Рабы закона

Помимо всеобщей грамотности Городская цивилизация древности отличалась от Деревенской еще одним пунктиком.

Именно античность привела «к необычайно широкому для аграрных обществ распространению рабского труда», как отмечают исследователи. Сама жизнь этого требовала… Городская цивилизация, как мы помним, демократична, в ней роли воина и крестьянина не разделены. Собрал урожай — можно и повоевать. Главное, чтобы война была недолгой, чтобы до уборки урожая уложиться. Пока армия ходила по небольшой территории Апеннинского сапога, все было нормально — укладывались. Но, завоевав весь полуостров, Римская республика вышла на иной уровень решения стратегических задач. Став «взрослым государством», она столкнулась с проблемами взрослых. Теперь ее главным конкурентом был великий Карфаген, самое мощное государство Запада. Тоже, кстати, республика, только не крестьянская, а торговая.

Стратегия — вещь непрямого действия. И конфликт между двумя державами начал решаться не на территории этих держав, а в «третьем мире» — на Сицилии и Сардинии, в материковой Испании. Карфагенян римляне называли пунами. И именно в Пунических войнах как нельзя более четко проявилось «противоречие универсализма»: крестьянин-воин не мог воевать долго. А расстояния и масштабы деятельности, на которые вышел Рим, требовали ведения многолетних войн в дальних странах. Хорошо было полководцу Регулу — его клочок земли сенат решил обработать за государственный счет. А простому солдату что делать?

Отчасти эта проблема решалась с помощью института рабства. Зажиточный крестьянин, уходя на войну, покупал раба и оставлял его на хозяйстве. Главное, чтобы клочок земли позволял прокормить этот лишний рот (что тоже бывало не всегда). Если же крестьянин не был зажиточным и денег на раба не хватало, возвращаясь с длительной войны, он обнаруживал, что пришедшее в запустение хозяйство давно продано женой за долги, а сам он превратился в бомжа.

Вот как описывал состояние такого человека Плутарх: «И дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут прятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света, и, лишенные крова, как кочевники, бродят повсюду с женами и детьми. Полководцы обманывают солдат, когда на полях сражений призывают их защищать от врагов отчие гробницы и храмы. Ведь у множества римлян нет ни отчего алтаря, ни гробниц предков, а сражаются они и умирают за чужую роскошь, чужое богатство. Их называют владыками мира, а они не имеют и клочка земли».

Земельный вопрос — дело тугое… К тому времени, когда писались слова Плутарха, проблема приняла болезненный характер, государственные земли и земли, проданные за долги мелкими собственниками, уже давным-давно были захвачены римской олигархией — произошел естественный для экономики процесс концентрации капитала (в данном случае земельного). Земля, точнее, права на нее, словно капельки ртути, сбегали от мелких хозяев и сливалась в одну большую латифундистскую каплю. На латифундиях олигархов вместо свободных крестьян трудились рабы (труд раба дешевле, чем труд арендатора). Безземельные бомжи в массовом порядке стягивались в Рим. А до промышленной революции, до появления фабрик и заводов, на которых можно было бы занять городское население, чтобы превратить пролетариев древнеримских в пролетариев в марксовом понимании этого слова, было еще далеко.

Да и не пошли бы римские пролетарии в марксовы: работать не на себя считалось позорным — только рабы на хозяев пашут. Про этот психологический парадокс античности я уже писал. Именно этот парадокс провел в античном мире четкую разграничительную линию между рабом и свободным человеком. В классической деревенской цивилизации такой линии просто не было: положение закрепленного за участком земли крестьянина и так не очень сильно отличалось от положения раба. Равно как и положение собирающего с него подати феодальчика, потому что феодальчик целиком и полностью подчинялся царю. По сути, в аграрной восточной империи только один человек был полностью свободен — восточный деспот.

Иное дело западная городская античность. Там свободны и равны все. Кроме рабов, разумеется. Отсюда острая грань, отделяющая одних от других. Свободный гражданин — это все. Раб — ничто. Оба они люди. Оба ходят. Оба говорят, желают, думают, мечтают, страдают… Но насколько разная жизнь! И единственное, что отличает раба от римского гражданина — свобода. Права человека. И вот эту вроде бы невещественную и неосязаемую штуку римляне очень четко ощущали.

Раб — не человек. Раб — вещь. И поскольку для римлян частная собственность была священна, раб охранялся законом не хуже любой другой вещи. Охранялся не от хозяина, разумеется, а от покушения на хозяйское добро. Но поскольку раб все-таки живой товар, это порождало интереснейшие юридические коллизии.

Римские юристы, например, спорили, обладает ли ребенок рабыни статусом приплода. Речь не шла о том, является ли ребенок свободным или нет — по праву рождения он безусловный раб, поскольку его мать рабыня. Но распространяются ли на ребенка имущественные права ростовщика, если заложена была только беременная рабыня? Это интересный вопрос.

Далее. Если раб у хозяина что-то украл, считается ли это кражей? Правильный ответ: нет, не считается. Потому что раб — вещь, принадлежащая хозяину. И украденное также принадлежит хозяину. Стало быть, имущественный статус «украденной» вещи не меняется. Никакой кражи не было. Вещь просто перешла из одного кармана хозяина в другой. А чтобы хозяин в растерянности не хлопал себя по карманам, ища переместившуюся вещь, он может раба наказать — чтобы впредь не перекладывал хозяйские вещи. Раба можно, например, казнить. Или продать. Ну, казнить невыгодно — за раба деньги плачены. А при продаже по закону о защите прав потребителей нужно предупредить покупателя, что раб вороват.

Законы в Риме были очень гуманными. Продавец рабов должен был указывать как на положительные, так и на отрицательные стороны своего товара. Рабов на рынке выставляли на помост, намазав им ноги чем-нибудь белым — мелом, например. Это чтобы они отличались от свободных. Рабов более высокой категории (скажем, философов, умельцев, ученых и пр.) на общий помост не выставляли, их держали в особом загончике как особо ценный товар.

Если на рабе венок — значит, военнопленный. Если колпак, значит, товар неясный, никаких гарантий на него продавец давать не может. На шее некоторых рабов висел ярлык, бирка, на которой указана полная характеристика товара — откуда, что умеет, каковы недостатки. Практиковалась торговля с нагрузкой — в придачу к нескольким здоровым, сильным рабам могли дать практически бесплатно пару завалящих тощих стариков.

Несмотря на то, что закон защищал покупателя, продавцы рабов ничуть не отличались от современных торговцев подержанными автомобилями — так и норовили надуть. Поэтому на рабском рынке ухо нужно было держать востро. Покупатели старались изучить товар, «не отходя от кассы»: смотрели в зубы, «проверяли амортизаторы» — заставляли раба попрыгать. Они тоже были не лыком шиты. В книгах по сельскому хозяйству того времени авторы предупреждали покупателей о способах, к которым прибегают продавцы рабов, чтобы искусственно сделать свой товар привлекательнее. Чтобы мышцы выглядели порельефнее, девочки поюнее…

Торговца в его вранье ограничивал еще и строгий закон о рекламе. По которому допускалось говорить любые неопределенные эпитеты, восхваляющие товар. Но за каждое конкретное слово торговец и отвечал конкретно. Если ты скрыл от покупателя существенный и известный тебе дефект товара или заявил, например, что твой товар — повар, а он готовить не умеет, покупатель вчинит тебе иск и потребует аннулировать сделку.

Юристы так объясняли покупателям их права: «тот, кто продает рабов, должен предупредить покупателя о болезнях и пороках каждого из них, объявить, если раб склонен к побегу… Все эти заявления должны быть сделаны публично и во всеуслышание во время продажи. Если какой-нибудь раб продан вопреки этим общим постановлениям или если он не обладает объявленными качествами и не соответствует тому, что про него утверждали, то мы присудим покупателю право вернуть его. Точно так же, если раб совершил уголовное преступление, покушался на самоубийство… об этом пусть объявят во время продажи…»

Больше того, закон обещал защиту покупателям, даже если обнаружится некий непредвиденный продавцом дефект. Например, раб плохо видит, у него нездоровые печень или легкие, подагра, лихорадка, эпилепсия, растяжение… а у женщин — бесплодие или склонность к выкидышам, отчего она не может давать приплод. Срок гарантии на купленный товар равнялся шести месяцам.

Правда, закон оберегал и продавцов от капризных покупателей, так же как, например, наш закон оберегает наших продавцов. Если вы купили «Жигули», а у машины не горит лампочка, закон полагает, что это дефект несущественный и не может служить основанием для расторжения сделки… Скажем, если раб сутулый или кривоногий, то нечего придираться. Как говорится, на скорость не влияет. …Все у этих чудесных римлян было сбалансировано!..

В принципе, продавец раба должен был предупреждать покупателя и о таких свойствах раба, как хитрость, обжорство, озорство, леность, медлительность, лживость, жадность… Но справедливость требует отметить, что продавцы, как правило, этого не делали, а покупатели не особо на это и надеялись: уж слишком обычными для рабов были перечисленные качества. Вот если торговца прямо спросят и он ясно и недвусмысленно скажет, что раб не вороват, а тот окажется вороватым, тогда — иск и расторжение сделки с возвратом денег. Но, повторяю, про такие мелочи покупатели обычно не спрашивали: к обыденному привыкаешь и перестаешь замечать.

Еще одна юридическая коллизия. Поскольку раб лишен прав личности, он не может вступать в брак. А значит, и прелюбодействовать. Стало быть, вести распутную жизнь раб вполне вправе. В отличие от свободного человека.

Раб не может в суде свидетельствовать против своего хозяина. По закону гражданин не должен свидетельствовать против самого себя. Раб — имущество, целиком принадлежащее господину. Практически его часть. Значит, его свидетельство против господина — все равно, что свидетельство господина против самого себя. Юридически невозможная вещь. На ноль делить нельзя!

А если расследуется дело против государства (республики или императора) и свидетельство раба необходимо для изобличения государственного преступника? Государство превыше всего! Но и закон нарушать тоже нельзя! Что же делать? В этом случае раба у преступника принудительно выкупали, он становился чужим и по закону уже мог свидетельствовать против старого хозяина. Таким образом право собственности не нарушалось.

Право собственности в Риме было настолько священным, что даже после падения Республики и установления монархии, когда власть императора казалась абсолютной, император Тиберий был вынужден просить хозяина раба-актера дать тому свободу. Этого требовала восхищенная искусством актера толпа. Тиберию хотелось толпу уважить, но не мог же он беззаконно отнять чужое имущество! Это вам не ЮКОС какой-нибудь…

Ну а предположим, что раб украл что-то не у своего хозяина или испортил чужую собственность? Поскольку раб — вещь хозяина, на хозяина и обращается иск: чтоб следил получше за своими вещами и не допускал порчи ими чужого имущества. Но тогда получается неприятный парадокс: хозяин зависит от своего раба! А если раб напортит на миллион? Закон и этот вопрос урегулировал. Стоимость иска к хозяину за деяния его раба не может превышать стоимости самого раба, «так как несправедливо, — гласил закон XII таблиц, — чтобы его вредность стоила господину больше, чем стоит его тело». Четкая нация…

Ну а теперь еще один парадокс античности. Учитывая, как мы уже сказали, что античность привела «к необычайно широкому для аграрных обществ распространению рабского труда», давайте сравним «степень свободы» в деревенской и городской империях. На первый взгляд, античность в этом смысле выглядит злее — там рабы, а в аграрной империи — хоть и «прописанные» на земле, но номинально свободные крестьяне.

Однако положение крестьянина от положения раба практически не отличается. Разница только в том, что раба продают отдельно, а крестьянина, как правило, вместе с землей. В деревенской империи соотношение крестьян и знати 9: 1, то есть 90 % подданных деревенской империи — подневольные люди, крестьяне. Оставшиеся 10 % — военное сословие, знать, которую тоже особенно вольной не назовешь, они и сами часто называют себя рабами государя. В любой момент по прихоти деспота любого из них могут схватить и отправить на эшафот.

А вот в античных городах количество рабов не превышает 30 % всех жителей, остальные — свободные граждане. Остро ощущающие и ценящие свою свободу.

Еще раз: демократия, закон, общественная договоренность о допустимых налогах плюс острое ощущение личной свободы — вот те черты, которые передались по наследству европейской цивилизации. И проросли в ней удивительными побегами.