Глава 12. Памела впоследствии идиллически рассказывала историю их краткого пребывания в Париже

Памела впоследствии идиллически рассказывала историю их краткого пребывания в Париже. Удалось избавиться от давления, которое загоняло Джима всё дальше в тупик. Он почти перестал пить. Он писал множество новых, волнующих стихов, книгу о процессе в Майами (или автобиографию - она рассказывала по-разному), а кроме того, они слушали оперы, симфонии. Джим и Памела чувствовали себя будто молодожёнами, им было хорошо вместе, как никогда раньше.

Это - фантазия Памелы.

Одну историю она особенно любила рассказывать - об их путешествии в Марокко. “Однажды утром я проснулась и увидела в гостиничном бассейне симпатичного человека, разговаривавшего с двумя молодыми американцами.

Я сразу же влюбилась в него. Потом я поняла, что это Джим. Я не узнала его. Он рано встал, сбрил бороду и, потеряв много веса, он был такой худой - он казался другим человеком. Это было так здорово - опять влюбиться, заново, в человека, в которого я уже была влюблена”.

“ Дома” в Париже, иногда в “Georges V Hotel”, чаще - в трёхэтажном домике на Правом Берегу, было прежде всего спокойно. Основную массу времени они проводили в большой солнечной квартире в Ле Марес - старом известном жилом районе около площади Бастилии. Они взяли её в субаренду и платили 300 франков в месяц.

Эту квартиру снимала молодая французская фотомодель Элизабет (Зозо) Ларивьер и её друг, американский телепродюсер, но они собирались вскоре уехать - он возвращался в Америку, где у него была семья, она собиралась ехать на юг Франции, чтобы сниматься в кино - так что они предложили Памеле одну из двух свободных спален, сказав, что после их отъезда она и Джим смогут поселиться в квартире как минимум на два месяца.

Две недели, до 10 апреля, Зозо оставалась в квартире, наблюдая за этой странной парой, привыкающей к Парижу и заново приспосабливающейся друг к другу. Зозо их отношения казались странными. Когда бы она ни разговаривала с Памелой, Памела говорила только о Джиме и о том, какой он удивительный, “всё было Джи-и-им, Джи-и-им, Джи-и-им”. Но потом, когда Памела оставалась ночевать у кого-нибудь из своих французских друзей, например, у богатого графа, утром по телефону она умоляла Зозо солгать: “О, пожалуйста, скажи Джи-и-иму, что я всю ночь была у твоей подруги и вернусь к двенадцати”. Она всегда использовала меня, чтобы сказать это " Джи-и-иму”.

Джим молча готовил завтрак для себя и Зозо, относил его ей в постель и оставался поболтать за едой. Иногда по утрам он отправлялся в самую маленькую из трёх спален в квартире, куда он передвинул маленький столик Зозо, сидел там и писал - или рылся в одной из картонных коробок с бумагами, записными книжками, плёнками, газетными вырезками, фотографиями, фанатской почтой, рукописями, которые он привёз с собой, рылся в реликвиях и пластинках своего прошлого, пытаясь точно определить, чего это стоит. В конце дня, когда начинало темнеть, он иногда переходил со своими записными книжками за обеденный стол. Иногда же по утрам он уходил и подолгу гулял в одиночестве.

Часами он бродил по парижским улицам, сначала по одной, потом по соседней - точно так же, как он делал это в Голливуде. Он отправлялся на север по своей улице - узкой, без деревьев улице Ботрейлис - в квартале жилых домов, мимо агентства новостей, книжного магазина, трёх маленьких ресторанов, клуба дзю-до, мужской парикмахерской; затем на запад по улице Св.Антуана, мимо мясного рынка под открытым небом с висящими кроликами, россыпью красной вишни, переполненными лотками с рыбой и креветками, цветной капустой размером с баскетбольный мяч; так он медленно приближался к одному из тысячи привлекательных и знаменитых мест в городе. Джиму особенно нравилось в Лувре - это было следствием его юношеской любви к искусству.

По утрам он также часто отправлялся на юг по улице Ботрейлис и всего через пять кварталов попадал в Иль Сент -Луи, который стал одним из его самых любимых районов во всём Париже. Это там, на Ке д’Анжу, он посетил гостиницу “Hotel de Lauzun”, ставшую когда-то местом встреч любимого Бодлером и Готье Гашишного клуба.

Там так здорово, - говорил он Зозо или Памеле, вернувшись домой. - Они выбросили светокопию после того, как сделали этот город.

Но вопреки фантазии Памелы Джим всё ещё пил - и сильно. С превеликим удовольствием он открыл для себя два наиболее распространённых во Франции типа баров: винные бистро и кафе на тротуаре. Ещё Голливуд, Хемингуэй, Фитцджеральд проявляли к Парижу дружелюбие иностранцев. Остановиться в бистро или кафе было не просто естественно, это было de rigueur; и совсем не для богохульного тоста.

Своё богохульство Джим проявил однажды на первой неделе апреля в “Astroquet”, маленьком клубе на бульваре Сен-Жермен. Он получил своё название от французского слова “troquet” (кафе) и американского слова, обозначающего космическое пространство (вне земной атмосферы) “astro”; интерьер был выдержан в духе карикатуры на “Buck Rogers”.

Джим пил один, когда его внимание привлекли несколько молодых людей, которые вошли с гитарными чехлами. Через какое-то время он подошёл к их столику.

Ребята, вы американцы?

- Да. Ты откуда? - Его никто не узнал.

- Из Калифорнии.

Я тоже. Ты где учился?

Хм... в УКЛА.

Здорово, я тоже! А когда?

Джим немного подумал и сказал, что в 1964-м и 1965-м. Молодой американец снова сказал:

Здорово, я тоже! На каком факультете?

Хм, кинематография.

Молодой американец сделал паузу. Это была игра “Двадцать вопросов, или Чем я занимаюсь? ”

Хм... хм... ты поёшь? С группой?

Джим согласился.

О, здорово, Господи, я в растерянности, я даже не...

Джим купил им спиртного, крепкого виски с пивом - то же самое, что пил он сам. Молодой человек представился.

Фил Трэйнер. Эти ребята - мои друзья, у нас группа “Clinic”, мы все американцы, мой отец работает здесь в американском посольстве.

Несколько часов они пили, а ближе к рассвету достали гитары, и Джим спел “Ползущую королевскую змею”. Он рассказал своим новым друзьям, что эта песня записана на новом альбоме, который на этой неделе выходит в Америке. Он постоянно курил, и его голос был тяжёлым и грубым. Между песнями они говорили о музыке и “звёздах”. Джим сказал им, что он взял отсюда всё, что мог взять. Они поразились, когда он сказал, что 250 раз употреблял кислоту. Ещёраз Джим произвёл на них впечатление, рассказав о ночи, когда он разгромил студию звукозаписи. Он сказал, что действительно любит остальных “Doors” и считает, что Робби Кригер никогда не удостаивался такого внимания, какого он заслуживал.

К рассвету ушли все, кроме Джима и Фила. Джим много курил и так глубоко затягивался, что у него начинался бронхиальный кашель. Фил тоже был певцом, и он говорит об этом так: “Казалось, Джим разрывал грудь и горло. Он курил с сигаретами такие сильные наркотики, Боже мой, парень, если бы мне пришлось описывать его образ того времени в моих глазах, то это глубокая затяжка, и потом - кх, кх, кх”.

Оба они были страшно пьяны; когда ранним утром они, шатаясь, вышли из клуба, Джим расстегнул штаны и стал мочиться. “Трахни испуганную курочку, - сказал Джим, - трахни испуганную курочку”. Потом, застегнувшись, он предложил поймать такси и поехать поискать Памелу. “Трахни испуганную курочку”.

Когда выяснилось, что Памела не вернулась домой в Марес, Джим знал, куда идти - к Лотену Картеру, женскому фотографу. Он позволил себе войти (он знал, где ключ) и обнаружил, что Памела спит с фотографом, после чего напал на запасы спиртного. Сначала водка. Потом ром. Потом всё подряд, прямо из бутылки, не запивая, не смешивая. Через час он отправилФила разбудить Памелу.

В ближайшем кафе Памела заказала Джиму на завтрак спагетти и стакан молока, чтобы наполнить его желудок. “Ты ведь не будешь больше пить, да, Джим? ” Памела начала уговаривать его: “Джим? ”

Джим сидел молча, глядя на оживлённый бульвар. “Трахни испуганную курочку”, - сказал он наконец.

Через несколько дней они наняли машину и отправились на юго-запад по французским винным районам - через Орлеан, Тур, Лимож и Тулузу, переехали через Андорру в Испанию, посетили в Мадриде Прадо, где Джим нашёл “Сад наслаждений” Иеронимуса Босха, авторскую работу мастера - с таинственным портретом, о котором думали, что это автопортрет самого Босха. Оттуда они поехали на юг в Гранаду, где наибольшее впечатление на Джима произвели Альхамбра, Муришский дворец, который считают наиболее значительным образцом сохранившихся по сей день остатков западной Мохаммеданской архитектуры: крепость с освещёнными солнцем арками и изысканными голубыми изразцами.

Джим и Памела жили хорошо, почти так же хорошо, как она потом хвасталась. Совместное времяпровождение в течение долгого времени в машине и в небольших гостиничных номерах вызывало мелкие ссоры, но раздражение возникало часто и по совершенно непостижимым поводам. Даже когда их на сотню долларов обманул англоговорящий араб, пообещавший им большую порцию хэша, ни Джим, ни Памела сильно не расстроились.

Из Танжера они поехали вдоль атлантического побережья на юг в Касабланку, затем вглубь материка, в Марракеш. Они хорошо ели, пили местные вина и снимали всё на кинокамеру “Super-8”, которую купили перед отъездом из Парижа. Сдав машину, на первой неделе мая они прилетели обратно в Париж после трёхнедельного отсутствия.

Несколько дней их квартира была занята, и поэтому они переселились в “L’Hotel”, прекрасную гостиницу на Левом Берегу, двадцать пять шикарно обставленных номеров которой пользовались большим спросом у приезжих рок-звёзд, которых привлекало то, что однажды здесь останавливался Оскар Уайльд. Вскоре последовали рассказы ещё одного собутыльника Джима и падение из окна“L’Hotel”. Вероятно, он приземлился на крышу машины, один раз подскочил и, отряхиваясь, будто ничего не произошло, пошёл по улицам в поисках места, где можно выпить.

Жизнь на Левом Берегу, таким образом, возвращала Джима на бульвар Санта-Моника, где находились все знаменитые бары. “Cafe de Flore” и “Deux Magots”, где однажды пили Сартр и Камю. “La Coupole” с работами Пикассо, Кле, Модильяни, и ещё больше у колонн (“Art Deco heaven”), где однажды останавливались Скотт и Зельда. (Джим говорил, что тамошняя кухня напоминала кухню Рэтнера в нижней части Нью-Йорка - на Восточном Побережье). Для французской толпы “au courant” недавно были открыты самые хипповые “андеграундные” клубы “Le Bulle” и любимая Джимом серия подвальчиков под названием “Rock’n’Roll Circus”.

Шесть из восьми предыдущих месяцев “Circus” был парижским клубом подобно лосанджелесскому “Whiskey”: громкий, с хорошими группами и хорошей аппаратурой, со спиртными напитками, который посещали “низы шоу-бизнеса”. Но уважаемые “Led Zeppelin”, Ричи Хэйвенс и Джонни Уинтер играли здесь джем, так же, как и участники “Beach Boys”. К весне 1971-го года, однако, клуб стал местом торговли героином, которое часто посещали профессионалы “дна”: проститутки, воры, сутенёры. Диск-жокей, который в начале года крутил записи в клубе, а затем перешёл в “Le Bulle”, американский эмигрант по имени Камерон Вотсон, описывал “Circus” как “остывшую индейку на танцплощадке”. Джиму это, конечно, нравилось. От мнимой до реальной грязи. Для Джима это не всегда было шагом вниз.

В конце первой недели мая, в пятницу 7-го числа, Джим был в “Circus” - пьяный, агрессивный, яростный, он бросался подушками и ломал мебель. Его, очевидно, не узнали схватили и выставили за дверь. Молодой французский студент по имени Жиль Йепремьян увидел Джима, когда тот пытался перекричать клубного вышибалу.

Не-е-егр-р-р...

Джиму надоело кричать, и он пошёл ловить такси. Машина уехала. Он подошёл к другой машине, но ему снова отказали. Он снова начал кричать. Жилю, который почти не понимает по -английски, показалось, что Джим кричал “Я хочу мяса! Я хочу мяса! ”

Жиль узнал Джима и подошёл к ещё одному такси, уговаривая взять их. Но как только машина переехала Сену, Джим заставил их выпустить его. Ему захотелось искупаться. В предрассветном тумане прогуливались двое полицейских, их накидки и шляпы выглядели до боли знакомым силуэтом.

Ё... свиньи! - плюнул Джим. Затем он крикнул: - Ё... свиньи!

Полицейские продолжили свой обычный путь, не реагируя, а Жиль впихнул Джима в другое такси и отвёз его на квартиру своего друга, Эрве Мюллера, который жил в семнадцатом аррондисменте рядом с Этуалем. Таксист остался недоволен чаевыми, и Джим бросил ему пригоршню монет. Когда они одолели пять лестничных пролётов, Джим сказал: “Ш-ш-ш-шш... Пора бы остановиться”.

Приятная миниатюрная эмигрантка из Чехословакии по имени Ивонна Фука открыла дверь.

Да?

Я привёл тебе одного типа, которого встретил у “Rock’n’Roll Circus”, - сказал Жиль.

Ивонна мимо Жиля всматривалась в помятую фигуру, перевесившуюся через перила. В то время она была художественным редактором одного из ведущих французских журналов “Best”. Её друг Эрве, с которым она жила в этой большой однокомнатной квартире с кухней и ванной, был журналистом того же издания. Она узнала Джима и разрешила Жилю ввести его в квартиру.

Джим, шатаясь, вошёл в дверь, его голова слабо раскачивалась из стороны в сторону, ударяясь обо всё подряд, в поисках кровати. Над кроватью он опять покачнулся и упал. После этого он проспал почти до полудня, тогда все и познакомились.

В холодильнике было почти пусто, так что Джим предложил всем остальным быть его гостями в одном из известных ему ресторанов. Это был “Alexander” рядом с “Georges V Hotel”, с подходящей кухней. Джима узнали как постоянного посетителя, который всегда расплачивался и свободно давал чаевые, но сказали, что в ресторане не готовят завтрак. Может быть, они подождали бы ланч?

Ланч Джима начался с двух порций “Blood Mary”, а потом он заказал бутылку шотландского виски “Chivas Regal”. Через час он был пьян и оскорблял слух окружающих французских бизнесменов репликами на языке, который они, к счастью, не понимали:

Вы похожи на идиотов... Скажите мне, вы - motherfuckers? Вы - задницы?

Он пил вдвое больше других, - грустно говорит Эрве. - К концу ланча у нас осталось две бутылки коньяка, и мы спросили его, какую он хочет. И он просто схватил одну из них, сорвал крышку и поднёс горлышко ко рту. Потом он стал просить Ивонну найти ему девушку. “Ты не можешь найти мне курочку? ” Через какое-то время он расплатился за всё кредитной карточкой. Нас было пятеро, и это обошлось в 700 франков.

Они направились к машине; Джим шёл, тяжело опираясь на Ивонну.

Ты должна увести меня отсюда, - настойчиво говорил он ей, - ты должна увести меня отсюда.

Всего через пятьдесят метров он сказал, что не может идти дальше, что ему нужно отдохнуть. Они посадили его на скамейку, и Эрве пошёл искать машину.

Джим пришёл в ярость, когда Эрве вопреки его воле втащил его на пятый этаж. На пол-пути он упал и стал сопротивляться тому, чтобы его тащили выше.

Оставьте меня! - говорил он, сидя на какой-то лестничной клетке. Потом он замычал: - Вы motherfucking не-е-егр-р-р-ры!

В конце концов Ивонна и Эрве доставили его в свою квартиру и положили на кровать, где он сразу же уснул. Было три часа дня в субботу.

Эрве и Ивонна потом ещё раз встретились с Джимом. На этот раз он был с Памелой. Они обедали у Эрве и Ивонны и говорили о поэзии и кино. Джим сказал, что он привёз с собой во Францию копии “Праздника друзей” и “HWY” и хотел бы показать им. Он также подарил Эрве экземпляр “Американской молитвы”, и Эрве спросил, нельзя ли ему перевести её на французский. Ивонна сказала, что хотела бы сделать иллюстрации. Джим заинтересовался таким возможным сотрудничеством.

Чуть позже тем же вечером, выпив немного вина, Джим объяснял Ивонне, почему он в Париже.

Меня так тошнит от всего. Люди продолжают считать меня звездой рок-н-ролла, и я не хочу ничего с этим делать. Я не могу больше это терпеть. Я был бы так рад, если бы люди меня не узнавали. Кто такой, по их мнению, Джим Моррисон, так или иначе?

На следующей неделе Джим и Памела уехали на Корсику. Сначала они улетели в Марсель, где Джим потерял свои водительские права, паспорт и бумажник, из-за чего им пришлось вернуться в Париж, чтобы получить дубликаты в американском посольстве. Потом они снова прилетели в Марсель и, наконец, в Аяччо - главный порт острова и его столицу, родину Наполеона. Корсика известна также огромным количеством рекрутов, которые обеспечивали мощь парижской полиции; своими высокими красными выступами скал, изящными деревушками у подножия гор, таких же пугающих, как и любая часть Скалистых гор или горной страны Французских Альп; заплаканными глазами рыбацких вдов в чёрных одеждах; нехваткой молодых людей; острым запахом корсиканского maquis - травы, которую ест скот и которая затем проявляется в мясе, сыре и молоке. Джим и Памела путешествовали по острову десять дней. Все дни, кроме одного, шёл дождь. Памела говорила, что это была идиллия.

“Doors” официально расстались с “Elektra”, отношения с которой длились 4 года и 10 месяцев. На той же неделе были выпущены последний альбом Джима “Лос-Анджелесская Женщина” и предпоследний сингл “Люби её безумно”, и тот, и другой стали быстро подниматься в чартах. Фотография на обложке “Лос-Анджелесской Женщины” изображала группу, уделяя при этом равное внимание каждому из её участников. Фактически, Джиму отказали в попытке сделать так, чтобы уделить ему меньше внимания, чем другим! Кроме того, поскольку никому не удалось уговорить Джима побриться, он в первый раз появился на обложке альбома с густой бородой и демонической, хитрой улыбкой на лице. Джим отыгрался за обложки “13” и “Absolutely Live”.

Критики были единодушны, расхваливая “Лос-Анджелесскую Женщину”. Это было продолжение реакции критики на “Morrison Hotel”. Сомневающиеся и критикующие были повержены - “Doors” определённо вернулись. Со временем альбом достигнет пятого места, а сингл - седьмого. Индустрия грамзаписи распространяла сведения о том, что “Doors” ведут переговоры с “Atlantic” и “Columbia Records” о беспрецедентной сумме денег. Джон, Рэй и Робби время от времени играли джем в репетиционной студии (пел Рэй), нарабатывая материал к предстоящему возвращению Джима.

Это было примерно в то время, когда Джим, который мало что знал, если вообще знал об этих успехах, позвонил в офис и сказал Биллу Сиддонзу, что у него в голове снова крутится новая музыка, но он хочет отдохнуть ещё. В конце той же недели он позвонил Джону Денсмору и спросил его, как продвигаются записи. Когда Джон сказал, что альбом и сингл хорошо продаютсяи что прессе записи очень нравятся, Джим пришёл в восторг. “Если им нравится это, что же будет, когда они услышат то, что крутится у меня в голове для следующего диска”, - сказал он Джону.

Джим выглядел несколько более здоровым, чем обычно. Он был чисто выбрит, немного потерял в весе, а кроме того, изменился его гардероб. В его отсутствие Памела выбросила его привычные джинсы и видавший виды пиджак, толкая его в университетское прошлое. Теперь он носил рубашки с кнопками, штаны цвета хаки и свитер с V-образным вырезом. Остались лишь изношенные, почти сгнившие ботинки.

По возвращении с Корсики он нанял частного секретаря - высокую стройную блондинку из Канады, которая бегло говорила по-французски - Робин Вертль. Робин была хранителем документов, агентом и стилистом модного фотографа. По её воспоминаниям, они познакомились, когда фотограф на пару месяцев уехал из Парижа, “что освободило меня, так что я согласилась работать. Ни Джим, ни Памела не говорили по-французски, так что им было порой трудновато”.

По плану работа включала в себя “наблюдать за квартирой - от обеспечения прихода уборщицы до подготовки писем, звонков в Америку, покупки мебели, найма машинистки, попыток заключения Джимом договоров на показ одного из его фильмов”.

Джим, казалось, делал определённые сознательные шаги, чтобы разрешить старый конфликт двух демонов - звёздности и самости. Но шаги эти были медленными и трудными, и он, по возможности, старался об этом не думать.

11 июня Эрве с Ивонной пришли, чтобы вместе с Джимом и Памелой сходить на ”Взгляд глухого ” - пьесу почти без диалогов, большинство персонажей которой были глухонемыми. Когда Эрве и Ивонна пришли в квартиру на улице Ботрейлис, Джим сказал, что Памела не пойдёт - вместо неё он пригласил своего дорогого друга из Америки. Этим другом, который был сейчас у них в гостях, оказался Алан Роней.

Тем вечером Памела ушла с так называемыми minets - молодыми бисексуальными французскими денди, которые носили тёмные очки и белые парусиновые штаны и которые редко и снисходительно разговаривали по-английски. Памеле они нравились. Джим их ненавидел и выражал Памеле своё недовольство тем, что она встречается с ними.

Время шло. Он часто виделся со своими старыми друзьями Агнессой Варда и Джеквисом Деми. Давно, ещё в 1968-м году, Джеквис пытался перешагнуть границы “Doors” и уговорить Джима оркестровать его первый американский фильм “Модельный магазин”. В то время он был преуспевающим режиссёром благодаря его удостоенным наградой “Шербурским зонтикам ”. Агнесса, его жена, называла себя бабушкой Новой Волны и однажды попыталась включить Джима в свой импрессионистский документальный фильм “Любовь Львов”.

Эти трое стали близкими друзьями, и Джим искренне полюбил Агнессу. Это была миниатюрная женщина, всего 158 см ростом, высокоинтеллектуальная, с сильным голосом и выраженной индивидуальностью. Она сильно симпатизировала рабочему классу, осторожно водила недорогой автомобиль и открыто восхищалась молодыми радикалами за их отказ от ценностей среднего класса.

Джим встретился также с Роури Флинн, очаровательной дочерью Эррола, которая была одной из первых группиз “Doors” ещё в “Whiskey” в 1966-м году. Теперь Роури была моделью. Они позавтракали без спиртного.

Приходил друг Памелы, встретивший её в “Cafe de Flore”. Потом, в квартире в Марес, Джим говорил этому другу, что ему предложили участвовать в киноверсии “Схвати Мою Душу” музыкальной адаптации “Отелло”, которая была поставлена в Лос-Анджелесе с Джерри Ли Льюисом в роли Яго. Он сказал, что кроме него в фильме будут участвовать Тина Тёрнер, Джо Фразир и Мелани. Он также сказал, что ему, вместе с Робертом Митчумом, предложили роль в аллегорическом рассказе аляскинского охотника на медведей “Почему мы во Вьетнаме? ” Нормана Мейлера.

Я отказываюсь от пьесы, - сказал Джим, - и вряд ли буду участвовать в кино, потому что это отнимет слишком много времени, когда я мог бы писать.

Они обедали в “Le Coupole” и по дороге домой стали свидетелями студенческого бунта в районе Св.Мишеля. Такие бунты со швырянием камней происходили каждые выходные, как отголосок национальной забастовки и студенческих волнений 1968-го года. Несколько недель назад во время одного из них Джим и Памела были арестованы. Все согласились, что бунт им ужасно интересен, но решили не останавливаться и не смотреть.

Для журнала “Crawdaddy” подруга Пэм написала следующее:

Джим выглядел лучше, чем был недавно, определённо лучше, чем во время процесса в Майами. Он говорил о том, чтобы бросить пить, значительно потерял в весе, но французская пища брала своё, и он не вполне вернулся в образ любящей выпить, затянутой в кожу мрачной тени, бродившей по улицам Лос-Анджелеса как Король Ящериц.

Был первый день июля, в Париже было удушающе жарко. Джим погрузился в трясину страшного и ужасающего отчаяния. Он сильно пил, а теперь пытался бросить раз и навсегда. Он пытался писать, пытался справиться с наваливающейся депрессией и переплавить её во что-то творческое, но безуспешно. Ссутулившись, он сидел за обеденным столом, ожидая, что слова придут. То немногое, что он записывал, не дотягивало до уровня Моррисона, и он знал это. Раз-другой он вставал на несколько минут перед зеркалом, вглядываясь в свои собственные глаза, пытаясь найти ответ. Алан Роней никогда не видел его таким подавленным, Памела была напугана. Они пытались его отвлечь, но безрезультатно. Наконец, вечером в пятницу 2-го июля Алан предложил им втроём пообедать в кафе под открытым небом недалеко от квартиры Моррисона. Джим не стал обременять друзей своими условиями. Он оставался необычно спокойным, пока шум от приёма пищи заменял разговор.

После ужина Джим смог показать, что эмоционально держит себя в руках, послав телеграмму Джонатану Долджеру, своему редактору, по поводу бумажной обложки издания “The Lords и Новые творения ” в “Simon and Schuster”. Он хотел заменить фотографию “молодого льва” Джоэла Бродски на более романтичное фото Эдмунда Теске, где он был с бородой. Потом он отвёз Памелу домой и один отправился в кино, которое ему рекомендовал Алан (“Преследуемый” с Робертом Митчумом).

Куда поехал Джим после кино и ходил ли он вообще в кино - тема догадок. Рассказы друзей о том вечере сильно расходятся. Одни говорят, что он пришёл в “Rock’n’Roll Circus” в такой сильной депрессии, что купил героина и в клубном туалете принял смертельную дозу, а потом его вынесли через чёрный ход и дома положили в ванну. Другие говорят, что, покинув Алана и Памелу, он направился прямо в аэропорт, и его видели на борту самолёта. А может быть, он просто гулял всю ночь. Или же из кино он вернулся домой, вскоре пожаловался на плохое самочувствие и отправился принять ванну. Эта последняя версия получила наибольшее распространение, но, что бы ни случилось вечером в пятницу, утром в понедельник 5 июля пошёл слух, что Джим умер.

В понедельник национальные газеты в Лондоне принялись звонить в английские офисы “Elektra Records”. Там никто не мог подтвердить, что Джим жив. Газеты сообщали о слухах, что его нашли мёртвым в парижской квартире. Откуда пошёл этот слух и был ли он правдой на сей раз? Клайв Селвуд, обращавшийся в английское представительство “Elektra”, позвонил и во французский офис. “Elektra France” вообще не знала, что Джим во Франции. Тогда Клайв позвонил в американское посольство и в парижскую полицию. Ни там, ни там не знали о смерти американца по имени Джим Моррисон.

Клайв решил забыть об этом, вероятно, сочтя, что это всего лишь ещё один ложный сигнал тревоги. Он почти убедил себя в этом, когда ему позвонили сразу из двух английских рокеженедельников, буквально один за другим. Клайв рассказал им то немногое, что было ему известно. Потом он решил позвонить в Лос-Анджелес Биллу Сиддонзу. Из-за разницы во времени он разбудил Билла.

Билл, - сказал он, - у меня нет никаких доказательств, но мы получили сведения, что Джим умер.

Билл почти рассмеялся:

О, да ну, Клайв!

Он сказал, что будет спать дальше. Но когда он не смог снова заснуть, то решил позвонить самому Джиму. Трубку взяла Памела, которая сказала Биллу, что ему лучше бы приехать прямо туда, как будто бы для этого Биллу нужно было всего лишь завернуть за угол. Памела не очень любила Билла, но она знала, что он позаботится обо всем. Билл позвонил в аэропорт, чтобы заказать билет на ближайший рейс. Потом он позвонил Рэю и разбудил его.

Послушай, Рэй, Джим, может быть, умер. Я не знаю, в самом ли деле это так на сей раз. Я только что разговаривал с Пэм, и она не сказала ни да, ни нет. Она хочет, чтобы я сейчас же приехал туда. Я хочу немедленно всё выяснить.

О Господи, - пробормотал Рэй. - Давай, лети туда и сразу же нам сообщи, как только чтонибудь узнаешь.

Билл пообещал Рэю, что он так и сделает, и попросил позвонить остальным, но при этом сказать им, что, возможно, это только ещё один ложный сигнал тревоги.

Я улетаю ближайшим рейсом, - сказал Сиддонз.

О, Билл, - добавил Рэй, - я не хочу, чтобы это звучало безнадёжно, но, пожалуйста, заверь меня...

- Заверить в чём, Рэй?

Я не знаю, просто заверь.

Сиддонз прибыл в Париж во вторник 6 июля. В квартире его встретила Памела, закрытый гроб и подписанное свидетельство о смерти. Похороны были организованы быстро и тайно. 7 июля Памела представила свидетельство о смерти в посольство США, определив Джима как Джеймса Дугласа Моррисона, поэта. Она сказала, что у него нет живых родственников. В качестве официальной причины смерти был записан сердечный приступ.

Сиддонз всё организовал, и в среду днём гроб был опущен в землю на “Pere La Chaise”, кладбище, которое ещё недавно Джим посещал, разыскивая могилы Эдит Пиаф, Оскара Уайльда, Бальзака, Бизе и Шопена. На похоронах присутствовали пятеро: Памела, Сиддонз, Алан Роней, Агнесса Варда и Робин Вертль. Они положили на могилу цветыи произнесли прощальные слова.

Билл помог Памеле упаковать вещи, и в четверг они вернулись в Лос-Анджелес, где Билл рассказал то немногое, что он знал. Памела, как говорят, была в шоке и отдыхала.

Спустя почти десятилетие всё ещё остаются вопросы: действительно ли умер Джим Моррисон? И как он умер?

Даже до того, как он умер - если считать, что он умер, - Джим был из тех немногих людей, слухи о смерти которых возникают часто. Когда Джим Моррисон был на пике своей славы, он “умирал” почти каждую неделю: как правило, в автокатастрофе, иногда - в результате падения с гостиничного балкона, где он красовался перед друзьями, иногда - от передозировки алкоголя, наркотиков или секса.

Как он умер? За эти годы появилось бесчисленное множество версий, некоторые из которых возникли просто от разочарования в такой его судьбе. Многие доказывали, приводя веские причины, что это совершенно в характере Джима - умереть так, как об этом говорил Билл Сиддонз - от сердечного приступа в ванной.

Официальная версия вторит ему: Пэм и Джим были в квартире одни (где-то после полуночи в субботу 3 июля 1971-го года), когда Джим начал кашлять с кровью. Это случалось с ним и раньше, и, хотя она и заволновалась, но не испугалась по-настоящему. Джим сказал, что с ним всё в порядке и что он хочет принять ванну. Памела снова заснула. В пять часов она проснулась, увидела, что Джим так и не вернулся в постель, пошла в ванную комнату и нашла его в ванне: руки лежали на фарфоровых бортиках, голова откинута назад, слипшиеся длинные мокрые волосы, на чисто выбритом лице - мальчишеская улыбка. Сначала Памела подумала, что это он так мрачно разыгрывает её, но потом вызвала реаниматоров из пожарной охраны. За ними прибыли врач и полиция, - говорит Памела, - но всё было слишком поздно.

Одним из факторов, дающих много причин для изначального недоверия, было время. Билл выступил в прессе через целых шесть дней после того, как Джим умер, через два дня после похорон.

“ Я только что вернулся из Парижа, где присутствовал на похоронах Джима Моррисона, говорил Сиддонз в подготовленном заявлении для прессы (выпущенном одной из ЛосАнджелесских рекламных фирм). - Джим был похоронен просто, без пышных церемоний, в присутствии только нескольких близких друзей. Первоначально известия о его смерти и похоронах держались втайне, потому что те из нас, кто близко его знал и любил как человека, хотели избежать всей дурной славы и циркоподобной атмосферы, которая окружала смерти таких рок-звёзд, как Дженис Джоплин и Джими Хендрикс.

Я могу сказать, что Джим умер тихо и естественной смертью: с марта он был в Париже со своей женой Пэм. В Париже он посещал врача по поводу проблем с дыхательной системой, и он жаловался на эти проблемы в субботу, день своей смерти...”

В последующие дни Сиддонз не добавил никакой информации, потому что её не было.

Другим фактором, служащим большой причиной для недоверия, был тот факт, что Сиддонз никогда не видел тела. Всё, что он увидел в квартире Джима и Памелы, был закрытый гроб и свидетельство о смерти с подписью одного врача. Не было отчётов ни полиции, ни врача. Не было вскрытия. Всё, что у него было - это слова Памелы о том, что Джим умер.

Почему не было вскрытия? “Просто потому, что мы не хотели этого делать. Мы хотели оставить Джима одного. Он умер тихо и с достоинством”.

Кто был врач? Сиддонз не знал, Памела не помнила. Но подписи можно было подделать или купить.

Во всяком случае, это - официальная версия того, как умер Джим Моррисон. Все другие версии звучат более странно. И, может быть, более правдоподобно.

Парижане называют причиной его смерти героин. Джим был регулярным посетителем “Rock’n’Roll Circus”, французского ночного клуба, известного тогда места тусовки героинового подполья. Джиму всегда нравилось вращаться среди дегенератов, он получал удовольствие от того, что несло в себе их общество. Он посещал skid row (Районы, где живут " отбросы общества".) в Лос-Анджелесе и иногда в Нью-Йорке. Он регулярно наведывался в “Circus”, тамошняя публика знала его. Однако, интерес Джима был здесь больше любопытством зрителя, чем участника. Он пил в skid row, но едва ли он колол в “Circus” наркотики. Кроме того, у него был старый и прочный страх - вводить иглу под кожу. Если в ту ночь он принял в Париже героин, то это было бы впервые, хотя, возможно, раньше он нюхал героин. Кроме того, Джима ведь нашли вванной - не это ли первое место, куда кладут жертву передозировки, чтобы попытаться её оживить? Разве некоторые из надписей на его могиле на “Pere La Chaise” - “Спасибо от наркоманов” и “Shootez” - не подтверждают предположения о том, что это была передозировка, а не сердечный приступ?

Если бы Джим принял сверхдозу, врач, вероятно, заметил бы следы от иглы. Однако, если он курил героин, то это можно было бы обнаружить, только взяв анализ крови. Без вскрытия мы этого никогда не узнаем. Возможно, это так. Смертельная доза вдыхаемого героина значительно уменьшается, когда он смешивается с алкоголем. То и другое вместе парализуют центральную нервную и дыхательную системы, приводя к быстрой и безболезненной смерти.

Среди друзей Джима бытует и множество других версий. Одни считают, что его убили, выбив ножом глаза (объясняя: “чтобы освободить его душу”). Другие предполагают, что его убила своим колдовством по международному телефонному разговору из Нью-Йорка отвергнутая любовница. Есть версии, согласно которым Джим стал жертвой политического заговора, имевшего целью дискредитацию и уничтожение хиппи (Новых Левых), стиля жизни контркультуры (фактически, здесь предполагают, что существовала гигантская, всепроникающая, связанная в единое целое серия заговоров, включавшая в себя выстрелы на Кент Стэйт и Джексон Стэйт, восстание в Айла Виста, бомбардировки в Витхермене, строгие приговоры к длительному заключению в отношении Тимоти Лири и чикагской восьмёрки, убийц Чарли Мэнсона - не говоря о смертях Хендрикса, Джоплин и более чем двух дюжин Чёрных Пантер). Джим, конечно, был достаточно популярен и, что ещё хуже, достаточно остроумен, чтобы побудить заинтересованные силы предпринять какие-либо действия для предотвращения его гибельного влияния. Конечно, власти относились кнему настороженно, а именно - ФБР вело глубокое расследование его прошлого, последовавшее за арестом в Майами.

Другие, менее склонные к заговорам, полагают, что Джим принял сверхдозу кокаина, особенно любимого им наркотика, менее опасного, чем героин, даже когда его употребляют в огромных количествах. Говорят также, что Джим умер от “естественных причин”, но Памелы не было в квартире, когда он умер. Возможно, она уехала на выходные с графом и, вернувшись только в понедельник, обнаружила Джима мёртвым, что объясняет и задержку с объявлением о смерти. Некоторые просто пожимают плечами и говорят, что, не считая версий об убийстве, неважно, как именно он умер - принял ли сверхдозу чего-то, был ли у него сердечный приступ или же он просто напился до смерти (как очень многие предполагали с самого начала). Последняя версия говорит ещё о “суициде”. Так или иначе, Джим умер от самозлоупотребления, и выяснение того, как именно - всего лишь определение калибра мифического пистолета, который он разрядил в свою голову.

Наверняка правду о том, как умер Джим Моррисон, не знает никто. Если был когда-либо человек, который был готов, способен и хотел умереть, то это был Джим. Его тело состарилось, а душа устала.

С другой стороны, есть и те, кого не устраивает ни одна из этих версий. Джим Моррисон не умер, - говорят они. Эта идея не настолько уж притянута за уши, как это может показаться. Если был когда-либо человек, который был готов, хотел и мог исчезнуть, то это тоже был Джим. Это весьма соответствовало его непредсказуемому характеру - инсценировать свою собственную смерть, что означало бы - избавиться от жизни на публике. Он устал от имиджа, из которого он вырос, но который не мог искупить. Он добился признания как поэт только для того, чтобы подчеркнуть эти попытки своей привлекательностью в образе культурного героя. Ему нравилось петь, и он действительно любил тот талант, который воплощали собой “Doors”, но он также и отчаянно искал освобождения от давления, которое было следствием “звёздности”. Возможно, в выходные 3-4 июляон не сделал ничего больше, кроме как выпал из поля зрения, чтобы обрести покой, чтобы писать и чтобы стать анонимно свободным.

Конечно, семена такой мистификации были им посеяны: в Сан-Франциско ещё в начале 1967го года, когда у “Doors” ещё не было своего хита, Джим предложил выкинуть смертельный трюк, чтобы привлечь к группе общенациональное внимание. Был также и его комментарий об имени Mr. Mojo Risin’: это имя для контактов с офисом после того, как он “уедет в Африку ”. Кроме того, обоим авторам этой книги он в разное время говорил, что вполне представляет себя круто сменившим карьеру и превратившимся в бизнесмена при костюме и галстуке. Стив Харрис, ассистент Джека Холзмана, ясно помнит, что после смерти Брайана Джонса Джим спрашивал его, что будет, если он вдруг умрёт? Джим хотел знать, как это отразится на бизнесе. Что скажет пресса? И кто в это поверит?

Эти зёрна были посеяны в его жизни даже раньше. Когда Джим изучал жизнь и поэзию Артюра Рембо, его поразил тот факт, что Рембо все свои стихи написал в возрасте 19 лет, а потом исчез в Северной Африке и стал контрабандистом оружия и работорговцем. С Мэри Фрэнсис Вербелоу Джим подолгу рассуждал о том, как Дисципль украл тело Христа из склепа, шутя о “Пасхальном Воровстве”, но относясь к этому совершенносерьёзно и логически.

Все самые близкие друзья Джима соглашаются (и некоторые настаивают), что это та самая выходка, которую мог бы проделать Джим..., а с помощью преданной Памелы он мог на самом деле - невероятно! - это осуществить.

Агнесса Варда и Алан Роней молчат. Робин Вертль и Эрве Мюллер клянутся, что не знают ничего особенного. Сиддонз знает только то, что он видел, и то, что рассказала ему Памела. А Памела унесла тайну с собой в могилу, когда умерла через три года после Джима.

Прошло уже десятилетие, но всё ещё нет вестей от Mr. Mojo Risin’.