Фурлонг

Не ложись с мужчиной, как с женщиной: это мерзость.

Книга Левит XXXIU, 22

Редактор журнала «Международное обозрение» Рональд Фурлонг находился в своем женевском офисе на Рю де Риволи, он уже собирался идти на ланч, когда раздался пронзительный звонок междугородного телефона.

Звонили из Цюриха из редакции журнала «Армада». Фурлонг сразу узнал хриплый, прокуренный голос сотрудника журнала Майкла Лонга и насторожился, предчувствуя, что ничего хорошего он не сообщит. Лонг интересовался погодой в Женеве, жаловался, что его замучили проклятые ветры-фены, от которых разламывается голова и скачет кровяное давление. Но вот в болтовне Лонга проскользнуло то зловещее слово, которое больше всего боялся услышать Рональд. Условное словечко-сигнал означало, что завтра, во вторник, ему надлежит прибыть в английское посольство в Берне и явиться к резиденту в секцию службы паспортного контроля, под «крышей» которого обосновался его шеф О'Брайн Тир. Визовые секции паспортного контроля в посольствах — излюбленные прикрытия разведчиков «Сикрет интеллидженс сервис».

Встреча с шефом ничего хорошего не обещала. Вообще Фурлонг старался как можно реже встречаться со своим резидентом, хотя знал его около двадцати лет, со студенческой скамьи, по совместной учебе в Оскфорде.

После телефонного звонка Рональд быстро собрал разбросанные на письменном столе документы, положил их в сейф, закрыл на ключ, поднялся из-за стола и вышел из кабинета, бросив на ходу своей секретарше Марте, что ушел на ланч.

После разговора с Лонгом все мысли редактора были заняты предстоящей встречей с шефом. Предмет разговора ему был предельно ясен и тревожил: снова, уже в который раз, речь пойдёт об этом русском, снова на его голову посыпятся упреки, что разработка идет крайне медленно, нет видимых конкретных результатов, заслуживающих внимания, творческих предложений. Шеф наверняка будет требовать форсировать работу с русским.

В кафе Фурлонг устроился на своем любимом месте в углу у окна. Взял кружку темного пива, заказал ланч и вновь углубился в свои мысли, стараясь привести их в порядок и сформулировать тезисы доклада резиденту. Память вытащила на поверхность тот эпизод, когда он впервые встретился и познакомился с Владимиром Резуном апрельским днем 1977 года. Советский дипломат посетил его редакцию. В глаза сразу бросились округлости его женоподобной фигуры, короткие ноги, толстые ляжки, большая круглая голова, пухлые женские губы, румяные, как у девушки, щеки. Как опытный педераст Фурлонг сразу безошибочно определил, что перед ним стоит его возможный сексуальный партнер. Все признаки были налицо, он не мог ошибиться: русский уже неоднократно бывал предметом мужского вожделения. Надо было не упустить шанс, чтобы эта встреча не оказалась последней. Уже несколько месяцев Фурлонг не имел интимного партнера и очень страдал от этого. У его бывшего любовника, архивариуса французского посольства в Женеве Франсуа Лагранжа, закончилась командировка, и он уехал к себе на родину. Посетитель, похоже, сам шел на контакт, подробно интересовался тематикой журнала, стоимостью подписки, с большим вниманием просматривал издания, задавал вопросы, не торопился уходить. Возможно, Фурлонг это не исключал впоследствии при анализе, что русский дипломат и сам почувствовал родство душ, точнее, тел.

После первого посещения русский зачастил в редакцию, покупал журналы, интересовался новыми публикациями. Он старался получить сигнальный номер до выхода его в печать. Знакомство развивалось, появились общие интересы. Скоро обнаружилось, что оба увлекались нумизматикой. Благодаря Резуну англичанин значительно пополнил свою коллекцию русских и советских монет. Резун тоже не отставал, получил в обмен интересные экземпляры, которых у него до этого не было. Кроме того, ему удалось значительно увеличить свой обменный фонд. Встречи новых знакомых обычно проходили в редакции журнала «Международное военное обозрение». Иногда Фурлонг приглашал нового знакомого на ланч в свой любимый ресторан, расположенный недалеко от редакции. В большинстве случаев платил Фурлонг. Русский никогда не возражал. Однажды, когда платил Резун, англичанин обратил внимание на то, что русский не знал, сколько надо давать чаевых официанту, и растерялся. Из этого Фурлонг сделал вывод, что Резун редко посещал рестораны, а если и посещал, то за него платили другие.

Очень скоро Фурлонг безошибочно определил, что его новый знакомый вовсе не международный чиновник постоянного представительства СССР при ООН в Женеве, как было указано в его визитке, а самый обыкновенный военный советский разведчик, и по всей вероятности, из ГРУ. Военные уши постоянно вылезали из его цивильного костюма. Это проявлялось в его чрезмерном интересе к военной тематике. Он часто употреблял в разговоре характерные словечки, которые были совершенно чужды гражданским чиновникам из ООН. Фурлонг вспоминал, как однажды, увидев на его рабочем столе готовившийся к печати сигнальный номер журнала с новым западногерманским танком «Леопард-2», Резун так разволновался, что у него стали дрожать руки.

Тогда-то между ними и состоялся характерный разговор.

— А какой запас хода у этого нового натовского танка и какая пушка? — спросил Резун.

— Я не специалист в этой области, не знаю, — ответил Фурлонг. — На обложке только реклама «Леопарда-2». Танк впервые будет показан и описан в нашем журнале как общеевропейский танк для НАТО. Подробные тактико-технические характеристики приводятся вот в этой инструкции по эксплуатации.

Фурлонг вынул из внутреннего ящика стола довольно толстую инструкцию по эксплуатации. На обложке был изображён танк и по-немецки написано «Warungsbuch» («инструкция по обслуживанию»).

— Вот в этой книжке, — сказал Фурлонг, — протягивая её русскому, — возможно, есть то, что вас интересует. Правда, она на немецком.

— Это ничего, — беря инструкцию в руки, проговорил Ре-зун. — Я разберусь.

Фурлонг тогда заметил, с каким интересом русский начал торопливо листать брошюру, стараясь, по всей видимости, отыскать нужные ему цифры.

— Если вас заинтересовал этот танк, — сказал англичанин, — я могу попросить Марту снять для вас ксерокопию обложки.

— Буду вам очень благодарен и обязан, — с плохо скрываемой радостью в голосе отвечал Резун. И, немного помедлив, как бы раздумывая, стоит ли задавать этот вопрос, продолжил: — А инструкцию по эксплуатации танка «Леопард-2» вы могли бы дать мне на время ознакомиться? Видите ли, в армии я служил механиком-водителем, и мне интересно ознакомиться с новым немецким танком.

Резун произнес эти слова и испугался. Он понимал, что этой просьбой с головой выдает себя как разведчика. Кровь залила его щеки и запульсировала в висках. Уж больно сильным был соблазн — новый западногерманский танк «Лео-пард-2» стоял как важный пункт в разведзадании. О нем были короткие сообщения в западной прессе, но нигде не появлялись его фотографии и не сообщались подробно его тактико-технические характеристики. В таких случаях говорят: и хочется и колется. Резуну вспомнился случай на международной выставке по аэронавтике в Цюрихе. Он увидел на американском стенде описание одного навигационного прибора к американскому кораблю «Аполлон». Вокруг никого не было. Только протяни руку — и описание твое. Стенд с инструкцией, словно магнит, притягивал к себе молодого разведчика. Резун несколько раз подходил к стенду и не решался, а так хотелось взять. Наконец рука сама потянулась к инструкции, и вдруг он увидел, что она прикреплена тонкой металлической цепочкой к столу. Резун испугался и отдернул руку, словно обжегся. Приехав в отпуск, он случайно попал на партийное собрание в управлении. Разбирался проступок одного помощника военного атташе на выставке в Ле Бурже. Наш разведчик пытался украсть какой-то прибор со стенда на выставке. На выходе его взяли под белые ручки и препроводили в полицейский участок.

Не помогло и то обстоятельство, что он был советский дипломат. Все закончилось скандалом и выдворением его из страны. В прессе поднялась шумиха. После этого случая Резун взял за правило не рисковать и придерживался мнения, чем дальше от иностранцев, тем лучше.

— Видите ли, — отвечал Фурлонг, — инструкцию по эксплуатации немецкого танка «Леопард-2» мне предоставил для журнала на доверительной основе мой хороший знакомый — военный атташе ФРГ полковник Вольфганг фон Крюге. На ней стоит гриф «конфиденшнл». Я должен вернуть ему инструкцию послезавтра. Я могу вам ее дать, но только до завтра.

— Конечно, конечно, я верну вам ее завтра в полдень, не беспокойтесь, — быстро проговорил Резун. — Можете не сомневаться.

На следующий день Резун явился в редакцию часов в одиннадцать с большим пакетом. В пакете была русская водка, шампанское, икра. Он вернул инструкцию, поблагодарил и был чрезвычайно доволен.

Англичанин, потягивая пиво, вспоминал, как однажды спросил русского, почему он интересуется военной тематикой. Тот ответил, что по возвращении на родину планирует серьезно заняться научной работой по истории Второй мировой войны. Подбирает материалы по военным вопросам. Собирает мемуарную литературу. Кроме того, по работе ему приходится заниматься военными вопросами по переговорам Солт. По совету резидента Фурлонг подарил Резуну книгу Вильяма Ширера «Взлёт и падение Третьего рейха».

Определённые подозрения у Фурлонга вызвал и слабый французский язык русского дипломата. Обычно международные чиновники в совершенстве владели иностранными языками, многие знали несколько.

После первого доклада о русском резидент заинтересовался этим сообщением, а через месяц, вызвав Фурлонга к себе, подробно расспрашивал о деталях и просил обратить на него самое серьезное внимание. Тогда Фурлонгу показалось, что у резидента имелась какая-то информация на русского, о которой он по каким-то причинам не хотел говорить. Шеф улыбался своей загадочной улыбкой, как бы подчеркивая, что ему всегда известно больше, чем кому-либо другому. На этот раз ему явно не хотелось сообщать Фурлонгу всю имеющуюся у него информацию о русском. Резидента больше интересовало мнение подчиненного о Резуне.

Раньше эта снисходительная улыбка шефа раздражала и даже бесила Фурлонга. Но постепенно он привык к этой манере шефа вести беседу и не обращал на нее внимания. Правда, это не всегда удавалось скрыть. Он недолюбливал этого выскочку из аристократической семьи, который всегда старался унизить, подчеркнув, что ты варвар из Шотландии и не чета ему, патрицию, чистокровному англосаксу. О'Брайн Тир был настоящий англичанин, чопорный и высокомерный, знающий себе цену. Шутки в отношении других народов были проникнуты ядовитым юмором.

Особенно он не мог терпеть немцев, в каждом видел маленького Гитлера. Не жаловал и французов, называя их лягушатниками. Швейцарцев называл скрягами, зло шутил над их порядками в стране. Вечером после 23.00 у них, по правилам общежития, даже писать мужчинам стоя нельзя, дабы не потревожить шумом соседей. Садись и оправляйся, возмущался шеф, рассказывая о порядках в Швейцарии.

После ланча Фурлонг перешел в бар, взобрался на высокую тумбу у стойки. Бармен, сразу заметив своего постоянного клиента, поспешил к нему с услужливой профессиональной улыбкой.

Заказав двойную порцию шотландского виски, Фурлонг продолжал думать о предстоящей встрече с резидентом. Как настоящий шотландец он пил только чистое виски и снисходительно улыбайся, когда видел, как кто-нибудь разбавлял этот напиток. «Почему он меня так срочно вызывает? — думал он. — Ведь я с ним встречался неделю тому назад, вроде все обсудили. Может быть, резидент получил какие-нибудь срочные указания из Сенчури-Хаус, из штаб-квартиры СИС? В том, что речь, несомненно, пойдет о Резуне, нет никаких сомнений. На прошлой встрече с резидентом тот сказал совершенно определенно, что русский для меня должен быть объектом номер один». Собственно, шеф для него ничего нового не открыл. Фурлонг и сам прекрасно знал, что в случае удачи с русским знакомым ему дадут дослужить эти три года, оставшиеся до пенсии. В пятьдесят пять он получит солидную пенсию, сможет завести свое дело и спокойно доживать свой век в родной Шотландии.

Конечно, есть и кое-что новое, о чем можно доложить по работе с Резуном. На прошлой неделе, например, в среду отлично сработала одна задумка, которая пролила свет на многое. Как-то в разговоре Фурлонг по договоренности с резидентом рассказал Резуну, что его брат, командир атомной подводной лодки, служит на английской базе на Гибралтаре. Русский очень заинтересовался этим сообщением, стал расспрашивать о Гибралтаре, о брате, о подводных лодках, чем еще больше выдавал себя как военный разведчик. Шеф наверняка обрадуется, узнав, что его идеи претворяются в жизнь.

На следующей встрече с Резуном в редакции, вспоминал англичанин не без удовольствия, в кабинет во время беседы по его сигналу вошла секретарша Марта, как всегда, покачивая своими мощными бедрами, и положила на стол почту. Фурлонг извинился и стал просматривать документы и письма. Вдруг он расплылся в улыбке и проговорил: «Боже мой, наконец-то весточка от брата с Гибралтара». И углубился в чтение письма. Резун в это время сидел напротив англичанина и просматривал какой-то журнал.

— Ну что нового сообщает брат с берегов Атлантики? — спросил Резун, когда англичанин закончил чтение и отложил письмо в сторону.

— Пишет, что скоро, наконец, переберутся на родную базу в Шотландию, — ответил Фурлонг и продолжал: — Брат так мечтает скорее вернуться на родину. Опостылело ему служить на чужбине рядом с этими янки.

— Вы что, покидаете Гибралтар? — спросил Резун.

— Ну что вы, Гибралтар — наша военно-морская база, наша опора. Брат пишет, что на смену придет новая флотилия из Шотландии.

— Наверное, ваш брат будет служить теперь в Холи-Лох? — проявлял любопытство Резун.

— Не знаю, — отвечал Фурлонг. — Как вы хорошо знаете наши военно-морские базы, господин Резун.

— Я постоянно читаю ваш журнал, — отвечал Резун. — Там недавно была опубликована большая статья о военно-морских силах Великобритании. Но меня больше интересуют операции по проводке кораблей из Великобритании в СССР Северным морским путем в Мурманск и Архангельск во время Второй мировой. Кстати, если нам встретится литература по этому вопросу, скажите мне, пожалуйста.

— Хорошо, — ответил Фурлонг. — Буду иметь в виду. Собираете материал для будущей диссертации?

— Совершенно верно, — подтвердил Резун. — Думаю, об этом еще никто детально не писал. Этот вопрос требует подробного научного исследования.

«Конечно, об этом стоит доложить резиденту, — подумал Фурлонг. — А вдруг шеф пронюхал о моей сексуальной связи с русским?» — пронеслась тревожная мысль.

Он хорошо помнил свой первый сексуальный контакт с Резуном. Жена у англичанина практически постоянно проживала в Великобритании. Под Глазго в Шотландии у них был дом с небольшим земельным участком, который по наследству достался его жене от родителей. Жена Фурлонга не работала и всю свою любовь и заботу отдавала кошкам, которых в доме никогда не было меньше двадцати. У мужа в Швейцарии бывала наездами. Такое большое кошачье хозяйство надолго оставлять было нельзя, да и климат Швейцарии на нее плохо действовал. Дочь жила отдельно. Она занималась конным спортом, была членом какого-то клуба, все свободное время пропадала на конюшне, ухаживая за лошадьми. После того как ко дню рождения родители подарили ей лошадь, ее редко видели дома. Конюшня стала ее домом. Сын, футбольный фанат шотландского клуба «Глазго рейнджере», учился на экономиста, в свободное время пропадал на стадионах и тоже редко бывал дома. Он собирал и коллекционировал различную футбольную атрибутику: вымпелы команд, подержанную форму футболистов различных клубов, значки, проспекты, фотографии знаменитых футболистов. У него была своя жизнь, в которую родители не вмешивались.

Рональд Фурлонг был среднего роста, плотного телосложения, с большой круглой головой и массивным подбородком. В молодости он играл в регби, но с годами бросил заниматься спортом и стал заметно толстеть. Попытался было заняться теннисом, но начал беспокоить радикулит. Теннис пришлось оставить. Он был типичным шотландцем, неторопливым в движениях, флегматичным на вид, большим любителем виски. За вечер он мог спокойно один выпить бутылку «Джон и Уокер».

В тот памятный день Фурлонг пригласил Резуна к себе домой по случаю своего дня рождения. Посидели, выпили, поболтали, а дальше все оказалось очень просто, получилось как бы само собой. Русский быстро почувствовал, что от него требовалось.

Через некоторое время Фурлонг понял, что Резун поддался ему и пошел на сексуальный контакт, потому что хотел его завербовать. Хотя чувствовалось, что русский был не новичок в этом деле. Они стали часто встречаться и в редакции, и дома у Фурлонга. Англичанин давал ему материалы, которые готовились к печати. Резун дарил щедрые подарки, которые англичанин с большим удовольствием принимал. Да и кто из иностранцев в то время отказывался от русской водки и икры? Любовные контакты продолжались, но не так часто, как хотел бы Рональд. Он даже ревновал Резуна к своей секретарше Марте. Посещая редакцию, русский всегда оглядывал ее с ног до головы, словно раздевал. Цокал языком и говорил, какая звонкая девица, хоть в анатомический музей. При этом он загадочно улыбался и потирал руки. Когда Фурлонг спрашивал, почему в анатомический музей, Резун произносил загадочное и непонятное слово «антропос». Его глаза зажигались хитрым огоньком, и он говорил: «Надо знать русскую классику».

Конечно, Фурлонг умалчивал при беседах с резидентом о своих сексуальных контактах с разрабатываемым русским. За последнее время Резун стал избегать сексуальных контактов с англичанином. Это злило и раздражало Фурлонга. Шеф между тем требовал активизации работы, просил основное внимание уделять разыгрыванию перед русским роли вербуемого.

Фурлонг прекрасно знал, что в так называемый «секьюрити риск» для контрразведки «Сикрет интеллидженс сервис», кроме связи с компартией, входит и наличие гомосексуальных наклонностей. «Болезнь аристократов», как ее называют в Англии, загубила карьеру ряда сотрудников СИС, и, в том числе, далеко не рядовых. Даже сам Уинстон Черчилль, по воспоминаниям его матери, имел «сексуальные опыты» с мужчинами. Правда, на его карьере это никак не отразилось.

«Болезнью аристократов» Фурлонг заболел еще в Оксфорде, где она была широко распространена среди студентов и преподавателей. Эта болезнь, вероятно, в генах у англосаксов. Распространившись в аристократической среде, она затронула и разведку, кадры которой комплектуются в основном из выпускников университетов. Предпочтение отдается Кембриджу и Оксфорду.

Фурлонг после окончания Оксфорда не сразу попал в Сенчури-Хаус. Несколько лет он работал журналистом в редакции небольшой газеты в Глазго. Вел отдел внешней политики, неоднократно выезжал в загранкомандировки в Лаос, Вьетнам, Камбоджу, иногда во Францию, так как в университете специализировался по романским языкам и хорошо владел французским. По всей видимости, его репортажи из Вьетнама и Камбоджи, а также знание французского языка привлекли внимание специалистов из СИС. Знание иностранных языков, не очень распространенное у англичан, почитающих английский язык главным в мире, высоко ценится в разведке.

Сначала Фурлонг просто сотрудничал с СИС в качестве доверенного лица, выполняя отдельные мелкие поручения кадровых разведчиков. Потом его привлекли к сотрудничеству на контрактной, постоянной основе. Пройдя специальную подготовку, Фурлрнг стал офицером «Сикрет интеллидженс сервис» (СИС).

В Сенчури-Хаус Фурлонг встретился со своим однокашником по Оксфорду и будущим резидентом в Швейцарии О'Брайном Тиром. Он уже давно работал в СИС и, судя по его поведению, был каким-то начальником, Тир со снисходительной улыбкой похлопал по плечу Фурлонга, пожелал ему успехов на новом поприще и исчез за дверью какого-то кабинета. И только через несколько лет судьба свела их вновь в Швейцарии. До поездки в Швейцарию Фурлонг четыре года проработал в Болгарии под «крышей» журналиста и неплохо изучил русский язык. Главной задачей СИС была и остается работа против русских, являвшихся во все времена главным противником.

В Болгарии Фурлонг особых успехов не добился. Оставаясь иногда по вечерам один на один с собою и бутылкой виски, он думал, что ошибся в выборе профессии. Он приходил к выводу, что разведка — грязное дело, совершенно ему не подходящее. Ему всегда была ближе журналистика. Все-таки разведка, особенно агентурная, не каждому по зубам. Чтобы быть разведчиком-вербовщиком, надо иметь особый склад характера. Конечно, кое-чему можно научиться, но мастером не станешь. «У меня больше склонность к аналитической работе, — размышлял Рональд. — Копаться в грязном белье людей, лезть в душу — не для меня. Ведь не каждый может стать классным хирургом, лётчиком, музыкантом, так и в разведке, нельзя всем ставить вербовочные задачи. Я ошибся, как ни горько в этом признаться, а ведь большая часть жизни прошла именно в разведке. Думаю, я не одинок в этом. Большинство людей в мире работают не по своей специальности. Так уж устроен мир. Уйду на пенсию через пару лет и пошлю разведку ко всем чертям. Займусь любимым редакторским делом, куплю небольшую яхту и буду ходить в море на семгу, и пропади все пропадом!»

Фурлонг и Тир были из разных сословий. О'Брайн Тир происходил из родовитой аристократической семьи. Перед поступлением в Оксфорд окончил привилегированный частный колледжи по рекомендации высокопоставленных друзей родителей после окончания университета был направлен сначала на службу в МИД Великобритании, а затем в СИС.

Кадровики СИС сознавали, что питомцы таких учебных заведений — ярые приверженцы «британского образа жизни». Они уверены в прочности своего положения, в своей избранности, а потому считают, что им по праву принадлежит власть. С течением времени, правда, аристократическая прослойка в «Сикрет интеллидженс сервис» стала уступать место представителям среднего класса, сохраняющим, впрочем, приверженность идеалам «британского образа жизни» и вполне усвоившим такие ценности западного общества, как деловая хватка, стремление к успеху любыми, в том числе сомнительными методами, бивший через край индивидуализм. Они хорошо усвоили завет предков: «Мой дом — моя крепость». Именно на этой волне Фурлонг, представитель среднего класса, и попал в разведку.