Миф о знаниях

Ну, так может, дети ходят в школу за знаниями? Ведь это же первое, чего все родители ждут от школы – чтоб их дети получили представление о современном научном знании.

Иллюзорность этого ожидания вытекает в самом первом приближении из того, что «современные достижения научной мысли» имеют уже довольно слабое отношение к тому срезу естественнонаучного, теоретического и гуманитарного знания, который зафиксирован в курсе средней общеобразовательной школы. В последние 50 лет научное познание все с большей скоростью стремилось ко все большей дифференциации и специализации в области прикладных и смежных дисциплин, о которых в рамках средней школы даже не упоминается - таких, к примеру, как биохимия, микробиология, кибернетика, генетика, экология и т.д. Эта проблема всем известна и обозначена как проблема разрыва между системой знаний, формируемой средней школой и системой научных взглядов, актуальной для высшей школы. Эта проблема впервые осознается на вступительных экзаменах, когда, для многих внезапно, обнаруживается, что в рамках высшего учебного учреждения используется иная терминология, по-другому ставятся задачи и, главное – сам подход к организации учебного процесса совершенно иной, акцент с бездумного поглощения учебного материала перенесен на самостоятельное изучение и проработку материала. Отчасти этот разрыв устраняется системой подготовительных курсов и малых факультетов Университетов, а также системой среднего профессионального образования, однако полностью устранить его в рамках существующей образовательной системы невозможно. Потому что в высшей школе худо-бедно организован процесс научного познания в рамках той или иной дисциплины. Тогда как в средней школе никакого познания не происходит вовсе. В ней организован так называемы «учебный процесс», т.е. механическая трансляция готовых, на тарелочке, знаний, которые вообще с большой натяжкой могут быть признаны «научными» - в лучшем случае их можно назвать «научно-популярными» (если речь идет о предметах естественнонаучного цикла), а в худшем – «ненаучно-непопулярными» (это касается учебников математики и русского языка, которые являются, по сути, простыми задачниками/сборниками упражнений без какой-либо попытки их теоретического обоснования и, тем более, без соответствующего культурно-исторического комментария), а то и вовсе «антинаучными» (это касается почти всего курса истории и большей части курса так называемой «литературы»).

Но это было бы еще полбеды, если бы не было беды куда большей, а именно того факта, что в нашей стране научное знание никогда не было независимым от господствующей идеологии. Не будем уходить в прошлое далее чем на 70 лет – вполне достаточно того, что эти самые 70 лет школьная система была специальным образом разработана для того, чтобы соответствовать требованиям господствующей идеологии «научного материализма» в изложении Маркса и Ленина. И как таковая, лет 50-60 назад она была вполне себе передовой, целостной и непротиворечивой, ибо полностью соответствовала поставленной перед педагогами цели формирования нового человека, строителя коммунизма, вооруженного самым передовым, научно-материалистическим мировоззрением. Именно постановка такой мировоззренческой цели давало советской школьной образовательной системе фору перед системами государственного образования в странах с отсутствующей доминирующей идеологией (потому что деятельность, имеющая четкую и понятную цель, как правило, более успешна, чем деятельность с неясной целью или вовсе без цели).

Однако после перестройки это преимущество было утеряно: марксистско-ленинская теория была объявлена несостоятельной, коммунизм – недостижимым, СССР распался, а вместе с ним распалась и целостная система воспитания и обучения советских школьников. Идеологическая компонента научного материализма была удалена из общеобразовательного цикла, причем, что характерно, без особых содержательных изменений учебного материала. В результате тщательно выстроенные и подогнанные между собой курсы естественнонаучных, теоретических и гуманитарных дисциплин лишились базы, логических связок и повисли в пустоте подобно пресловутому сферическому коню в вакууме. В этой пустоте они провисели некоторое время, до тех пор как ученые, методисты и педагоги не утвердили на пустующем «святом месте» господствующей идеологии сциентизм и неопозитивизм, когда-то гневно отвергнутые марксистско-ленинским учением как «ненаучные». Теперь же сциентизм, т.е. учение о неограниченности и позитивности научного знания, за неимением лучшего утвержден в средней школе и занимает в сознании наших современником место в лучшем случае идеологии, а в худшем – догматической веры. Самое забавное (или печальное) заключается в том, что на самом деле предел научного познания мира уже лет 40-50 как определен и даже успел вылиться в кризис теоретической науки. Между тем в школе об этом как бы «не знают» - там по-прежнему проповедуется всесильность и безграничность человеческого познания, для которого в мире уже практически не осталось ничего непознанного, а если какие-то частности и остались неохваченными научным поиском, то эта недоработка будет устранена в самом ближайшем будущем.

Парадоксально, что несокрушимая вера во всесилие науки совершенно органично уживается в нашем современнике с самыми дикими и примитивными суевериями – хотя на самом деле, ничего странного в этом нет. Наш современник сочетает в себе уверенность в том, что человечество существует в бесконечной Вселенной, которая может быть рационально познана и исчерпывающе описана языком науки, с неосознанным ощущением того, что за пределами этой самой бесконечной Вселенной, такой понятной и предсказуемой, таится нечто неизвестное и непознаваемое (хотя это и отвергается идеологией сциентизма). А поскольку никакого внятного толкования характера этого «непознаваемого» современная наука не дает, постольку отсюда и берут истоки всевозможных бредовых теорий и псевдонаучных мистификаций – от НЛО и Бермудского треугольника до теории суперструн.

В этом смысле средневековый ученый и мыслитель был куда более свободен в своем научном поиске – он, по сути, знал только то, что он ничего не знал. Предел познания был четко постулирован, но еще даже не нащупан, и познающая мысль свободно и энергично развивалась во всех направлениях. Наличие же в системе мироздания области Непознаваемого Бытия, т.е. Бога, никак не мешало процессу познания, и очищало его от бессмысленных и вредных суеверий: ученый четко отличал то, что может быть познано теоретически либо практически, от того, что не может быть познано вообще, т.е. от трансцендентного, и никогда не путал одно с другим. В этом смысле наличие непознаваемых областей мира нисколько не пугало и не тяготило средневекового мыслителя – это было просто одним из условий и стимулирующих ограничений научного познания. Совершенно иную картину видим мы сегодня: внезапное обнаружение пределов познания по сути парализовало научный поиск и погрузило ученый мир в пучину пессимизма и саморефлексии. Очевидно, что вывести теоретическую научную мысль из тупика может только принятие в качестве рабочей гипотезы наличие мира бОльшего, чем весь познаваемый мир, включая его еще непознанные области, мира трансцендентного, т.е., по сути, признание Бытия Божьего. Однако этот шаг пока еще остается слишком смелым для современной науки, и потому она погрязла в прагматизме и занимается бесплодным углублением и специализацией в попытке найти оправдание своего существования в простом инструментализме. А инструментализмом очевидно заканчивается свободный научный поиск. В инструментализме научная истина определяется как нечто просто-напросто " обеспечивающее успех в данной ситуации", т.е., если научное знание не может обеспечить таковой успех – значит, оно бесполезно, т.е. неистинно.

В конечном итоге и в сухом остатке, отбор информации для формирования курса средней общеобразовательной школы диктуется в настоящий момент уже даже не сциентизмом, а именно инструментализмом. В этот курс входят только те области – а вернее, разрозненные куски областей знания, которые могут быть использованы в качестве инструментов достижения конкретных прагматических целей – сосчитать, прочитать, написать, поговорить. В сочетании с усвоенным за 11 лет насильственного сидения в школе стихийным социал-дарвинистским мировоззрением инструментализм обладает сокрушительной пробивной силой. Именно это на самом деле и имеют ввиду защитники школьной общеобразовательной системы – а вовсе не «научное знание» и не прочие рюшечки и оборочки. Усвоивший инструментальные знания в объеме средней школы молодой дикарь, выигравший гонку на «выживание», имеет прекрасный шанс утвердиться и преуспеть в современном мире, очищенном от претензий строгой научности и иллюзий гуманности. Поэтому вопрос следует ставить уже со всей определенностью: а стоит ли нашим детям участвовать в этом забеге? Быть может, гораздо лучше потратить детство на овладение знаниями – что, как выясняется, куда проще сделать в условиях домашнего обучения?