ГЛАВА XI. Прошу тебя, Кэт, станем в сторонке и посмотрим, чем кончится эта кутерьма.

Прошу тебя, Кэт, станем в сторонке и посмотрим, чем кончится эта кутерьма.

Шекспир, «Укрощение строптивой»

В продолжение бурной сцены, описанной в предыдущей главе, мисс Говард, склоняясь на подлокотник дивана, с большим огорчением, следила за пререканиями между ее дядей и кузиной. Но, когда в комнату вошел человек, который, по ее мнению, совсем не имел права являться ей на глаза без особого на то разрешения, в ней возмутилась вся ее женская гордость, и она дала ему такой же решительный отпор, какой последовал бы от Кэтрин, только, может быть, проявив при этом большую сдержанность.

— Чему мы обязаны этим неожиданным визитом мистера Диллона? — спросила она, вставая. — Ему, конечно, известно, что нам запрещено ходить в ту половину здания, где живет он, и, я думаю, полковник Говард предложит ему, чтобы он, справедливости ради, не тревожил и нас в наших покоях.

Только рассчитанное смирение не могло скрыть злобного гнева в словах этого джентльмена, когда он ответил:

— Мисс Говард не будет сердиться на мое вторжение, когда узнает, что я пришел с важным делом к ее дяде.

— А! Это меняет дело, Кит. Но дамы все-таки имеют право на уважение к их полу. Я, правда, и сам забыл доложить о себе — это все оттого, что я, по милости Борроуклифа, пью теперь мадеры больше, чем с тех пор, как мой бедный брат Гарри и его достойный приятель Хью Гриффит… К черту Хью Гриффита и весь его род! Извините меня, мисс Элис… Какое у вас дело ко мне, мистер Диллон?

— Я с поручением от капитана Борроуклифа. Вы наверное, помните, сэр, что по вашему настоянию каждую ночь меняется расположение постов стражи.

— Да, мы применяли такую меру в кампании против Монкальма. Это было необходимо, чтобы перехитрить индийцев, которые, мисс Элис, всякий раз приканчивали часового, если он, бывало, две ночи подряд стоял на одном и том же месте.

— Ваша благоразумная предосторожность, сэр, принесла пользу и на этот раз, — продолжал Диллон, проходя в комнату, словно чувствовал себя теперь более желанным гостем. — Мы захватили в плен трех человек.

— Ну конечно, настоящий политический заговор! — презрительно воскликнула Кэтрин. — Я думаю, что раз мистер Кристофер Диллон в таком восторге, значит, эти шаги, несомненно, связаны с защитой закона. Итак, неустрашимый гарнизон аббатства Святой Руфи готов стяжать себе высокую славу, поймав трех мошенников.

Желтое лицо Диллона стало багрово-синим, а сам он затрясся от гнева, который тщетно старался скрыть.

— Здесь дело, возможно, даже более тесно касается законности и ее слуг, чем может пожелать мисс Плауден, — ответил он, — ибо мятеж редко находит оправдание в христианском кодексе законов.

— Мятеж! — воскликнул полковник. — А что общего вы видите между мятежом и задержанием трех бродяг, Кит? Неужели проклятая отрава нашла путь через Атлантику?.. Извините, мисс Элис, но я уверен — и вы мыслите так же. Я слышал ваши слова о преданности нашему королю, помазаннику божию… Говорите, мистер Диллон! Неужели мы окружены новой бандой дьяволов? Если так, мы должны немедленно приняться за дело и сплотиться вокруг нашего короля, ибо этот остров — главная опора его престола.

— Не могу сказать, чтобы на нашем острове в настоящее время приметно было какое-нибудь намерение поднять восстание, — с напускной мрачностью сказал Диллон, — хотя волнения в Лондоне требуют, чтобы министры его величества приняли необходимые меры предосторожности, вплоть до прекращения действия habeas corpus note 25. Но у вас, кажется, были подозрения насчет тех двух кораблей, которые в последние дни угрожали побережью, как самые настоящие пираты?

Кэтрин, нетерпеливо постукивая ножкой о пушистый ковер, сумела удержаться от реплики и удовольствовалась тем, что бросила на говорящего взгляд, полный самого холодного презрения. Однако полковника эти слова тронули за живое, и он ответил тоном, достойным значительности предмета разговора:

— Вы говорите, как разумный человек и верный подданный, мистер Диллон!.. Этот закон, мисс Элис, был издан по требованию баронов вместе с «Великой хартией вольностей» note 26 для укрепления трона. В ту пору царствовал король Иоанн. Среди баронов были и мои предки, и это одно могло бы свидетельствовать о том, что честь короны была должным образом ограждена… Что же касается наших пиратствующих соотечественников, Кристофер, то есть все основания полагать, что месть разгневанного провидения их уже настигла. Знающие этот берег люди говорили мне, что ни одному судну не под силу выбраться из этих мелей, а в такую темную ночь, при встречном ветре да без хорошего лоцмана это совсем немыслимо. А где враги могли найти такого лоцмана! И действительно: наступило утро, а их больше не видно!

— Друзья они или враги, сэр, — почтительно сказал Диллон, — однако есть причины подозревать, что те люди, которых мы задержали и привели в аббатство, могут рассказать нам кое-что об их истинных намерениях, ибо, судя по их внешности, они только что высадились на берег, и у них не только одежда, но и вид моряков.

— Моряков! — повторила Кэтрин, и мертвенная бледность разлилась по ее лицу, на котором до этого горел яркий румянец негодования.

— Моряков, мисс Плауден, — подтвердил Диллон со злобной радостью, но стараясь скрыть ее под видом смиренного почтения.

— Благодарю вас, сэр, за такое мягкое обозначение, — сказала молодая девушка, опомнившись и мгновенно овладев собой. — Воображение мистера Диллона настолько склонно изображать все с самой дурной стороны, что он заслуживает особой похвалы, если на этот раз принял во внимание нашу слабость и не напугал нас, назвав этих людей пиратами.

— Может быть, мисс, они и заслуживают этого названия, — холодно возразил Диллон, — но меня научили сначала выслушивать показания, а потом уже — произносить приговор.

— А! Малый выискал это у Кока и Литтлтона! — воскликнул полковник. — Закон есть благотворное лекарство от человеческих слабостей, мисс Элис, и, помимо всего прочего, он приучает необузданный нрав к терпению. Если бы не богопротивный мятеж, мисс, этот молодой человек в настоящее время раздавал бы благословения закона с судейского кресла в одной из колоний. Да! И даю слово — всем одинаково: черным и белым, красным и желтым, лишь с теми различиями, какие сама природа установила между офицером и солдатом. Держитесь, родственник, будет и на нашей улице праздник! В королевской армии немало солдат, а из последних донесений известно, что дела наши поправились… Но пойдем в караульную, допросим бродяг. Я уверен, что это просто дезертиры с одного из крейсеров его величества или честные подданные, которые занимаются вербовкой. Пойдем, Кит, и…

— Неужели мы так скоро лишимся общества полковника Говарда? — спросила Кэтрин, с ласковым и просительным видом приближаясь к своему опекуну. — Я знаю, вы скоро забываете горячие слова, какие я иной раз допускаю в наших маленьких спорах, и не расстанетесь с нами в гневе, не отведав даже нашего кофе.

Старик при этом неожиданном обращении обернулся к ней и внимательно ее выслушал. Когда она замолкла, он ответил ей с большой мягкостью в голосе:

— А! Негодная! Вы знаете меня слишком хорошо, чтобы сомневаться в моем прощении. Но долг зовет меня, и я не могу пренебречь им даже ради улыбки молоденькой девушки. Да-да, дитя мое, вы тоже дочь весьма храброго и достойного моряка, но слишком далеко заходите в своей привязанности к этой профессии, мисс Плауден, да, слишком далеко!

Кэтрин, возможно, немного покраснела, но легкая улыбка, скользнувшая по ее полному раскаяния лицу, придала ее чертам лукавый вид. Она притронулась к рукаву опекуна, чтобы задержать его, и сказала:

— Но почему все же вы покидаете нас, полковник Говард? Мы уже давно не видели вас в нашей обители, а ведь вы знаете — мы считаем вас отцом. Подождите — и скоро вы, вероятно, сможете считать себя и нашим духовником.

— Я уже знаю твои грехи, дитя! — сказал почтенный полковник, бессознательно уступая ее усилиям и возвращаясь на место. — На душе твоей страшный грех возмущения против твоего короля, глубоко укоренившееся пристрастие к морской воде и большое неуважение к советам и пожеланиям старика, которому воля твоего отца и закон поручили опекать тебя и твое состояние.

— Нет-нет, последнего греха на мне нет, дорогой сэр! — воскликнула Кэтрин. — Я никогда не пренебрегла ни единым вашим словом насчет того глупого дела… Не присядешь ли ты снова, Сесилия? Полковник Говард согласен выпить с нами кофе.

— Но вы забыли о трех арестованных, о честном Ките и нашем уважаемом госте, капитане Борроуклифе.

— Пусть честный Кит, если ему угодно, останется здесь, а капитану Борроуклифу можно послать приглашение присоединиться к нам. Мне, как женщине, любопытно увидеть этого офицера. Что же касается тех трех человек… — Она замолчала, будто на минуту задумалась, а потом продолжала, словно осененная самой естественной мыслью: — Да, этих людей тоже можно привести сюда и здесь допросить. Кто знает… быть может, они потерпели крушение во время последней бури и более нуждаются в нашем участии и помощи, чем заслуживают ваших подозрений.

— Благородная мысль мисс Плауден, несомненно, найдет отклик у всех, кто обитает на этом суровом берегу, — сказала Элис Данскомб. — Я видела много печальных крушений на скрытых мелях, когда дул слабый ветер по сравнению со вчерашней бурей. Войны и ненадежные времена вместе со злыми страстями человеческими погубили многих из тех, кто знал проходы между здешними рифами. Некоторые из этих людей были способны даже, как я слышала, пройти Чертовы Клещи в самую темную ночь. Но сейчас все они сошли со сцены: одних скосила смерть, другие, что еще более печально, были осуждены на изгнание из страны своих отцов.

— Вероятно, большинство из них ушло на войну, ибо ваши воспоминания должны быть совсем недавними, мисс Элис, — сказал старик. — И, так как многие из них занимались контрабандой, страна в некоторой степени вознаграждена за их прежние деяния их нынешними услугами и в то же время, к счастью, избавлена от их присутствия. Ах, сударыня, у нас славный государственный организм! В нем все так удачно уравновешено, как в теле здорового человека, пищеварительные органы которого сами очищаются своими усилиями.

При этих словах полковника бледные черты лица Элис Данскомб покрылись легким румянцем.

— Возможно, среди них были люди, которые не уважали законов страны; такие всегда встречаются. Но были и другие, быть может виновные в ином, но не причастные к этому постыдному ремеслу и все же умевшие находить проходы, скрытые волнами от глаз обыкновенных смертных, с такой же легкостью, с какой вы могли бы найти дорогу среди залов и галерей аббатства, когда полуденное солнце бросает свои лучи на флюгеры и высокие печные трубы.

— Не хотите ли вы, полковник Говард, чтобы мы допросили этих трех человек и выяснили, не принадлежат ли они к числу таких одаренных лоцманов? — спросил Кристофер Диллон, который, не участвуя в разговоре, чувствовал себя неловко и тем не менее едва ли считал необходимым скрывать свое презрение к Элис. — Может быть, мы выведаем у них такие сведения, которые помогут нам начертить карту побережья и тем заслужить одобрение лордов адмиралтейства.

Мисс Говард залилась краской, услышав этот незаслуженный выпад по адресу кроткой и скромной гостьи. Она встала и с видом явного неудовольствия обратилась к своему родственнику:

— Если бы мистер Диллон уважал желания полковника Говарда, уже известные со слов моей кузины, нам не пришлось бы, по крайней мере, обвинять себя в том, что мы без надобности задерживаем людей, быть может, более несчастных, чем виновных.

С этими словами Сесилия прошла по комнате и села подле Элис Данскомб, с которой начала беседовать мягким, успокаивающим тоном. Мистер Диллон почтительно поклонился и, окончательно убедившись, что полковник Говард намерен выслушать арестованных в этой комнате, удалился выполнить поручение, втайне радуясь, что затворничеству обеих сестер, по-видимому, приходит конец и что он сможет чаще видеться с гордой красавицей, благосклонности которой он до сих пор так тщетно добивался.

— Кристофер — толковый, усердный и вообще достойный молодой человек, — сказал полковник, когда затворилась дверь, — и я надеюсь дожить до того времени, когда увижу его облаченным в мантию. Я говорю, конечно, в переносном смысле, а не в буквальном, ибо не очень приятно ходить в мехах под знойным солнцем Каролины. Я надеюсь, министры его величества посоветуются со мной, когда будут производиться новые назначения в усмиренные колонии, поэтому он может всецело положиться на меня, а я уже не премину замолвить за него доброе слово. Разве он не будет замечательным украшением независимого суда, мисс Плауден?

— Я должна, сэр, воспользоваться его же осторожными правилами и сначала выслушать присяжных, а потом уже решать, — ответила, поджав губы, Кэтрин. — Но слушайте! — Молодая девушка изменилась в лице и устремила лихорадочно горящий взор на дверь. — Однако он не терял времени! Я слышу, к нам приближаются тяжелые шаги.

— А! Это, конечно, он. Правосудие, чтобы его признали совершенным, должно быть быстрым и решительным, как барабанная дробь военного трибунала. Вот, кстати, орган законности, под сенью которого всякий счастлив был бы жить. Если бы министров его величества можно было убедить ввести в восставших колониях…

— Прислушаемся! — прервала его Кэтрин голосом, выдававшим ее глубокую тревогу. — Они уже близко!

Приближавшиеся шаги действительно были слышны так ясно, что это заставило полковника отложить изложение своего плана управления укрощенными колониями. Длинная низкая галерея была вымощена каменными плитами, и поэтому шаги двигавшихся по ней людей звучали все громче и громче, пока, наконец, тихий стук в дверь не известил об их прибытии. Полковник Говард поднялся с видом человека, которому надлежит играть главную роль в предстоящем допросе, пригласил всех войти. Сесилия и Элис Данскомб равнодушно смотрели на отворившуюся дверь; их мало волновало то, что должно было произойти, но Кэтрин одним взглядом рассмотрела каждого из вошедших. Глубоко и судорожно вздохнув, она откинулась на спинку дивана, в ее глазах снова появилось игривое выражение, и она начала даже вполголоса напевать какую-то бравурную мелодию.

Первым вошел Диллон, за ним капитан Борроуклиф, который уже твердо держался на ногах. Глаза его, раньше отупело смотревшие перед собой, теперь вновь обрели осмысленное выражение. Одним словом, что-то явно заставило его собраться с мыслями, хотя он, быть может, еще не совсем протрезвел. Прочие оставались пока в галерее. Мистер Диллон подвел Борроуклифа к полковнику, а тот, в свою очередь, представил его дамам.

— Мисс Плауден, — сказал старик, ибо Кэтрин сидела к нему ближе других, — это мой друг капитан Борроуклиф. Он уже давно добивался чести быть представленным вам, и, надеюсь, вы окажете ему такой прием, что он не будет сожалеть о знакомстве с вами.

Кэтрин, улыбнувшись, ответила несколько двусмысленно:

— Не знаю, как и благодарить капитана за ту заботу, которой он нас, бедных, окружил!

Капитан бросил на нее взгляд, который, казалось, грозил отплатой, но ответил весьма любезно:

— Ваша улыбка, мисс, будет достойным вознаграждением как за оказанные услуги, так и за те, что существуют пока только в намерениях.

Кэтрин поклонилась ему более благожелательно, чем обычно кланялась людям, носившим британскую форму, и полковник подвел его к Элис.

— Вот, капитан Борроуклиф, мисс Элис Данскомб, дочь почтенного пастора, который прежде служил в нашем приходе. Эта леди доставляет нам удовольствие своими посещениями, хотя визиты ее все же не так часты, как нам бы хотелось.

Капитан ответил на скромный поклон Элис, и полковник продолжал:

— Мисс Говард, разрешите мне представить вам капитана Борроуклифа, джентльмена, который в эти тяжелые времена добровольно взял на себя обязанности по охране аббатства и поэтому заслужил благосклонность его хозяйки.

Сесилия грациозно поднялась и приняла гостя весьма любезно. Офицер ничего не ответил на ее приветственные слова — мгновение он оставался неподвижным, не сводя глаз с ее выразительного лица, а затем невольно прижал руку к груди и поклонился, склонив голову чуть ли не до эфеса шпаги.

Когда все формальности были должным образом соблюдены, полковник изъявил готовность принять арестованных. Лишь только Диллон снова отворил дверь, Кэтрин устремила спокойный и внимательный взгляд на незнакомцев и увидела блеск оружия охранявших их солдат. Моряки вошли в комнату одни, но бряцание оружия и тяжелый стук мушкетов о каменный пол возвестили, что солдаты остались у дверей, дабы следить за таинственными пришельцами.