Двойственная природа ренессансов

Профессор Кузищин из Московского университета — большой знаток и поклонник Древнего Рима — считает, что именно Рим впервые в истории создал то, что потом назовут городским образом жизни. Мне кажется, концентрированным воплощением этого является так называемая светская жизнь.

В полной мере она развернулась чуть позже — в эпоху Империи, но родилась в эпоху поздней Республики. Эпоха римского Ренессанса, римского Просвещения породила ее…

На великосветских раутах собирался весь высший свет. К которому теперь принадлежала не только аристократия. Знаменитые артисты, знаменитые гонщики (на колесницах), известные адвокаты тоже являлись персонажами этих тусовок — и по праву, ведь иной гонщик или артист был гораздо богаче многих известных латифундистов! Были целые актерские династии, когда папа тянул своих отпрысков на сцену, обещавшую любимцам публики роскошную жизнь. Черты Современности, столь милые моему сердцу…

«Странно видеть, — писал Плиний Младший, — как в Риме проходит время. Если взять каждый день в отдельности, то он окажется наполненным разными делами, если же их собрать все вместе, то удивишься, до чего они пусты. Спроси кого-нибудь: что ты делал сегодня? И он тебе ответит: я был у такого-то на облачении в мужскую тогу (на праздновании совершеннолетия отпрыска хозяина дома. — А. Н.) или на свадьбе; я должен затем пойти к такому-то, чтобы присутствовать в качестве свидетеля при составлении духовного завещания; этот просил сопровождать меня в суд, другой звал на совещание. Каждое из этих занятий кажется необходимым в тот самый день, когда их делаешь, но в итоге, когда подумаешь, что они отняли у тебя все время, то оказываются бесполезными. Особенно ясно сознаешь их никчемность, когда покинешь Рим».

А помимо всего перечисленного Плинием были еще тысячи важных дел и тусовок — модные спектакли, дни рождения друзей, собрания в термах, проводы должностного лица, отправляющегося в провинцию… А еще нужно сходить к знакомому, чтобы послушать его новую речь или лекцию, потому что обещал.

Настоящее суетливое безделье. Первоклассная светская жизнь!.. Один римский поэт чуть более позднего времени писал: «В Риме существует целый народ праздношатающихся, которые ничего не делают и всегда заняты, выбиваются из сил из-за пустяков, находятся в постоянном движении и никогда ничего не достигают…»

Сенека сравнивал этих праздношатающихся с муравьями. И зря: муравьи как раз бегают по делу. А римляне — в поисках того, как занять время.

Свободное время… Свободные деньги… Второе порождает первое. И заставляет задумываться — на что же потратить жизнь? Прежде состоятельные римляне об этом не задумывались, они тратили жизнь на общественную работу, которую выполняли за свой счет и посвящали величию Рима — нормативная социализация эпохи Республики. А потом наступила совсем другая эпоха. Всем известны бесконечные римские пиры с паштетами из соловьиных языков, гладиаторские бои с участием сотен гладиаторов, режущих друг друга на потеху публике, сексуальные оргии, в которых участвовали даже почтенные римские матроны… Куда же делся строгий римский характер? Почему столица мировой империи потонула в таком безудержном гедонизме?

Завоевания приносят богатство. Богатство приносит массу свободного от тяжких трудов времени. Которое можно занять пьянками, гулянками и развлечениями. А можно культурной программой. Если в Деревне работают и воюют все, потому что иначе не выжить, то Город (Цивилизация) впервые проводит черту, которая разделяет горожан, которые имеют свободное время и могут пользоваться плодами Цивилизации, на две неравные части — одни безудержно бухают и жрут из корыта, другие безудержно работают. Вторые — люди с идеями. Их труд уже не похож на отупляющий крестьянский. Это работа иного уровня. Первых, безудержно жрущих, больше. Но вторые двигают историю, и именно их я назвал бы цивилизаторами. А первых назовите сами, как хотите… Деление, конечно, грубое, и оно вовсе не означает, что цивилизатор (ученый, политик, художник, писатель, завоеватель, efc) непременно должен отказываться от лобстеров, это означает лишь, что лобстеры — только гарнир к их основной деятельности. Алмаз цивилизаторской личности огранен, а сама личность структурирована, ее животные инстинкты не выказывают себя в своей первобытности, их проявления принимают более сложные формы.

Когда после разрушения Карфагена Рим стал владыкой мира и наконец осознал это, римский сенат послал Сципиона Младшего объехать ойкумену и просто осмотреться — обозреть хозяйским глазом все, что попало под римское влияние. Провести, так сказать, учет во вселенной. Первой страной, куда приплыл Сципион, был Египет.

После того как умер Александр Македонский, его огромную империю разделили между собой друзья-военачальники. Египет достался Птолемею. Династия Птолемеев с тех пор и управляла страной пирамид. Как писал Страбон, только первые три правителя Египта знали свое дело, потом династия выродилась — последующие Птолемеи проводили время в разврате, пьянках и обжорстве. Египтом реально управляли случайные люди, близкие ко дворцу — евнухи, любовники птолемеевских жен и их родственники.

Страбону вторит Полибий, рассказывая об одном правителе Египта, который «чуть не целые дни проводил за игрой в мяч… после игр тотчас же устраивал попойки, и в этом проходила большая часть его жизни». Последний Птолемей был уже совсем «беспредельщик» — прямо во время пира зарезал сына своей сестры. Ребенок пытался спрятаться за маму — не помогло. Через несколько лет, чтобы досадить матери, этот отморозок убил уже собственного сына, разрезал его на куски и послал матери в посылке, приписав, что это ей подарок надень рождения…

Римскую делегацию во главе со Сципионом поразила кухня пто-лемеевского дворца. На обед для двенадцати человек там жарили восемь кабанов, не считая прочих блюд. Дело в том, что, как объяснил Полибию повар, всякое блюдо нужно подавать именно в тот момент, когда оно вкуснее всего, поэтому готовится не один, а сразу много обедов — одного кабана приносят, когда ушки прожарятся, другого — когда ножки, третьего — когда потрошка …

Сципиону это все было дико. Как дико было бы, наверное, смотреть на своих потомков самому первому Птолемею, который прошел с Александром Македонским полмира в боях и потом воцарился в Египте… А вот римским патрициям времен Империи подобный образ жизни уже диким не казался. Они сами были как этот жирный Птолемей, погрязший в беспределе.

Почему так губительно сказывается на детях богатство родителей? Два-три поколения — и уже без слез на вырожденцев не взглянешь! А все потому, что лишения, запреты и ограничения формируют личность. Канализируют ее животную энергию. Личность, которая с детства ничем не ограничена, расползается, как квашня. Иначе и быть не может…

Представьте себе какое-нибудь животное, например, обезьяну. Теплокровное стадное млекопитающее — венец творения, очень сложная система. Единственная природная цель которой — сохранить себя для того, чтобы размножиться и тем самым помочь сохраниться виду — надсистеме. То есть задача — пожрать и размножиться.

Теперь посмотрите вокруг — вся человеческая система развлечений и праздников строится вокруг жратвы и секса. Юбилей? Гости пришли? Похороны? Все садятся за стол и начинают усиленно питаться. Центроосновой хорошего совместного времяпрепровождения всегда является стол с едой. Питание есть одно из главнейших развлечений. Что бы ни происходило, главное — попитаться. Нужно поговорить о деле? Пообедаем вместе в ресторане… Вторым пунктом сладкой жизни значатся длинноногие самочки. Ну а если перебор и жратвы, и самок (времени свободного очень много), в ход идет прямая стимуляция чувственной сферы — наркотики (водка, гашиш, грибы и пр.).

В природе ничего даром не дается, там идет жесточайшая конкуренция за свободные ресурсы. Львиная доля времени любого животного занята целенаправленным добыванием пищи — либо тупым жеванием травы, либо более интеллектуальной охотой. Увидел, нашел, поймал, обрадовался, съел… Эволюция, ведущая к усложнению живых организмов, — сплошная гонка вооружений. Растет автономность системы, повышается ее быстродействие (теплокровность); увеличивается сложность программного обеспечения (интеллект); возникает негенетическая трансляция накопленного опыта (обучение в процессе игры)… И все это, вся хитрость, изворотливость, приспособляемость, весь интеллект зверя, весь его колоссальный энергетический и психический потенциалы посвящены одной цели — добыть ресурс, топливо. И на его основе размножиться.

Вопрос: куда уйдет вся эта огромная куча энергии, если ресурсы достаются животной системе просто так, даром? На что будет направлен такой великолепный приспособительный механизм, как интеллект? Система, словно двигатель, оставшийся без нагрузки, просто пойдет вразнос, если запитать ее по полной, но не нагрузить задачами. Например, какой-нибудь идеологемой.

Обезьяны, слоны и медведи в зоопарках от нечего делать тупо раскачиваются, расковыривают болячки, скучают — страдают, в общем. Системы с более примитивной организацией — змеи, насекомые, членистоногие и прочие — скучать не умеют даже в террариуме. Но с них какой спрос, они же не венцы эволюции…

А вот венцы идут вразнос. Египетские Птолемеи пошли вразнос… Римские патриции времен Империи пошли вразнос… Много кто пошел вразнос, не будучи обязанным добывать себе хлеб насущный в поте лица. Богатый Рим породил массу людей, похожих на последнего Птолемея — инфантильных, зажравшихся, капризных, жестоких… Золотая молодежь сорока-пятидесяти лет. Абсолютно неканализированные личности.

Англичане, кстати, это понимают, поэтому английская элита сдает своих отпрысков в школы с очень жесткой дисциплиной и отсутствием излишеств. Формируют характер, не допуская его бесформенного медузьего расползания. Гранят алмазы.

Слушайте, вы, наверное, подумали, что я сторонник теории, будто Рим сгубила роскошь? Вот и ошибаетесь! Следите за нитью…

Если нужда заставляет всех работать в поле, все люди получаются примерно одинаковые. Это строгая Деревня. А Город людей дифференцирует, делает более разнообразными — по специальности, по мироощущению, по знаниям, по приверженности к религии и философии, по социальному положению. Но главное, у горожан вместе с деньгами появляется свободное время. А внутренняя свобода — оружие обоюдоострое. Как, впрочем, и любое достояние цивилизации: одним и тем же ножом можно резать хлеб, а можно — чужое горло. Свободное время можно посвятить наукам, а можно — исключительно блеванию от портвейна. Но для того чтобы науки развивались, пьесы писались, Леонардо творил, а цивилизация, соответственно, росла, нужно, чтобы технический уровень цивилизации позволял ее носителям иметь свободное от каторжного труда время. Другими словами, чтобы росла культура, помимо творцов, должны появиться бездельники, которые покупают картины, пьесы, автомобили, яхты, книги, путешествия и искусства, достижения науки — вкладывая тем самым деньги в развитие экономики и искусства, создавая новые рабочие места, платя налоги. А уж последние идут на науку, культуру и строительство инфраструктуры… Цивилизации нужен Потребитель.

Это меня уже в современность куда-то вынесло… Ну ничего. Даже хорошо для разнообразия… Раз уж попали в современность, скажу, что сегодняшний мир не делится по черно-белому признаку на тех, кто целиком отдается созиданию и цивилизаторству, и на тех, кто исключительно жрет да блюет. Подавляющему большинству приходится делать и то, и другое. Заслуга Современности, на которую так наезжают традиционалисты, в том, что она создала Средний класс и создала досуг для большинства населения. Досуг, который превратился в одну из богатейших сфер экономики. Жизнь современного горожанина протекает так: сначала он по мере сил цивилизаторствует у себя на работе, а потом по мере сил развлекается, тем самым цивилизаторствуя своими деньгами на ниве развития экономики. Потребитель в обществе Запада значит не меньше, а то и больше, чем Производитель. Производить любой дурак может, это показала многотысячелетняя история человечества. А вот грамотно продать и грамотно потребить произведенное — помучаешься. Одних кнопок у меня, например, на видеокамере — 21, да плюс куча программ!..

В общем, Возрождение, на которое так пеняют все катоны и дугины, подарило миру не только удушающую роскошь и легкую потерю ориентации, но и расцвет науки, техники, культуры, то есть собственно взлет цивилизации.

«А что же тогда сгубило Рим, если он был такой цивилизованный?» — спросит нетерпеливый читатель, уже подуставший от заумных рассуждений.

«И разве роскошь, уход в гедонизм, потеря цели в жизни не сломали хребет основной миссионерской идее Рима? — спросит другой читатель. — Разве не прав был Сулла, боявшийся внутреннего распада Рима (в головах), за которым неминуемо последует внешний?»

Да, торопясь, отвечу я читателю: после того, как у римлян «кончились» сопоставимые по значимости конкуренты, римская идентичность, то есть самоощущение римлян, изменилась. Ничто так не сплачивает друзей, как общие враги… И эта потеря идентичности была, несомненно, одним из зерен грядущего распада. Но отнюдь не главным.