Жертвоприношение и почитание богов; храм в Упсале

Религиозный культ был направлен на установление правильных и регулярных отношений с теми персонажами сверхъестественного мира, которые, как было известно из мифологии, могли вести себя совсем неправильно даже по отношению друг к другу, не то что к людям.

Поэтому совет Одина, преподанный им в «Речах Высокого» — не жертвовать без меры, ибо на дар ждут ответа, — соответствовал не только практике отношений в мире людей, но и тем отношениям в мире сверхъестественного, где все так же строилось на основе обмена (а часто и обмана). В Исландии, где были записаны «Речи Высокого», не было пышного религиозного культа и жречества, как не существовало и особого почитания Одина — ведь в Исландии не было конунгов и ярлов, тех, кто в первую очередь поддерживали культ этого бога войны.

Тем не менее именно исландцы сохранили песни об Одине и других богах скандинавского пантеона, вошедшие в «Старшую Эдду», и они принесли с собой культ, сложившийся в Скандинавии.

«Сага о жителях Песчаного берега» рассказывает удивительную историю об этом переносе культа. Норвежец Торольв был одним из первых, кто вынужден был бежать от Харальда Прекрасноволосого в Исландию. Его имя свидетельствует о том, что он был назван в честь бога Тора. И правда, он построил в своих владениях храм этого бога, которому поклонялся и у которого даже спросил совета, должен ли он переселяться на новые земли. Тор посоветовал ему отправиться в Исландию, и Торольв со своей родней и товарищами собрал все свое добро и поместил на морской корабль. Он велел разобрать и сложенный из бревен храм Тора и взял с собой даже землю из-под престола, где помещалось изображение бога. Ведь Тор был сыном Земли, и его покровительство нужно было сохранить на новых землях.

В плавании Торольву сопутствовала удача, и он скоро оказался у берегов Исландии. Тогда переселенец велел бросить в море столбы, украшавшие храмовый престол, — на них было вырезано изображение Тора. Он сказал, что пристанет там, где столбы прибьет к берегу. Это место он назвал Храмовой бухтой. Земли и реку, впадающую в море, Торольв назвал именем Тора.

Затем переселенцы восстановили на новой земле храм, восстановили там престол и алтаре, а на алтарь положили большое серебряное кольцо, на котором следовало приносить клятвы. Там же была чаша для жертвенной крови, и вокруг алтаря были поставлены идолы богов. Все поселенцы должны были платить подати на содержание храма и устройство жертвенных пиров.

Торольв устроил место для тинга там, где к берегу были прибиты священные столбы. А самым почитаемым местом он избрал гору, прозванную Священной (Хельга): ни одному живому существу там нельзя было причинить вреда (как в чертогах Бальдра). После смерти Торольв и его родичи собирались поселиться на этой святыне.

Мы уже знаем, что гора или скала почитались наряду с мировым древом — гора соединяла землю, небо и преисподнюю (жилище черных альвов). Сам Торольв стал жрецом — годи, и должен был обеспечивать связь между людьми и богами.

Многие переселенцы высаживались на берег там, куда приплывали священные столбы. В «Саге о Глуме Убийце» рассказывается, что переселенцы, глава которых возводил свой род к конунгу Фроди, выбросили за борт кабана и свинью: они были поклонниками Фрейра и Фрейи, и последовали за их священными животными. И эти исландцы построили храм, а рядом засеяли поле; пригодных для земледелия земель было очень мало в Исландии, и не случайно поле считалось священным. Но сюжет каждой саги построен на конфликте, и герой Глум явно предпочитал бога раздоров Одина миролюбивому Фрейру. Главными семейными сокровищами он почитал полученные от деда копье и меч. Этим копьем он и убил сородича на священном поле, чем возбудил гнев Фрейра. В конце концов он был объявлен вне закона, и во сне ему явилось видение, где его умершие сородичи безуспешно пытались заступиться за него перед восседающим на престоле Фрейром.

Культом заправляли авторитетные лидеры исландских общин; хоть они и именовались «годи» — именем, родственным германскому обозначению бога, — но в быту мало отличались от прочих крестьян — бондов. Им приходилось содержать общинные святилища, где стояли идолы богов. На исландских хуторах устанавливались, скорее, личностные отношения с богами, в зависимости от того, кого из них — Тора или Фрейра — предпочитал хозяин; этим богам поклонялись на небольших капищах. В язычестве почитание одного бога не мешало другому, и человек, имя которого включало имя Тора (как внук Торольва Торгрим из «Саги о Гисли»), вполне мог считать себя приверженцем Фрейра. Для отправления этого домашнего культа им и нужны были карманные божки, статуэтки которых найдены и в Исландии, и в Скандинавии. Вот Один не был слишком популярен в Исландии — ведь там жили бонды, а не ярлы, которым покровительствовал владетель Вальхаллы.

Иное дело — скандинавские государства, где языческому культу покровительствовали конунги и ярлы. Именно их обязанностью было приносить жертвы во имя мира и урожая. Бонды сгоняли к капищу, где устраивали жертвенный пир, скот и лошадей — ведь и мясо лошадей, запретное для христиан, было священным; свозили туда и запасы пива. Кровь жертвенных животных сливалась в чаши и разбрызгивалась вениками на жертвенники и по всему капищу. Мясо же варили в котлах, что висели над очагами, и ели на пиршестве. Над огнем передавали кубки, и вождь, устраивавший пир, должен был освящать еду и пиво. Первым пили кубок Одина — за победу и власть конунга, потом — кубок Ньёрда и Фрейра за урожайный год и мир. Был также обычай пить Кубок Браги, названный так не в честь божественного скальда, а в честь «лучшего» обета, что произносился перед тем, как выпивали этот кубок. Наконец, выпивали и поминальный кубок в память умерших предков.

Самым знаменитым центром жертвоприношений был храм в Упсале, в котором стояли идолы Тора, Одина и Фрейра, а рядом располагался курган самого основателя династии Инглингов и специальный курган тинга, сохранившиеся до сих пор.

Тинг — собрание свободных мужчин племени области Уппланд — уподоблялся тингу богов на поле Идавёлль, как и сам храм был подобием Асгарда и Вальхаллы.

Это явствует из упомянутого описания Адама Бременского, которое мы здесь продолжим. Рядом с храмом росло огромное вечнозеленое древо, у корней которого течет священный источник. Мы узнаем в них мировой ясень Иггдрасиль и источник Урд. Язычники-шведы действительно узнавали из этого источника о своей судьбе: они топили в нем жертву — живого человека, и, если он не выплывет, желание народа сбудется. Храм опоясывает свешивающаяся с крыши золотая цепь, так что ее блеск виден издалека.

У каждого идола есть свои жрецы, и они приносят жертвы в зависимости от того, какое бедствие постигает страну. Если распространяются болезни и голод — жертвы приносят Тору, если угрожает война — Водану, когда же нужно справлять свадьбу — Фрейру.

Но главное жертвоприношение совершается раз в девять лет (знакомое нам священное число). В этом празднестве должны принимать участие короли и народ, и все должны слать дары в капище, особенно — христиане (их было уже не мало в Швеции во времена Адама), ибо им следовало откупаться от язычников, чтобы не участвовать в греховном для них идолопоклонстве. В жертву же приносят от всякого рода живых существ по девять особей мужского пола, чьей кровью принято умилостивлять богов. Трупы жертв вывешивают в священной роще, которая окружает храм (она напоминает о чудесной роще Гласир, что растет возле ворот Вальхаллы); собаки, лошади и люди висят там вперемежку, и один побывавший там христианин в ужасе рассказывал Адаму, что он насчитал семьдесят два таких трупа.

Адам не решается пересказывать песнопений, которые совершались во время празднества, — настолько они были непристойны с точки зрения христианина. Мы можем с большим основанием догадываться, кому был посвящен этот праздник, — тому, кто был Богом повешенных и сам девять ночей провисел на мировом древе. Конь и собака — жертвенные животные, связанные с миром смерти и тем светом: волки именуются псами Одина. Главный праздник был посвящен верховному богу скандинавского пантеона и повторял в ритуале его собственное жертвоприношение. Регулярно, раз в девять лет, обновлялись эти связи с божеством, а с ними обновлялся и весь языческий космос. Миф воплощался в земном храмовом жертвоприношении.

Нельзя не вспомнить о том, что и у соседей скандинавов — саксов, была почитаемая роща Ирминсуль, где главным культовым объектом был столп Ирмин, посвященный, правда, не Одину-Водану, а более древнему богу Тивацу-Тюру. Там же располагался и храм. Когда франкский император Карл Великий крестил саксов, он уничтожил и храм, и рощу.

В Упсале даже после введения христианства, когда на месте храма была построена церковь, народное собрание продолжало именоваться Дисатинг — тинг дис. Тогда же устраивалась и ярмарка; религия, власть и хозяйственная деятельность были так же неразрывно слиты, как в те языческие времена, когда в храме стояли Один, Тор и Фрейр, воплощавшие магию, власть народа и изобилие.

Сам Один в «Саге об Инглингах» заповедует приносить жертвы богам трижды в год — в начале зимы, чтобы был хороший урожай, в середине — за весеннее прорастание, и летом — за победу. Это странное, на первый взгляд, временнбе распределение, когда зимой следовало заботиться о будущем урожае, в действительности соответствует народной мудрости, воплощенной в календарных обрядах. Именно зимой, когда был собран урожай и не нужно было работать в поле, наступало время жертвоприношений и календарных праздников, и главный из них — новогодний йуль — был в середине зимы. Летом же викинги отправлялись в морские походы, и наступал черед молитв о победе.

Нам неизвестны подобные описания храмов в других скандинавских странах, и археологи не могут толком разыскать следы языческого капища в Упсале — ведь с введением христианства оно было разрушено, и на его месте построен христианский храм.

Описание сказочного храма в северной стране Биармии сохранилось в одной из саг о древних временах — «Саге о Стурлауге». Ее действие происходит тогда, когда в Свеаланде правил Ингви-Фрейр. Названия Биармия напоминает имя Пермской земли на севере Восточной Европы, но в саге — это фантастическая страна, и в храме, посвященном Одину, Тору, Фрейру и Фрейе, хранятся огромные богатства. Главное из них — волшебный рог Урархорн, рог волшебного зверя Единорога, блестящий как золото, но полный колдовских чар — до него нельзя дотрагиваться голыми руками. Конунг посылает Стурлауга раздобыть этот рог.

Стурлауг и его товарищи проникают в Биармию через страну хундингов, людей-собак — это один из тех народов монстров, что населяли, по средневековым поверьям, края земли. Хундинги схватили наших героев и поместили их в узилище — внутри полых камней. Мы уже знаем, что герой, отправившийся на поиски чудесной земли, может пропасть в этом каменном жилище. Но Стурлауг нашел внутри оружие, которое, наподобие бурава Одина, помогло героям выбраться наружу.

Когда они добрались до храма, то увидели идол Тора, сидящего на почетном возвышении. Пред ним стоял стол, полный серебра. Рядом лежал и Урархорн, полный яда. Принадлежностью храма были и шахматы из золота (золотые тавлеи нужны были богам и в их земном жилище). Роскошные одеяния и золотые кольца развешаны были на шестах по стенам.

Богослужением занимались тридцать женщин, одна из которых выделялась богатырским ростом и устрашающим видом — она была темно-синего цвета, как Хель. Она совершала обряд перед Тором и, увидев Стурлауга, произнесла угрожающие стихи-висы: напрасно герои мечтают поживиться кольцами и обрести рог — Стурлауг будет раздавлен мельничными жерновами. Действительно, путь к алтарю прегражден каменными плитами, но Стурлауг смог перескочить через них и схватить рог. Его друг Хрольв также смог преодолеть препятствие и взять золотые шахматы, но злобная жрица бросилась за ним и так швырнула его о плиты, что тот сломал позвоночник.

Стурлауг со своей добычей успел добежать до кораблей, и когда страшная жрица настигла его, он пронзил ее своим оружием — тем, что помогло ему выбраться из каменной тюрьмы. События, описываемые в саге, фантастичны, биармам — жителям севера Восточной Европы — приписано поклонении скандинавским богам, но в саге сохранились отголоски древних верований и культов.

Скандинавы в эпоху викингов действительно добирались до дальних стран, и описание их обряда жертвоприношения, составленное очевидцем в первой четверти X века, поможет нам приблизиться к пониманию смысла этого культа.

Арабский путешественник, отправившийся в Восточную Европу — на Волгу — с посольством самого багдадского халифа, чтобы обратить в ислам волжских болгар, Ахмед Ибн-Фадлан, встретил недалеко от города Болгара людей, прибывших по торговым делам и зовущихся русами. Он с изумлением описал поразившие его языческие и варварские обычаи.

Его изумление вызывали не только религиозные обряды, но и быт этих русов. Он видел, как целой дружине молодцов сопровождавшая их девица подносила одну лохань, и те по очереди умывались и вычесывали туда волосы, не меняя воды. «Воистину, они — грязнейшие из тварей аллаха!» — восклицал обязанный блюсти чистоту мусульманин. Конечно, для жителя Багдада, унаследовавшего древнюю традицию использования бань с паровым отоплением, это казалось дикостью. Но современные этнографы заприметили, что этот обычай — умываться «снизу» — из таза — не свойствен народам Восточной Европы, в том числе славянам — они использовали рукомойник; этот обычай присущ народам Европы Северной. Мы уже говорили о том, что русью (русами) называли себя на Востоке норманны-викинги, «гребцы», плававшие там по рекам. На своих ладьях русы приплыли и в Болгар, чтобы торговать.

Чтобы заручиться помощью в торговле русы стали приносить жертвы — поначалу мелкие приношения: хлеб, мясо, лук, молоко и некий алкогольный напиток, который араб называл набизом, но мы можем догадаться, что это было любимое скандинавами пиво. Все это, пишет Ибн-Фадлан, он подносит к длинному, воткнутому в землю бревну, увенчанному подобием человеческого лица; вокруг длинного бревна воткнуты более мелкие изображения, и таких групп несколько на капище. Эти идолы русы именуют своими господами, окружающие их болванчики — их детьми и женами. Перед главным кумиром купец отчитывается в том, зачем он прибыл и сколько товару — рабынь и мехов — привез с собой, и просит послать ему богатого купца с динарами, который был бы сговорчивым при торговле.

Если наступает затруднение в торговле, русы второй и третий раз делают подношения идолам, если не помогает и это — отправляются на поклон к их «женам и детям», чтобы те повлияли на богов. Так они и переходят от одного божка к другому, униженно кланяясь и прося их о содействии. Когда же выгодная сделка удается, рус считает необходимым отблагодарить «господина». Он закалывает овец и коров, часть мяса раздает участникам жертвоприношения, остальное кладет между «господином» и его «детьми», головы же принесенных в жертву животных вешает на специальные столбы, высящиеся позади капища.

И вот ночью, пишет араб, приходят собаки и съедают все это. Жертвователь же наутро бывает доволен — ведь «господин» принял его жертву, съевши мясо.

Это открытое капище с семьями идолов не похоже на тот храм, что стоял в Упсале, хотя мы знаем из песен «Эдды», что у скандинавских богов были жены и дети. Но может быть, святилище, описанное Ибн-Фадланом и не принадлежало самим русам — ведь они прибыли в чужую страну, подвластную чужим богам, от которых и зависела удача. Скандинавы стремились заручиться поддержкой чужих богов настолько, насколько это позволял этика викингов. В исландской «Книге о взятии земли» рассказывается о том, что первые поселенцы снимали со штевней своих ладей устрашающие головы драконов, чтобы не запугать духов-хранителей новой земли. Дружинники первых русских князей — Олега и Игоря, — заключая мирные договоры с греками, клялись по своим обычаям — на оружии и кольцах, — но именами славянских богов Перуна и Волоса: ведь они пришли из славянских земель.

Ибн-Фадлан не назвал нам имен тех идолов, которых молили об удаче в торговле русы. Он описал их мирные жертвы, не те, что приносились во время военных походов, когда пленники посвящались Одину, а викинги не оставляли вокруг себя ничего живого — ни человека, ни скота. О них мы уже рассказывали во Введении и первой главе.

Здесь же пора обратиться к не менее важному для понимания скандинавского язычества культу — погребальному. И о нем наиболее подробный отчет оставил в своих путевых записках Ибн-Фадлан.