Глава 24. Повернув голову на подушке, Сола уставилась на дверь больничной палаты, в которую ее определили

Повернув голову на подушке, Сола уставилась на дверь больничной палаты, в которую ее определили. Но она смотрела не на панель.

Сцены похищения мелькали перед ее глазами, блокируя все остальное: вот она приезжает домой. Ее ударяют по голове. Поездка на машине. Сигнальная ракета. Погоня по снегу. Потом тюремная камера и охранник, который пришел для...

Она подпрыгнула от стука в дверь. И это было забавно; она же знала, кто это был.

– Я рада, что ты вернулся.

Эссейл приоткрыл дверь, только просунув голову в комнату, будто боялся потревожить ее.

– Ты проснулась.

Она натянула покрывала повыше на грудь.

– Я и не спала.

– Разве? – Открыв дверь шире, он зашел с подносом еды. – Я надеялся... что тебе захочется отведать трапезу.

Сола склонила голову.

– У тебя такой старомодный стиль речи.

– Английский не первый мой язык. – Он поставил поднос на стол на колесиках и подкатил его. – И даже не второй.

– Наверное, поэтому мне так нравится слушать тебя.

Он замер, услышав ее слова... и да, может, если бы не болеутоляющие, она бы ни за что в этом не призналась. Что за фигня?

Внезапно Эссейл посмотрел на нее, и яркий огонь в его взгляде придал ему блеска больше, чем обычно.

– Я рад, что мой голос ласкает твой слух, – сказал он хрипло.

Сола сосредоточилась на еде, внезапно ощутив тепло внутри с момента... да впервые.

– Спасибо за старания, но я не голодна.

– Тебе нужна еда.

– Меня тошнит от антибиотиков. – Она кивнула на капельницу, висевшую на стойке возле ее кровати. – Что бы там ни было... это отвратительно.

– Я покормлю тебя.

– Я...

По неясной причине Сола вспомнила ту снежную ночь, когда он преследовал ее на своей территории и наехал на нее у автомобиля. К слову об угрозе во тьме... Господи, он тогда чертовски сильно напугал ее. Но она чувствовала не только испуг.

Эссейл принес в комнату кресло. Забавно, оно был не пластиковым, какое можно встретить в обычной клинике; а будто бы из Поттери Барн[96], обитое, удобное, с милым рисунком. И Эссейл уселся на него, чувствуя себя не в своей тарелке, и вес тут не причем. Он был слишком крупным, его мощное тело контрастировало с ручками и спинкой кресла, его одежда была слишком черной по сравнению с бледным...

На его пиджаке были следы крови, коричневые, высохшие. И на рубашке. И на брюках.

– Не смотри на это, – сказал он мягко. – Вот, держи. Я выбрал самое лучшее.

Он приподнял крышку, показывая...

– Где я, черт возьми, оказалась? – спросила она, наклоняясь вперед и делая глубокий вдох. – У Жан-Жоржа[97] появилось медицинское подразделение, что ли?

– Кто такой Жан-Жорж?

– Один модный шеф-повар из Нью-Йорка. Я услышала о нем на канале «Еда»[98]. – Она села, поморщившись, когда бедро приветственно напомнило о себе. – Я даже не люблю ростбиф... но это выглядит божественно.

– Я подумал, что тебе не хватает железа.

Кусок мяса был приготовлен идеально, с корочкой, которая хрустела, когда он отрезал...

– Это чистое серебро? – спросила она, взглянув на вилку, нож... ложечку на аккуратно сложенной салфетке.

– Поешь. – Он поднес аккуратно отрезанный кусочек к ее губам. – Ради меня.

Ее рот открылся без других подсказок, будто не собирался терпеть отсрочки в духе я-могу-сама-поесть.

Закрыв глаза, Сола застонала. О да, не хотела она есть. Как же.

– Это самое вкусное из того, что я когда-либо пробовала.

Улыбка на его лице была абсолютно необъяснимой. Она была слишком яркой, и все потому, что Сола перекусила... и, должно быть, он понял это, потому что отвернулся, чтобы она не видела выражения его лица.

Следующие пятнадцать-двадцать минут в комнате, не считая свист вентиляции, слышался лишь стук серебра о фарфор. И да, вопреки всем ее о-нет-не-могу, она умяла огромный кусок мяса, картофельный гратен и сливочный шпинат. И булочку к обеду, которая была, без сомнений, домашней. И персиковый кобблер. И даже выпила охлажденной воды из бутылки и кофе из графина.

Наверное, она бы съела салфетку, поднос, столовое серебро и столик, будь такая возможность.

Рухнув на подушку, Сола положила руку на живот.

– Кажется, я сейчас лопну.

– Я должен вынести это в коридор. Прошу меня извинить.

Со своего места она внимательно следила за каждым его движением: как он, плавно двигаясь, встал, взял поднос своими длинными элегантными руками.

К слову о манерах за столом. Эссейл держал серебро с аристократической изящностью, будто привык к такой посуде у себя дома. И он не пролил ни капли, когда наливал ей кофе. Не уронил ни крошки на пути к ее рту.

Настоящий джентльмен.

Не укладывается с тем, что она увидела, когда он протянул ей сотовый, чтобы она поговорила с бабушкой. Тогда Эссейл слетел с катушек, кровь стекала с его подбородка, будто он отхватил от кого-то большой кусок. Его руки тоже были красными от крови...

Учитывая, что она убила всех в том ужасном месте, перед тем как вырваться? Он, очевидно, привез кого-то с собой.

О, Боже... она была убийцей.

Эссейл вернулся и сел рядом, скрестив ноги в коленях, а не лодыжках, как обычно делали мужчины. Сложив ладони так, будто собирался молится, он поднес их ко рту.

– Ты убил его, ведь так? – спросила она тихо.

– Кого?

– Бенлуи.

Его притягательный взгляд избегал ее.

– Мы не будем говорить об этом. Обо всем этом.

Сола старательно свернула верхнюю сторону покрывала.

– Я не могу... не могу притвориться, будто прошлой ночи вообще не было.

– Придется.

– Я убила двух мужчин. – Она встретила его взгляд и быстро заморгала. – Я убила... двух живых существ. О, Господи...

Прикрыв лицо руками, она попыталась сохранить самообладание.

– Марисоль... – Раздался скрип, будто он подкатил кресло Поттери Барн еще ближе. – Дорогая, ты должна выкинуть это из головы.

– Двух человек...

– Животных, – отрезал он. – Они были животными, заслуживающими худшей участи. Все они.

Опустив руки, она не удивилась смертоносному выражению на его лице, но не испугалась его. Воистину, она боялась того, что сделала.

– Я не могу... – Сола указала рукой на свою голову. – Не могу выкинуть эти образы из головы...

– Блокируй их, милая. Просто забудь произошедшее.

– Я не смогу. Никогда. Я должна сдаться полиции...

– Они убьют тебя. И ты думаешь, они бы повели себя достойно по отношению к тебе? Могу тебя заверить в обратном.

– Это моя вина. – Она закрыла глаза. – Мне следовало знать, что Бенлуи будет мстить. Я просто не думала, что дойдет до такого.

– Но, дорогая, ты в безопасности...

– Скольких?

– Что, прости?

– Скольких... ты убил? – Она шумно выдохнула. – И прошу, не пытайся притвориться, что никого не тронул. Помни, я видела твое лицо. Прежде чем ты умылся.

Он отвел взгляд и вытер рукой подбородок, будто тот все еще был в крови.

– Марисоль. Закопай воспоминания глубоко внутри... и оставь их там.

– Так ты справляешься с этим?

Эссейл покачал головой, стиснув челюсти, его рот сжался в полоску.

– Нет. Я помню каждое убийство, все до единого.

– Значит, ты ненавидишь то, что должен был сделать?

– Нет, я упиваюсь этим. – Он не сводил с нее уверенного взгляда.

Сола поморщилась. Выяснить, что он был убийцей-социопатом – та самая вишенка, которой не хватало на ее мороженом.

Он наклонился к ней.

– Марисоль, я никогда не убивал без причины. Я упиваюсь убийствами, потому что те люди заслуживали своей участи.

– Значит, ты защищал остальных?

– Нет, я бизнесмен. Если мне не переходят дорогу, я придерживаюсь кредо «живи сам и не мешай другим». Но я не позволю на себя давить... и не допущу, чтобы угрожали моим людям.

Она долго изучала его лицо... и он не отводил взгляда.

– Думаю, что верю тебе.

– Ты должна.

– Но все равно, это - грех. – Она вспомнила свои молитвы и ощутила неведомую ранее вину. – Я осознаю, что совершала преступления раньше... но я не причиняла никому вреда кроме финансового. Это и так плохо, но, по крайней мере, я никому не сжигала ли...

– Марисоль. Посмотри на меня. – Он взял ее за руку.

Она не сразу смогла поднять глаза.

– Я не знаю, как теперь жить с собой. На самом деле не знаю.

Почувствовав, как сердце гулко бьется в груди, он осознал, как ошибался. Он думал, что обеспечив Марисоль физическую безопасность и разобравшись с Бенлуи, он закроет эту ужасную главу ее жизни. Решил, что когда она окажется под его защитой, и он убедится, что вернул ее бабушке в целости, то удастся перевернуть этот лист.

Ошибался. Причем сильно... и видя ее душевную боль, он не знал, как помочь ей.

– Марисоль... – Он никогда не говорил таким тоном. С другой стороны, он не привык умолять. – Марисоль, прошу.

Когда она подняла веки, он обнаружил, что делает глубокий вдох. Они оба были вымотаны, и ее неподвижность напомнила ему о возможном ужасном исходе.

Но что сказать ей?

– Воистину, не стану притворяться, что понимаю эту концепцию греха, которой ты придерживаешься, с другой стороны, наши религии различаются... и я уважаю это. – Боже, было ненавистно видеть синяк на ее лице. – Но, Марисоль, ты сделала все ради выживания. Своего выживания. То, что ты сделала тогда – причина, по которой сейчас ты дышишь. Жить – значит делать необходимое, и ты все сделала.

Она отвернулась, словно боль была слишком сильна. А потом прошептала:

– Я просто жалею, что не смогла... черт, наверное, ты прав. Наверное, мне нужно вернуться назад не на две ночи, чтобы стереть воспоминания. Произошедшее – кульминация многих моих поступков.

– Знаешь, если ты решишься, то сможешь изменить курс. Ты можешь перестать работать с типами вроде Бенлуи.

Еле заметная улыбка тронула ее губы, когда она посмотрела на дверь.

– Да. Я согласна с тобой.

Он сделал глубокий вдох.

– Ты можешь пойти иной дорогой.

Она просто кивнула, но он понял, что она решила уйти на пенсию, образно выражаясь.

И по не ясной причине ему хотелось плакать… но в этом он бы не признался никому, даже себе.

Он притих, просто смотря на нее, запоминая все, начиная с ее волнистых темных волос, которые она тщательно вымыла в душевой здесь, до бледных щек и губ идеальной формы.

Вспоминая обо всем, через что прошла Марисоль, он услышал ее слова, когда она сказала, что ее не изнасиловали... только потому, что она убила того ублюдка раньше.

Того, в камере. Чью руку использовала, чтобы выбраться из здания.

Все его тело жаждало ее, воистину...

– Я буквально чувствую твой взгляд, – сказала она тихо.

Эссейл откинулся назад и потер руки о бедра.

– Прости меня. – Он посмотрел в противоположный конец комнаты и с ненавистью подумал о том, чтобы воспользоваться дверью, но вероятно ему стоит дать ей отдохнуть. – Тебя мучает физическая боль?

Марисоль повернула голову в его сторону, ее глаза красно-коричневого цвета нашли его взгляд.

– Так, где мы?

– Почему бы тебе не ответить на мой вопрос?

– Ничего нестерпимого.

– Мне позвать медсестру?

Он уже встал на ноги, когда она достала руку из-под покрывала и остановила его.

– Нет. Пожалуйста. Мне не нравится, как этот персонал заставляет меня себя чувствовать. Прямо сейчас мне нужно на сто процентов быть в этой реальности. Иначе я боюсь, что вернусь... туда.

Эссейл снова сел, хотя хотел вернуться на север и убить Бенлуи. Он унял побуждение, напомнив себе о страданиях мужчины... если, конечно, его сердце еще бьется.

– Так, где мы?

Ну и как ответить на это?

Она и так хотела избежать искажения реальности, но уйти от того факта, что он не человек, а на самом деле член расы, которую она ассоциировала с Дракулой, не удастся. Спасибо, Стокер[99], удружил.

– Мы среди друзей. – Наверное, он преувеличил. Но Рив предоставил ему то, что он просил, в момент, когда он в этом нуждался... если не потому, что Король, без сомнений, был в долгу перед ним, то хотя бы в ответ на самосуд Эссейла над одной персоной.

– У тебя весьма интересные друзья. Они работают на правительство?

Он рассмеялся.

– О, Боже, нет.

– Это радует. Я гадала, арестуешь ли ты меня или попытаешься превратить в информатора.

– Могу убедить тебя, особенности человеческого права меня не касаются.

– Человеческого..?

Он выругался под нос, отмахиваясь от слова:

– Ты поняла, что я имел в виду?

Когда она улыбнулась, ее веки затрепетали:

– Прости, кажется, я выключаюсь. Это все еда.

– Позволь себе отдохнуть. Когда ты проснешься, я отвезу тебя домой.

Она резко выпрямилась.

– Моя бабушка до сих пор в том доме...

– Нет, она в моем особняке. Я бы никогда не оставил ее там, беззащитную и открытую...

Марисоль без предупреждения обхватила его руками, обернув их вокруг плеч и прижимая к себе так сильно, что он ощутил каждый тремор в ее теле.

– Спасибо, – она выдохнула в его шею. – Она все, что у меня есть.

Эссейл очень аккуратно обнял Марисоль в ответ, осторожно положив руки на ее спину.

Он вдыхал ее аромат, и его сердце ныло при мысли, что кто-то прикасался к ней с чувствами иными, нежели благоговение.

Они сидели так долго. А потом, когда она, наконец, отстранилась и посмотрела на него, он не смог сдержаться и погладил ее лицо.

– У меня нет слов, – сказал Эссейл сорвавшимся голосом.

– Относительно чего?

Он мог лишь покачать головой и разорвать объятия, выпрямившись в полный рост. Либо это, либо забраться в кровать вместе с ней.

– Отдыхай, – сказал он хрипло. – С приходом ночи я доставлю тебя к твоей семье.

А после она и ее бабушка могут остаться жить у него. Так он убедится, что она всегда будет в безопасности.

Он никогда больше не будет волноваться за нее.

Эссейл поспешил выйти прежде, чем она закрыла глаза. Он просто не мог вынести вид ее опущенных век.

Выходя из комнаты, он…

Замер на месте.

В другом конце коридора, прислонившись к стене, стояли его кузены, и они не подняли взгляда. Они и так смотрели ему прямо в глаза, когда он вышел... будто ждали этого все то время, что он был с Солой.

Они ничего не сказали, но оно и не требовалось.

Эссейл потер лицо. В какой такой вселенной он решил, что сможет поселить в своем доме двух человеческих женщин?

И к черту «всю жизнь»... он не способен обеспечить это и на ночь. Потому что как он будет объясняться, когда выяснится, что он не может выходить на солнечный свет? Или пустить солнце в дом? Или...

Переполненный эмоциями, он запустил руку в карман черных брюк, достал баночку с кокаином и быстро употребил оставшееся.

Просто чтобы почувствовать себя хоть немного нормальным.

Потом он поднял поднос с пола.

– Не смотрите на меня так, – пробормотал он, уходя прочь.