Колыбельные песни

Основные понятия: определение жанра, краткая история происхождения, классификация (основные точки зрения), связь с другими жанровыми формами, особенности – композиция, образная система, ритмика, художественные средства.

Славянские названия колыбельных песен восходят к глаголам колыбать, кохать, колебать, качать, зыбать. В северных губерниях России колыбельные песни назывались «байками» от байкать, убаюкивать. По-французски колыбельная песнь называется berceuse (колыбельная), по-немецки – Wiegelied, по-английски – cradlesong (песня у колыбели) или lullaby (буквальный перевод: убаюкивательная песня), по-персидски – лоло.
Создателями и носителями колыбельных песен являются матери, бабушки, няньки, укачивающие ребенка в колыбели или на руках. Одновременно они обращаются к нему с песней. Умение укачивать ребенка считалось настоящим искусством. Об этом свидетельствует запись этнографа В.Н. Харузиной: «Не всякая байкать умеет, – говорят пудожанки, – у другой-то и ребят не бывало в заводе, а лучше сбайкает чем иная»^[60].

Колыбельные песни исполнялись до тех пор, пока ребенок не засыпал. При необходимости песни следовали одна за другой, скрепляясь припевом или повторами (чаще всего обращениями): «спи, младенец», «спи да усни», «спи, Таня», «спи, дите».
Определение. Наименования жанра связаны с назначением колыбельных песен, созданных для того, чтобы с помощью размеренного ритма и монотонного напева укачивать, убаюкивать ребенка. В колыбельный период ребенок воспринимает только ритмичную мелодию и соответствующее ей движение. Заметив, что при ритмичном покачивании ребенок засыпает быстрее, человек создал колыбель. Утилитарно-бытовая функция песен всегда дополнялась воспитательной и эстетической. Исполнитель песен выражал свое отношение к окружающему его миру, сообщал некоторые полезные сведения, выражал и свои потаенные желания.
Происхождение колыбельных песен. Этнографы показали, что тексты колыбельных песен складывались постепенно, вначале они состояли из цепочек междометий и побуждающих слов, повторяющихся в такт с движениями колыбели. К ним присоединялись и ритмичные поскрипывания ее деревянных частей. Подобные записи сделаны в разных частях земли от Африки до Северной Америки. Постепенно развилась словесная составляющая и появились собственно колыбельные песни.
Связь колыбельных песен с заговорами. Древнее происхождение колыбельных песен доказала А.Н. Мартынова^[61]. Она считает, что колыбельные песни произошли из охранительных заговоров, входивших в обряд «первого укладывания ребенка в колыбель», которые должны были защитить ребенка от бессонницы, болезней, действий враждебных сил. А.Н. Мартынова показала, что антропоморфные образы Дремы, Сна, Покоя присутствовали в подобных заговорах и потом из них перешли в тексты колыбельных:

Ходит сон по сеням,
А дрема по терему,
Ищет Валю в пологу,
На гибком качелю.
Сон говорит:
«Надо Валю усыпить».
А дрема говорит:
«Надо Валю удремить».
Сон да дрема,
Накатитесь на глаза! ^[62]

Если младенец не засыпал, то винили Сон и Дрему. К ним обращались с упреками:

Глупый Сон, Сон!
Неразумная Дрема!
Мимо ты ходишь,
Колыбели не находишь^[63].

Тогда Сон и Дрему просили прийти к ребенку;

Сон да Дрема,
Приди к Ване в голова.
Сон да Дрема,
Накатися на глаза.

В старинной карельской колыбельной песне мы находим и прямо выраженную просьбу. Она воспроизводит древний погребальный обряд:

Приходи-ко дед-снотворник,
Дед-снотворник, бабка-дрема,
Сон с собою принеси,
Сладкий сон в корзинке медной,
Дрему в чаше оловянной,
Лентой шелковою мягкой
Повяжи ребенку глазки.
Лентой мягкой, золотою
Ты прикрой ребенку веки.
Завяжи ты глазки крохе
Лентой шелковою мягкой,
Ты закрой малютке уши
Золотой своей серьгою^[64].

А.Н. Мартынова отмечает, что особенности композиции колыбельных песен напоминают заговоры. В некоторых текстах представлена типичная для заговора схема договора с представителями иного мира: им обещают подношение, а взамен просят сон и благополучие. Жертвой может выступать и ребенок:

Возьми, возьми маленькую
Туути, дочку, в край Туони,
Будет в Манале невеста^[65].

В колыбельных песнях присутствуют и такие свойственные заговорам особенности, как обращения к животным: «Курица, возьми бессонницу у (имя), дай свой сон»^[66].
Со временем появилось аналогичное обращение к коту: «Кошки, коты, / Принесите дремоты».
Как ночное животное кот считался носителем сна, поэтому его образ заместил курицу, ритуальное значение образа которой было утрачено. Перед тем как ребенка первый раз уложить в колыбель, туда помещали кота, чтобы на него пали возможные козни злых сил. «Спивать кота» – у белорусов и украинцев означает убаюкивать ребенка пением^[67].
У народов, живущих в тайге, зафиксированы колыбельные песни, содержащие обращения к медведю и волку – важнейшим тотемным животным. С первых дней жизни ребенка мать просила их оказать покровительство.
После принятия христианства в колыбельных песнях появляются образы традиционных защитников – ангелов, святых, Господа Бога, которых призывают для помощи и благословения.
Чаще всего обращаются к Богородице с просьбой защитить младенца от нечистой силы, уберечь, усыпить:

Успения Мать,
Уложи младеня спать
На тесову на кровать.

В колыбельных песнях встречаются не только благопожелате-льные обращения. Известны тексты, в которых ребенку желают смерти. Они менее распространены, чем песни, содержащие пожелания долгой жизни. А.Н. Мартынова выделяет в подобных песнях три сюжета: описание будущих похорон ребенка, места его погребения, поминок. Некоторые тексты похожи на формулы, в них повторяются одни и те же слова и выражения:

Господи, благослови,
Вымылся, выпарился,
Сердецьное дитятко,
На сон, на рость,
На добрую милосъ.
Спи по ноцям,
А расти по цясам^[68].

Пожелание смерти выражается не только в повествовательной, но и в вопросительной форме: «Нет ли местечка в раю?» (для ребенка).
А.Н. Мартынова считает, что, с одной стороны, подобные тексты представляют собой пережиток древнего обычая, когда слабых, увечных и «лишних» детей убивали, избавляя от мук болезни и голода. «Анализ текстов показывает, что пожелание смерти выражено вполне определенно, почти всегда традиционными устойчивыми формулами и не может быть истолковано как иносказание»^[69]. Приведем в качестве примера моравско-силезскую колыбельную песню:

Баю, дитятко,
Качаю тебя,
Чтоб ты спало,
Не плакало
И матушке
Покой дало.
Бросим тебя в пруд,
В Дунай реку,
Хватай его водяной.

Обращение к смерти является одной из традиционных форм охранительной магии. Желая смерти своему ребенку, матери стремились обмануть злые силы^[70]. Аналогичную направленность имели и отрицательные охранительные прозвища^[71]. Хронология записей показывает, что тексты с подобными сюжетами появлялись в периоды различных бедствий, неурожаев, эпидемий.
В ходе эволюции колыбельные песни утратили магическую функцию, но тексты продолжали сохраняться в памяти. По древнейшим моделям стали создавать новые и новые произведения, носившие чисто практический характер. Ежедневное исполнение песен позволило сохраниться как древним текстам, так и новым, появлявшимся в практике ухода за детьми.
Выделение жанра. Колыбельные песни стали первым жанром, который большинство исследователей отнесли к детскому фольклору. Они представлены в культуре практически всех народов мира. Помогая старшим, крестьянские девочки с шести-семилетнего возраста начинали нянчить своих младших братьев и сестер. Во время укачивания они исполняли колыбельные песни, становясь носителями фольклора. В подобных песнях содержание связывалось с понятными детям реалиями, знакомыми чертами повседневной жизни.
Собирание. С первой половины XIX века десятки фольклористов, этнографов, врачей, педагогов активно начинают заниматься собиранием и изучением колыбельных песен. В настоящее время собрание колыбельных песен можно считать самой обширной частью записанного детского фольклора.
История изучения колыбельных песен. Первые исследователи отметили неоднородность репертуара. В 1889 году В.А. Жуковский выделил несколько групп колыбельных песен: «1) самые простые прозаические причитания, в которых выливается осаждающая женщину дума, 2) полупрозаические, рифмованные двустишия и, 3) приближенные к образцам литературных книжных форм настолько, что некоторые могут быть вдвинуты в рамки условного музыкально-стихотворного ритма»^[72].
Исследователь также указал на некоторые особенности колыбельных песен: преобладание двустиший, четкую рифмовку, подражающую равномерному движению колыбели.
Классификация. Первая классификация была предложена О.И. Капицей и Н.М. Элиаш. О.И. Капица разделила колыбельные песни на исполняемые воспитателями (матерями, нянями, бабушками) и самими детьми. Н.М. Элиаш провела классификацию колыбельных по основным темам и образам. Она выделила образы Сна и Дремы, Кота, Гули, Буки. Недостатком классификации можно считать нечеткое выделение разновидностей. К колыбельным песням отнесены как традиционные песни (собственно колыбельные), так и исторические и бытовые.

Апостолос-Каппадона Д. Словарь христианского искусства. Челябинск, 2000.

Беловинский Л. Российский историко-бытовой словарь. М., 1999.

Бернштам Т. Русская народная культура Поморья в XIX – начале XX века. Л., 1983.

Гимбутас М. Славяне. М., 2003, 2004, 2005.

Тимбутас М. Балты. М., 2004.

Громыко М. Мир русской деревни. М., 1991.

Духовная культура северного Белозерья: Этнодиалектный словарь. М., 1997.

Жили-были. Русская обрядовая поэзия. СПб., 1997.

Забылин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1880, 1989.

Зеленин Д. Восточнославянская этнография. М., 1991.

Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX – начало XX века. Зимние праздники. М., 1973.

Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX– начало XX века. Весенние праздники. М., 1977.

История мировой культуры: Справочник школьника / Сост. Ф. Капица, Т. Колядич. М., 1996.

Кагаров Е. Религия древних славян. М., 1918.

Кон-Шербок Д., Кон-Шеобок Л. Иудаизм и христианство: Словарь. М., 1995.

Коринфский А. Народная Русь. М., 1901.

Круглов Ю. Обрядовая поэзия. Т. 1–2. М., 1997–1998.

Круглый год. Русский земледельческий календарь. М., 1989.

Левкиевская Е. Мифы русского народа. М., 2000.

Максимов С. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903.

Мифы народов мира. Т. 1–2. М., 1982.

Мифологический словарь. М., 1986.

Некрылова А. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. Конец XVIII – начало XX века. Л., 1988.

Очерки истории культуры славян. М., 1996.

Панченко А. Народное православие. СПб., 1998.

Петрухин В. Язычество древних славян в свете международных исследований. М., 1985.

Померанцева Э. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975.

Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970.

Пропп В. Русские аграрные праздники: Опыт историко-этнографического исследования. Л., 1963.

исследования. Л., 1963.

История культуры Древней Руси. Т. 1–2. М., 1951.

Русский демонологический словарь. СПб., 1995.

Рыбаков Б. Язычество Древних славян. М., 1981.

Рыбаков Б. Язычество Древней Руси. М., 1987.

Сад демонов: Словарь инфернальной мифологии средневековья и возрождения. М., 1998.

Семенова М. Мы – славяне! М., 1997.

Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.

Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 1. М., 1995; Т. 2. М., 1999; Т. 3. М., 2004.

Словарь религий. Иудаизм. Христианство. Ислам. СПб., 2008.

Снегирев И. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. Вып. 1–4. М., 1838.

Соколова В. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.

Терещенко А. Быт русского народа. Т. 1–4. СПб., 1848.

Токарев С. Религиозные верования восточнославянских народов. М., 1957.

Чичеров В. Зимний период народного русского земледельческого календаря. XVI–XIX вв. М., 1957.

Харлицкий М., Хромов С. Русские праздники, народные обычаи, традиции, обряды: Книга для чтения. М., 1996.

Христианство: Энциклопедический словарь. Т. 1–3. М., 1991–1995.

Шангина ИМ. Русский традиционный быт: Энциклопедический словарь. СПб., 2003.

Шангина ИМ. Русский традиционный быт: Энциклопедический словарь. СПб., 2003.

Шангина ИМ. Русский народ. Будни и праздники: Энциклопедия. СПб., 2004.

Шипов Я.А. Православный словарь. М., 1998.

Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры. М., 1987.