К познанию потаенного

Язык, реализующийся в речи, и тело человеческое связаны органично и навсегда. Связь между этими двумя сущностями носит глубинный характер. Действительно, язык как некоторая абстрактная система формируется и хранится именно в теле человека, в его головном мозге. Артикуляционные органы человеческого тела материализуют языковую систему, отчуждают ее, т. е. выводят из тела и тем самым делают эту систему доступной восприятию другим человеком. В свете этого язык как вторичная сущность исходит из человека, он же и возвращается к нему в виде имен, покрывающих не только окружающее пространство, но и самого человека. Если говорить в этой связи о человеческом теле, то оно представляет собою по сути единство многих составляющих, называемыхто частями, то органами, то членами. Каждое из этих составляющих сам же человек и наделил именами, словами, и в такой предметно-языковой соотнесенности они и хранятся в сознании людей. Лексическая микросистема обозначений частей человеческого тела является, несомненно, одной из древнейших в любом языке.

Развитие человеческой цивилизации шло в направлении выработки общественной морали. Разумеется, общественная мораль – категория историческая, и для каждой эпохи характерна, как принято считать, своя мораль. Однако кое-что в сформировавшейся общественной морали остается, так сказать, на все времена. В число констант морали входит отношение общества к телу человека, в частности к открытию его отдельных частей миру и к языковому обозначению этих частей. Общественная мораль, как правило, позволяет " раскрывать" лишь часть человеческого тела – так называемый телесный " верх". На телесный " низ", состоящий из органов, выполняющих экскреторную и мочеполовую функции, общественная мораль давно наложила табу. Запрет этот заключается в том, что телесный " низ", согласно предписанию общественной морали, оказывается доступен обзору лишь самому владельцу тела и, таким образом, остается и должен оставаться скрытым от общества. Разумеется, ограниченно, в известных ситуациях, этот ярус может быть открыт и для других лиц. Запрет на открытость потаенных частей тела совершенно естественно переносится и на запрет языковой: общественная мораль не допускает прилюдного называния этих частей тела и связанных с ними действий. Таким образом, каждый человек, если иметь в виду его тело, носит в себе одновременно и свободу, и запрет. Разумеется, предметно-языковых запретов, о которых здесь идет речь, придерживается далеко не все общество: в отдельных его слоях и запретное может стать открытым.

Однако же большая часть человеческого общества придерживается выработанного табу, итак, вероятно, это будет всегда. Эта часть человечества, если вести речь о языковом плане проблемы, зная с детства систему запретных слов, так и будет сохранять ее на " периферии" сознания, в потаенных " уголках" памяти. Для таких людей это были, есть и будут самые низкочастотные, самые редко употребляемые или же вовсе никогда неиспользуемые слова. Здесь будет сохраняться дистанция между знанием и употреблением соответствующих слов и выражений. Однако от этого значение и значимость таких слов нисколько не уменьшится. Напротив, " потаенные" объекты, о которых мы здесь говорим, и слова, которыми они обозначаются, вызывают и у одной, и у другой части общества особый интерес, показателем чего является процесс активного " языкового расширения" (термин А. Солженицына) на базе субстантивных доминант и связанного с ними глагольного слова. " Языковое расширение" выражается прежде всего в активном вовлечении лексических доминант указанной сферы в словообразовательный, фразеологический и синтаксический процессы, а также в поисках средств преодоления запрета введением замены народного слова иноязычным (чаще всего латинским или греческим, а в жаргонной сфере – и иным), подыскиванием многочисленных лексических метафор, основывающихся то на признаке формы предмета (resp. части тела), то на его внешнем виде, то на функции, то на характере движения и т.д. Продукт языкотворчества в одних случаях в большей, в других – в меньшей мере представляет собой " потаенную" часть языка, и словаря в частности. Важно отметить, что " потаенные" слова и выражения более, чем какие-либо другие, оказались вовлеченными в " стратегию" ругательств и оскорблений – проявление отношений, без которых общество нежилой не сможет никогда жить (см., например, об особенностях инвективной стратегии в сербско-хорватском и русском языках соответственно: Ermen 1996; Жельвис 1997). Общество сделало их " бранными" и, следовательно, " неприличными", " непристойными".

Поэтому не случайно рассматриваемое нами лексическое " благо", создаваемое народом, являющееся продуктом его языкотворчества, традиционно находило да и поныне находит " куцее" отражение в словарях. Так было по крайней мере еще в XIX в., хотя и тогда понимали важность и необходимость собирания и анализа всего народного словаря, всех текстов традиционной народной культуры, без купюр (срав. у русских фольклорные записи А. Н. Афанасьева, у сербов – В. Караджича и некот. др.). В конце XIX в. переводчик древнеиндийскогоэротико-философского сочинения " Камасутра" Ват-сьяяны Р. Шмидт жаловался на то, что многие места книги он просто не решается переводить на немецкий язык. И он находит выход – переводит их на… латинский язык! (Vatsyayana 1897, 97 и далее, 170 и далее). И это, как тогда казалось, один из способов ненарушения общественной морали. Таким образом, один язык помогает другому спасти мораль века!..

Однако Р. Шмидт в этом отношении был, по-видимому, " последним из могикан". Уже начало XX в. демонстрирует нам очевидную раскованность по крайней мере в науке – этнографии, языкознании, фольклористике и др. Укажем хотя бы на то, что с 1904 г. начинает выходить знаменитая серия " Anthropophyteia" – " Ежегодник по собиранию и исследованию фольклора об истории развития половой морали", появляются и другие издания. Видимо, это воодушевило выдающегося языковеда И. А. Бодуэна де Куртенэ на научный подвиг, когда он взялся за подготовку третьего издания " Толкового словаря живого великорусского языка" В. И. Даля и включил туда некоторые из " непристойных" слов и выражений, которые не попали в прижизненное издание составителя словаря (Даль 1904; также изд. 4-ое, 1912). Об этой стороне редакторской деятельности И. А. Бодуэна де Куртенэ и о содержании включенных им слов и выражений хорошо написал недавно Б. И. Осипов в обширной статье, опубликованной в труднодоступном издании " Трудов Сегед-ского университета" (Осипов 1991, 31-49). Этот автор справедливо отмечает, что " отражение указанного пласта лексики в бодуэновском издании далев-ского словаря далеко не полно, а в отдельных случаях содержит и неточности. Отсутствуют субъективно-оценочные образования от'непристойныхслов', отсутствуют семантические дериваты, да и морфемные приведены очень ограниченно. Почти не представлена фразеология, содержащая такого рода лексику" (Осипов 1991, 31-32).

В отечественной науке лишь в последней трети XX в. стали появляться редкие работы, затрагивающие этот деликатный материал и эту проблему. К тому же эти работы выходили не в Советском Союзе, а в других странах – например, исследования Б. А. Успенского и Н. И. Толстого (см.: Успенский 1983, 33-69; 1987, 37-76; Толстой 1985, 431-437). Лишь в конце XX в., начиная с так называемой перестройки в СССР, социально раскованное общество раскованно стало проявлять себя и в языке: запрет на " непристойные" слова и выражения, удерживавшийся длительное время, был нарушен; появились писатели, без ограничений обращающиеся к " непристойным" словам, к мату (об этом см., например: Дуличенко 1994, 221-232). Вслед за этим бурно стала проявлять себя и " бранная" лексикография: потоки списков потаенных слов и наспех составленные словари русского мата заполонили книжный рынок. Обстоятельный анализ и оценка их дана автором настоящего словаря в разделе " Матерный словарь как феномен русской культуры. Русская непристойная лексика в словарях XIX-XX вв.". По существу к этой оценке нечего добавить. По этой же причине мы не будем касаться здесь этого вопроса, а скажем лишь, что в этом потоке " бранных" изданий профессионализмом выделяется, пожалуй, только один словарь: " Русская заветная идиоматика" А. Н. Баранова и Д. О. Добровольского (см.: Баранов, Добровольский 1995). Врочем, база данных А. Плуцера-Сарно, как указывают сами авторы, была одним из его источников. " Бранная" лексикография лишь начинает формироваться, и потому и в этом издании не удалось избежать некоторого схематизма в разработке и интерпретации материала. Для наших целей важно было бы кратко рассмотреть вопрос о том, какова ситуация с собиранием и лексикографической обработкой потаенных слов и выражений в других славянских языках.