Часть 2.Глава 5.

Ступеньки кажутся шаткими до невозможности.
Даже в общем шуме каждый шаг кажется слишком громким, гулким.
Скрипом отдается в висках. И волной мурашек растекается по телу.
Начинает ощутимо мутить.
Тошнота подкатывает к горлу, но пока терпимо.
Ох, и развезет же меня.
Поднимаюсь наверх на второй этаж и пальцами веду по гладким перилам. Задерживаюсь на середине, чтобы еще раз посмотреть вниз на толпу. На стадо.
Все-таки, если выбирать между трущобами и этим… я выберу улицы.
Очередная толпа слоновьих мурашек, и я силком заставляю себя в очередной раз вспомнить, за каким фаллосом меня сюда засунули.
А за каким, собственно?
Очередной приступ досады на себя и Рина. Морда Кеске тоже где-то фоном мелькает, но как-то не выходит на него агриться, стоит только вспомнить его, судорожно жующего курицу.
Олух, блин. Как на такого злиться.
Ладно… Глянуть одним накрашенным глазом, чего там делается, и свалить с чистой совестью.
Поднимаюсь и на секунду замираю даже, в нерешительности.
Слишком уж я тут… не к месту. В драной футболке и простых кедах, подошвы которых утопают в густом ворсе.
Неосознанно, скорее, почувствовав несколько заинтересованных взглядов, скользнувших по спине, выпрямляюсь.
Глаза быстро привыкают к приятному после раздражающих прожекторов сумраку. Пахнет табаком и еще чем-то. Никакой адской мешанины из запахов пота, наполнителей для коктейлей и чужих духов. Внизу только несколько длинных барных стоек, здесь же – дюжина мягких диванов.
Не так уж и много народу. Десять человек, от силы, за низкими столиками, и еще я насчитал с пяток разряженных мальчиков, снующих между столиками, то и дело зависающих у бара. Фавориты местных шишек?
Четверо за самым дальним столиком, у такой привлекательной черной двери запасного выхода. Еще, кажется, мелькает какое-то животное. Не разобрать отсюда, но лязг цепи слышно отчетливо.
Присматриваюсь и глазам своим не верю.
Розовое боа.
Уебаться и не встать.
Чо, серьезно?!
Но стоит подумать, что мне придется, как минимум, пройти мимо, как зародившийся, было, в горле нервный смешок там же и тухнет.
Мнусь непростительно долго. Заинтересованных взглядов все больше. Еще немного, и они все начнут на меня пялиться.
Ну…
Подхватываю под локоть очень кстати подвернувшегося невысокого паренька. И на секунду, схватив его за подбородок, выдавить из себя слабенькую улыбку.
– Эй? – окидывает меня взглядом, прилично задержавшись глазами на торсе, – Ты чего?
– Пойдем, покажешь мне пожарную лестницу. Сил нет, как хочу посмотреть на ступеньки.
Придирчиво оглядывает еще раз и, пожевав накрашенными губами воздух, кивает и выкручивается, обнимая меня за талию.
Это я такой офигенный, или обдолбанным завсегдатаям этого места все равно, с кем трахаться? Или мы действительно идем изучать рельеф плитки?
Fuck!
Ущипнул за бок.
Ну, этот хотя бы за задницу не хватается.
Стараясь семенить как можно медленнее, тащусь к той самой двери по импровизированному коридору, попутно стараясь засунуть желание сломать что-нибудь повешавшейся на меня тушке подальше в задницу.
А вот и наш столик.
Боа и маска… Надо же.
Стараюсь не пялиться в открытую, но все же успеваю рассмотреть ядовито-красный галстук мужчины. Как и то существо, которое я издалека принял за зверушку. Мальчик, затянутый в латекс. Ну, зато цепь действительно есть.
– Кис-кис-кис… – тянет осклабившийся блондин из дальнего угла, и мне становится так не по себе, словно он меня уже освежевал одним только безумным взглядом.
Еще один – здоровенный брюнет со шрамом на лбу. И…
– Шики, киса, посмотри какие крошки. Чего ты всегда такой скучный?
Не может..!
Вздрагиваю, вскидываюсь, отталкивая мальчишку и впялившись в упор в чертов столик, вижу только свою собственную скоропостижную кончину в прищуренных алых глазах.
Четвертый…
– Шики…
Беззвучно, одними губами.
И отчего-то начинаю пятиться. Неосознанно скованный даже не страхом. Скорее, ужасом.
А он продолжает смотреть. В упор. Не моргая, все больше щурясь, пока не останутся только две узкие наполненные алым щелки.
В который раз мне кажется, что это кровь, и что она сейчас потечет по скулам. Вот сейчас… Прямо сейчас…
Сердце бьется быстро-быстро.
Пальцы сводит дрожью.
Удар, удар, удар…
Хруст сминаемого бумажного зонтика громче выстрела.
Выстрела, который выводит меня из оцепенения, но я не знаю, что делать. Не знаю, и делаю то, что первым приходит в голову.
Срываюсь к запасному выходу и, как идиот, мчусь отчего-то вверх, а не вниз, перепрыгивая через три ступеньки.
А сердце сейчас разорвется на куски где-то в глотке.
Этот взгляд…
Мне конец. Мне точно конец.
Ладони взмокли. Скользят.
Врезаюсь боком в и без того незапертую дверь и, только услышав, как гравий хрустит под подошвами, а ветер порывами обжигает кожу, могу остановиться.
Остановиться, чтобы еще один просто животный порыв подстегнул меня и заставил с удвоенной силой броситься к краю крыши, к пожарной лестнице.
Вниз буквально срываюсь, обжигая ладони.
И только пробежав еще с сотню метров и завернув за угол соседнего здания, перепрыгнув через забор из продавленной сетки, я могу остановиться.
Остановиться, чтобы отдышаться, яростно хватая воздух, буквально вырывая из него куски, затягивая их в горящие легкие.
Снова и снова.
Пока колени не задрожат, а башка не закружится.
Кое-как оборачиваюсь и, наклонившись, упираюсь лбом в ледяные ячейки сетки, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок.
Что..? Что ему вообще делать в таком месте?!
Господи, мне же… мне же…
Щелк.
Щелк.
Щелк!
Последний особенно звонкий.
Так хрустят суставы на пальцах.
– Куда теперь побежишь?
Все внутри обрывается, и там становится так же восхитительно пусто, как и в этом голосе.
Одно восхитительное «ничего».
И я не знаю, что страшнее в этом «ничего» – обернуться назад или же не сделать этого, а так и стоять спиной, пока мозги не потекут по сетке.
Выбираю первый вариант и, как только могу медленно поворачиваюсь, стискивая рабицу правой рукой.
Ностальгия кажется скальпельно-острой в этот момент.
Он. Я.
Пара метров между нами.
Как когда-то в «Бластер». С той лишь разницей, что сейчас он не будет играть со мной, чтобы позднее затащить в темную нишу.
Не станет поддаваться и деланно уходить от ударов.
Не станет.
Сглатываю.
Уголок рта ползет вниз, челюсть словно окаменела.
– Ну а ты? Что здесь делаешь ты?
Угольная бровь ползет вверх в полном сарказма жесте:
– Ты думаешь, у тебя есть право задавать вопросы мне?
– Почему нет?
– Почему да?
Слишком, слишком спокоен.
Каждая реплика – как кусок льда. Режет кривыми кромками. Режет, вгрызаясь в плоть, вырывая куски мяса из моего самообладания.
И страшно. Страшно за…
– Эй, слушай. Ты все не так…
Осекаюсь, а выражение его лица становится совершенно издевательским.
Все еще держит дистанцию, продолжая неторопливо разминать кисти.
Не оторвать взгляда. Просто магически приковывает к этим пальцам. Продолжаю следить за их движениями как зачарованный. Отчасти потому, что, наверное, уже представляю, как они будут ломать мою шею. Если, конечно, мне позволят отделаться так легко.
Сглатываю и, быстро облизав шершавые сухие губы, предпринимаю попытку номер два:
– Ты все не так понял.
Замирает, щурится и делает то, чего я от него ожидал меньше всего. Вообще не ожидал.
Запрокидывает голову назад и смеется.
Так, что у меня кровь в жилах стынет, становится колючей крошкой.
Но еще больше мне хочется зарыться в песок, когда этот смех обрывается. Резко, словно секунду назад ничего и не было, только надсадное жалостливое завывание ветра и скрип старой сетки.
– Шики, – зову беззвучно, одними замерзшими губами, неловко перебирая звуки.
Мне не хочется, чтобы это звучало жалко, но и по-иному не выходит.
Шаг вперед.
Мелкая щебенка шелестит под его ботинками.
Негромко, едва-едва.
Негромко, мелкой наждачкой шлифуя мои нервы.
Я знаю, что будет дальше. Знаю.
Знаю.
Ближе, ближе.
Сетка, царапает пальцы, врезается в кожу.
Скрипит.
Кулак врезается в нее справа от моей головы. Даже не двигаюсь.
Глаза в глаза.
Не знаю, что он пытается разглядеть в моих, но в его нет ничего. Ни единой эмоции. Он это умеет. Умеет быть равнодушнее самих стен.
Плевать.
Теперь почему-то восхитительно пустое равнодушие навалилось и перекрыло все остальное пухлыми ладонями.
– Тебе страшно?
Негромко, склонившись справа, растрепавшейся челкой касаясь моего виска.
– Если я скажу, что нет?
– Если я переломаю тебе ребра?
И в подтверждение своих слов пальцами проходится по моему торсу, подушечками оглаживая выступающие мышцы. Ведет выше, забирается под остатки футболки и накрывает ладонью ребра.
Такие теплые. Только сейчас понимаю, как я замерз.
Осторожно выдыхаю.
Грудная клетка вздымается.
Меняет положение головы, тянется ближе, носом ведет по моему. Прикрывает глаза, и на секунду, на ничтожную секунду я верю в то, что буря миновала. В то, что он успокоился, и ничего страшного не случилось.
– Дрянь.
Голова дергается, как от хорошего апперкота, кулаки сводит.
– Сука!
Непроизвольно выкидываю локоть вперед, отвечая на оскорбление ударом. Отшатывается назад. Отскакиваю от сетки, не позволяя зажать и превратить в фарш.
Хрена с два, мудак! Поймай меня, гнида!
Пальцами пробует челюсть, вставляет ее назад, поддаваясь хорошо нам обоим известному чувству дежавю.
Улыбается разбитым ртом, и в следующую секунду я едва ухожу от тяжелого кулака, просвистевшего прямо у уха.
Мне все еще тяжко тягаться с тобой, но к чертовой бабушке я буду просто стоять, позволяя неторопливо перемалывать мои кости и самолюбие.
– Что, так и будешь избивать меня, когда что не по тебе?
Ответом ленивый хук левой.
Легко уворачиваюсь, стараясь не расслабляться из-за видимого преимущества.
– Почему нет?
– Потому что я не твоя девочка для битья?
– Верно. Псина.
Улыбаюсь даже, уголком губ.
– Гнилой номер, не задело.
– Тогда, может, это заденет?
Проклятье! Долбанных пару секунд, а меня складывает напополам от адской боли в правом плече. Вскользь прилетело, но, кажется, даже что-то хрустнуло.
Пара быстрых шагов назад.
Дышать, дышать.
Кажется, и не торопится никуда, гад. Просто лениво замахивается, позволяя мне бегать по импровизированной площадке, уходя от ударов. Не всегда, впрочем.
Затрещина, хороший подзатыльник, и в башке колокола радостно чирикают о своем.
Мне удалось его задеть лишь раз, по спине, и то не сказать, чтобы его это слишком обеспокоило.
Когда мы последний раз вот так мутузили друг друга? Ну, хорошо, меня мутузили.
Достаточно давно, должно быть, раз я уже успел забыть, какая ты выносливая сволочь.
– Ты! Ты наебал меня! – злобно выкрикиваю, подволакивая левую ногу; неслабо досталось бедру, – Ты же знал! Знал, поэтому запретил мне лезть во все это! С самого начала знал!
– И что?
– Что значит «и что»?! Мог бы и рассказать, что таскаешь не ебанные чертежи в кейсе!
– Тебя это не касается.
– Да ну?! А что меня касается? Как своевременно раздвигать ноги?
– Хотя бы это.
– Сука!
Дергаюсь вперед и, едва не заваливаясь на колени, широко замахиваюсь, прекрасно понимая, что не добьюсь ничего, кроме хорошего пинка под ребра.
Но злоба, чтоб ее…
Еще подача. В лицо. По носу.
Кашляю.
Вслепую отползаю к сетке. Цепляюсь за нее, пока кашель спазмами сотрясает всю мою тушку.
Все темнеет, меркнет, выцветая как на засвеченной пленке.
И прежде, чем начинает проясняться, больно стискивает за волосы, дергает вверх, поднимая мое лицо.
– Эти тряпки тебе идут.
Зачем, зачем все так кружится…
И это тягучее… Струится по губам и подбородку… Кровь?
Все так, словно ослеп, оглох частично. Только лишь огрызки звуков и образов.
Но что-то я различаю четко.
– Это все? Все, что есть в этом теле? Жалкая скулящая шлюха?
Вот это.
Вспышкой.
Отпечатком раскаленного добела железа в подсознании.
Все еще харкаясь темными сгустками, через силы растягиваю губы в оскале:
– Что же ты со мной спишь? Никого лучше не нашлось?
Фраза слишком длинная, и вместе с ней с губ стекает темная струйка, оседая под подбородком. Жадно хватаю воздух, и после паузы, отдышавшись немного, добавляю:
– Или больше никто не в состоянии тебя вытерпеть?
Оу… Ну зачем было утруждать себя и пачкать дорогие брюки о мое расхлестанное ебало? Не заморачивался, ебнул бы о сетку.
Разжимает пальцы, неуклюже стекаю вниз.
Разворачивается и вытирает перепачканные багровым руки о мою футболку.
Разбитые костяшки онемели от боли, едва цепляюсь пальцами за мелкую сетку. С трудом сажусь, скорее, падаю, ноги не держат. Каждый вздох, как глоток пламени, обжигает болью в ребрах.
И слишком четко, слишком отчетливо в пронзительной тишине:
– Мусор.
Скажи мне кто пару минут назад, что я смогу подорваться на ноги, я бы не поверил. Он, видимо, тоже.
И так онемевшие пальцы вспыхивают от новой порции боли. Но я ее не чувствую, слышу только лишь звук, с которым кулак впечатывается в чужую грудину. Слышу хрип, с которым воздух вылетает из легких. Не моих.
Боль?
Какая боль?
– Захлебнись! Сдохни, мразь!
Костяшки хрустят, чертя по идеальной скуле. Замахиваюсь снова, сразу же, слишком быстро, едва справляясь с нарастающим в башке адом, мечу в нос.
Звучное «хрясь» гулом в пустом гроте.
Слишком для меня. Едва ли не ничком падаю, только сейчас словив ответный удар. Снова в живот.
Не вижу ни черта.
Слышу только, как хрустит чертов гравий. Чувствую, как он впивается в кожу, когда падаю на колени, когда голень вспыхивает.
Хватает за подбородок, размазывая по нему терпкое, липкое.
Задирает лицо вверх.
Плевать.
Слишком тяжело, слишком горячо и гулко в висках.
Плывет оттенками красного.
А после все застилает завесой до боли знакомого звука.
Ливень.
Холодная вода струится по лицу. Смывает все. Абсолютно все.
Ни глухой злобы. Ни колючей, вспышками острой ненависти.
Ничего.