Стивен Кинг

Пятая четверть

Я поставил свою тачку недалеко от дома Кинана, за углом.

Пару секунд посидел в темноте, затем выключил двигатель и вышел из машины. Когда я хлопнул дверцей, то у дышал, как, отвалившись, из-под крыльев посыпались на мостовую хлопья ржавчины. Ничего, скоро все будет иначе.

Пистолет был вложен в наплечную кобуру и давил на грудную клетку словно кулак. «Кольт» сорок пятого калибра раньше принадлежал Барни. Я испытывал от этого удовлетворение. На всей безумной затее налет иронии. Может быть, даже справедливости.

Дом Кинана, архитектурное уродство, занимал четверть акра и представлял собой нагромождение косых углов и крутых крыш, окруженное железным забором. Как я и надеялся, он: оставил ворота незапертыми. Некоторое время тому назад я видел, как он из гостиной звонил кому-то, и интуитивно почувствовал, что Кинан разговаривал или с Джаггером, или с Сержантом. Скорее всего с Сержантом.

Конец ожиданию, эта ночь будет моей.

Я шел по подъездной аллее, вплотную к обрамлявшему ее кустарнику, и напряженно прислушивался, не вторгнутся ли необычные звуки в резкое завывание январского ветр Но этого не произошло. Сейчас, в пятницу вечером, горничная Кинана отправилась куда-то на веселую вечеринку. В доме никого не будет, кроме этого ублюдка Кинана. Ждущего Сержанта. Ждущего — хотя он этого еще не знал и меня.

Я проскользнул под навес для автомобилей. Там виднелась черная тень «импалы» Кинана. Я попробовал открыть заднюю дверцу. Машина оказалась незапертой. Природа не уготовила Кинану роль негодяя, подумал я, он был слишком доверчив. Я сел в автомобиль и стал ждать.

Из дома доносились тихие звуки джаза, очень четкие и выразительные. Майлз Дейвис, наверное. Кинан слушает Майлза Дейвиса, а рука с маникюром сжимает стакан — джин с содовой. Жизнь улыбается ему.

Ждать пришлось долго. Стрелки на моих часах проползли от половины девятого до девяти, а затем и до десяти. Время, достаточное для размышлений. Я думал главным образом о Барни, и не потому, что мне так хотелось. Я вспомнил о том, как он выглядел в той маленькой лодчонке, когда я нашел его. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами и издавал бессмысленные каркающие звуки. Барни провел в лодке под горячими лучами солнца двое суток и походил на вареного омара. В верхней части его живота, там, куда попала пуля, виднелась рана, покрытая черной запекшейся кровью.

Он старался — насколько мог — направить лодку в сторону коттеджа, но если ему это и удалось, то главным образом благодаря слепой удаче. Ему повезло, что он сумел добраться до берега неподалеку от коттеджа, но еще большей удачей явилось то, что он все еще мог говорить, хотя и недолго. Я держал наготове пригоршню сильнодействующего снотворного на случай, если ему откажет речь. Я не хотел, чтобы он страдал. Если только на то, разумеется, не будет серьезной причины. Оказалось, такая причина есть. Он должен был рассказать мне нечто важное, нечто невероятное, и он сумел рассказать мне почти все.

Когда он умер, я вернулся к его лодке и забрал «кольт» сорок пятого калибра, спрятанный в небольшом отделении на корме, завернутый в водонепроницаемый пакет. Затем я отбуксировал лодку подальше от берега, на большую глубину, и утопил ее. Если бы я мог сделать эпитафию на его надгробии, в ней говорилось бы, что простофили приходят в этот мир ежеминутно. Большинство из них, впрочем, очень хорошие ребята — вроде Барни. Вместо этого я начал искать виновных в его смерти. Мне понадобилось шесть месяцев, чтобы найти Кинана и убедиться в том, что Сержант был по крайней мере где-то поблизости, но я настойчивый парень. И вот я здесь.

В двадцать минут одиннадцатого подъездную аллею осветили фары, и я лег на пол «импалы». Приехавший загнал свою машину под навес и поставил рядом с автомобилем Кинана. Судя по звуку мотора, это был старый «фольксваген». Когда замолк маленький двигатель, я услышал, как Сержант кряхтя вылез из тесной машины. Зажегся свет на крыльце, и раздался щелчок замка на входной двери. Голос Кинана:

— Привет, Сержант! Ты опаздываешь. Заходи и выпей чего-нибудь.

Голос Сержанта:

— Скоч.

Я заранее опустил стекло в дверце «импалы». Теперь через окно, держа рукоятку обеими руками, я высунул ствол «кольта».

— Стоять, не двигаться! — приказал я.

Сержант успел преодолеть половину ступенек крыльца.

Кинан как гостеприимный хозяин вышел ему навстречу и теперь смотрел вниз, ожидая, пока гость поднимется наверх, чтобы отойти в сторону и сказать при входе в дом: «Только после вас». Их силуэты были идеальными целями в снопе света из открытой двери. Сомневаюсь, чтобы они видели меня в темноте, но здоровенный пистолет они заметили.

— Кто ты такой, черт возьми? — спросил Кинан.

— Джерри Тарканьян, — ответил я. — Только не шевелись, иначе я проделаю в тебе такую дыру, что впору через нее смотреть телевизор.

— Судя по голосу, ты просто панк, — сказал Сержант, но не решился шевельнуться.

— Не двигайтесь. Это все, о чем вам нужно сейчас позаботиться. — Я открыл заднюю дверцу «импалы» и осторожно вышел из машины. Сержант смотрел на меня через плечо, и я видел, как блестят его маленькие глазки. Одна рука его поползла к лацкану двубортного пиджака образца 1943 года.

— Ну-ка, пожалуйста, — сказал я, — подними вверх свои паршивые руки, подонок.

Сержант поднял руки над головой. Руки Кинана уже протянулись к небу.

— А теперь спускайтесь по ступенькам. Оба.

Они направились вниз, и в свете, падавшем из дома, я разглядел их лица. Кинан выглядел испуганным, но лицо Сержанта было бесстрастным, словно он слушал лекцию о буддизме или об уходе за мотоциклами. Это он, наверное, стрелял в Барни.

— Лицом к стене и обопритесь руками. Оба.

— Если вам нужны деньги... — начал Кинан.

Я засмеялся.

— Ну конечно, я собирался предложить вам посуду по сниженным ценам и постепенно перейти к более серьезным делам, но ты сразу разгадал мою уловку. Да, мне нужны деньги. Четыреста восемьдесят тысяч долларов, между прочим, что закопаны на маленьком островке Карменс-Фолли, недалеко от Бар-Харбора.

Кинан дернулся, будто в него выстрелили, но бетонное лицо Сержанта не дрогнуло. Он повернулся кругом и уперся руками в стену, наклонившись вперед. Кинан неохотно последовал его примеру. Я обыскал его первым и достал из кармана смехотворно маленький револьвер тридцать второго калибра с трехдюймовым стволом. Пользуясь таким револьвером, можно приставить дуло к голове человека, нажать на спусковой крючок и все-таки промахнуться. Я бросил его за спину и услышал, как он рикошетом отскочил от одного из автомобилей. У Сержанта не было оружия, и я с облегчением отошел.

— А сейчас мы отправимся в дом. Ты пойдешь первым, Кинан, за тобой Сержант, потом я. Только без глупостей, ладно?

Мы поднялись по ступенькам и вошли в кухню. Это была одна из тех стерильно чистых кухонь из хрома и кафеля, что кажутся целиком сделанными на конвейере где-нибудь на Среднем Западе усилиями энергичных идиотов-методистов, каждый из которых выглядит как мистер Гуд-ренч и пахнет табаком «Черри бленд». Я ни минуты не сомневался, что такая кухня не нуждается в чем-то столь вульгарном, как уборка.

Я провел их через кухню в гостиную, которая тоже выглядела как на картинке. Судя по всему, ее интерьером занимался дизайнер с гомосексуальными наклонностями, так и не сумевший избавиться от влюбленности в Эрнеста Хемингуэя. В гостиной был камин, сложенный из каменных плит размером с кабину лифта, тиковый обеденный стол и голова лося над ним, столик на колесиках для напитков под пирамидой из множества лучших винтовок и прочей артиллерии. Стереопроигрыватель выключился сам.

Я указал пистолетом на диван.

— Садитесь — каждый на противоположном конце.

Они сели. Кинан — справа, Сержант — слева. Сидя Сержант казался даже больше, чем на самом деле. Едва скрытый короткими волосами, его голову пересекал ужасный глубокий шрам. Я решил, что Сержант весит не меньше двухсот тридцати фунтов и не мог понять, почему мужчина таких габаритов и физической силы, под стать Майку Тайсону, ездит в «фольксвагене».

Я взял кресло, протащил его по ковру пасочного цвета и поставил напротив дивана между ними. Усевшись, я положил свой «кольт» сорок пятого калибра на бедро. Кинан уставился на него, как птичка на змею. Сержант уставился на меня — словно он был змеей, а я — птичкой.

— Ну и что дальше? — спросил он.

— Теперь побеседуем о картах и деньгах, — сказал я.

— Не понимаю, о чем ты, — пожал плечами Сержант. — Я знаю только одно — маленьким мальчикам не следует играть с оружием.

— Как сейчас поживает Кэппи Макфарланд? — небрежно поинтересовался я.

Сержант никак не отреагировал на это, но Кинана будто ударила электричеством.

— Он знает! Он все знает! — Слова вылетели из него как пули.

— Заткнись! — рявкнул Сержант. — Заткни свою проклятую пасть!

Кинан застонал. Он никогда не рассчитывал, что ему придется участвовать в этом эпизоде сценария. Я улыбнулся.

— Он прав, Сержант, — сказал я. — Я знаю. Знаю почти все.

— Кто ты такой?

— Никто из вас не знает меня. Я — друг Барни.

— Какого Барни? — равнодушно спросил Сержант.

— Барни Кугла, с круглыми глазами?

— Когда я нашел его, он еще был жив. Почти.

Сержант повернулся и одарил Кинана злобным, убийственным взглядом. Кинан задрожал и открыл рот.

— Молчи, — предупредил его Сержант. — Чтобы ни слова из твоей вонючей пасти... Только скажи что-нибудь, и я сверну тебе шею, как цыпленку.

Рот Кинана тут же закрылся.

Сержант снова взглянул на меня.

— Что значит — почти все? — спросил он.

— Все, кроме мелких подробностей. Мне известно про бронированный автомобиль. Про остров Кэппи Макфарланда. Про то, как ты и Кинан и какой-то ублюдок по имени Джаггер убили Барни. И знаю про карту. Я знаю о ней.

— Все было не так, как он тебе рассказал, — сказал Сержант. — Он собирался обмануть нас.

— Барни не смог бы обмануть даже ребенка, — сказал я. — Он был всего лишь простаком, умевшим крутить баранку.

Сержант пожал плечами; со стороны происходящее походило на легкое землетрясение.

— Ну хорошо. Оставайся таким же тупоумным, как выглядишь.

— Я знал, что Барни замешан в каком-то деле еще с марта. Но мне не было известно, в каком именно. И вот однажды вечером у него появился пистолет. Вот этот пистолет. Как ты вышел на него, Сержант?

— Через общего друга — через одного парня, с которым я отбывал срок. Нам нужен был водитель, который знал бы дороги в восточной части штата Мэн и в районе Бар-Харбора. Мы с Кинаном пошли к Барни и все выложили. Ему это дело понравилось.

— Я был с ним в одной камере в Шэнке, — сказал я. — Он мне нравился. Он не может не нравиться. Туповат, но парень хороший. За ним приходилось присматривать, а вот как партнер он слаб.

— Джордж и Ленни, — усмехнулся Сержант.

— Приятно слышать, что ты недаром провел срок в тюрьме, — усовершенствовал то, что заменяет тебе мозги, миленький, — произнес я. — Мы наметили один банк в Льюистоне. Он так торопил меня, ждал, когда я все подготовлю. Теперь он в могиле.

— Господи, как это печально, — рассмеялся Сержант. — Я готов заплакать, такой уж я чувствительный.

Я поднял пистолет и дал ему возможность заглянуть в дуло. На пару секунд он превратился в птичку, а пистолет стал змеей.

— Еще одна шуточка — и я пущу тебе пулю в брюхо. Ты веришь мне?

Он высунул язык и с удивительной быстротой облизнул внезапно пересохшие губы. Затем кивнул. Кинан боялся пошевелиться. Казалось, его вот-вот стошнит, но он сдержался.

— Он сказал мне, что это крупное дело, большие деньги, — продолжил я. — Это все, что мне удалось от него узнать. Он скрылся третьего апреля. Два дня спустя четверо парней ограбили бронированный автомобиль фирмы «Портленд — Бангор федерейтид». Все три охранника были убиты. В газетах писали, что грабители прорвались через две засады, перекрывавшие шоссе, на «плимуте» семьдесят восьмого года выпуска с форсированным двигателем. У Барни стоял в гараже такой автомобиль, он собирался переделать его в гоночный. Готов поспорить, что Кинан дал Барни деньги, чтобы он соорудил что-то скоростное и мощное.

Я взглянул на Кинана. Лицо его цветом напоминало сыр.

— Шестого мая я получил открытку, на ней стоял штамп, почтового отделения Бар-Харбора, но это ничего не значит — в том районе находится много маленьких островков, отправляющих почту через него. Эти островки объезжает катер, который собирает почту. В открытке говорилось: «С мамой и семьей все в порядке, лавка процветает. Увидимся в июле». И подпись Барни — его второе имя. Я арендовал коттедж на берегу — у нас была такая договоренность. Июль наступил, а Барни все нет.

— Должно быть, ему страшно захотелось прогуляться по девкам, верно? — произнес Сержант. Думаю, он хотел, чтобы я понял, что мне не удалось запугать его.

Я окинул его равнодушным взглядом.

— Он приплыл на лодке в начале августа. Благодаря твоему приятелю Кинану, Сержант. Кинан забыл, что в лодке был установлен автоматический насос, откачивающий воду. Он считал, что волны захлестнут лодку и она быстро потонет, верно, Кинан? Но ты считал к тому же, что Барни мертв. Каждый день я расстилал на мысе Френч-Пойнт желтое одеяло. Его видно за несколько миль. Заметить нетрудно. И все-таки ему повезло.

— Слишком повезло. — Сержант со злости плюнул.

— Мне не дает покоя любопытство — одно только мне непонятно. Он знал, что деньги новые, что все их номера известны? Что вы не сможете продать их даже скупщику краденого на Багамах, чтобы он придержал их на три-четыре года?

— Знал, — буркнул Сержант, и я с удивлением обнаружил, что верю ему. — И мы не собирались сбывать деньги никакому скупщику. Он и это знал. Думаю, он рассчитывал, что после ограбления банка в Льюистоне, которое вы планировали, у него появятся наличные, но рассчитывал он на них или не рассчитывал — он знал, как обстоит дело, и сказал, что согласен. Господи, почему бы нет? Предположим, мы подождем десять лет, а там — отправимся за деньгами и поделим их. Что такое десять лет для молодого парня вроде Барни? Черт побери, ему исполнилось бы всего тридцать пять. А вот мне был бы шестьдесят один.

— А как относительно Кэппи Макфарланда?

Барни знал и о нем тоже?

— Да. Это Кэппи предложил идею ограбления. Хороший человек, настоящий профессионал. В прошлом году заболел раком. Оперировать — бессмысленно. К тому же он был в долгу передо мной.

— Итак, вы вчетвером отправились на остров Кэппи, — сказал я. — Маленький заброшенный остров под названием Карменс-Фолли, на котором никто не живет. Кэппи закопал там деньги и начертил карту.

— Это предложил Джаггер, — сказал Сержант. — Мы не хотели делить деньги — соблазн слишком велик. Но мы не хотели и оставлять их все в руках кого-то одного. Кэппи Макфарланд идеально решал проблемы.

— Расскажи мне о карте.

— Я так и думал, что разговор зайдет об этом, — холодно усмехнулся Сержант.

— Не говори ему! — хриплым голосом выкрикнул Кинан.

Сержант повернулся и бросил на него взгляд, способный расплавить стальной брусок.

— Заткнись. Я не умею врать и не умею увертываться от вопросов, и все из-за тебя. Знаешь, на что я надеюсь, Кинан? Я надеюсь, что тебе не удастся дожить до следующего столетия.

— Твое имя упоминается в письме, — выпалил Кинан, глядя на него дикими глазами. — Если со мной что случится, твое имя есть в письме!

— Кэппи начертил хорошую карту, — сказал Сержант, не обращая внимания на Кинана, словно того не было в комнате. — Отбывая срок в Джолиет, он научился чертить. Затем он разрезал карту на четвертушки, по одной для каждого из нас. Мы собирались снова встретиться четвертого июля, через пять лет, и тогда, может, обсудив все, решили бы все их сложить. Но появились трудности.

— Да, — кивнул я. — Пожалуй, можно сказать и так.

— Если хочешь знать правду, все это было делом рук Кинана. Мне неизвестно, знал об этом Барни или нет, но все случилось именно так. Когда мы уплыли в лодке Кэппи вместе с Джаггером, Барни был жив. — Проклятое брехло! — взвизгнул Кинан.

— У кого в сейфе две четвертушки? — спросил Сержант. — Не у тебя ли, милый?

Он снова посмотрел на меня.

— Но из-за этого дело все-таки не изменилось. Половины карты все равно мало. И ты считаешь, что я должен сидеть и твердить, что лучше поделить деньги на четверых, чем на троих? Думаю, ты все равно не поверишь мне, даже если это и правда. Как ты думаешь, что было дальше? Мне позвонил Кинан. Сказал, что нам надо поговорить. Я ждал его звонка. Похоже, и ты думал так же.

Я кивнул. Кинана найти легче, чем Сержанта, — он был более заметной фигурой. Думаю, в конце концов мне удалось бы найти и Сержанта, но я был уверен, что в этом нет надобности. Птицы одного полета жмутся друг к другу.., и трудно удержаться, чтобы по ветру не полетели перья, особенно когда одна из этих птиц — стервятник вроде Кинана.

— Конечно, — продолжал Сержант, — он предупредил меня, чтобы мне не приходили в голову опасные мысли. Сказал, что подстраховался: мое имя есть в письме, которое вскроют в случае его смерти. Это письмо у его адвоката. Он пришел к выводу, что вдвоем, если у нас будет три четверти карты, мы сумеем, наверное, догадаться, где Кэппи закопал деньги.

— И тогда поделите добычу пополам, — сказал я.

Сержант кивнул. Лицо Кинана походило на луну, поднимающуюся куда-то в стратосферу ужаса.

— Где сейф? — спросил я.

Кинан не ответил.

Я немало практиковался в стрельбе из «кольта» сорок пятого калибра. Это хороший пистолет. Мне он нравился. Я взял его в обе руки и прострелил Кинану предплечье, чуть ниже локтя. Сержант даже не шелохнулся. Кинан свалился с дивана, сжался в комок, прижимая руку к груди, и завыл от боли.

— Сейф, — повторил я.

Кинан продолжал выть.

— Сейчас я выстрелю тебе в коленную чашечку, — пригрозил я. — Не знаю по личному опыту, но слышал, что боль в этом случае просто сводит с ума.

— За гравюрой, — простонал он. — За Ван Гогом. Не стреляй в меня больше, а? — Кинан просительно посмотрел на меня.

Я сделал жест в сторону Сержанта, указывая пистолетом на стену.

— Встань вот туда, лицом к стене.

Сержант встал и повернулся к стене, опустив руки вниз.

— Теперь ты, — сказал я Кинану, — открой сейф.

— Кровь течет, я умираю... — простонал Кинан.

Я подошел к нему и рукояткой «кольта» ударил по щеке, содрав лоскут кожи.

— Вот теперь у тебя действительно течет кровь, — заметил я. — Открывай сейф, или кровотечение усилится.

Кинан встал, придерживая раненую руку здоровой, по его щекам катились слезы. Здоровой рукой он снял гравюру с крючков, вделанных в стену, и я увидел серый стенной сейф. Кинан посмотрел на меня взглядом, полным ужаса, и начал вращать диск набора. Два раза ошибся и сумел открыть сейф только с третьей попытки. Внутри лежали документы и две толстые пачки денег. Он сунул руку в сейф, пошарил там и достал два листка бумаги размером три дюйма на три каждый.

Клянусь, я не собирался убивать его. Я хотел только связать и оставить здесь. -Он не мог причинить никакого вреда. Горничная найдет его, когда вернется с вечеринки или куда там она уехала в своем маленьком «додже». После этого Кинан не осмелится высунуть нос из дома целую неделю. Но все оказалось именно так, как сказал Сержант. У Кинана было две четверти карты. И на одной были пятна крови.

Я снова выстрелил в него, на этот раз не в руку. Он рухнул на пол, как пустой мешок из-под белья.

Сержант снова не шевельнулся.

— Я не обманывал тебя. Кинан прикончил твоего друга. Оба они не были профессионалами. Непрофессионалы ведут себя глупо.

Я промолчал, посмотрел на квадратные четвертушки и сунул их в карман. Ни на одной из них не было креста, означавшего место, где спрятаны деньги.

— Что дальше? — спросил Сержант.

— Поедем к тебе.

— Почему ты считаешь, что моя четвертушка у меня?

— Не знаю. Телепатия, наверное. К тому же, если ее там нет, мы поедем туда, где ты ее спрятал. Мне некуда спешить.

— Ты все обдумал, да?

— Хватит болтать, поехали.

Мы вышли из дома к навесу, где стояли машины. Я сел на заднее сиденье «фольксвагена», в дальний от водителя угол. Огромная фигура Сержанта и тесный салон автомобиля исключали возможность неожиданных действий с его стороны; ему потребуется пять минут лишь для того, чтобы повернуться. Через пару минут мы тронулись.

Пошел снег — большие ленивые снежинки медленно спускались вниз, прилипали к ветровому стеклу и мгновенно таяли, когда касались шоссе. Дорога была скользкой, но машин ехало мало.

Примерно через полчаса езды по шоссе 10 он свернул на узкий отросток. Еще спустя пятнадцать минут мы съехали на неровный проселок, весь в ухабах. С обеих сторон на нас смотрели заваленные снегом сосны. Через две мили машина въехала на короткую подъездную дорогу, усыпанную мусором.

В слабом свете фар «фольксвагена» я с трудом различил покосившуюся хибару, такую характерную для отдаленных мест, с залатанной крышей и наклонившейся телевизионной антенной. В овражке слева от хибары стоял покрытый снегом «форд». За ней виднелись деревянный туалет и куча старых покрышек.

— Добро пожаловать в восточный филиал «Бэлли», — сказал Сержант и выключил двигатель.

— Если ты попытаешься обмануть меня, я тебя убью.

Тело Сержанта занимало, казалось, три четверти переднего сиденья крошечного автомобиля.

— Да, я знаю, — ответил он.

— Выходи.

Сержант шел к хибаре впереди меня.

— Открой дверь, — сказал я. — Затем стой, не двигайся.

Он открыл дверь и замер. Я тоже замер позади него. Мы стояли так минуты три, и за это время ничего не произошло. Единственным живым существом оказалась жирная серая белка, выскочившая на середину двора и обругавшая нас на языке грызунов. — Окей, — произнес я наконец. — Пошли в дом.

Как ни удивительно, внутри все тоже походило на свалку. Единственная лампочка в шестьдесят ватт без абажура слабо освещала комнату, оставляя по углам тени, похожие на изголодавшихся летучих мышей. Повсюду были разбросаны газеты. На провисшей веревке сохла одежда. В одном углу стоял древний телевизор, в противоположном — покосившаяся раковина и старинная проржавевшая ванна на чугунных лапах. Рядом — охотничье ружье. В комнате пахло потом, испарениями от немытого тела и острой томатной приправой.

— Все-таки лучше, чем жить в лесу, — заметил Сержант.

У меня была иная точка зрения, но спорить с ним я не собирался.

— Где твоя четверть карты?

— В спальне.

— Пошли за ней.

— Не торопись. — Он медленно повернулся, его словно отлитое из бетона лицо было угрюмым. — Ты должен дать слово, что не убьешь меня, когда получишь ее.

— И как ты надеешься заставить меня сдержать это обещание?

— Не знаю, черт побери. Пожалуй, мне остается надеяться на то, что ты завелся так не только из-за денег. Если из-за Барни — если ты хотел отомстить за него, — все в порядке, ты отомстил. Кинан прикончил его, и теперь Кинан мертв. Если тебе нужны деньги, тоже все в порядке. Может быть, трех четвертей будет достаточно. Между прочим, ты был прав — на моей четвертушке стоит большой жирный крест. Но ты не получишь мою часть карты, пока не пообещаешь, что и я получу что-то — взамен ты сохранишь мне жизнь.

— Откуда я знаю, что ты не станешь охотиться за мной?

— Именно этим я и собираюсь заняться, сынок, — мягким голосом ответил Сержант.

Я рассмеялся.

— Ну хорошо. Сообщи мне адрес Джаггера в придачу к своей части карты, и я обещаю не убивать тебя. И сдержу слово.

Сержант печально покачал головой.

— Не связывайся с Джаггером, парень. Он сожрет тебя.

Только что я опустил на колено свой «кольт», а теперь снова пришлось поднять его.

— Ну хорошо. Он в Коулмэне, Массачусетс. На лыжной базе. Этого достаточно?

— Да. Так где твоя четверть карты, Сержант?

Он еще раз пристально посмотрел на меня, затем кивнул. Мы вошли в спальню.

Снова очарование колониального периода. Грязный матрас на полу, заваленный книгами с картинками. Стены оклеены фотографиями женщин, единственным прикрытием которых был, по-видимому, тонкий слой масла «Уэссон».

Сержант не колебался ни секунды. Он взял с ночной тумбочки лампу, открутил основание. Его четверть карты, аккуратно свернутая, лежала внутри. Он вынул ее и молча протянул мне.

— Бросай, — сказал я.

На лице Сержанта появилась презрительная улыбка.

— Боишься, тонкошеий?

— В конечном счете это оправдывает себя. Бросай, Сержант.

Он швырнул мне свернутый рулончик бумаги.

— Дешево досталось — легко потерялось, — пробормотал он.

— Я сдержу свое обещание, — заметил я. — Считай, что тебе повезло. Иди в другую комнату.

Ледяной свет блеснул в его глазах.

— Что ты сделаешь со мной?

— Приму меры, чтобы ты некоторое время не выходил отсюда. Пошел.

Мы перешли в гостиную — маленькое забавное шествие.

Сержант остановился под голой лампочкой, спиной ко мне, со сгорбленными плечами, ожидая, что ствол «кольта» обрушится ему на голову. И только я начал заносить пистолет, чтобы ударить его, как погас свет.

В хибаре воцарилась полная темнота.

Я бросился вправо: Сержант уже исчез, как ветер. Послышался шорох газет, я и понял, что он бросился на пол. Наступила тишина. Полная и абсолютная.

Я замер на месте, ожидая, что глаза привыкнут к темноте, но, когда у меня появилось ночное зрение, оно ничем не помогло мне. Хибара была кладбищем, на котором возвышались тысячи смутно различимых памятников — и Сержант знал расположение каждого из них.

Мне было известно о Сержанте все; раздобыть сведения о нем оказалось не так уж трудно. Во Вьетнаме он был «зеленым беретом», и с тех пор никто не называл его по имени, и просто — Сержант, огромный жестокий убийца.

Где-то в темноте он крался ко мне. Он знал эту комнату, как ладонь своей руки. Я не слышал ни единого звука, ни скрипа половицы, ни шороха шагов, но чувствовал, как он приближается, слева или справа, а может быть, выкинет хитрый фокус и пойдет прямо на меня.

Я сжимал рукоятку пистолета в потной руке и с трудом удерживался от того, чтобы не открыть огонь наугад, не целясь. В кармане у меня лежали три четверти пирога, и я остро это сознавал. Меня не беспокоило, почему погас свет, не беспокоило до тех пор, пока через окно не сверкнул слепящий луч мощного электрического фонаря. Он пробежал по комнате и случайно остановился на Сержанте, который стоял, пригнувшись, в семи футах слева от меня. Его глаза светились в ярком луче, словно кошачьи.

В правой руке он держал сверкнувшее лезвие бритвы, и внезапно я вспомнил, как его рука скользнула к лацкану пиджака у дома Кинана.

Сержант повернулся к окну и произнес всего одно слово.

— Джаггер?

Не знаю, кто убил его первым. Крупнокалиберный пистолет громыхнул из-за яркого луча, и я дважды нажал на спусковой крючок «кольта» Барни — чистый рефлекс. Сержанта отбросило к стене с такой силой, что один сапог слетел с его ноги.

Фонарь погас.

Я выстрелил в окно, но всего лишь разбил стекло. Лежа в темноте на полу, я понимал теперь, что не один ждал, когда проявится жадность Кинана. Джаггер тоже был наготове. И хотя у меня в машине было еще двенадцать запасных патронов, сейчас в «кольте» остался только один.

«Не связывайся с Джаггером, парень, — сказал тогда Сержант. — Он сожрет тебя».

Теперь у меня в памяти запечатлелась комната. Я пригнулся и побежал в угол, перепрыгнув через распростертые ноги Сержанта. Там я залез в ванну и выглянул через ее край. Наступила полная тишина. Дно ванны было шероховатым и облупившимся. Я ждал.

Прошло минут пять. Казалось, не минут — часов. Затем свет фонаря вспыхнул снова, на этот раз в окне спальни. Я быстро опустил голову, когда луч света мелькнул в дверном проеме. -Он остановился на мгновение и погас.

И снова тишина, долгая, оглушающая. На грязной поверхности ванны Сержанта мне привиделся Кинан с его безнадежной улыбкой, Барни с черной раной справа от пупка, покрытой запекшейся кровью, Сержант, застывший в ослепительном луче фонаря, с лезвием бритвы, профессионально зажатым между большим и указательным пальцами. Джаггер, всего лишь темная тень без лица. И я. Пятая четверть.

Внезапно я услышал голос, сразу за дверью. Он звучал мягко и интеллигентно, был почти женским, но не изнеженным. Этот голос показался мне чертовски беспощадным и профессиональным:

— Привет, красавчик.

Я молчал. Он не узнает моего номера, пока не наберет его.

Когда голос раздался снова, он звучал из-за окна.

— Я убью тебя, красавчик. Я приехал, чтобы убить их, но ты послужишь превосходной заменой.

Прошло некоторое время, пока он менял место. Когда я снова услышал его, голос раздался из окна над самой моей головой — из окна над ванной. Сердце у меня ушло в пятки. Если он включит сейчас свой фонарь...

— Наша телега не нуждается в пятом колесе, — сказал Джаггер. — Извини.

Я едва слышал, как он переходил на новое место. Оно оказалось позади дверной рамы.

— А ведь моя четвертушка карты здесь, у меня. Желаешь забрать ее?

Мне захотелось кашлять, но я переборол себя.

— Выходи и забирай, красавчик. — Его голос приобрел насмешливую интонацию. — У тебя будет целый пирог. Выходи и бери.

Но мне этого не требовалось, и он, по-моему, знал это. У меня в руках был полный набор козырей. Теперь я мог найти место, где спрятаны деньги. Располагая всего одной четвертью, Джаггеру было не на что надеяться..

На этот раз тишина затянулась. Полчаса, час, вечность. Вечность в квадрате. Мое тело начало неметь. Снаружи, за стенами дома, ветер усиливался, хлестал снегом по стенам, не позволяя мне ничего слышать. Было очень холодно. Я больше не чувствовал кончики пальцев. Затем, примерно в половине второго, послышался призрачный шелестящий звук, похожий на ползущих в темноте крыс. Я перестал дышать. Каким-то образом Джаггер сумел пробраться в комнату. Он стоял в самой середине гостиной... И тут я понял. Rigor mortis, трупное оцепенение, ускоренное холодом, перемещало тело Сержанта в последний раз — вот и все. Я немного успокоился.

И тут дверь распахнулась, в дом ворвался Джаггер, высокий, похожий на призрака из-за покрывающего его снега, он размахивал руками. Я прицелился, и пуля пробила ему висок. При вспышке выстрела я увидел, что стреляю в пугало без лица, одетое в брюки и рубашку, выброшенные каким-то фермером. Голова из мешковины упала с ручки метлы, когда пугало рухнуло на пол. И тут Джаггер начал стрелять в меня.

У него был полуавтоматический пистолет, и при попадании пуль ванна звенела, будто гигантский колокол. Эмаль отлетала от стенок мне в лицо. Сверху посыпались деревянные щепки, шмякнулась и одна горячая расплющенная пуля.

Затем Джаггер кинулся вперед, стремясь развить успех. Он собирался застрелить меня в ванне, как рыбу в бочке. Я не мог даже поднять голову.

Меня спас Сержант. Джаггер споткнулся об одну из его вытянутых больших ног, потерял равновесие, и пули, предназначенные мне, вонзились в пол. Тут я встал на колени, представил себе, что я Роджер Клеменс, и изо всех сил ударил его по голове большим «кольтом» Барни.

Удар пришелся в цель, но не остановил его. Я перевалился через край ванны, пытаясь повалить его, и Джаггер, ошеломленный, дважды выстрелил. Пули вонзились в пол слева от меня. В темноте я видел, как едва заметный силуэт сделал шаг назад, пытаясь прицелиться и держась одной рукой за ухо, куда ударила его рукоятка «кольта». Он прострелил мне кисть, а вторым выстрелом глубоко оцарапал шею. И тут, как это ни покажется невероятным, он снова споткнулся о ноги Сержанта и упал на спину. При этом пистолет поднялся вверх и пуля вонзилась в потолок. Он упустил свой последний шанс. Сильным пинком я выбил пистолет из его руки, услышав хруст сломанных костей. Затем пнул его в низ живота, заставив скорчиться, пнул снова, на этот раз в висок, и он заколотил ногами об пол. Теперь он был несомненно мертв, но я продолжал бить его ногами до тех пор, пока от головы не осталось ничего, кроме кровавой массы, ничего, что можно было бы опознать, даже по зубам. Я продолжал бить его до тех пор, пока у меня не устала нога и я не почувствовал боли в пальцах.

Лишь теперь я понял, что кричу и никто не слышит меня, кроме двух мертвецов. Я вытер губы и наклонился над телом Джаггера.

Оказалось, он обманывал меня насчет своей четверти карты. Это почти не удивило меня. Впрочем, нет, беру свои слова обратно: это ничуть не удивило меня.

***

Моя машина стояла там, где я оставил ее, за углом, недалеко от дома Кинана, но теперь ее замело снегом. «Фольксваген» Сержанта находился в миле от нее. Я надеялся, что мой обогреватель в порядке — я весь онемел от холода. Открыл дверцу машины и поморщился, садясь внутрь. Глубокая царапина на шее уже запеклась, но кисть чертовски болела.

Пришлось долго раскручивать двигатель стартером, по наконец мотор схватился, обогреватель работал, и один «дворник», сдвинув снег в сторону, очистил стекло на стороне водителя. Джаггер лгал относительно своей части карты, ее не оказалось и в скромной — по-видимому, краденой — «хонде-сивик». Но адрес Джаггера лежал в бумажнике, и если мне понадобится когда-нибудь его часть карты, я почти не сомневался, что сумею найти ее. Я не думаю, что это мне так уж понадобится: трех четвертей достаточно, особенно если принять во внимание, что на четверти Сержанта был крест, обозначающий место, где закопаны деньги.

Я включил сцепление и медленно поехал. Теперь мне придется длительное время соблюдать осторожность. Сержант был прав в одном — Барни оказался простофилей. То, что он был еще и моим другом, больше не имело значения. Я заплатил долг. Между тем следовало проявлять максимальную осторожность — было ради чего.