Фаллос и хуй

Наиболее очевидным следствием универсальности фаллоса в человеческом бытии является универсальность слова 'хуй' в человеческом языке, что в обсценной речевой практике проявляется прежде всего в том, что словом'хуй' может быть обозначен в принципе любой объект и любое отношение, то есть, попросту говоря, словом 'хуй' и его дериватами может быть обозначено любое другое слово (об этом достаточно подробно пишет также Ю. И. Левин в статье[Левин 1996: 115]). Прежде всего, словом 'хуй' может быть обозначен любой одушевленный объект мужского рода (что является естественным

следствием отождествления фаллоса с " собственным я", о чем мы писали выше). " Где этот хуй пропадает? Наконец-то пришел, старый хуй. Опять этот хуй Руднев написал очередную статью! " и так далее.

Естественно при этом, что объект женского рода соответственно называется словом 'пизда' (примеры могут практически теми же), но пизда все-таки на втором месте, она не столь универсальна (да простят мне читательницы этот сексистский тезис), что доказывается хотя бы тем фактом, что вместо пизда могут быть употреблены дериваты слова'хуй', такие, например, какхуедрочка, хуеплетка, хуесоска и даже хуепиздка.

Вообще можно с уверенностью сказать, что три базовых матерных слова, то есть 'хуй', 'пизда' и 'ебать' – в его наиболее стандартном употреблении в выражении " Еб твою мать" – являются отражением первичного объектного мира на эдипальной стадии, когда в картине мира 3-5-летнего ребенка присутствуют прежде всего мать, отец и эдипальное отношение.

В сущности, " Еб твою мать" – ведь и есть образное выражение самой сути эдипова комплекса. (О том, что второе лицо местоимения в этом выражении имеет вторичный характер и, в сущности, оно означает свою мать, мать того, кто говорит, подробно писал Б. А. Успенский[Успенский 1996: 61]; срав. аналогичные выражения, эксплицитно обращенные говорящим к себе или ни к кому типа " Ебать меня в сраку! ", " Ебать мой сраный хуй! ", " Ебать мои старые кости! ", " ебена мать", " ебаный хуй", " ебаный по голове"; для обыденной речи этот феномен может быть объяснен и тем, что человек часто говорит " ты" или " твой", обращаясь к себе или в обобщенно-личном значении вроде " Ну что ты будешь делать! ", поэтому выражение " Еб твою мать! " может быть и изначально расценено как обращение говорящего к себе в эмфатическом или обобщенно-личном втором лице.)

Любой неодушевленный объект может быть обозначен существительным 'хуевина' (со значением, синонимичным слову'штука'): " Куда этахуевина подевалась", " Дай мне эту хуевину", " Возьми с полки эту хуевину" и т. д.

Любое абстрактное существительное может быть обозначено такими дериватами слова'хуй', какхуйня, хуета, хуетень, причем вовсе не обязательно с пейоративным оттенком (см. также[Левин 1996]). Например, во фразе " Вся это хуета занимала огромное количество времени" под 'хуетой' может пониматься лекция, половой акт, драка, дискуссия, посещение ресторана и т. п.

Любое свойство или качество может быть обозначено прилагательными хуёвый, хуев, охуительный и охуенный (существует при этом слово " пиздатый" (синоним слова " охуительный"), но оно является несопоставимо менее частотным – здесь действует тот же принцип – пизда всегда на втором месте).

Причем первое будет коннотировать значению 'плохой', а второе – значению 'замечательный, превосходный' (то же самое распространяется на наречия хуёво и охуенно (охуительно). Эти дериваты слова 'хуй' представляют собой крайне немногочисленные в русском языке примеры энантиосемии – языкового явления, при котором один корень развивает противоположные значения. Последнее связано с фундаментальной амбивалентностью понятия 'хуй' в свете категорий эроса-танатоса, а также персонажа по имени Хуй как культурного героя-трикстера, медиатора между жизнью и смертью, о чем будет достаточно подробно сказано ниже.

Глаголы хуярить, хуячить имеют в русском языке такое же универсальное прономинальное значение, как глагол делать.

Универсализм слова 'хуй' и его дериватов проявляется в такой детской языковой игре, когда каждое слово (последнее слов фразы) переиначивается в окказиональный неологизм с корнем hui-. Например:

– Дай мне масло.

– Хуясло!

– Принеси карандаш.

– Хуй-дашь!

– Сними пальто.

– Хуй-то!

– Пойдем домой.

– Хуй-мой!

– Отойди от окна.

– Хуй-на!

– Какая хорошая погода.

– Хуёда!

– У меня болит живот.

– Хуй-тебе-в-рот!

– Мы здесь все больны.

– Хуй-вам-всем-в-штаны! И так далее.

Ср. также выражение " головка от хуя", которым могут ответить, когда кто-то говорит " Я" (вспомним об отождествлении фаллоса с " собственным я"). Пример использования этого выражения в анекдоте о Штирлице:

– Штирлиц! – позвал Плейшнер. – Я! – привычно крикнул Штирлиц. – Головка от хуя, – пошутил Плейшнер. – Плейшнер не предатель, – подумал Штирлиц.

Вообще в детском и любом обсценном сознании все, что кончается на – уй, – уя или – уём, почти автоматически влечет за собой соответствующую неприличную ассоциацию. Например, Татьяна Ларина в обсценно переиначенном варианте своей знаменитой арии в словах, посвященных Онегину, поет, конечно, не " Я жду тебя, я жду тебя", а " Я жду хуя, я жду хуя".

В своей универсальности слово 'хуй' не обязательно может быть непосредственно воспроизведено в речи, оно может существовать в виде огромного числа эвфемизмов и паронимов. Так, наиболее частым эвфемизмом хуя-фаллоса является нога (срав. также выражения " пятая нога", " двадцать первый палец" в значении 'хуй'). Вспомним, например, стихотворение капитана Лебядкина, посвященное описанию сломанной ноги Лизы в романе Достоевского " Бесы":

Краса красот сломала член И интересней втрое стала И трижды сделался влюблен, Влюбленный и до члена немало.

Здесь обыгрывается двусмысленная амбивалетность слова 'член' применительно к женской ноге (подробно о ноге как заместителе фаллоса см. нашу работу[Руднев 2001]).

В качестве заместителя члена может также выступать и рука. Современный русский философ Владимир Колотаев показал, что в романе Чернышевского " Что делать? " постоянное целование рук служит субститутом орального гомосексуального поведения героев – Веры Павловны, Лопухова и Кирсанова[Колотаев 2001].

В знаменитой реплике из комедии Чехова " Вишневый сад" – " Епиходов бильярдный кий сломал" слово'кий', конечно, является паронимическим субститутом слова'хуй'. Точно так же гоголевский Вий не что иное, как'хуй', огромное фаллическое чудовище. (О гоголевских носах уже и не приходится говорить, об этом в 1920-х годах исчерпывающе написал один из основателей русского психоанализа И. Д. Ермаков[Ермаков 1999]; о знаменитом носе Сирано де Бержерака как субституте фаллоса см. нашу статью[Руднев 2001а].)

Здесь, конечно, имеет значение не только фонетическая паронимия, но и просодическое сходство слов 'хуй' – 'кий' – 'Вий' – 'нос' (односложные слова, построенные по принципу " консонант + вокал + консонант" (сюда можно также добавить буй, клюв, хвост, хлыст, кол, дуб, рог, плуг, прут, лом, болт (срав. выражение " забить болт"), конь (срав. конь в пальто), зверь, хорь, слон, морж (хуй моржовый) и многие другие.

Вспомним, что Фрейд в одной из самых ранних и самых знаменитых своих книг " Толкование сновидений", а также в лекциях о сновидениях 1916 года построил целую номенклатуру лексических и предметных субститутов фал-лоса-пениса-хуя: это палки, зонты, шесты, деревья, ножи, кинжалы, копья, сабли, револьверы, ружья, пистолеты, водопроводные краны, лейки, фонтаны, висячие лампы, выдвигающиеся карандаши (последний символ использован Томасом Манном в романе " Волшебная гора" – в гомосексуальных воспоминаниях-фантазиях Ганса Касторпа, когда его одноклассник Прибыслав Хиппе дает ему карандаш с выдвигающимся стержнем), ручки, пилочки для ногтей, молотки, воздушные шары, аэропланы, цеппелины (последние Фрейд связывал с идеей эрекции как силы, преодолевающей силу притяжения), змеи, рыбы, шляпы и пальто[Фрейд 1989: 96-97] (см. также пятую главу книги " Толкование сновидений").

В искусстве XX века, особенно в классическом французском сюрреализме 1920-1930-х годов, психоаналитическая закваска настолько была сильной, (художники-сюрреалисты страстно увлекались психоанализом и использовали его основные принципы в своем творчестве; например, идея свободных ассоциаций имплицировала знаменитую технику автоматического письма), что психоаналитическая символика буквально затопляла их произведения. Вспомним название известной картины Рене Магритта, в котором (подобно понятию нулевой фонемы в классической фонологии Н. С. Трубецкого) лексема " хуй" выступает как " нулевая лексема" (или " минус-прием", как любил говорить Ю. М. Лотман). Речь идет о картине " Ceci n'est pas une pipe" (" Это не трубка"), на которой изображена обыкновенная курительная трубка ярко выраженной фаллической формы. В свете всего изложенного выше заглавие картины однозначно прочитывается как " Это не трубка-это хуй" (срав., впрочем, гораздо более утонченный и глубокомысленный анализ этой картины в книге[Фуко 1999]).

Вспомним также языковые игры, построенные на эффекте обманутого ожидания, свидетельствующие о том, что языковое сознание всегда готово воспринять слово " хуй" до такой степени, что его отсутствие или замена другим словом переживается как нечто экстраординарное, например комическое. Мы имеем в виду детские стишки вроде

Завидев в море красный буй,

К нему поплыл какой-то… дядя.

А с берега на это глядя.

Смеялись две крутые… тети.

Ехал на ярмарку Ванька Холуй,

За три копейки показывал свой х…

Художник, художник, художник молодой,

Нарисуй мне бабу с рыжей пи….

Пиками, пиками стали воевать,

А потом раздумали, стали баб е…

Ехал на ярмарку – и так далее.

Или не менее знаменитый текст, в котором слово 'хуй' заанаграммировано в каждой строчке, но в конце концов оно так и не появляется:

Себя от холода страхуя,

Купил доху я на меху я.

Купив доху, дал маху я –

Она не греет… ни хрена (вар.: ни черта, абсолютно).

О готовности детского и вообще обыденного сознания во всем видеть хуй свидетельствует феномен восприятия иностранных слов, омонимичных слову 'хуй' (применительно к мату в целом об этом пишет, в частности, в своей книге В. И. Жельвис[Жельвис 1997]). Так, например, формант 'хуй-' часто встречается в китайских именах собственных (обывательское редакторское сознание в советских издательствах в переводах с китайского лицемерно заменяло 'хуй' на 'хой'; например, выразительное имя военачальника Чуань Хуй заменялось на Чуань Хой), что используется в детском фольклоре, когда придумываются каламбурно осмысляемые китайские имена с формантом 'хуй', например Жуй Хуй (из анекдота о китайском дипломате и Брежневе):

Китайский дипломат (представляясь): Жуй Хуй.

Брежнев (возмущенно): Жуй сам!

Или (самое коронное в нашем детстве) – Сунь Хуй Вчай Вынь Су Хим.

Кажется, мы достаточно убедительно показали языковую и онтологическую универсальность нашего героя. Теперь на основе анализа собранной в книге А. Плуцера-Сарно уникальной коллекции фразеологизмов со словом 'хуй' обратимся к тем многообразным значениям, которые принимает Хуй как герой речевого фольклора и обыденного речевого поведения, будучи мифологическим амбивалентным персонажем – трикстером, культурным героем, посредником между жизнью и смертью (об этой функции трикстера см.[Леви-Строс 2000, Мелетинский 2000]) вроде германского Локи, античного Гермеса или палеоазеатского Ворона. Медиативно-амбивалентная роль хуя-фаллоса несомненна. С одной стороны, это предмет, который дает жизнь, с другой, он оценивается как нечто приносящее смерть в общей эротико-танатоло-гической динамике сексуальных отношений (к тому же еще мифологически осмысляемых в народном сознании в аспекте космогоническо-эсхатологичес-кого совокупления с землей (и, чаще всего, ее осквернения)[Успенский 1996]), обращенных как к инстинкту жизни, так и к инстинкту смерти (понятие, введенное Фрейдом в работе " По ту сторону принципа удовольствия" [Фрейд 1990а], а также – за восемь лет до него – его ученицей Сабиной Шпильрейн[Шпильрейн 1995]).

Хуй в качестве трикстера – это прежде всего веселый персонаж, жизнеутверждающий богатырь, символизирующий плодородие во многих ритуально-мифологических традициях, например в античной.

Вновь переходя на психоаналитический язык, можно сказать, что у нашего героя Хуя и / или его обладателя ярко выраженный фаллический (или фаллическо-нарциссический (это понятие ввел в психоанализ (Вильгельм Райх[Райх 1999]) характер (что нельзя не признать, вполне естественно, каким же еще быть характеру у хуя!). Фаллический характер связан с фиксацией на фаллической фазе (о ней мы говорили выше), то есть с таким положением вещей, когда в период фаллической фазы с ребенком произошли какие-то травмирующие его события, которые на уровне бессознательного навсегда сделали его зависимым от страха кастрации (у девочек от зависти к пенису) и от неумеренной инфантильной любви к своему фаллосу.

Вот как описывает этот характер Геральд Блюм:

" Люди с фаллическим характером ведут себя в беспечной, решительной, самоуверенной манере. Это вызывающее поведение представляет неосознанную защитную реакцию на не преодоленный в детстве страх кастрации. Переоценка пениса и его отождествление со всем телом (что мы и наблюдаем в нашем случае. – В. Р.) типичны для ранней фаллической стадии и отражаются с огромном тщеславии, эксгибиционизме (да, что-что, а уж показать себя наш герой любит! – В. Р.) и повышенной чувствительности (что и говорить: просто цветочек, чуть что – сразу и поникнет головкой. – В. Р.). Человек стаким характером живет в предвосхищении нападок на себя и поэтому наступает первым. Его агрессивность и провоцирующее поведение выражаются скорее не в словах, а в поступках (до чего точно сказано! – В. Р.). Показное мужество в духе бесшабашного мотоциклиста считается способом гиперкомпенсации"

[Блюм 1996: 211-212].

В соответствии с этим обладатель хуя может, показывая его силу и лихость, бить им по столу (как в анекдоте про боцмана, который, ударив хуем по столу, вызвал кораблекрушение), околачивать груши и даже поднимать гири, как Порфирий Мудищев из поэмы " Лука", который

Подымая хуем гири,

Порой смешил царя до слез.

Поведение Хуя или обладателя хуя в соответствии с особенностями фаллического характера не только агрессивное, но и наглое, вызывающее. Срав.:

Шел я лесом, видел чудо:

Крокодил ебет верблюда.

Я кричу ему: «Нахал!»

Он мне хуем помахал.

Фаллическо-нарциссический ХУЙ в качестве одной из своих ведущих особенностей обладает огромными размерами, это хуй-богатырь. Примеры из книги А. Плуцера-Сарно:

хуй в оглоблю; хуй в полтора аршина: …Смотрит – у него на полосе поросли хуй аршина в полтора, стоят себе красноголовые, словно мак цвет;

хуй в три локтя: Села-де на печь, расплакалася: / – Не мои-та-де щас-ки, что мне найти хуя в три локтя;

хуй огромный: Огромный хуй, как Божья кара, / Витал над грешною землёй; Выше леса, выше темного, / Пронесли хуя огромного, / Девки плачут, голосят, / Бабы голосом ревут, / Куда старателя несут?;

хуй до колена: Я беден, нет у меня ни полена, только и богатства, что хуй по колена!

хуй пятивершковый: Самые страшные хуй – это пятивершковый и с пятью зарубками;

хуй с аршин: – Тебе привет передавал Лапшин! – …(?) – У которого хуй с аршин!

хуй с мою ногу: Матери твоей хуй с мою ногу, так скачет – слава Богу;

хуй с (в) оглоблю: Заявленье подавала / Нашему начальнику, / Чтобы выдал хуй с оглоблю, / Два яйца – по чайнику!

О мужчине с повышенной сексуальной потенцией говорят, что у него " хуй поднимается до неба" (В двадцать лету дяди Глеба / Поднимался хуй до неба. / Да и после сорока / Достает до потолка!)

Актуальность идеи большой величины хуя порождает выражение " меряться хуями" (говорят, что это выражение – " Не будем меряться хуями! " -любил употреблять Сергей Довлатов).

Обладатель фаллически-нарциссического характера Хуй ведет крайне праздную жизнь, он в определенном смысле бонвиван, что также неоднократно подчеркивается в обыденном языковом поведении и фольклоре.

Знаменитое выражение " хуем груши околачивать" означает ничего не делать, проводить время в праздности, " ни хуя не делать", или " забивать на все хуй", как правило на работу. Или же делать что-то " через два хуя вприсядку", кое-как, " жевать хуй" или " плевать на хуй", " полоскать хуй в щах", то есть " совершать действия, воспринимаемые как праздное времяпрепровождение" (" Завязывайте хуй жевать и начинайте работу"), " пинать или валять хуй" (то же самое). С идеей праздности связан также знаменитый анекдот брежневского времени:

Луна. Тихая прозрачная ночь. Графиня стоит на балконе, закутавшись в шаль. Вдруг из гостиной раздаются вдохновенные звуки игры на фортепиано. Графиня вбегает в комнату. " Что это, граф? Это Шопен? ", – восклицает она восторженно. " Да нет – это я так просто по клавишам хуярю", – отвечает граф.

(Обыгрывание слова 'хуй' в конце текста, до тех пор казавшегося вполне приличным, см. также в рассказе Владимира Сорокина " Прощание" (это хороший пример того, что мы ниже называем " фаллической трансгрессивностью хуя"):

" Он снова вздохнул. Пронизанный светом воздух быстро теплел, ласточки кричали над прозрачной водой.

Стояло яркое летнее утро

Да. да. Яркое летнее утро.

Стояло, стоит и будет стоять.

И никуда не денется.

Ну и хуй с ним.

Длинный.

Толстый.

Жилисто-дрожащий.

С бледным кольцом спермы под бордовым венчиком головки.

С фиолетовыми извивами толстой вены.

С багровым шанкром.

С пряным запахом".

[Сорокин 1998: 445-446]

Еще одной особенностью мира, в котором живет и действует хуй, является при позитивности его нормальных непервертных сексуальных контактов, то есть контактов с пиздой, чрезвычайно негативная оценка его перверсивных контактов, во-первых, с анусом (" Хуй тебе в жопу! "), то есть гомосексуализма, и, во-вторых, ртом, то есть оральной перверсии (" семь хуев тебе в глотку", " насовать хуев в ебало", " хуй тебе по всей роже" и так далее). Бытовое объяснение этого феномена непрестижностью, низким социальным статусом пассивного гомосексуала в тюремной среде кажется недостаточным. С психоаналитической точки зрения Хуй – носитель фаллической стадии психосексуального развития – в своем негативизме по отношению к жопе и глотке отрицает хронологически предшествующие стадии психосексуального развития – соответственно оральную (когда основным инфантильным сексуальным объектом является грудь матери (поэтому выражение " Пососи мой хуй" (или, например, более изощренное " Соси ты хуй у пожилого ежика! ") подразумевает некий позорный инфантилизм, регрессию, возвращение к пройденному психосексуальному этапу) и анальную, когда основным сексуальным действием становится испражнение и игра с фекалиями, которые на этом этапе отождествляются с членом (см., например, наш анализ слова Herffalump в " Винни-Пухе" Милна[Руднев 2000]).

Так же пренебрежительно оценивается как нечто неважное и второстепенное вторая по значимости функция этого органа – выводящая, функция ури-нирования. В мире Хуя предполагается, что его дело – это сексуальный контакт с пиздой, а пописать – это нечто детское и поэтому не то чтобы позорное, но не имеющее прямого отношение к главному занятию Хуя. Поэтому выражение " Отнеси мой хуй поссать! " со значением категорического отказа выполнить просьбу (" – Дай прикурить. – Отнеси мой хуй поссать! ") выражает презрение говорящего к этой вроде бы необходимой, но какой-то несущественной процедуре.

С другой стороны, хуй, вернее, его отсутствие, соотнесенное с комплексом кастрации, – это символ смерти как абсолютного ничто. Отсюда выражения типа 'ни хуя' и 'хуй тебе' и т д. То есть хуй в обыденном речевом поведении может служит стигмой не только сверхприсутствия, но сверхотсутствия. С этой точки зрения в аспекте комплекса кастрации выражение " Хуй тебе! " может быть реконструировано как – (надо, следует) хуй тебе (оторвать, отрезать, отрубить)!

Срав. окончание советской частушки про серп и молот (это, конечно, не что иное, как пизда и хуй) брежневского времени:

Хочешь жни, а хочешь куй,

Все равно получишь хуй.

Получить хуй, то есть ничего не получить, в свете сказанного можно интерпретировать как деривацию выражения " хуй получишь" с интонационным ударением на слове " получишь", то есть " не получишь". Эта амбивалентность соответствует динамике инфантильной кастрационной тревоги, колеблющейся в диапазоне от " очень много" (надежда на обладание большим пенисом – таким же большим, как у отца) и до " ничего" (отчаяние от ожидания возможной кастрации).

Соответственно, выражение 'нет ни хуя' может означать, что нет даже хуя, то есть отсутствует самое главное.