо-личных формулировок типа в университете уже существовала такая практика, говорили все студентки, учившиеся до нас – и рядом тем более при поступлении все говорили, что с этим очень строго.

[40] Выделено автором цитируемой работы. – С.А.

[41] Именно в этом и заключается суть «ущемлённости нарциссова комплекса», приписанного Фрейдом после открытия бессознательного субъекту, который больше не хозяин в своём доме», и именно это, вследствие данного факта, постоянно находится на грани забвения. Несмотря на противоположную политическую ориентацию, антипсихиатрия Р. Лэнга, который осуждает порабощающую роль социального окружения в происхождении «разделённого Я», и, с другой стороны, адаптационная эгопсихология, стремящаяся построить автономное «сильное Я», которое бы «вытеснило Эго», в действительности объединяются в непонимании фрейдовского бессознательного и децентрализованного субъекта, которого оно структурирует.

В действительности Фрейд утверждает, что для субъекта нет центра за пределами иллюзий и вымыслов, но что функция этой реализации субъекта, которым является Я, – быть носительницей этой необходимой иллюзии, функции непонимания Я, которая восстанавливает образ автономного субъекта, преодолевая в воображении разделённость.

В разрыве с Я, основой классической субъектности, понимаемой как внутреннее пространство в противоположность внешнему миру, здесь основа субъекта смещена, вытеснена «в сферу множественного, принципиально разнородного, где внешний мир находится внутри субъекта» [Clement, 1972, c. 172− 175].

[42] Заметим, что в кратковременной памяти среднестатистического нормального, без психических отклонений, человека хранится и при необходимости воспроизводится не менее 70% эмпирически прожитого – события, имена, действия, обстоятельства входят в объекты такой памяти. Причём происходит такое воспроизведение, даже если отделён момент воспроизведения информации от самого события сроком б о льшим, чем два года или, как в нашем случае, полгода – год. Сессии же каждый студент помнит, как известно, всю жизнь и во всех эмпирических подробностях и деталях обстоятельств в силу экстремальных психо-эмоциональных и интеллектуальных нагрузок, приходящихся во время сессии на человека. Т.е. в норме это объект хранения в долговременной памяти, не спонтанной, а систематизированной сохранности. Естественно и закономерно ожидать такого же и от заочников, если не сказать в особенности от заочников, поскольку их студенческая жизнь, измеряемая в нашей ситуации всего четырьмя месяцами и полутора десятками имён преподавателей, спрессована в лаконичнейшие, но незабываемые отрезки сознательного бытия. При этом индивидуальность воспоминаний и эмпирического опыта позволяют ожидать, что имена всех преподавателей коллективным сознанием были бы восстановлены в памяти либо следователь при желании достучаться до реальных обстоятельств дела – мог бы помочь свидетелям это сделать с помощью простого привлечения выписки из любой зачётной книжки любого из них. Простая же математическая обработка (сложение, умножение и деление) фигурирующих в показаниях сумм не позволяет получить цифры, эквивалентные указанным таксам за зачёты и экзамены, что тоже не убеждает конкретикой текстов в истинности описываемых событий.

[43] Термином «лингвистическая экспертология» мы обозначаем один из разделов юридической лингвистики (юрислингвистики), целью которого является теоретическое и методическое обеспечение лингво-экспертной деятельности.

[44] Решая конкретные экспертные задачи в рамках лингвистических экспертиз спорных речевых произведений, автор пришел к выводу, что в лингвистике практически отсутствует такая научная категория, как категория «факт»; в ней (лингвистике) есть материал, но нет фактов, всегда, например, относительно лингвистического исследования мы можем услышать вопрос: «На каком материале вы выполнили исследование?», но практически никогда: «Какие факты позволяют вам делать такие-то утверждения, и почему вы думаете, что эти факты позволяют вам утверждать то-то и то-то?». Юридическая лингвистика (а точнее, ее подотрасль – лингвистическая экспертология) «выявила» проблему факта недвусмысленным образом – с одной стороны, это глобальная проблема фактических описаний продуктов речевой деятельности, которая возникает в экспертных исследованиях. Эта проблема ясно может быть сформулирована, по нашему мнению, следующим образом: «Каковы те факты, которые могут быть установлены в результате лингвистического исследования?» или – с несколько другой стороны – «Как мы используем наши объяснения для того, чтобы утверждать, что в мире происходило (происходит) то-то и то-то?».

Вторая, на первый взгляд, сугубо техническая проблема, касающаяся разграничения фактов и мнений, событий и оценок, которая возникает в экспертной практике по делам о распространении не соответствующих действительности порочащих сведений и клевете, поставила вопрос об интерсубъективности естественного языка, который удовлетворительно можно сформулировать следующим образом: «Высказываем ли мы при помощи языка утверждения о реальности или все наши утверждения – это только интерпретации, которые на самом деле только наши интерпретации, и они не соотносятся с миром?».

[45] Мы не комментируем здесь прикладные исследования в естественных науках, которые связаны и с управлением событиями.

[46] Напомним, что различие фактов и мнений (или оценок) значимо по делам о клевете и распространении не соответствующих действительности сведений.

[47] Может возникнуть словесная проблема: «Что такое истина?», чтобы предупредить ее, отметим, что можем не употреблять этих терминов в принципе, а всегда говорить «соответствие и несоответствие действительности» [Поппер, 2002].

[48] Думаем, что недалеко от истины утверждение о том, что лингвистическая экспертиза в настоящее время достаточно успешно функционирует, используя как конвенциональную теорию истины, так и концепцию истины как авторитетного мнения о чем-либо.

[49] Еще раз подчеркнем, что мы можем игнорировать это недовольство, не меняя список, для этого нужна только сила принуждения.

[50] Работа издается при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта№ 08-04-82406 а/У.

[51] Язык права обозначается также с помощью терминов «юридический язык», «правовой язык», «язык юридических документов», «язык юриспруденции», «официальный язык», «язык закона»; иногда говорят и о «языке юристов», хотя подразумевают при этом как раз «речь юристов», т. е. некие устойчивые профессиональные особенности использования русского языка.

[52]Здесь и далее курсивом выделены цитаты из статьи Т. Елизарьевой «Прошли все инстанции, помогите», опубликованной в газете «Вечерний Барнаул» № 67 от 13 мая 2009 г.

[53] В терминологии Дж. Остина нормативные высказывания называются экзерситивами. Экзерситив – это «решение, касающееся того, что нечто должно быть, в противоположность суждению, что оно является таким-то: это защита того, как должно быть, в противоположность оценке, как есть на самом деле» [Остин, 1999, с. 128].

[54] Валгина Н.С. Современный русский язык. Пунктуация. – М., 1989. – С. 101-103; Розенталь Д.Э. по правописанию и литературной правке. – М., 1996. – С. 125; О вводных словах, словосочетаниях и предложениях// Интернет-ресурс: Культура письменной речи. – Электронный ресурс: https://www.gramma.ru/RUS/? id=13.36.

[55] Особенно важно подчеркнуть, что это еще и большой и разнообразный личный опыт автора монографии. Это опыт своей исследовательской работы и опыт обобщения работ других лингвистов, юристов и экспертов, опыт теоретический и практической работы (научной, экспертной, образовательной и общественно-организационной).

[56] Для аналогии важно отметить, что при наличии «лингвистики лжи» отсутствует «лингвистика истины» (так же, впрочем, отсутствует как целостная концепция и «этическая лингвистика»; отчасти поэтому понятие «языковая манипуляция» нередко трактуется как обычное воздействие, присутствующее в любом речевом акте).

[57] Понятия чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации. – М., 1997. – С. 17.