![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 7. — Слушай, Рест, — это ведь удивительная, бесконечно привлекательная, до мурашек по коже — просто дух захватывает
— Слушай, Рест, — это ведь удивительная, бесконечно привлекательная, до мурашек по коже — просто дух захватывает! — интересная и вполне правдоподобная история!.. Но скажи… — Правда? — Да. Но скажи, вся эта ваша затея со строительством какой-то виртуальной Пирамиды, с Натой, Аней, Юлей, Наной, Тамарой, с Юрой и Жорой, Лесиком и Ушковым, с Витом и Стасом, с твоей Людочкой и Светланой и со всеми вашими цезарями и эйнштейнами, с Леонардо да Винчи и… Наконец, с Иисусом, надо же!.. Это же… Ну это просто… — Что?.. — Утопия. Это же чистой воды утопия… Ну, скажи!.. — Конечно!.. — Ну, ведь ясно как день: мир еще не готов! Сегодня ваша Пирамида — как бельмо в глазу. Люди… — Конечно утопия, — говорю я, — но какая!.. Прекрасная и величественная! Верно: это утопия. Но и Путь. Это наше неизбежное завтра. — Ты в это веришь? — А ты? — Да вас задавила обыкновенная жаба, ведь жажда признания… — Верно. Желание славы — сегодня самый жаркий и неистребимый инстинкт современного человека. Но разве это постыдно? Ведь его удовлетворение поможет нам протиснуться сквозь узкое ушко совершенства. — Ну, а цунами? Этот рукотворный подводный взрыв с сотнями тысяч жертв? Ты это тоже придумал? — Разве ты не видела кадров хроники? — Репортажи — да, но ты, Жора, Аня, Юля, Юра?.. Там же… И, потом, клоны, все ваши клоны? Это же… — Это наше неизбежное завтра, — повторяю я, — у нас нет другого Пути. — Слушай, ну весь этот твой бред… С Тиной, с Жориным распятием и костром… И ты, и ты до сих пор не веришь? И ты до сих пор сомневаешься, что Тина, что наша Тина?!! Тинннн!.. — Слушай, — говорю я, — Лен, ты меня… — Ну хорошо, хорошо! Бог с ними, с твоей Тиной, с Жорой… А ты пробовал рассказать… — Я сорвал голос, я рассказывал, убеждал, шептал на ухо и кричал, я неистовствовал, стучал каблуками и стучался лбом о стену, мой ор пропитал поры, а хрип леденил души в попытках донести до них, и до ученых, и до политиков, до олигархов и президентов, и даже до отцов церкви, донести элементарные знания о своей Пирамиде… И, знаешь, как ни странно меня понял мир, весь мир, но не свои, не домашние, не родные мне люди, нет, — чужие, ставшие мне самыми дорогими и близкими. Прав-таки Иисус: нет пророка в своем Отечестве. И теперь, когда двери в прошлое захлопнулись за моей спиной… Если бы я мог себе только представить, чем закончится для всех этих, избранных нами родоначальников нового мира, всех этих шумеров и египтян, евреев и китайцев, греков и римлян, византийцев и турок, и монголов, и скифов, всех этих знаменитых представителей всех эпох и народов, чем закончится для всех нас строительство нашей Пирамиды! — Чем же? — Видимо, и в этом права история — жертвы в таких огромных делах всегда неизбежны. Это следовало бы предвидеть, хотя бы спрогнозировать будущую картину мира с учетом нашего строительства. Но ведь хотелось все сделать побыстрей, поскорей одарить человечество счастьем. И что же? Спешка, как известно, нужна лишь в одном случае. Мы даже не насмешили мир, мы потрясли его, погрузив в пучину несчастий и бед. Очередная Вавилонская башня, ее руины… И в каких масштабах! — Почему же вы, — спрашивает Лена, — не сотворили себе Нострадамуса или Эдгара Кейси, или того же Мессинга, на худой конец Глобу… А? — На худой конец? — Ну да! Вы ведь легко могли, клонировав их всех, предсказать свое будущее, будущее вашей затеи, вашей пирамиды. Глобу-то, надеюсь, вы вовлекли… — Ты уже спрашивала об этом. — Правда? — Глобу — нет. — Нет? Почему?.. — Ну, знаешь, не смеши, — говорю я, — Глоба… Ну нет-нет… Ну при чем тут эта Глоба? Он же пуст как дырявая алюминиевая кружка. — Кружка?! Лена вытаращила на меня свои огромные глазищи. — Наша машина сказала, что… — Машина сказала? — Мы надеялись, что прогнозы, которыми нас снабжал наш электронный предсказатель… — Не оправдаются? — Собственно, в ее предсказаниях не было этого подводного атомного взрыва. Машина не могла знать настроение тех вояк, которые все это… — Да-да, — говорит Лена, — я понимаю: машина — это машина. Ей, пожалуй, никогда не заменить ни Нострадамуса, ни Кейси… Только живой мозг способен распознать угрозу для человечества. Я только согласно киваю: только живой мозг! — Но слушай, — Лена берет мою руку, — из всего, о чем ты мне все это время рассказывал, можно не только создать какой-то там виртуальный образ или прекрасный сценарий фантастического фильма, из этого можно, это же очевидно! можно сделать красивый бизнес-план строительства нового мира! Ты согласен? — Да. Но не в этой стране. — Ты согласен? — Ты меня спрашиваешь? — Слушай, напиши! А ты напиши! Книгу! Напиши об этом целую книгу! Ведь такой необходимый, такой прекрасный и простой материал. — Я пробовал, — говорю я, — но это… — Что? — Ты знаешь, что такое страх чистого листа? — Страх чего? Ты чего-то боишься?! Ты представляешь, какой будет резонанс, какой будет фурор! — Зачем нам фурор? — Это должно быть похоже на «Крик»! — восклицает Лена. — Мне кажется, мир уже обожрался ором, — говорю я, — мир жаждет нежной, если хочешь, волшебной тишины. — Вот и напиши свою «Тишину», подобно тому, как Мунк написал свой «Крик». — Ах, Мунк! «Крик»! — Это будет величественно! — Ты думаешь, у меня хватит красок? — Все они в моем note-book’е. Зря ли я все, что ты мне рассказывал так старательно записывала и снимала? Как Лени Рифеншталь собрала своей кинохроникой всю историю нацизма, так и я всю историю строительства Пирамиды запечатлела в самых современных цифровых технологиях. И Юлин багаж! Там есть все… Даже слышно, как в прудах распускаются лилии… Ты же сам видел! И стоит только захотеть… — Да-да, ты права, — верно, верно… Вот только… — Что? Страх?! — Кому это нужно? Лучше послушай: Погас мой свет, и тьмою дух объят — Так, солнце скрыв, луна вершит затменье И в горьком роковом оцепененье Я в смерть уйти от этой смерти рад. Это Петрарка... — Как красиво!.. — Я так не смогу, потому-то меня и одолевает страх. А вот: Ты мой омут, острог и порт. И несбыточная печаль. Где немыслимый тот аккорд? Для того чтоб любовь зачать, Не хватило ветров и сил, Недостало тебе огня — Обесточенный мир остыл С появлениями меня. Ты дичаешь — отстань, отринь, И, впиваясь, в мои соски, Ты глотаешь свой горький Рим — Квинтэссенциями тоски. Тишина… — Да, — тихо произносит Лена, — это — божественно!.. — Ну, а теперь, — спрашиваю я, — теперь ты веришь? Лена встаёт. Она не понимает, во что она должна верить. — Что? Она только смотрит на меня, думая о чём-то своём. Я улыбаюсь. — Лен?.. — Да… — Теперь-то веришь в Тину? — Я давно… Там есть ещё, — произносит она, — четыре строки. Помнишь? Мы рисуем. Мазок. Каприз. " Ты испачкал вот здесь. Утрись". Мир, впечатанный в наш эскиз, Подставляет живот под кисть. Я помню, конечно, помню. И вдруг я просто ору! — Слушай! Меня давно уже мучает этот вопрос: — Почему — ты?! — спрашиваю я. Лена не понимает. Выжидательно смотрит на меня удивленными глазами. — Почему я рассказываю все это только тебе? Лена улыбается: — Ах, вот ты о чем! — Да! Я мог бы все это… Лена качает головой: — Не мог! — Объясни! У меня в жизни было столько прекрасных… — Пойми, — говорит Лена, — в жизни каждого человека есть только один слушатель! Ты же сам говорил: у каждого Македонского свой Аристотель, у каждого Цезаря — свой Брут. — Ты — мой Брут? Или мой Аристотель? — Я — твоя Елена! К этому добавить нечего, я и молчу. А моя Елена встает и выключает диктофон. «Почему — ты?!». Разве этот вопрос требует ответа? Ведь чувства не лгут. Ну и дурак же! Мы стали близкими раньше, чем друзьями. «Тинннн…». Я помню!.. Этим и объясняется мой ор! — Слушай, — снова говорит Лена, — напиши, а? Я тебя прошу! — Да-да, — говорю я, — напишу-напишу… Ведь нельзя терять то, что выстрадано и на что ушли лучшие годы жизни. Даже если это связано с риском для жизни! — Я напишу, — обещаю я еще раз, — и это будет очень хорошая книга! — Надеюсь, — говорит Лена, — воздвигни Жоре и всем вам памятник нерукотворный. Ведь книги обладают способностью быть бессмертными. Они, сказал кто-то, самые долговечные плоды человеческой деятельности. — Напишу, — киваю я, — обязательно напишу! Даже если это связано с риском для жизни! — Ты ведь знаешь, что плоха та книга, за которую стыдно быть не убитым. Да, да, — повторяю я, — за которую могут не убить. Лена только смотрит на меня и молчит. Но глаза ее полны вопроса: как не убить? — Я, — говорю я, — напишу очень хорошую книгу! Правда? Лена не знает, что на это ответить. — А как же, — говорю я, — обязательно напишу! Хорошую настолько, что не стыдно даже умереть. И беру чистый лист бумаги… Белый, как чаячий пух… Юля бы сказала: как молоко молодой кобылицы или как распустившаяся лилия, или… Позвонить Юле я не решаюсь. …или как проснувшийся ландыш, сказала бы Юля, или как младенческий сон, как ствол юной березы, как молочное мороженное, как лебединая шея, или как подснежники, белые вдвойне, потому что они из-под снега, или как жемчуг, есть снежные кораллы, или океанские ослепительно белые раковины, или — мякоть перистых облаков… Наконец, как снега Килиманджаро!!! Ты видел снега Килиманджаро, освещенные ранним пожаром рассвета, спросила бы Юля. — ОК, — говорю я, — уже пишу… И будь что будет! — Пиши-пиши, — говорит Лена, — люди ждут. — Пророка в своем отечестве? — спрашиваю я. — Распятие сегодня уже не в моде, — говорит Лена. — И я ни на йоту не сомневаюсь, что могу быть зверски убит… (Tu quoque, Brute? (И ты, Брут? — Лат.)) — Убит? Убит?! — Или распят… — Распят?! Но за что, за что?!! — А за что распяли Иисуса? Тинка бы расхохоталась: сравнил!..
|