Движущиеся картинки

Терри Пратчетт

(Плоский мир 10)

Terry Pratchett. Moving Pictures (1990)

Готовьтесь, достойные жители Анк-Морпорка, ибо вас ждет самое необычное зрелище на всем Плоском мире! Движущиеся картинки уже здесь! Так что запасайтесь попзёрном, устраивайтесь поудобнее и внимайте подлинной истории Голывуда. Волшебники и тролли, продавцы горячих сосисок и говорящий Чудо-Пес Гаспод, Твари из Подземельных измерений и отважный библиотекарь из Незримого Университета. А еще - целая тысяча слонов!

Хочу поблагодарить всех-всех

замечательных людей, сыгравших роль

в создании этой книги. Спасибо вам.

Спасибо. Спасибо...

Да, это космос. Последний предел, как его еще называют.

(Хотя, если разобраться, последних пределов не бывает, ведь если есть последний предел, значит, должен быть и предпоследний, а кроме того, за пределом тоже должно что-то быть, но там ничего нет, в общем... ладно, мы окончательно запутались...).

А на заднике звездного марева жирной растекшейся кляксой пристроилась туманность. Лишь исполинская алая звезда, подобная безумному глазу какого-нибудь бога, портит ее черноту. Но вдруг это сияющее око словно закрывается, и мы видим, что роль века здесь исполняет огромный плавник. То Великий А'Туин, звездная черепаха, плывет сквозь космическое пространство.

На спине его - четыре гигантских слона. А на слоновьих плечах, окантованный Краепадом, нежась под лучиками крохотного, закладывающего орбиту за орбитой солнышка, величаво оборачиваясь вокруг оледенелых скал своего Пупземелья, расположился Плоский мир - мир сам по себе и отражение всех прочих миров.

Почти нереальный по своей сути...

Реальность, кстати, основана отнюдь не на цифровом принципе. Ее нельзя включить, ее нельзя выключить. Это, скорее, аналоговая величина. Другими словами, реальность - это такое же качество, как, к примеру, вес. Люди обычно обладают разным весом. То же происходит и с реальностью. Одни люди более реальны, другие - менее. Ученые подсчитали, что в среднем на планете живет не более пяти сотен реальных людей, которые хаотично двигаются и время от времени неожиданно сталкиваются друг с другом.

Плоский мир нереален ровно настолько, насколько это возможно, чтобы все же существовать в этой вселенной. И он достаточно реален, чтобы угодить в очень и очень реальные неприятности.

Примерно в тридцати милях от Анк-Морпорка, там, где Круглое море встречается с Краевым океаном, расположился небольшой клочок земли - нещадно бичуемый прибоем, обдуваемый всеми ветрами, облепленный водорослями и занесенный песком. Однообразие песчаных дюн нарушал лишь странный холм - хоть и невеликий размерами, он был виден на много миль окрест. Этот холм торчал подобно перевернутой шлюпке или выкинутому на берег, крайне невезучему киту, заросшему позднее вездесущими колючками. Осадки старались здесь не выпадать, а ветер, беспредельничающий в дюнах, облетал холм стороной, окружая его вершину сплошной стеной тишины. Тишина была настолько глубокой, что аж в ушах звенело. На протяжении сотен лет здесь ничего не менялось. Лишь песчаные дюны бродили туда-обратно.

Так было до сего дня...

А еще на плешивой загогулине взморья была возведена утлая хибарка из плавника - впрочем, применив к этой хибарке термин " возведена", можно незаслуженно бросить тень на многие поколения зодчих, искусных строителей утлых хибарок. Куча плавника, выброшенного на берег морем, и то больше напоминает человеческое жилье.

И вот в этой самой хибарке только что умер человек.

- Ой! - сказал он. Потом открыл глаза и окинул взглядом внутреннее убранство хижины. Он уже успел забыть, как выглядит его комнатушка, - последние десять лет все окружающие его предметы смотрелись очень мутно и неубедительно.

Резким движением он спустил на пол если не сами ноги, то, по крайней мере, воспоминания об оных, поднялся с ложа из морского вереска и вышел за дверь. Стояло прозрачно-жемчужное утро. Не без изумления человек обнаружил на себе призрачный контур своей парадной мантии. Местами она была замызгана, местами протерта до дыр, однако в материи все еще узнавался изначальный темно-красный плюш с золотой тесьмой. " Надо же, человек умер, а мантия осталась... Либо же наша одежда отходит в мир иной вместе с нами, - решил он, - либо ты, повинуясь привычке, умственно одеваешься..."

Повинуясь все той же привычке, он подошел к груде плавника, громоздящейся возле хижины. Попытался было поднять пару поленьев, но тщетно - дрова просачивались сквозь руки... Проклятье!

Именно в этот момент он заметил неподвижную фигуру, стоящую у кромки воды и созерцающую морские дали. Фигура опиралась на косу. Ветер трепал черные складки одеяний.

Приволакивая одну ногу и припадая на другую, человек двинулся к фигуре. Затем, вспомнив вдруг о своей смерти, он выпрямился и зашагал твердой, уверенной поступью. Так не шагал он уже несколько десятилетий - поразительно, как легко уходят и возвращаются к нам подобные навыки. Однако не успел он преодолеть и половины расстояния, как фигура вдруг изрекла:

- ДЕККАН РИБОБ...

- Он самый.

- ПОСЛЕДНИЙ ПРИВРАТНИК...

- Вроде того. - Смерть призадумался.

- ТЫ ЛИБО ПРИВРАТНИК, ЛИБО НЕТ.

Декан почесал нос. " Хоть это осталось, - удовлетворенно подумал он. - Впрочем, неудивительно, еще бы и к себе было не притронуться. Иначе бы я сразу на кусочки распался".

- Если по правилам, так Привратника должна посвящать в сан верховная жрица, - сказал он. - А верховную жрицу, почитай, уже больше тыщи лет как не видели. Я-то просто перенял все от старика Тенто - он здесь до меня жил. Вот он, значит, как-то раз и говорит мне: " Деккан, я, похоже, помираю, так теперь все на тебя ляжет. А то если никого, кто помнит, не останется, все ведь сызнова начнется. А ты сам понимаешь, что это значит". Да, так все и случилось, а я и не против. Но только вряд ли это назовешь настоящим посвящением.

Он поднял взгляд на песчаный холм.

- Только и оставались, кто помнил Голывуд, - он да я, - промолвил Деккан. - А потом я один... Ну а теперь... - Рука его взлетела ко рту. - Ой-йой... - пролепетал он.

- ВОТ ИМЕННО, - отозвался Смерть.

Будет ошибочно утверждать, что в этот миг на лице Деккана Рибоба отразилось смятение, поскольку настоящее его лицо находилось в десятке ярдов и несло на себе застывшую усмешку - словно до покойного дошел наконец смысл шутки. Но дух Деккана явно обеспокоился.

- Видишь какое дело, - поспешно заговорил он, - здесь же никого не бывает, разве что рыбаки из ближнего залива, так они рыбу оставят, и только их и видели, боятся потому что, суеверные они, а ученика я так и не нашел, ведь нельзя было отлучаться, огонь надо поддерживать, а потом песнопения...

- ДА.

-...Страшная это ответственность, когда все самому приходится делать...

- ДА.

-...Но тебя я, конечно, не упрекаю, нет, нет, не подумай...

- КОНЕЧНО.

-...То есть я надеялся, что корабль потонет и кого-нибудь на берег выбросит, или какой охотник за сокровищами сюда заявится, вот я и объяснил бы ему все, как старый Тенто объяснил все мне, обучил бы песнопениям - в общем, разобрался бы как-нибудь, но вдруг раз, и умер, а теперь...

- ДА?

- Теперь, наверное, уже ничего не изменишь...

- НЕ ИЗМЕНИШЬ.

- Я так и думал, - уныло протянул Деккан. Некоторое время он глядел на разбивающиеся о берег волны.

- Много тысяч лет назад тут был большой город, - наконец сказал он. - На месте моря, значит. До сих пор, стоит разгуляться буре, слышно, как под водой в старом храме звонят колокола.

- ЗНАЮ.

- В ветреные ночи я тут, бывало, сидел, слушал... Все представлял, как там мертвецы в колокола звонят.

- НУ, НАМ ПОРА.

- Старый Тенто говаривал, что-то есть там, под холмом, такое - большую силу над людьми имеет, разные странности заставляет делать, - сказал Деккан, нехотя следуя за удаляющейся фигурой. - За собой я никаких странностей не замечал.

- А ЭТИ ТВОИ ПЕСНОПЕНИЯ?

Смерть прищелкнул пальцами. Конь, бросив щипать скудную траву на песчаной дюне, рысцой подбежал к хозяину. Деккан с удивлением посмотрел на следы от копыт, остающиеся на песке. Он-то ожидал увидеть искры или хотя бы оплавленные камни.

- Э-э... - нерешительно протянул он. - Слушай, э-э-э... может, объяснишь, а что теперь со мной будет?

Смерть объяснил.

- Так я и думал, - мрачно отозвался Деккан.

Огонь, горевший всю ночь на макушке невысокого холма, взметнул облако пепла и померк. Остались лишь несколько раскаленных углей. Вскоре погаснут и они.

Погасли.

За целый день ничего не произошло. Затем в мелкой выемке на краю угрюмого холма сдвинулась с места пара песчинок. Образовалась крохотная дырочка.

На поверхность вылезло нечто. Нечто невидимое. Нечто восторженное, самопоглощенное и замечательное. Неосязаемое, как мысль. Собственно, это и была мысль. Своевольная мысль. Она была стара, но возраст ее не мерился календарем, известным человечеству. Сейчас у нее были лишь память и настоятельная потребность. Она помнила иные времена, иные миры. И ей нужны были люди.

Она поднялась на фоне звезд, очертания ее начали меняться, завиваясь дымком.

На горизонте виднелись огни. И эти огни ей понравились.

Несколько мгновений она приглядывалась к ним, а потом невидимой стрелой протянулась к городу и рванулась вдаль. Действовать ей тоже понравилось.

Прошло несколько недель.

Говорят, все дороги ведут в Анк-Морпорк, в самый большой город Плоского мира.

Во всяком случае, говорят, будто так говорят.

Но это изречение ошибочно. На самом деле все дороги ведут прочь от Анк-Морпорка - просто некоторые ходят по этим дорогам не в ту сторону. Поэты давно отказались от попыток воспеть этот город. Сейчас самые хитрые из них пытаются лишь подыскать ему оправдания. Ну да, говорят они, может, он и смердит, может, он перенаселен, может, Анк-Морпорк и впрямь похож на преисподнюю, где погасили адское пламя и на целый год разместили стадо страдающих поносом коров, зато нельзя не отметить, что город этот просто кишит неугомонной, бурной, стремительной жизнью.

Все это самая что ни на есть правда, пусть даже и сказанная поэтами. Хотя менее поэтичные люди не согласны с ними. Матрацы тоже могут кишеть жизнью, говорят они, только им почему-то оды не посвящают. Горожане искренне ненавидят этот город, и если им приходится уехать по делам, на поиски приключений или, что гораздо чаще случается, до истечения срока ссылки, они с нетерпением ждут возможности вернуться в Анк-Морпорк, чтобы снова насладиться этой ненавистью. На задние стекла своих машин они наклеивают плакатик: " Анк-Морпорк: Ненавидь или Вали". А еще свой родной город горожане называют Большой Койхрен - в честь знаменитого фрукта*. [Фрукт, произрастающий в некоторых районах языческого Пупземелья. Имеет двадцать футов в длину, покрыт шипами, цветом напоминает ушную серу, а запахом - муравьеда, который наелся тухлых муравьев.]

Время от времени очередной правитель Анк-Морпорка возводит вокруг города стену, якобы для защиты от недругов. На самом деле Анк-Морпорку враги не страшны. Наоборот, он встречает их с радостью - в особенности если у завоевателей есть деньги, которые можно потратить.* [В знаменитом издании Гильдии Купцов и Торговцев " Дабро нажаловаться в Анк-Морпоркъ, горад тысичи сюпризов" имеется теперь целый раздел, озаглавленный: " Итак, ты фторкся к нам, вандал, и што мы тепер будим делать? ", публикующий заметки о ночной жизни города и о сувенирах, что продаются на базарах, а в рубрике " Куда лучше перекочевать? " можно найти список ресторанов, предлагающих свежий кумыс и якский пудинг. Согласно статистическим исследованиям, большинство варваров, возвращаясь трусцой в свои промерзшие юрты, терзаются одним и тем же вопросом: как они умудрились так быстро обеднеть и при этом оказаться владельцами скверно сотканного ковра, литра негодного вина и тряпичного ослика лилового цвета в соломенной шляпке? ]

Город видел потопы, пожары, нашествия кочевых орд, множество революций и драконов - и все это Анк-Морпорк пережил. Порой, надо знать, по чистой случайности, но - пережил. Неунывающий, неисправимо продажный дух этого города справлялся с любыми неприятностями. Так было до сего дня...

Вддыщщ.

Взрывом выбило стекла, сорвало дверь, почти напрочь снесло дымовую трубу. Такое на Улице Алхимиков не в диковину. К взрывам здесь относятся снисходительно. По крайней мере, взрывы - штука понятная, да и длятся недолго. Уж лучше взрывы, чем запахи, которые наползают исподтишка. Взрывы, можно сказать, - явления природы. Или того, что от нее остается. А этот взрыв был хорош даже по строгим меркам местных знатоков. В его черных клубах, в самой глубине, светилась багровая сердцевина, что случается нечасто. Обломки кирпичной кладки оплавились сильнее обычного. В общем, взрыв удался.

Когда после взрыва прошла минута-другая, из дыры с рваными краями, зияющей на месте прежней двери, шатаясь, появилось некое существо - без волос, в еще тлеющих лохмотьях, оставшихся от одежды. Неверными шагами добрело оно до толпы, собравшейся полюбоваться на разрушения, и случайно оперлось черной от копоти рукой о торговца мясными пирожками и сосисками в тесте. Торговца звали Достабль, и прозвище его было Себя-Режу-Без-Ножа. Он обладал почти сверхъестественным умением безошибочно оказываться там, где был хоть малейший шанс развернуть торговлю.

- Слово вспоминаю, - мечтательно и отрешенно произнесло существо. - На языке вертится...

- Ожог? - с готовностью подсказал Себя-Режу. Однако тут же в нем возобладали интересы дела.

- После такой встряски, - заговорил он, придвигая свой лоток, столь забитый утилизированной органикой, что в недрах его вот-вот должен был зародиться разум, - что может быть лучше горячего пирога с мясом?

- Нет-нет-нет. Не ожог. Слово, которое говорят, когда что-то откроют. Выскакивают на улицу и кричат, - поспешно перебил тлеющий незнакомец. - Особое такое слово, - добавил он, мучительно сморщив закопченный лоб.

Толпа, смирившись с тем, что взрывов более не предвидится, обступила алхимика. Продолжение действа могло оказаться не менее интересным, чем сам взрыв.

- Ну да, верно, - сказал какой-то старик, набивая трубку. - Выскакивают на улицу и кричат: " Пожар! Пожар! " - Он торжествующе огляделся по сторонам.

- Нет, не то...

- Может, " Караул! " или...

- Он верно говорит, - вступила в разговор женщина с корзиной рыбы на голове. - Есть особое слово. Иностранное.

- Точно-точно, - поддержал другой ее сосед. - Особое иностранное слово для тех, кто открытие сделал. Его изобрел какой-то иностранный чудик у себя в ванне...

- Не знаю, как вы, - сказал старик с трубкой, прикуривая от тлеющей шляпы алхимика, - а я в толк не возьму, с какой стати человеку в нашем городе бегать по улицам и кричать на варварском наречии. Неужели только оттого, что он ванну принял? Да посмотрите на него. Разве он принимал ванну? Она ему, конечно, не помешает, но ведь он ее не принимал. Чего ему бегать и кричать не по-нашему? В нашем языке достаточно своих слов, чтобы горло подрать.

- Ну например? - спросил Себя-Режу. Курильщик призадумался.

- Скажем... к примеру... " Эй, я кое-что открыл!!! "... или... " Ура!!! "

- Нет, я-то говорю об этом чудике, из Цорта, что ли. Он сидел у себя в ванне, а тут ему и пришла идея. Он и выскочил на улицу, да как завопит!

- Что завопит?

- Не знаю. Может, " Срочно дайте мне полотенце! "?

- Пари держу, попробуй он на нашу улицу голышом выскочить, еще бы не то завопил, - живо подхватил Себя-Режу. - Кстати, дамы и господа, у меня тут такие сосиски в тесте, что от них вы...

- Эврика, - промолвил покрытый копотью алхимик, раскачиваясь взад и вперед.

- Что - эврика? - не понял Себя-Режу.

- Вот это слово. Эврика. - Неуверенная улыбка осветила его почерневшее лицо. - Это означает " Нашел".

- Что нашел?

- Что-то да нашел. Во всяком случае, я точно нашел. Октоцеллюлозу. Потрясающая штука. Я ведь ее в руке держал. Просто слишком близко к огню поднес. - Алхимик вдруг начал говорить задумчиво, растягивая слова, как при контузии. - Очень важный факт. Надо записать. Не допускать нагревания. Очень важно. Надо записать этот очень важный факт.

Спотыкаясь, он побрел к дымящимся развалинам. Достабль смотрел ему вслед.

- Ну и что бы это значило? - недоуменно спросил он, потом пожал плечами и громко закричал: - Пирожки с мясом! Горячие сосиски! Сосиски в тесте - нежные, как самое нежное свиное место!

За происходящим наблюдала, сверкая и скручиваясь спиралью, прилетевшая с холма мысль. Алхимик даже не подозревал о ее присутствии. Знал только, что сегодня он был необыкновенно изобретателен. Ее же привлек ум торговца. Она была знакома с таким складом ума. Ей нравились такие умы. Ум, пригодный для торговли пирожками из ночного кошмара, без труда справится с торговлей грезами. Она рванулась ввысь.

А на далеком холме легкий ветерок игрался с остывшим серым пеплом. Ниже по склону, во впадине, где из трещины в камне тянулся вверх крохотный кустик можжевельника, заструилась тонкая струйка песка.

Известковая пыль тонким слоем припорошила стол Наверна Чудакулли, аркканцлера Незримого Университета, и случилось это как раз в ту минуту, когда он трудился над какой-то особенно затейливой мухой для рыбалки. Он выглянул из окна с цветными стеклами. Дымное облако поднималось над окраиной Морпорка.

- Казначе-е-ей!

Запыхавшийся казначей появился через несколько секунд. Он терпеть не мог взрывов.

- Это алхимики, мэтр, - едва выговорил он, пересиливая одышку.

- Уже третий раз за эту неделю. Проклятые пиротехники, - пробурчал аркканцлер.

- Боюсь, что так, господин, - ответил казначей.

- Чем они там думают?

- Не могу сказать, господин. - Казначей, наконец, перевел дыхание. - Алхимия меня никогда не привлекала. Слишком уж она... слишком...

- Опасна, - твердо заключил аркканцлер. - Вечно они что-то смешивают, приговаривая: " А что, интересно, будет, если добавить сюда каплю этой желтой бурды? " После чего неделями ходят без бровей.

- Я хотел сказать - непрактична, - поправил казначей. - Алхимики массу времени и сил тратят на то, чего можно добиться с помощью самой примитивной магии.

- Я думал, они пытаются гранить философские камни или что-нибудь в этом роде, - заметил аркканцлер. - Чушь все это, скажу я тебе. Ладно, меня уже нет.

Увидев, что аркканцлер начал бочком отступать к двери, казначей быстро устремился наперерез, протягивая пачку бумаг.

- Пока ты не ушел, аркканцлер, - предпринял он отчаянную попытку, - может быть, подпишешь несколько...

- Не сейчас, дружище, - прервал его аркканцлер. - Пора бежать. Надо повидать одного знатока лошадей - как ты на это смотришь?

- Как я смотрю?

- Вот и я так же. - Дверь за ним закрылась.

Казначей посмотрел на дверь и вздохнул. За долгие годы своего существования Незримый Университет знавал всяких аркканцлеров - больших и малых, хитрых, полоумных и вовсе безумных. Они приходили, занимали свой пост (правда, иногда пребывали на нем так недолго, что художник даже не успевал дописать парадный портрет для Главного зала) и умирали. Волшебники редко когда задерживаются на высоких магических постах - здесь перспективы примерно такие же, как у испытателя пружинных ходулей на минном поле.

Казначей, впрочем, большой беды в том не усматривал. Имена могут время от времени меняться, считал казначей, лишь бы всегда был какой-нибудь аркканцлер, который бы исправно подписывал бумаги - и предпочтительнее, с точки зрения казначея, подписывал не читая. Но этот аркканцлер был редким экземпляром. Во-первых, он почти всегда отсутствовал, появляясь лишь затем, чтобы сменить перепачканную одежду. А во-вторых, у него была привычка орать на людей. В частности, на казначея. А ведь в свое время мысль эта многим показалась очень здравой - избрать аркканцлером волшебника, который сорок лет не переступал порог Университета.

Между различными орденами волшебников шла вечная грызня, и в кои-то веки старшие волшебники пришли к единому мнению: Университету нужен период стабильности, чтобы хотя бы несколько месяцев его сотрудники могли со спокойной душой строить свои козни и интриги. Именно тогда в университетских архивах обнаружили имя Чудакулли из рода Коричневых, который добрался до седьмой степени магии в небывало раннем возрасте двадцати семи лет, после чего оставил Университет, удалившись в свои семейные владения где-то в глубинке. Его сочли идеальной кандидатурой.

" Именно то, что надо, - решили все. - Чисто выметет. Новая, так сказать, метла. Волшебник из захолустья. Вернемся к этим... как их бишь?.. к корням волшебства. Хотим старого добряка с трубочкой и лукавыми глазками. Чтобы любую травинку по имени знал, чтоб бродил по дремучим лесам, где ему всякий зверь как брат родной, и все такое. Чтобы спал под звездами, слышал, о чем шумит в листве ветер, знал всякое дерево. И чтобы с птицами умел разговаривать". Послали гонца. Чудакулли Коричневый повздыхал, ругнулся раз-другой, отыскал в огороде свой посох, где тот подпирал пугало, и отправился в путь.

" А если и выйдут с ним какие-нибудь загвоздки, - отмечали про себя волшебники, - то устранить этого чревовещателя от сохи будет нетрудно".

Потом он явился, и оказалось, что он и впрямь общается с птицами, но только совсем не щебечет. Наоборот, орет во всю глотку: " Подстрелил тебя, паскуда! " Звери лесные и птицы небесные и впрямь знали Чудакулли Коричневого. Они так хорошо научились распознавать его силуэт, что в радиусе примерно двадцати миль от имения Чудакулли они спасались бегством, прятались и в совсем уж отчаянных случаях яростно нападали, едва завидев его остроконечную шляпу. В первые же двенадцать часов по приезде Чудакулли разместил в буфетной свору охотничьих драконов, перестрелял из своего жуткого арбалета воронов на древней Башне Искусства, осушил дюжину бутылок красного вина и завалился в постель в два часа ночи, горланя песню с такими словами, что волшебникам постарше и позабывчивее пришлось копаться в словарях, чтобы узнать их значение.

На следующее утро он поднялся в пять и отправился охотиться на уток в приречные болота. Потом Чудакулли вернулся, громко выражая недовольство тем, что на мили вокруг негде ловить форель. (В реке Анк рыбалка была невозможна в принципе - крючки не уходили под воду, хоть прыгай на них.)

А еще он требовал к завтраку пива. А еще - рассказывал анекдоты.

С другой стороны, думал казначей, он хотя бы не вмешивается в управление делами Университета. Управлять Чудакулли Коричневый вообще не стремился, разве что сворой гончих. Все, что нельзя было поразить стрелой, затравить собаками или поймать на крючок, не могло рассчитывать на его внимание. Но пиво к завтраку! Казначея прошиб пот. В первой половине дня волшебники, как правило, пребывают не в лучшем виде, и обычно за завтраком в Главном зале царили безмолвие и всеобщая расслабленность - тишину нарушали только покашливание, негромкое шарканье прислуги и время от времени чей-нибудь стон. Громкие требования печенки, кровяной колбасы и пива были здесь в новинку.

Не боялся этого ужасного человека один только Ветром Сдумс, глухой старикашка ста тридцати лет от роду. Блестяще разбираясь в древних магических письменах, Сдумс всегда нуждался в предуведомлении и долгой подготовке, чтобы совладать с очередным, новым для него обстоятельством современной жизни. Прослышав где-то и умудрившись сохранить в памяти тот факт, что новый аркканцлер - сельский житель и дитя природы, он лишь недели через две осознал происходящие перемены, а до тех пор вел с Чудакулли любезные и вежливые беседы, основываясь на том немногом, что знал о природе и ее созданиях.

Развивались эти беседы примерно так:

" Вам, верно, м-м, непривычно, м-м, спать в настоящей постели, а не под, э-э... звездами? " Или: " Эти предметы, м-м... носят названия соответственно... " ножи" и, м-м, " вилки" ". Или: " Эта... м-м, зелень, которой посыпают омлет, должно быть, петрушка, м-м, как вы полагаете? "

Но поскольку во время еды новый аркканцлер никогда никого не слушал, а Сдумс не замечал, что не получает ответа, они вполне ладили друг с другом.

Впрочем, у казначея хватало других забот. Алхимики, например. Алхимикам доверять нельзя. Очень уж они ревностно относятся к своему делу.

Бддыщщ.

Однако это был последний взрыв. Все последующие дни текли абсолютно спокойно, не отмеченные чередой взрывов. Город вновь угомонился, что с его стороны было верхом глупости. Только казначей упустил из виду простую вещь: отсутствие взрывов вовсе не означает, что алхимики забросили свои занятия. Наоборот, это означает, что они двинулись в верном направлении.

Стояла полночь. Прибой с грохотом обрушивался на прибрежный песок и фосфорически светился в ночи. Однако у древнего холма шум его звучал приглушенно, точно прибой тонул в складках бархата. Яма в песке сильно увеличилась. Если приложиться к ней ухом, могло показаться, что слышишь аплодисменты.

Ночь все еще была в самом разгаре. Полная луна скользила над дымами и испарениями Анк-Морпорка, немало радуясь тому, что отделена от города несколькими тысячами небесных миль. Здание Гильдии Алхимиков было новым. Впрочем, новизна его была непреходящей. За последние два года здание четырежды разрушалось до основания и четырежды отстраивалось заново. В последний раз его решили отстроить без лекционно-демонстрационной аудитории - в надежде на то, что это благотворно отразится на его судьбе.

В ту ночь в Гильдию вошли, таясь и озираясь, несколько плотно закутанных фигур. Спустя несколько минут свет в окнах верхнего этажа сначала померк, а потом и вовсе исчез.

Хотя нет, исчез, но не вовсе. Ибо что-то там происходило. В окне на короткий миг возникло странное мерцание. Вслед за тем раздались нестройные ликующие крики. И послышался шум. На сей раз не взрыв, а странное механическое урчание - словно кот благодушествует на дне жестяного бака. Оно звучало примерно так: кликакликакликаклика... клик. Звук длился несколько минут под несмолкаемые выражения восторга. После чего чей-то голос сказал:

- Ну вот, собственно, и все.

- Что значит " все"? - спросил на другое утро патриций Анк-Морпорка.

Стоящий перед ним человек дрожал от страха.

- Не могу знать, сиятельнейший, - ответил он. - Меня туда не впустили. Заставили ждать под дверью. - Он нервно переплел пальцы. Взгляд патриция пригвоздил его к месту. Патриций знал силу своего взгляда. Взглядом он умел заставить людей говорить дальше, когда тем казалось, что они сказали все, абсолютно все.

Только сам патриций знал, сколько у него шпионов в городе. Этот был слугой в Гильдии Алхимиков. Однажды он имел несчастье предстать перед патрицием по обвинению в предумышленной медлительности и тут же добровольно пожелал сделаться шпионом.* [В противном случае ему пришлось бы добровольно прыгнуть в яму со скорпионами.]

- Это все, сиятельнейший, - плачущим голосом повторил он. - Заметил только постукивание, мигание, свечение под дверью. А еще говорили, что здешний дневной свет не годится.

- Не годится? Как это?

- Не знаю, ваша светлость. Просто сказали: не годится, мол. Надо, мол, перебраться туда, где он лучше. А потом мне велели принести поесть.

Патриций зевнул. Было что-то неимоверно скучное в дурачествах алхимиков.

- Вот, значит, как... - промолвил он.

- Только они поужинали всего за пятнадцать минут до того, - вдруг выпалил слуга.

- Наверное, то, что они делали, вызывает голод, - заметил патриций.

- Да, а кухня была уже заперта на ночь, так что мне пришлось пойти и купить лоток горячих сосисок в тесте у Себя-Режу Достабля.

- Ага... - Патриций перевел взгляд на свои бумаги. - Спасибо. Можешь идти.

- Но вот что самое странное, сиятельнейший. Им понравились его сосиски! Клянусь, что понравились!

Уже то, что алхимики имели свою Гильдию, было само по себе достойно удивления. Волшебники проявляют к взаимодействию столь же мизерную склонность, однако по природе своей они склонны к иерархии и соперничеству. Им нужна организация. Что за радость быть волшебником седьмого уровня, если не смотреть сверху вниз на другие шесть и не стремиться к уровню восьмому? Обязательно должны существовать волшебники, которых ненавидишь, и волшебники, которых презираешь.

Однако каждый алхимик - это затворник-одиночка. Он трудится в темных комнатах или потайных подвалах только ради того, чтобы добыть вожделенный куш - Философский Камень или Эликсир Жизни. Как правило, все алхимики - это худые красноглазые люди с бородками, которые на вид даже и не бородки вовсе, а средоточие отдельных волосков, льнущих друг к другу в поисках защиты и поддержки. Кроме того, лицам алхимиков свойственно то неопределенное, не от мира сего выражение, что появляется у людей, проводящих чересчур много времени рядом с кипящей ртутью. Неверно утверждать, что алхимики ненавидят других алхимиков. Зачастую они даже не замечают их. Или принимают за моржей.

И потому их крошечная, всеми презираемая Гильдия никогда не стремилась занять такое же высокое положение, как, скажем, Гильдия Воров, Гильдия Попрошаек или Гильдия Убийц, а вместо этого посвятила себя помощи вдовам и семьям тех алхимиков, что слишком беззаботно обходились с тем же цианистым калием или извлекли из некой весьма интересной плесени эссенцию, выпили полученное в результате опыта, а потом отправились на крышу порезвиться с фейками. Хотя вдов и сирот было не так уж много - алхимикам трудно подолгу общаться с людьми, и если кто-то из них женится, то лишь затем, чтобы было кого оставить присматривать за тиглями.

До сих пор единственным искусством, которым в совершенстве овладели алхимики Анк-Морпорка, было умение превращать золото в меньшее количество золота.

Так было до сего дня...

Но сегодня алхимики были охвачены тем нервным возбуждением, какое приходит к людям, обнаружившим на своем банковском счете целое состояние и не знающим, то ли предать это событие гласности, то ли побыстрей обналичить свое счастье и пуститься в бега.

- Волшебникам это не понравится! - твердил один из них, тощий застенчивый человечек по имени Тишес. - И они тут же обзовут это магией. А им, вы знаете, как острый нож к горлу, если кто-то вдруг занимается магией, а в волшебниках не числится.

- Да никакой магии здесь нет! - возражал ему Томас Зильберкит, президент Гильдии.

- Но бесы же есть.

- А какая здесь магия? Обычный оккультный сброд.

- Ну а саламандры?

- Нормальная тварь из области естественных наук! Что тут не так?

- Так-то оно так. Но они назовут это магией. Вы же знаете, что это за люди!

Алхимики мрачно покивали.

- Реакционеры, - заговорил Слухомодус, секретарь Гильдии, - чудократы надутые. Да и другие гильдии тоже хороши. Что они знают о путях прогресса? Какое им дело до прогресса? Они могли бы уже сто лет работать в этой же области! И что, работали? Как же! Вы только подумайте, насколько мы можем сделать жизнь людей... ну, как бы сказать... лучше! Возможности просто необъятны.

- В плане образования, - сказал Зильберкит.

- И в истории, - сказал Тишес.

- А также, не забудьте, это еще и развлечение, - заметил Крюкси, казначей Гильдии, маленький нервный человечек. Алхимики вообще люди нервные, должно быть оттого, что никогда не знают, чего ожидать от булькающего в тигле подопытного бульона.

- Ну да. Разумеется. Развлечение тоже, - согласился Зильберкит.

- Какие-нибудь великие исторические драмы, - увлеченно продолжал Крюкси. - Только вообразите! Собираете актеров, они один раз играют, а потом люди по всему Диску любуются на это сколько душе угодно! И в жалованье немалая экономия, между прочим, - добавил он.

- Здесь главное - вкус, - заметил Зильберкит - На нас лежит большая ответственность: мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы получилось что-нибудь, ну, вы понимаете... - в голосе его проскользнула неуверенность, - вульгарное.

- Запретят, - мрачно высказался Тишес. - Знаю я этих волшебников.

- Понимаете, я тут подумал, - заговорил Зильберкит. - Здешний свет все равно плох. С этим все согласны. Нам нужно чистое небо. И следует перебраться подальше отсюда. Кажется, я знаю подходящее местечко.

- Слушайте, у меня просто в голове не укладывается, что мы это делаем! - воскликнул Крюкси. - Месяц назад была только безумная идея. А теперь - все получилось! Как по волшебству! Только тут нет ничего магического - ну вы понимаете, что я хочу сказать, - поспешно добавил он.

- Это не просто иллюзия, а реальная иллюзия, - промолвил Тишес.

- Не знаю, подумал ли об этом кто-нибудь из вас, - сказал Крюкси, - но мы можем заработать кое-какие деньги. А?

- Деньги здесь ни при чем, - покачал головой Зильберкит.

- Да, конечно, о каких деньгах может идти речь... - пробормотал Крюкси, покосившись на остальных. - А не посмотреть ли нам еще разок? - застенчиво продолжил он. - Я бы мог покрутить ручку. И... вот еще что... я знаю, от меня в этом проекте было не много толку, зато я придумал вот такую штуку. - Он вытащил из кармана мантии очень большой пакет и бросил на стол. Пакет плюхнулся на бок, и по столу раскатились несколько легких белых шариков, которые выглядели так, будто взорвались изнутри. Алхимики вытаращились на шарики.

- И что это такое? - спросил Тишес.

- Ну, как бы сказать, - смущенно пояснил Крюкси, - делается это так: берете немного кукурузы, кладете ее в тигель, скажем, номер три, добавляете, значит, немного растительного масла, а потом ставите сверху тарелку или что-нибудь в этом роде, и, когда начинаете нагревать, кукуруза начинает бабахать... Нет, нет, не всерьез, - успокоил он. - В общем, когда она кончит бабахать, вы снимаете тарелку и получаете эти вот... э-э... шарики. - Он обвел взглядом недоумевающие лица. - Это можно есть, - договорил он тихо, словно извиняясь. - Если добавить масло и соль, вкус получается, как у подсоленного масла.

Зильберкит протянул запятнанную реактивами руку, осторожно выбрал легкий комочек, кинул его в рот, с задумчивым видом пожевал.

- Сам не знаю, и зачем я их сделал, - смущенно краснея, признался Крюкси. - Просто у меня возникла идея, что так, вроде бы, нужно сделать.

Зильберкит продолжал жевать.

- По вкусу напоминает картон, - сказал он через некоторое время.

- Виноват, - окончательно смутился Крюкси и попытался сгрести комочки обратно в пакет. Зильберкит мягко удержал его руку.

- А ведь знаете, - продолжил он, выбирая новый вздутый комочек, - в этих штуках действительно что-то есть. И кажется, они на самом деле нужны. Как, говоришь, они называются?

- Да вообще-то никак, - ответил Крюкси. - Я называю их попзёрн.

Зильберкит взял еще один.

- Занятно, рука к ним так и тянется. Шарики для добавки. Попзёрн, говоришь? Хорошо. А теперь... теперь, господа, давайте еще разок покрутим ручку.

Тишес принялся перематывать мембрану в немагическом фонаре.

- Ты и вправду знаешь место, где можно будет осуществить этот проект? И никакие волшебники нам не помешают? - спросил он. Зильберкит ухватил горсть попзёрна.

- Это на побережье, - сказал он. - Хорошее место, солнечное и совершенно безлюдное. Открытый всем ветрам старый лес, храм, песчаные дюны.

- Храм? Да боги нас поубивают, если мы... - начал было Крюкси.

- Послушайте, - прервал Зильберкит. - Место пустует вот уже несколько столетий. Там давным-давно ничего нет. Ни людей, ни богов, ничего. Просто земля и солнце, и они ждут нас. Милые мои, это ведь наш шанс. А то магия - не для нас, делать золото - не для нас, делать деньги - даже это не для нас. Так давайте делать движущиеся картинки. Давайте творить историю.

Алхимики приосанились и приободрились.

- Верно, - сказал Тишес.

- Ну что, правильно, - согласился Крюкси.

- За движущиеся картинки, - Слухомодус торжественно поднял пригоршню попзёрна. - А как ты узнал про это место?

- Да я... - начал было Зильберкит и недоуменно замолчал. - А ведь не помню, - признался он наконец. - Ничего не помню. Наверное, услышал когда-то и забыл, а потом оно само всплыло в памяти. Знаете, как бывает.

- Да-да, - подхватил Тишес. - Вот и у меня с мембраной такой же фокус случился. Я как будто вспоминал, как это делается. Ну и шуточки порой выкидывает наш разум.

- Да-а-а...

- Да-а-а...

- Это, знаете ли, очень своевременная идея!

- Да-а-а...

- Да-а-а...

- Так и есть.

Слегка тревожное молчание повисло над столом. Все присутствующие мысленно пытались определить источник своего беспокойства. В воздухе, казалось, возникло свечение.

- А как называется это место? - помолчав, спросил Тишес.

- Не знаю, как называли его в давние времена, - сказал Зильберкит, откидываясь на спинку стула и придвигая к себе попзёрн. - Но сейчас оно зовется Голывуд.

- Голывуд, - повторил Тишес. - Звучит... вроде бы знакомо.

Это замечание также потребовало тщательного обдумывания.

Молчание прервал Слухомодус.

- Ну, что ж, - бодро заявил он. - Голывуд так Голывуд. Голывуд, мы идем.

- Ага, - согласился Зильберкит и потряс головой, как бы пытаясь избавиться от некоей тревожной мысли. - И все же странно. У меня такое чувство, будто... будто все эти годы именно туда мы и двигались.

На глубине нескольких тысяч миль от Зильберкита Великий А'Туин, всемирная черепаха, дремотно плыл сквозь звездную ночь.

Реальность представляет собой кривую.

И это не беда. Беда в том, что реальности всегда чуть-чуть не хватает. Согласно некоторым наиболее мистическим текстам, что находятся в библиотечном фонде Незримого Университета - крупнейшего научного заведения Плоского мира, по праву славящегося своими традициями, как в магической, так и в гастрономической областях; величайшего книжного хранилища, оказывающего воздействие на Пространство и Время, - по крайней мере девять десятых всей когда-либо созданной реальности располагается за пределами множественной вселенной, а поскольку множественная вселенная по определению включает в себя все и вся, в мире неминуемо возникают очаги напряженности.

За границами вселенных хранятся сырьевые реальности - иными словами, то, что могло бы быть, может быть, никогда не бывало, а также всяческие бредовые идеи. Все это хаотически создается и рассоздается, как элементы в кипящих сверхновых. Но временами, когда стенки миров слегка истончаются в процессе носки, все эти " может" и " могло бы быть" просачиваются внутрь. А реальность, соответственно, утекает наружу.

Явление это родственно тем глубоководным горячим гейзерам, вокруг которых диковинные подводные существа находят достаточно тепла и пищи, чтобы создать на короткое время крошечный оазис существования в среде, не предполагающей никакого существования вовсе.

Идея Голывуда невинно и радостно хлынула в Плоский мир.

А реальность оттуда начала утекать. И протечка эта была мигом обнаружена. За пределами миров обитают всяческие Твари, которые так здорово чуют самую незаметную струйку реальности, что по сравнению с ними акулы, учуявшие в соленой воде кровавый след, являют собой жалкую, несмешную пародию. И Твари потянулись к месту протечки.

Над песчаными дюнами бушевала буря, но, едва достигнув вершины невысокого холма, тучи начинали клубиться и быстро поворачивали восвояси. Лишь иногда пара-другая дождевых капель падала на иссушенную землю, а самые сильные порывы ветра превращались здесь в слабое дуновение. Буря занесла песком место давно погасшего костра. Ниже по склону, рядом с ямой, которая уже могла вместить, скажем, барсука, вырвался из привычного окружения и покатился вниз небольшой камень.

Месяц прошел быстро. Задерживаться здесь ему не хотелось.

Казначей предупредительно постучал в дверь кабинета аркканцлера и заглянул внутрь.

Стрела из арбалета пригвоздила его шляпу к дверной панели. Аркканцлер опустил арбалет и с досадой воззрился на казначея.

- Это кто же так делает?! - сказал он.- Вроде взрослый человек, мог без головы остаться.

Казначей не был бы там, где был сегодня (вернее, где был десять секунд тому назад - там, где и положено быть спокойному, уверенному в себе человеку, а не там, где был в данную минуту - на грани легкого сердечного приступа), если бы не обладал поразительной способностью стремительно оправляться от внезапных потрясений. Он отколол шляпу от меловой мишени на старинной двери.

- Ах, пустяки, - сказал он. Такое благодушие, что прозвучало в голосе казначея, могло быть достигнуто лишь ценой чудовищных волевых усилий. - Дырки почти не видно. Но почему... э-э... ты стреляешь по двери, господин?

- Пошевели мозгами, дружище! На дворе темным-темно, а эти проклятые стены сплошь из камня. Или я совсем свихнулся - в камень стрелять?

- А, вот оно что, - промолвил казначей. - Но эта дверь, э-э, она, знаешь ли, уже пять веков насчитывает, - подбросил он вкрадчивый упрек.

- Вижу, вижу, - с первозданной простотой заметил аркканцлер. - Здоровенная такая, главное. Нам бы здесь, дружище, поменьше камня и дерева... Стоило бы добавить что-нибудь этакое, располагающее. Несколько охотничьих гравюр или там парочку украшений.

- Непременно займусь этим, - не моргнув глазом, соврал казначей. Он вспомнил о пачке бумаг, которую держал под мышкой. - А сейчас, господин, есть одна вещь, о которой нужно позаботиться...

- А ведь и верно! - воскликнул аркканцлер, нахлобучивая на голову свою остроконечную шляпу. - Молодчина. Нужно пойти навестить дракона. Захворал бедняга! Который день уже к дегтю не притрагивается.

- Мне бы подпись на одной-двух... - заспешил казначей.

- Не до того, - отмахнулся аркканцлер. - Слишком много всяких бумаг расплодилось. И вот еще что... - Он уставился на казначея отсутствующим взглядом, очевидно пытаясь что-то припомнить. - Я тут сегодня во дворе забавную тварь видел, - наконец сказал он. - Мартышка вроде. Рыжая такая, аж горит.

- А, да, - бодро отозвался казначей. - Это библиотекарь.

- Он что, держит мартышку?

- Нет, аркканцлер, ты меня неправильно понял, - все с той же бодростью пояснил казначей. - Это библиотекарь и был.

Аркканцлер устремил на него долгий, пытливый взгляд. Улыбка на лице казначея начала медленно стекленеть.

- Библиотекарь что, мартышка?

Казначею понадобилось немало времени, чтобы все объяснить, после чего аркканцлер спросил:

- То есть ты хочешь сказать, что некогда этот тип вдруг превратился в мартышку?

- Именно. В библиотеке случилась небольшая авария. Взрыв, выброс магии. Только что был человек, и вдруг - орангутан. Только не стоит называть его мартышкой, сэр. Он обезьяна.

- Не один ли черт?

- По-видимому, нет. Он делается весьма агрессивен, когда его называют мартышкой.

- То есть у него нет привычки показывать людям задницу?

Казначей зажмурился и содрогнулся:

- Нет, господин. Ты путаешь его с гиббоном.

- А-а... - аркканцлер призадумался. - Может, здесь еще какие обезьяны работают? Ты предупреди.

- Нет, мэтр. Только библиотекарь, мэтр.

- Обезьянам - отказать. Знаешь, нельзя нам этого. Нельзя, чтобы здоровущая волосатая тварь шастала по всему Университету, - решительно заявил аркканцлер. - Избавься от него.

- О, нет! Ни в коем случае! Это лучший из всех библиотекарей, какие у нас были. И экономически мы выигрываем.

- Каким образом? Сколько мы ему платим?

- Мы ему платим бананами и орешками, - быстро ответил казначей. - А кроме того, только он один и знает, как работает библиотека.

- Тогда превратите его обратно! Тебе бы, например, хотелось провести всю жизнь в облике мартышки?

- В облике обезьяны, аркканцлер. Боюсь, он остался обезьяной исключительно по собственному желанию.

- А ты откуда знаешь? - подозрительно осведомился аркканцлер.- Он что, говорить умеет?

Казначей в нерешительности помолчал. Из-за библиотекаря вечно возникали недоразумения. Все так привыкли к нему, что уже было трудно представить себе то время, когда библиотекой не заведовала обезьяна с желтыми клыками и силой трех взрослых мужчин. Ненормальное всегда становится нормой - главное, дать ему немножко времени. Но когда рассказываешь о чем-нибудь таком кому-то постороннему, твои слова выглядят, мягко скажем, странными. Казначей нервно откашлялся.

- Он умеет говорить " у-ук", аркканцлер, - сообщил он.

- И что это значит?

- Это значит " нет", аркканцлер.

- А как звучит " да"? - Вот этого вопроса казначей и боялся.

- " У-ук", аркканцлер, - ответил он.

- Этот " у-ук" такой же, как первый " у-ук".

- О, нет, нет! Уверяю. Интонации абсолютно другие. Просто здесь нужна привычка... - Казначей развел руками. - Мы, наверное, приноровились понимать его, аркканцлер.

- Что ж, по крайней мере, он держит себя в хорошей форме, - ядовито заметил аркканцлер. - Не то что вы, остальные. Я сегодня утром вошел в Магическую, а там полно храпящих стариков!

- Это старшие волшебники, господин. Они, я бы сказал, в отличной форме.

- В отличной форме?! У декана такой вид, словно он тоже превратился, как и библиотекарь. Только этот превратился в кровать.

- Но, мэтр, - снисходительно улыбаясь, возразил казначей, - выражение " быть в форме", насколько я понимаю, означает " соответствовать своему назначению", а я бы сказал, что тело декана в высшей степени соответствует своему назначению - весь день проводить сидя и обильно питаться. - Казначей позволил себе слегка улыбнуться. Взглядом, брошенным на него аркканцлером, можно было колоть лед.

- Это шутка? - спросил он с подозрительностью человека, для которого выражение " чувство юмора" останется непонятным, даже если вы убьете час на объяснения, водя указкой по рисункам и диаграммам.

- Всего-навсего выражаю свое мнение, мэтр, - осторожно заметил казначей.

Аркканцлер покачал головой:

- Не выношу шуток. И не терплю типов, которые пытаются острить. Это все от сидячего образа жизни. Несколько двадцатимильных пробежек - и декан станет другим человеком.

- Пожалуй, - согласился казначей. - Мертвым.

- Зато умер бы здоровым.

- Да, но все же умер бы.

Аркканцлер недовольно поворошил бумаги у себя на столе.

- Разгильдяйство. Кругом разгильдяйство. Весь Университет развалили. Люди сиднем сидят целыми днями, в мартышек, понимаешь, превращаются. Вот нам, когда я был студентом, даже в голову не приходило превращаться в мартышек! - Он с досадой взглянул на казначея. - Ну, чего тебе? - резко спросил он.

- Что-что? - растерялся казначей.

- Тебе ведь от меня что-то было нужно. Ты о чем-то пришел меня попросить. Наверное, потому, что я здесь единственный, кто не спит без задних ног и не лазает с воплями по деревьям, - добавил аркканцлер.

- Э-э. По-моему, аркканцлер, это все-таки гиббоны.

- А? Кто? Да что за чушь ты несешь? - Казначей выпрямился. С какой стати он должен терпеть такое обращение?

- На самом деле, господин, я пришел, чтобы поговорить об одном из наших студентов, - холодно произнес он.

- Студенты? - рявкнул аркканцлер.

- Да, мэтр. Ну, такие тощие, с бледными лицами. Мы ведь Университет, нам без студентов нельзя. Они - часть Университета, как крысы...

- А мне казалось, у нас есть люди, которые ими занимаются.

- Преподаватели. Конечно. Но бывают особые случаи... Словом, аркканцлер, у меня здесь результаты экзаменов, может, взглянешь?

Стояла полночь - не та полночь, что накануне, но во многом на нее похожая. Старый Том, безъязыкий колокол на башне Университета, беззвучно пробил двенадцать раз. Дождевые тучи выцедили на город последние скудные капли. Под считанными влажными звездами кис Анк-Морпорк, самый реальный из всех городов, реальнее только кирпич.

Думминг Тупс, студент Незримого Университета, отложил книгу и крепко растер лицо.

- Ну, ладно, - сказал он. - Спроси меня что-нибудь. Давай. Спрашивай что хочешь.

Виктор Тугельбенд, еще один студент Незримого Университета, взял свой потрепанный " Некротеликомникон в Переложении для Студентов с Экспериментально-Практическим Задачником" и наобум открыл его. Виктор лежал на койке Думминга, вернее, упирался в нее лопатками, а тело его вытянулось вверх по стене - обычная поза отдыхающего студента.

- Ладно, - сказал он. - Давай. Готов? Итак... ага! Внемерное чудовище с характерным криком " Чонадочонадочонадо".

- Йоб Шоддот, - не раздумывая ответил Думминг.

- Верно. Какой пытке чудовище Шуп Аклатеп, Инфернальная Звездная Жаба с Миллионом Жабят, обычно подвергает свои жертвы?

- Оно... только не подсказывай... наваливается на тебя и показывает иконографии своих детей, пока твой мозг не взрывается.

- Угу. Кстати, никогда не мог взять в толк, как это происходит, - заметил Виктор, листая учебник. - Столько раз повторить: " О да, у него точь-в-точь твои глаза"... Я бы и до тысячи не дожил, сам покончил бы с собой.

- Ты все на свете знаешь, Виктор, - восхитился Думминг. - Меня просто поражает, что ты до сих пор студент.

- Что делать, - пожал плечами Виктор. - Так уж получается. Наверное, на экзаменах не везет.

- Давай, - сказал Думминг, - спроси еще что-нибудь.

Виктор снова открыл книгу. Последовало минутное молчание. Потом он спросил:

- Где находится Голывуд?

Думминг зажмурился и постучал себя по лбу.

- Сейчас... сейчас... только не подсказывай... - Он открыл глаза. - То есть как это: " Где находится Голывуд? " - сердито осведомился он. - Не помню я никакого Голывуда.

Виктор посмотрел на страницу. И верно, о Голывуде в учебнике не было ни слова.

- Могу поклясться, я только что слышал... Нет, наверное, о чем-то другом подумал, - неловко закончил он. - Это все от зубрежки.

- Ага, просто дуреешь. Зато потом все оправдается - когда станем волшебниками.

- Да, - сказал Виктор. - Жду не дождусь.

Думминг захлопнул книгу.

- Дождь кончился. Махнем через стену? Мы заслужили по стаканчику.

Виктор погрозил пальцем.

- Но только по стаканчику. Надо сохранить ясную голову. Завтра выпускной экзамен.

- О чем речь! - пожал плечами Думминг.

И в самом деле, экзамен нужно сдавать с ясной головой. Отправной точкой множества блестящих карьер в области уборки улиц, сбора фруктов, гитарной игры в подземных переходах послужило недостаточное понимание этого простого факта. Но Виктор имел особые причины быть начеку. Он мог допустить ошибку - и сдать экзамен. Покойный дядюшка оставил ему небольшое состояние. Но в завещании, нацеленном исключительно на то, чтобы любимый племянник закончил колледж, была одна лазейка - условие, позволяющее Виктору избежать участи волшебника. Старик был уже немного не в себе, когда подписывал последние бумаги, а потому кое-что пропустил. Тогда как Виктор Тугельбенд всегда слыл весьма сообразительным юношей. Ход его размышлений был примерно следующим.

Каковы преимущества и неудобства положения волшебника? Да, вы пользуетесь известным престижем, однако часто оказываетесь в опасной ситуации и всегда рискуете быть убитым своим коллегой. Лавры высокочтимого покойника Виктора не привлекали. А с другой стороны... Каковы преимущества и неудобства студента-волшебника? У вас масса свободного времени, широкие возможности для таких занятий, как злоупотребление элем и распевание похабных песенок; никто не пытается вас убить - разве что как-нибудь просто и обыденно, как это частенько делается в Анк-Морпорке. И благодаря наследству вы можете вести скромный, но безбедный образ жизни. Конечно, особым престижем вы не пользуетесь, но этот факт вы осознаете именно потому, что до сих пор живы.

В общем, Виктор не пожалел усилий на то, чтобы изучить, во-первых, условия завещания, во-вторых, крайне изощренные экзаменационные требования Незримого Университета и, наконец, все экзаменационные работы за последние пятьдесят лет. Проходной бал на выпускном экзамене был 88. Провалить экзамен легко. Провалиться может каждый идиот.

Однако дядюшка у Виктора, несмотря на старческий маразм, был не промах. Согласно одному из условий завещания, стоило Виктору получить оценку ниже 80, поступление денежного содержания тотчас бы прекратилось - все деньги мигом бы испарились, как плевок на раскаленной печке. В известном смысле Виктор взял верх над дядей. Мало найдется студентов, которые занимались бы с таким рвением, как Виктор. Поговаривали, что познаниями в области магии он не уступает иным из старших волшебников. Расположившись в удобном библиотечном кресле, Виктор дни напролет проводил за изучением гримуаров. Он штудировал опросные листы и порядок проведения экзаменов. Лекции он мог цитировать наизусть. По единодушному мнению преподавателей, Виктор Тугельбенд был самым способным и, бесспорно, самым деятельным из всех студентов за последние несколько десятилетий. Но каждый раз на выпускном экзамене он умело получал ровно 84 балла.

Невероятно, но факт.

Аркканцлер перевернул последнюю страницу.

- Понимаю, - проговорил он. - Жаль парня, но что поделать...

- Кажется, господин, ты не совсем понял ситуацию, - осторожно предположил казначей.

- А что тут непонятного? - возразил аркканцлер. - Парень на волосок не дотягивает до сдачи, и так уже который год. - Он вытянул из стопки один лист. - Хотя вот тут сказано, что три года назад он сдал-таки экзамен. Получил 91 балл.

- Да, аркканцлер. Но потом он подал апелляцию.

- Апелляцию? По поводу сданного экзамена?

- Он заявил, что экзаменатор не заметил его ошибку в шестом вопросе, касающемся аллотропов октирона. Сказал, мол, не сможет жить с таким пятном на совести и до конца жизни будет терзаться сознанием, что нечестно опередил более достойных студентов. Кстати, на следующих двух экзаменах он набрал только 82 и 83 балла.

- Это почему же?

- Мы считаем, он решил не рисковать, мэтр.

Аркканцлер побарабанил пальцами по столу.

- Да, это недопустимо, - решил он. - Совершенно недопустимо, что он без конца оставался почти волшебником и втихомолку посмеивался над нами, надрывая себе... Что там люди себе надрывают?

- Абсолютно согласен, - благодушно прожурчал казначей.

- Мы должны поддержать его, - решительно заявил аркканцлер.

- Ты хотел сказать, перестать содержать, мэтр, - поправил его казначей. - Поддерживать его и дальше означало бы выставить себя в глупом свете.

- Да. Хорошая мысль. Давай-ка как следует выставимся, - согласился аркканцлер.

- Нет, мэтр, - терпеливо возразил казначей. - Он нас уже выставляет в глупом свете. А мы в ответ выставим его из Университета.

- Верно. Вообще всех выставим, - сказал аркканцлер. Казначей обреченно закатил глаза. - Ну, или только его, - добавил аркканцлер. - Значит, ты хочешь исключить этого парня из Университета? Какие проблемы, пришли его ко мне завтра утром и...

- Нет, аркканцлер. Просто так его не выгонишь.

- Как это? Мне казалось, вообще-то это мы руководим Университетом!

- Конечно, но с молодым Тугельбендом нужно быть крайне осторожным. Он знаток процедурных тонкостей. Зато завтра на выпускном экзамене мы можем подсунуть ему вот эту контрольную... - Аркканцлер взял протянутую бумагу. Прочел, шевеля губами.

- Всего один вопрос?

- Да. И он или сдаст, или завалит. Хотел бы я посмотреть, как он получит 84 балла из ста на одном-единственном задании.

В некотором смысле (не поддающемся определению наставников, к немалой их досаде) Виктор Тугельбенд был ленивейшим человеком за всю историю мироздания. Не в обыденно-будничном смысле. Обыкновенная лень - это простое отсутствие усилий. Это Виктор давным-давно прошел, после чего быстренько одолел заурядную праздность и сейчас стремительным шагом продвигался все дальше и дальше. На уклонение от работы он тратил куда больше усилий, чем иные люди вкладывают в самый упорный труд. Ему никогда не хотелось быть волшебником. Виктору вообще ничего не хотелось - лишь бы его оставили в покое и не будили раньше полудня. Когда он был маленьким, взрослые задавали ему обычные вопросы: " А ты кем хочешь стать, малыш? Что выберешь? " " Не знаю, - отвечал он. - А что у вас есть? " Но долго так продолжаться не может - никто вам этого не позволит. Быть тем, кто ты есть, - мало; надо еще упорно трудиться, чтобы стать кем-нибудь еще.

И Виктор пытался. Довольно долго он пытался захотеть стать кузнецом: эта профессия казалась ему крайне интересной и романтичной. Но она предполагала тяжелый труд, возню с неподатливыми кусками металла. Потом он решил захотеть стать наемным убийцей, что представлялось необычайно лихим и романтичным занятием. Но оно также требовало приложения усилий, а главное, периодически надо было кого-нибудь убивать. Потом он попробовал захотеть стать актером - это казалось и драматичным, и романтичным одновременно, но подразумевало пыльные трико, тесные времянки и все тот же, к вящему его изумлению, тяжелый труд... И в Университет Виктор отправился только потому, что легче было туда поехать, чем не поехать.

На лице его часто блуждала слегка недоуменная улыбка. От этого у людей складывалось впечатление, будто он чуть умнее, чем они. На самом же деле эта улыбка свидетельствовала о невероятных усилиях, которые Виктор прикладывал, чтобы разбирать человеческую речь. У него были тонкие усики, которые, в зависимости от освещения, то придавали Виктору залихватский вид, то заставляли предположить, что он минуту назад лакомился шоколадным коктейлем. Усами своими Виктор гордился. Тогда как студенты, сдав экзамены и став настоящими волшебниками, тут же должны были бросить мирское бритье и начать отращивать бороду, похожую на заросли дрока. При взгляде на старших волшебников казалось, что сквозь свои усы они способны добывать питательные вещества прямо из воздуха, как киты добывают их из моря.

Была половина второго. Виктор неспешной походкой возвращался из " Залатанного Барабана", самой вызывающе неблагопристойной городской таверны. Здесь стоит добавить, что походка Виктора Тугельбенда всегда казалась неспешной - даже когда он бежал. Он был совершенно трезв и потому слегка удивился, оказавшись вдруг на Площади Разбитых Лун. Путь его лежал к тесному закоулку позади Университета и к тому участку стены, где несколько удобно расположенных расшатанных кирпичей уже много сотен лет позволяли будущим волшебникам потихоньку обходить правила Незримого Университета или, если уж выражаться совсем точно, через них перелезать. Площади в его маршруте не было.

Он неспешно повернул назад, но тут же оглянулся. На площади происходило что-то непривычное. Обыкновенно там ошивались всякие рассказчики историй, несколько музыкантов да посредники, выискивающие возможных покупателей на такие избыточные достопримечательности Анк-Морпорка, как Башня Искусства или Медный мост. Но сейчас там находилась небольшая группа людей, занятая установкой большого экрана, который весьма смахивал на простыню, натянутую меж двух шестов. Виктор подошел поближе.

- А что это вы тут делаете? - дружелюбно спросил он.

- Здесь будет представление.

- А-а. Актеры... - проговорил Виктор, не очень этим прельщенный. Сквозь сырую тьму он лениво побрел прочь, но в этот момент из непроглядного мрака между двумя зданиями до него донесся чей-то голос.

- Караул, - негромко донес голос.

- Лучше по-хорошему отдай, - отозвался другой.

Приблизившись, Виктор вгляделся в темноту.

- Эй! - окликнул он. - Что тут у вас?

Последовало короткое молчание, после чего негромкий голос сказал:

- Ты, парень, шел бы своей дорогой, так ведь нет...

" У него нож, - подумал Виктор. - Сейчас он бросится на меня с ножом. А значит, или он меня прирежет, или мне придется удирать, а это такая трата сил! "

Люди, неспособные должным образом оценивать факты, решили бы, что Виктор Тугельбенд слишком тучен и изнежен. Между тем из всех студентов Университета он обладал самым спортивным телосложением. Таскать на себе лишние фунты - это ведь дополнительные усилия, поэтому Виктор позаботился, чтобы лишних фунтов у него не было, и поддерживал хорошую физическую форму. Кроме того, любое дело требует меньше усилий, если задействовать приличную мускулатуру, а не мешки с жиром.

Резко размахнувшись, он нанес короткий и сильный удар слева. Удар не просто достиг цели - он на миг оторвал грабителя от земли. Потом Виктор оглянулся на жертву нападения. Жертва все еще жалась к стене.

- Надеюсь, ты не ранен, - сказал Виктор.

- А ну не шевелись!

- Я и не собирался.

Человек шагнул из тени навстречу Виктору. Зажимая под мышкой пакет, он необычным жестом поднял руки к лицу, соединив растопыренные под прямым углом большие и указательные пальцы так, что его маленькие, юркие глазки смотрели словно сквозь рамку. " Знак против дурного глаза, - догадался Виктор. - И это волшебник - судя по всяким рисункам на одежде".

- Поразительно! - промолвил человек, щурясь сквозь импровизированную рамку. - Пожалуйста, чуть голову поверни. Превосходно! Нос, конечно, не годится, но что-нибудь придумаем! - Он шагнул вперед и попытался обнять Виктора за плечи. - Тебе крупно повезло, - сказал он. - Ты встретил меня.

- В самом деле? - спросил Виктор, у которого сложилось впечатление, что дело обстояло как раз наоборот.

- Ты именно тот типаж, который я повсюду ищу.

- Прости, конечно, что вмешался, - пожал плечами Виктор. - Но мне показалось, что тебя пытались ограбить.

- Он позарился вот на это, - пояснил человек и похлопал по пакету, который держал под мышкой. Раздался звук, похожий на удар гонга. - Хотя толку ему от этого никакого.

- Какая-нибудь пустяковина? - уточнил Виктор.

- Отнюдь. Бесценная вещь.

- Что ж, поздравляю. - Человек отказался от попыток обхватить слишком широкие плечи своего спасителя и удовольствовался лишь одним.

- Но многие бы расстроились... - сказал он. - Слушай. Ты неплохо держишься. Хороший профиль. Как смотришь на то, чтобы попасть в движущиеся картинки?

- Э-э-э... нет, - ответил Виктор. - Пожалуй, воздержусь.

Человек вытаращил на него глаза.

- Ты хорошо меня расслышал? - спросил он. - Я говорю о движущихся картинках.

- Ну да.

- Все хотят попасть в движущиеся картинки.

- Спасибо, но нет, - вежливо отказался Виктор. - Не сомневаюсь, это достойное занятие, но для меня движущиеся картинки большого интереса не представляют.

- Это ведь движущиеся картинки.

- Да, - кротко отозвался Виктор. - Я слышу.

Человек покачал головой.

- Признаюсь, я удивлен, - произнес он. - Первый раз встречаю человека, который не рвется участвовать в движущихся картинках. " Вот он точно хочет поработать в движущихся картинках", - подумал я, как только тебя увидел.

- Да нет, спасибо, - повторил Виктор. - Меня это не слишком привлекает.

- А все-таки я перед тобой в долгу.

Щуплый человечек порылся в кармане, вытащил карточку и подал Виктору.Тот прочел:

ТОМАС ЗИЛЬБЕРК