Глава 18. Большинство людей собирались в группы

Большинство людей собирались в группы. Я переходила от одной из них к другой, торопя чикагцев немедленно относить раненых к выходу. Тогда, как только путь наверх расчистят, мы будем готовы эвакуировать город. Люди хватали припасы, которые могли нести на себе, — в основном оружие, а также форму, одеяла и медикаменты. В воздухе висел тяжелый запах грязи и канализации; в самых вонючих местах у меня забивало дыхание.

Некоторые люди узнавали меня, а те, кто не узнавал, следовали примеру первых. Мне верили, когда я говорила, что Трак, перевозчик, отвезет всех на ближайший промежуточный пункт. Мне верили, потому что считали, что я снайпер, а как мог снайпер ошибаться? Но моя уверенность была такой же ложью, как моя личина. Я обманывала людей даже сейчас, когда они были до смерти напуганными. Я не знала, переживет ли кто-нибудь из нас эту ночь.

Я подошла к завалу, заблокировавшему столовую, и подняла фонарик, который нашла на земле. Открывшийся вид заставил меня задохнуться.

Путь был полностью перекрыт бетонными глыбами и трубами. Из одного угла брызгала струя воды. С другой стороны несколько парней пытались потушить огонь, но каждый раз, когда они подбирались достаточно близко, куча камней под ними рассыпалась, и они падали друг на друга. Тем, кто разбирал обломки неподалеку, пришлось покинуть этот район из-за жара.

Кричал мальчик одного возраста с Билли. Его нога застряла под полой трубой, диаметр которой был больше обхвата его талии. Я заметила, что в тенях у стены сидит высокий стройный мужчина, и позвала его на помощь. Но он продолжил сидеть неподвижно, уставившись в пространство.

— Чисто! — закричал кто-то. Его слова подхватили остальные: — Чисто! Выход расчищен!

Я хотела побежать следом за ними к туннелю, выходящему к озеру, но не могла. Не когда этот мальчик смотрел на меня своими помутневшими от боли глазами. Не когда он находился в ловушке, как я совсем недавно.

Шон, который оказался возле завала, подскочил ко мне. С напряженным выражением лица он оценил ситуацию и наклонился, чтобы помочь.

Я налегла на трубу плечом, прижимая к груди поврежденное запястье.

— На счет три, — сказал Шон.

Мальчик начал часто дышать.

— Погодите, — умолял он. — Подождите немного...

На " три" мы толкнули. Мальчик потерял сознание, но мы убрали с него трубу. Его нога была изогнула под неправильным углом. Из дыры в джинсах на голени торчала острая кость.

Я прикрыла ладонью рот, сглатывая поднявшуюся к горлу тошноту. Шон поднял мальчика на плечо. Голова пострадавшего безвольно повисла.

Когда я замешкалась, Шон глянул в сторону выхода.

— Нам надо уходить.

Я заметила Чейза, который голыми руками разгребал камни, отдавая приказы тем, кто был рядом. Что-то отчаянное в его движениях наконец заставило меня осознать реальность. В произошедшем виновата МН. Бюро перестало размениваться на убийства беззащитных заключенных в изоляторах. Теперь оно атаковало по-крупному. Как и с пожаром, оно планировало уничтожить нас всех. Сегодня они неплохо поработали.

" Прочь отсюда, — слышала я в биении своего колотящегося сердца. — Прочь, прочь, прочь".

Шон проследил за моим взглядом.

— Быстрее, — сказал он и сорвался с места.

Я заковыляла в сторону Чейза, но по пути споткнулась о длинные ноги сидевшего у стены туннеля мужчины. Его руки свободно свисали по бокам, а лицо почти полностью почернело от грязи.

— Джек?

Я прикоснулась к его колену, неуверенная, мертв он или находится в трансе.

— Джек! — крикнула я. Он схватился за уши, размазав струйку крови, стекавшей по шее. Он меня не слышал.

Я встала перед его лицом.

— Джек! Это я, Эмбер. Нам нужно уходить, слышишь? Нужно выбираться отсюда!

Он моргнул. Его губы слегка шевелились. Я наклонилась ближе, чтобы услышать, что он говорит.

— Беги, — шептал он. — По нам ударили. Мэгз убита. Бегите.

Я прикоснулась к его руке. Она была холодна, как лед. Я смутно вспомнила, как мне когда-то говорили, что это было признаком шока, и стала активно растирать его руки, надеясь помочь. В моем распухшем запястье разгорелась боль. Потянув, я заставила Джека встать, но он снова прислонился к стене.

Наконец его бормотание прервал какой-то звук. Она начал смеяться. Среди криков и стонов боли его смех прозвучал ошеломляюще.

— Снайпер, — сказал он. А затем снова рассмеялся. — Снайпер, из Ноксвилла.

— Ладно, — произнесла я. — Ты прав. Это забавно.

Он прекратил смеяться и встряхнул головой, будто желая прочистить ее.

— Нам нужно уходить.

— Ну да, — ответила я, толкая его в сторону коридора. — Я в двух шагах впереди тебя.

* * *

По туннелям вести разносились быстро. Через тридцать минут после того, как я появилась из-под завала, разведчик сверху передал по рации сообщение, что на взлетном поле находятся солдаты. Они прочесывали территорию, разыскивая безопасные входы в туннели. Сообщение не нуждалось в разъяснениях: военные знали, как мы спустились сюда, значит, как и говорил Трак, кто-то донес на нас или за кем-то проследили. Я надеялась, что не за нами.

Послав Джека вперед, я направилась к Чейзу, но он уже пробирался в мою сторону. Он взял меня на поврежденную руку, и я почувствовала между нашими ладонями скользкий пот и кровь. Не произнося ни слова, мы побежали; сердце колотилось в горле, а на пятки нам наступала судьба. Хватка Чейза не ослабевала ни на мгновение.

По мере того как мы приближались к казармам и выходу, путь становился более свободным от камней и обломков, но потолок снова начал гудеть. Еще один обвал был неминуем. Мы двигались недостаточно быстро.

За спиной послышался грохот — последствия бомбежки, которая ослабила все подземные конструкции. От гула камней и свиста лопающихся труб у меня заложило уши, звуки отдавались в груди, подобно ударам огромного барабана. Пол задрожал, потом как будто приподнялся и накренился, и мы оказались стоящими посреди океана камней и песка, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть.

Я заставила себя не оглядываться, но знала, что идет оползень. Он проглатывал горевшие до сих пор фонари по одному, пока сзади наконец не осталась сплошная тьма, а впереди в пляшущих лучах карманных фонариков показались обломки.

Наконец перед нами появились казармы, и Трак метнулся через дверь с надписью " Выход в котельную". Шон ждал. Он жестом приказал, чтобы мы поспешили. Мы пронеслись мимо него, сталкиваясь с людьми, которые уже толпились внутри.

— Стой! Сюда! — прокричал Шон позади меня. Я обернулась и увидела, что по коридору мимо нас шел Такер. Он двигался к выходу на взлетное поле, через который мы спустились сюда, а на его лице было написано отчаяние.

Шон схватил его за рукав и дернул к нам как раз в тот момент, когда казармы поглотил обвал. С визгом и треском под обломками исчез медицинский вагон, а затем вид на туннели внезапно закрыла металлическая дверь. Такер споткнулся, от паники его лицо побледнело и осунулось.

В этом коридоре было влажно и темно, и на моих глазах выступили слезы от кислотных паров горючего. Я вспомнила о пламени возле обвала; вероятно, произошли многочисленные утечки газа. Когда туннели обрушились, воздух стал казаться более плотным и как будто застревал в горле.

— Внимательно! — прокричал Трак и побежал.

Он толчком открыл дверь на лестницу в противоположном конце коридора, и мы поднялись на пять уровней, оказавшись в комнате, полной ржавых труб и паутины в рост человека. По полу шмыгали крысы. В первый раз за свою жизнь я обрадовалась им: мы двигались навстречу жизни. Оползень внизу остановился, и, хоть мы знали, что передышка не будет долгой, в воздухе пронесся общий вздох.

Пройдя через комнату, мы вышли в женский туалет, подобный тем, которые я ребенком видела в старых торговых центрах.

— Я серьезно. — Трак тонко рассмеялся. — В старшей школе моим самым страшным кошмаром было случайно войти в туалет для девочек.

Рука Чейза прикоснулась к моему затылку.

— Ты в порядке?

Он тяжело дышал.

Я кивнула, оглядывая его и Шона в поисках повреждений.

— Где мы? — спросил Такер.

— Возле озера. Мы на темной стороне города — здесь нет электроснабжения, — сообщил Трак. — Бюро сюда не заходит. Худшее, чего нам стоит опасаться, — это потопа.

— После Войны дамбу не стали ремонтировать, — произнес Чейз в ответ на наши непонимающие взгляды.

Когда на Чикаго сбросили бомбы, дамба была уничтожена, и берег озера Мичиган переместился на целый квартал вглубь города. От рухнувших зданий уровень воды поднялся еще выше. Однажды в новостях я видела, как по течению плыли женские вещи.

Трак вывел нас в открытый вестибюль, в левой части которого на разбитом плиточном полу собрались по меньшей мере тридцать человек. Потолок справа рухнул. Над влажным линолеумом свисали провода, лампы дневного света и куски изоляции.

Я думала, что метро пострадало сильно. В спешке я на время забыла, что сделала Война с верхней частью города.

Комендантский час только наступил. Благодаря трещинам в потолке стали различимы приглушенные цвета и тени, и я почувствовала, что наконец-то могу дышать свободно. Я ничего не имела против того, чтобы больше никогда не спускаться под землю.

Врач разбирался с теми, кто получил наиболее сильные повреждения, указывая Джеку, кого из них можно перевозить. Джек определил раненых в снабженческий автомобиль ФБР снаружи. Судя по всему, Джек уже пришел в чувство, но казался слишком смущенным, чтобы обратить на меня внимание.

— Что они здесь делают?

Я вскинулась. Мой взгляд упал на мальчика, которого после бомбежки придавило трубой. Сейчас его нога была завернута в шерстяное одеяло и перевязана эластичными шнурами. Он сидел, прислонившись к дальней стене, получив, очевидно, высокую дозу морфия.

— А ну заткнулся, — рявкнул Джек. — Проследили не за ними.

Значит, мальчик озвучил это обвинение уже не первый раз. Я надеялась, что никто больше не разделял его взглядов.

— Ты думаешь, в этом виноваты мы? — спросил Шон.

— Странное совпадение, — невнятно пробормотал парень. — Сначала объявляется снайпер, а затем туннели взрывают к чертям собачьим.

— Знаешь, нам необязательно было убирать с твоей ноги трубу!

В тот миг мне захотелось во всем признаться, рассказать им, что я не снайпер, что снайпером была Кара, и сейчас, когда она мертва, снайпера больше нет. Но люди в туннелях послушались меня, потому что были уверены в моей значимости, и это, возможно, спасло их жизни. Я не могла забрать свои слова обратно.

В глубине души я понимала, что чикагцам нужно кого-то обвинить. Но мы покинули туннели последними. Мы вместе с ними, обливаясь кровью и потом, спасали людей. Это ничего не значило?

Рядом со мной закипал Чейз. Неразборчивое бормотание выживших стало громче.

Трак, который выходил, чтобы проверить машину, вернулся и разрядил напряжение своей коронной беззубой улыбкой.

— Усаживайтесь поплотнее, дамочки, — сказал он. — Экспресс до промежуточного пункта отходит от станции. Я вернусь за остальными, как только смогу.

Общий стон. Позади останется по меньшей мере половина из нас, некоторые были серьезно ранены.

— Я не еду.

Все взгляды, включая мой, обратились к Такеру.

— Я больше не буду создавать проблемы, — продолжил он. — Если они хотели выкурить снайпера, как говорит пацан, то мы снова подвергнем транспорт опасности. Я останусь. Отвлеку их внимание от переезда.

" Вот уж герой", — подумала я.

— Мы все останемся, — сказал Чейз, бросая на бывшего напарника настороженные взгляды.

— Мы пришли сюда, чтобы забрать кое-кого. Мы не уедем без нее.

Мое сердце отчаянно билось о грудную клетку. Рядом выдохнул Шон.

* * *

Первая партия отправилась на промежуточный пункт в Индиане, и хоть я приняла решение остаться, но не смогла заставить себя смотреть, как они уезжают. В первый раз с того времени, как я узнала правду о маме, мне хотелось отправиться на побережье. Я хотела покоя.

Без Трака нас охватило мрачное ожидание. Оно становилось все более гнетущим, пока кто-то наконец не пошутил о том, как парень по имени Страйпс расплакался, как ребенок, когда упали бомбы.

— Да ну, это ерунда, — ответил лысый мужчина с козлиной бородкой. — Вы еще не видели, как к выходу понесся Бостон. Можно было подумать, что у него загорелись ботинки.

Несколько нервных смешков.

Они называли друг друга женскими именами. Сэлли. Мэри. Смеялись над тем, как кто-то обмочился или сорвался. Это звучало грубо и бестактно, но мне было все равно. Чтобы взять себя в руки, начинаешь говорить о чем угодно.

Я вспомнила, как Джек смеялся в туннелях после взрыва, и задалась вопросом: может, только это и оставалось? Когда все становилось настолько плохо и страх поглощал все, даже жестокость снова начинала казаться забавной. Не обязательно искать этому объяснение.

Мы перебрали припасы, поели спасенных крекеров и мясных консервов и стали дожидаться покрова темноты, чтобы пробраться в реабилитационный центр к Ребекке. То, что мы решили остаться, подарило нам передышку от обвинений; также нам выдали камуфляж, запас еды и два пистолета. Парень со склада, все еще покрытый пылью с дорожками пота, застенчиво подошел ко мне и протянул сестринскую форму, которую ему удалось прихватить с собой.

— Подумал, тебе снова может это пригодиться, — сказал он. Его лицо светилось надеждой.

Я виновато поблагодарила его, понимая, что уже поздно изменять сказанное ранее.

* * *

Чтобы увеличить свободное место в грузовике доставки, из него забрали и перенесли в наше укрытие два водяных коллектора. Вода в них была непригодной для питья, поэтому мы использовали ее, чтобы смыть с себя грязь и кровь.

Пока я ждала в очереди, мне на глаза попался Чейз, который вместе с Шоном отошел от остальных. Они тихо переговаривались у стены, прикрытые рваным занавесом серой изоляции, свисавшей с потолка. Хоть я не слышала их слов, Шон активно жестикулировал, будто пытался настоять на чем-то, и любопытство заставило меня покинуть очередь, чтобы узнать, почему плечи Чейза оборонительно горбились, а его большой палец постукивал по бедру. Не успела я подойти к ним, как Чейз прервал разговор и решительно удалился.

— В чем дело?

При звуке моего голоса голова Шона резко вздернулась. Он бросил вслед Чейзу взгляд, а затем объяснил, как нам пробраться в реабилитационный центр.

Когда он закончил, в моей голове пульсировало еще сильнее, чем раньше.

Без сопровождения Сестры пациента из заведения не выпустят, поэтому Такер и Шон заявят, что помогают мне в транспортировке Ребекки в дом Сестер спасения, где она сможет посвятить свою жизнь служению. Такер знал одного из солдат, что заправляли в центре, и был уверен, что этот парень пропустит нас внутрь. Главное, чтобы он не слышал о позорном увольнении.

Чейз с нами не пойдет.

— Дезертирам понадобилось двадцать секунд, чтобы узнать его, — пытался объяснить Шон.

— Не думаешь, что на базе тоже могут быть солдаты, которые его помнят?

Итак, Чейз превратился в обузу, и план спасения зависел от меня.

Ему это понравится.

Я молча отправилась искать уединения в женском туалете. Минуты потеряли значение, пока я стояла возле раковины, соединив колени и уставившись вперед невидящим взором. На моем лице застыло пустое выражение, и оно не было ложью. Я не чувствовала ничего. Ни ярости. Ни отчаяния. Ничего. Я поставила в раковину ведро с водой и с отсутствующим видом мыла ладони, руки, волосы, на которых засохла кровь, наблюдая, как на старое и забытое керамическое покрытие падали красные и черные капли.

Зеркало передо мной было испещрено безобразными черными цветами коррозии, и в одном из них что-то шевельнулось — отражение пустых кабинок за моей спиной. Я обернулась, и мир закружился вместе со мной, заставив меня схватиться за край раковины с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

На полу, согнув под острыми углами ноги в коленях и зажав между ними руки, сидел Такер. Окутанный тенью, он прислонялся к двери кабинки и был столь неподвижен, что мог бы показаться частью комнаты. И все равно я не могла поверить, что не заметила его.

Долгое мгновение мы смотрели друг на друга, пока я наконец не задала вопрос, звеневший в моем мозгу:

— Что ты здесь делаешь?

Его плечи поднялись в долгом натужном вздохе, но голос прозвучал слабо. Обреченно.

— То же, что и ты. Провожу немного столь нужного мне времени наедине с собой.

— Что ты здесь делаешь? — повторила я. И, когда он не ответил, повторила еще раз.

Он опустил взгляд, и его ноги распрямились.

— Не знаю.

Наклонившись вперед, он сложился в талии, подобно марионетке, у которой перерезали ниточки, и начал дрожать. Во мне мгновенно поднялись противоречивые желания. Уйти. Заставить его каким-то образом сказать правду. Присесть, понизить голос и сказать что-то успокаивающее. Так как все эти порывы обладали одинаковой силой, я не посмела отпустить раковину.

Он лжец.

Он был в туннелях вместе с нами.

Я медленно и осторожно, чтобы в случае необходимости иметь возможность быстро встать, пригнулась.

— Тогда скажи мне то, что знаешь.

Он поднял взгляд. Его глаза были красными, а лицо — покрыто пятнами, и в этот миг он показался таким юным, что я едва его узнала. Тыльной стороной ладони он вытер нос.

— Меня срезали, — произнес он со слабым смешком. — Во мне было все, чего они хотели, но они срезали меня.

— ФБР, — дошло до меня.

— Каждый тест. Каждый уровень. Я был безупречен. Но они видели только Дженнингса. Они хотели его. Он намеренно все срывал, но они все равно хотели заполучить его. Это казалось невероятным.

Чейз рассказывал мне, как восставал против системы, пытаясь вернуться домой, но это разожгло в командовании еще большее желание сломать его. Когда он наконец подчинился, это было ради моей защиты. Я не ожидала, что Такер заговорит об этом сейчас.

— Знаешь, я ведь рано записался. Еще до совершеннолетия, — продолжил он. — Как только смог. Я ждал этого дня. Ждал с девяти лет.

— Что произошло, когда тебе было девять? — услышала я свой вопрос.

— Война, — горько ответил Такер. Он медленно покрутил ступней и поморщился. — У моего отца была бакалейная лавка. Небольшой магазинчик, не из сетевых, а такой, что первым пошел ко дну, когда экономика рухнула. Мы потеряли все. — Он поднял взгляд. — Машину отца. Потом — другие вещи. Дом. Мать тоже осталась без работы. Нам приходилось получать талоны на питание и стоять в очередях за едой, которую мы раньше продавали.

Мои икры начали уставать, и я неохотно встала на колени, ощущая странную увлеченность историей Такера.

— Это был тяжелый удар, — сказал он; его челюсть дернулась. — Так говорила моя мама. " Это был тяжелый удар, Так. Поэтому он столько пьет. Поэтому вышибает из нас дух. Потому что это был тяжелый удар".

Я не хотела слушать это. Не хотела жалеть его. Кого угодно, но не его.

— А затем в город пришли солдаты. — Теперь он казался задумчивым. — И отец получил работу в Horizons, и после этого все стало хорошо. Начальник отца был знаком с вербовщиком, который позже пришел к нам домой, чтобы поговорить со мной о вступлении. Знаешь, это звучало разумно. Тот офицер — он обладал всем, что было у нас раньше. Машинами, домом, и никто ни на кого не кричал. Тогда-то я и решил, что свяжу свое будущее с этим.

— И когда ты увидел, что они творят? Что ты сам творил?

Его глаза встретились с моими с внезапной остротой, и он встал, будто неожиданно вспомнив, кто мы.

Я тоже поднялась и спросила еще раз:

— Почему ты здесь?

Он казался неуверенным.

— Потому что я солдат, — ответил он. — Если я не там, то я — ничто.

Резко открылась дверь, заставив нас обоих вздрогнуть. Держа руки на шее сзади, ко мне подошел Чейз. Когда он заметил своего бывшего партнера, его руки повисли.

Не говоря ни слова, Такер покинул помещение, но сомнение прочно засело глубоко у меня в груди.

— Все в порядке? — спросил Чейз.

Я кивнула, но он посмотрел на дверь, будто желая, чтобы мой ответ был другим.

К настоящему времени он уже должен был услышать про план. Я знала, что он станет спорить. Скажет, что мы не можем это сделать. Что без него я никуда не пойду. Он будет ожесточенно пытаться найти другой путь, но я скажу ему, что другого пути нет. У нас есть только одно окно. Это лишь вопрос времени, когда МН поймет, что я не погибла.

Я положила руку ему на грудь, внутренне готовясь к схватке, но, когда мы встретились взглядами, я дрогнула. Я вспомнила те минуты, которые провела в ловушке под столом, и как беспокойство о Чейзе заставило меня вернуться к жизни. Как паника и отчаяние караулили на самой границе моих воспоминаний. Может быть, Чейз думал о том же, потому что он отвел взгляд, как будто больше не мог на меня смотреть.

Он достал из кармана серебристый ключ.

— У чикагцев есть запасной ключ от одного из фургонов ФБР в госпитале. Перед отъездом Трак отдал его Джеку, на случай если им понадобятся колеса до его возвращения. — Чейз засунул ключ обратно в карман. — Похоже, у нас есть машина для бегства.

— Отлично, — отозвалась я.

Без дальнейших рассуждений мы вышли.

* * *

Парковка реформационного центра находилась всего в девяти кварталах от того места, где мы оставили выживших. Найти госпиталь оказалось достаточно легко: он был сразу позади казарм для новобранцев, где жили во время подготовки Чейз и Такер.

Я знала, где будет наш наблюдательный пункт, еще до того как увидела его. Знала, потому что о нем нам с Шоном в лазарете рассказали Трак, Джек и чикагский врач. Из этого заброшенного здания прямо напротив госпиталя и реабилитационного центра Мэгз застрелила своего собственного человека.

Мы вошли через кое-как заколоченную заднюю дверь и поднялись на седьмой этаж, откуда могли наблюдать за пятиэтажным корпусом, не опасаясь, что кто-то с противоположной стороны улицы нас заметит. Часы шли, а мы продолжали следить за зданием, будто в любом окне, выставив бедро и скрестив руки, могла появиться Ребекка, гадающая, что нас задерживает.

Острым осколком стекла Такер нацарапал на одной из стен план здания, отметив выходы и лестницы. Мы разделили свои жалкие съестные припасы. Спали по очереди. Каждые полчаса Чейз будил меня, чтобы проверить мои зрачки, — совсем как в то время, когда мы только присоединились к сопротивлению и у него было сотрясение, только теперь мы поменялись ролями. Перерывы не имели значения: через пару часов я все равно не могла больше заснуть. Никто не мог. Когда Шон стал слишком беспокоен, Такер согласился переместиться вместе с ним на первый этаж, чтобы следить за входом в центр. Мы с Чейзом остались одни.

* * *

— С тобой все будет в порядке. Такер не сможет причинить тебе вреда, когда вы попадете внутрь, — вокруг будет слишком много солдат. Он был прав: если он сорвет операцию, ему больше некуда идти.

Чейз уже надел форму. Он методично разбирал пистолет, который дал нам Джек, и чистил его остатками своей рваной футболки. Я отвернулась к окну, потому что не стоило упоминать, что он уже дважды почистил оружие или что мы уже множество раз повторили план действий на завтра. Я позволила Чейзу говорить, потому что ему это было нужно — как и мне. Его слова успокаивали мое колотящееся сердце.

Комендантский час давно начался, но в больнице и реабилитационном центре напротив по-прежнему горел свет, как и на огромной базе к западу от них. Треугольник завершала тюрьма на другом конце города. Три огонька, мерцающих в темноте. Их сияния было достаточно, чтобы в комнате лежали мрачные тени.

Я посмотрела вниз на каменное крыльцо центра, гадая, что нас ожидало внутри. Я осознала, что думаю о самых странных вещах: был ли пол плиточным или на нем лежал линолеум, в какой цвет были окрашены стены. Мой разум пытался за что-то ухватиться.

Знала ли моя мама, входя в ту камеру, что больше никогда оттуда не выйдет? Казалось невозможным, чтобы она не чувствовала смерть, дышавшую ей в затылок, как это чувствовала я сейчас. Я гадала, храбро ли она себя вела. Гадала, хватит ли завтра мужества мне самой.

Несмотря на то что в комнате было тепло, я содрогнулась.

Не успела я осознать, что делаю, как стала составлять список. Список того, что хотела успеть сделать перед смертью. Конечно, в нем присутствовали обыденные вещи. Принять горячий душ. Поесть мороженого, как в дни до ограничения электроснабжения. Но мне хотелось совершить и кое-что более важное. Найти Билли и, если получится, доставить его в убежище. Поставить маме памятник.

Быть с Чейзом.

Держать его за руку и не сжимать в другой оружие. Вести долгие беседы о всякой важной ерунде, как раньше. Не просто сражаться, но жить. Сейчас жить приходилось быстро, потому что за любым поворотом могла поджидать смерть.

Я через голову стянула форменный платок и позволила ему упасть на пол, а затем расстегнула две верхние пуговицы блузки: внезапно мне показалось, что воротник слишком туго обхватывает шею. Я глубоко вздохнула, потом еще раз.

Чейз замолчал, и на мгновение я подумала, что он сосредоточен на оружии, но затем услышала стук металла по столу и шорох одежды, когда он поднялся.

Он приближался ко мне медленно, как волк на охоте, или же просто из-за пылающих внизу моего живота нервов каждая секунда растягивалась. Чейз остановился так близко, что я чувствовала его тепло. Ощущала, как его взгляд, более нежный, чем любое прикосновение, впитал мое отражение в оконном стекле.

Он встряхнул головой и посмотрел на стол за спиной, будто забыл, как подошел ко мне. Затем сглотнул. Запустил пальцы в волосы. Попытался спрятать смущенную улыбку за серьезной маской.

— Ты слушаешь? Или просто пытаешься меня отвлечь?

— Очевидно, пытаюсь тебя отвлечь, — ответила я.

Его веселье усилилось и тут же спало, заставляя меня с тревогой ожидать следующего хода. Это случилось медленно: его осторожные пальцы нащупали основание моей челюсти и спустились по шее к ключице. Я не ощущала ничего, кроме его прикосновения.

— Я помню, что тебе нравилось, когда тебя целовали в это место, — произнес он хриплым голосом. — До сих пор нравится?

Чтобы ответить, мне пришлось сосредоточиться.

— Не знаю, — прошептала я. — После тебя меня сюда никто не целовал.

В отражении я увидела, как его рот приоткрылся. Сердце так громко билось в моей груди, что я удивилась, как Чейз не слышит этого. Гадала, знает ли он, что так оно бьется только для него и ни для кого больше.

Он наклонился, и кончик его носа коснулся мочки моего уха и опустился ниже, пока его губы не нашли то место, его место, из-за которого мои колени подгибались и все тело начинало дрожать.

Он медленно повернул меня, запуская пальцы мне в волосы. Он приблизился, и теперь мы дышали один и тем же воздухом. Его губы были теплыми, мягкими и полными сдержанности, но через несколько слившихся секунд он обнял меня крепче, и его рот стал более требовательным — горячее дыхание, соприкасающиеся зубы и четкое ощущение его мягкой нижней губы между моими. Он чувствовал это, как и я. Бегущие мгновения пытались разлучить нас, и, если бы мы не держались друг за друга, злой рок победил бы, разделил нас и мы бы потеряли друг друга навсегда.

Его большие мозолистые ладони легли на мои ребра, вытащили из юбки полы жесткой блузы и нежно скользнули к моим бедрам. В каждом месте, к которому он прикасался, вспыхивали мурашки и искры жара. " Запомни это, — приказала я себе. — Запомни, как ощущаются сейчас его ладони. Запомни каждую секунду с ним".

Наше дыхание стало прерывистым и неровным. Я взялась за подол блузки и стащила ее через голову, ожидая, что испытаю смущение или почувствую себя слишком тощей или слишком плоской, но его губы разомкнулись, а глаза расширились, и все эти мысли исчезли. Его пальцы скользнули под пояс моей юбки, описывая круги на животе, и я схватилась за круглые деревянные пуговицы его полотняной куртки, ощущая непреодолимую жажду быть как можно ближе к нему. Когда мое поврежденное запястье не смогло справиться с задачей, он попытался помочь мне, но наши нервные ладони запутались. Мы рассмеялись от нехватки грациозности.

Затем я сделала шаг назад и положила его куртку на пол, расстелив ее, как одеяло. Он смотрел, молча осознавая серьезность моих намерений.

Сначала он не ответил, но потом кивнул, будто не мог подобрать слова.

Я села на нашу одежду, и он опустился на колени рядом со мной, держа в ладонях мое лицо и гладя мои скулы большими пальцами в синяках. " Вот оно", — подумала я, сглотнув. И мне даже не пришлось говорить себе запомнить это, потому что я знала, что запомню обязательно.

Но его глаза поднялись над моим обнаженным плечом и посмотрели на пол и расстеленную куртку. Его брови сошлись вместе.

Одной рукой я прикрыла грудь.

— В чем дело?

— Ты уверена?

Беззащитность в его голосе изумила меня. Заставила осознать, что он спрашивает не об этой пыльной комнате, а о себе.

— Да.

Мгновение он молчал, а потом моргнул.

— Ты не будешь сожалеть...

— Нет, — ответила я. Мой взгляд опустился.

Чейз помедлил.

— В последнее время я так много всего напортачил. Если ты сомневаешься...

— Не сомневаюсь, — отрезала я.

Он выдохнул сквозь зубы и закончил:

— То скажи сейчас.

Но он уже наклонился надо мной, отводя с моего лица волосы и касаясь кончиками пальцев моей щеки.

— Я не сомневаюсь, — повторила я. — Возможно, это наш единственный шанс.

Он замер.

— Что?

— Ничего, — торопливо ответила я.

Он сел прямо.

— Что ты имеешь в виду?

Внезапно почувствовав себя слишком незащищенной, я накинула на плечи его куртку.

— У нас осталось совсем мало времени, если... ты знаешь. Если завтра что-то случится.

Его челюсть отвисла.

— Ты не ожидаешь, что вернешься.

— Ожидаю. В смысле, я хочу вернуться. — Как будто умереть можно было по выбору? Я уставилась на свои ступни. — Ты об этом не думал?

Он подскочил и начал мерить комнату шагами, оставив меня на полу одну.

— Разумеется, я об этом думал, — грубо ответил он.

— Тогда в чем дело?

— Я найду тебя. Если что-то случится, я найду тебя. С нами все будет в порядке. Мы поедем в Южную Каролину.
В его голосе звучала такая отчаянная надежда, что я знала: ее очень просто разбить.

— А если что-то произойдет?

— Ничего не произойдет! — крикнул он, заставив меня выпрямиться. Он резко вдохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Ты никуда не пойдешь.

— Чейз...

— Ты даже не ожидаешь, что переживешь это! О чем я только думал?

Я встала и выпрямилась как можно сильнее, чувствуя, как подступают слезы. Мое сердце разрывалось. Я ощущала, как оно рвется внутри меня. Он знал, не мог не знать, на что это похоже, эта проеденная виной дыра в моей груди.

— Ты думал, что если бы мог что-то изменить, то изменил бы, — произнесла я.

В комнате возник призрак моей мамы. Не обвиняя и не осуждая, она все равно присутствовала там.

Внезапно Чейз замер и уставился в окно, не на центр, но вдоль по улице на казармы, в которых жил, когда мы были в разлуке.

Прошла минута. Две.

— Я бы сделал что угодно, чтобы вернуть ее, — пробормотал он.

— Я люблю тебя.

Слова вырвались из моего рта раньше, чем я успела сформулировать их, выпущенные некой неподвластной мне силой. Они мгновенно поглотили меня, овладели мной, будто факт моей любви был единственной известной мне правдой. Единственной правдой, которая существовала. Я люблю тебя, Чейз Дженнингс. Люблю мальчишку, которым ты был, и мужчину, которым ты стал, и даже когда я тебя ненавижу, я все равно тебя люблю, потому что ты — это ты, добрый, надежный и настоящий, и ты понимаешь меня и не боишься.

Осознав искренность моих слов, он застыл, словно статуя. А я ждала, еще острее ощущая собственную обнаженность и уязвимость.

Он глубоко и неровно вдохнул, и это заставило мое сердце сжаться.

— Ты играешь нечестно.

— Вообще-то, ты тоже, — сказала я. Это было правдой. Риск не являлся риском, когда было некого терять.

С коротким сухим смешком он подошел ко мне и обнял за талию, прислонившись своим лбом к моему и закрыв глаза. Я провела пальцами по розовому шраму, опоясывающему его бицепс, и вспомнила день, когда он едва не погиб, защищая меня.

— Теперь ты тоже должен сказать, — подсказала я.

— Что сказать? — Когда я его ударила, он схватил мою руку и прижал ее к своей груди. — Я люблю тебя, Эм. Я любил тебя с тех пор, как мне исполнилось восемь лет, и буду любить всю жизнь.

Его улыбка была такой беззащитной, такой настоящей. Мои глаза затуманились от слез, в груди заболело, и я не знала, как можно чувствовать себя такой счастливой и перепуганной одновременно.

Я прижала ладони к его груди.

— Что теперь будет?

— Теперь я пойду и найду Такера, — неохотно сказал он.

Это были совсем не те слова, на которые я надеялась.

— Зачем?

Он поцеловал меня в висок, задержав там губы и продолжая говорить:

— Потому что мне нужно, чтобы завтра он сделал то, чего не могу я.

* * *

Чейз вернулся через час с раздраженным видом. Я не представляла, что он сказал Такеру, но он не стал объяснять. Вместо этого мы сели рядышком и, глядя на реабилитационный центр, стали говорить, по-настоящему говорить. Обо всем, кроме этого.

Мы говорили о Каре, об Уоллисе и Билли, о Шоне, и Такере, и Ребекке. О ребятах из Чикаго, и о том, как я нашла Джека, в шоке сидевшего на полу туннеля, и о встрече с мамой в видении, вызванном сотрясением мозга. Мы говорили о Бет и о месте, которое когда-то называли домом, зная, что прошлое хранят тело и душа, а не место на карте и не сгоревшие письма или потерянный под развалинами журнал, и теперь нам достаточно друг друга, чтобы помнить. А еще мы целовались. Иногда нежно, иногда с безумной страстью, как до этого. Иногда посреди предложения, когда просто забывали, о чем говорили. За эти короткие часы мы раскрыли наши тайны, обнимая друг друга и молясь, чтобы время разом замедлилось и ускорилось, потому что, как и в ту ночь, когда его призвали, мы знали, что завтрашний день изменит нас навсегда.

В конце концов я заснула на полу, положив голову на его бедро. Последним, что я запомнила, было ощущение его пальцев, перебирающих мои волосы.

* * *

Ранним утром Чейз с запасным ключом, который нам дали чикагцы, прокрался через улицу на крытую стоянку госпиталя. К тому времени как он на рассвете, изображая обычного водителя, выехал в фургоне ФБР на улицу и обогнул заднюю часть заброшенного здания, я сгрызла ногти почти до мяса. Такер сел спереди, а мы с Шоном забрались на средний ряд сидений, где я с надеждой, что еще не использовала всю свою удачу, ощупала висевший у меня на шее медальон со святым Михаилом,

— Я не стану винить тебя, если ты передумаешь.

Мне понадобилось мгновение, чтобы понять: Шон сказал это не Такеру, а мне.

Он сошел с ума? Наш план основывался на моем присутствии.

— Я не передумаю.

Он кивнул, глядя в окно, будто ожидал этого ответа.

— А если я скажу, что не хочу, чтобы ты шла с нами?

— Я скажу: удачно вам вытащить Ребекку без меня.

Он пожал плечами.

— Я бы что-нибудь придумал.

— Ну, тебе не нужно ничего придумывать, — ответила я. — Я иду с вами.

Несколько секунд он молчал.

— Не сделай чего-нибудь глупого, ладно? Я не хочу потерять и тебя.

— Шон. — Я выдавила из себя улыбку, но она, должно быть, выглядела страшновато. — Когда я делала что-нибудь глупое?

— Отлично, — пробормотал он.

Нам понадобилось меньше пяти минут, чтобы оказаться у поворота на стоянку реформационного центра. Мое сердце билось в унисон с ревом двигателя, пока мы ехали мимо других автомобилей ФБР по главной линии. Чейз аккуратно припарковался перед самым Центром физической реабилитации Horizons.

На тротуаре толпились люди. На большинстве из них была темно-синяя форма ФБР. Я заметила пару Сестер, которые, опустив головы, спешили по своим делам. Здесь они вовсе не выказывали той уверенности, какую выказывали мужчины.

Трава на лужайках сбоку была аккуратно подстрижена. Здесь же росли деревья, окруженные невысокими железными изгородями и клумбовыми цветами. На фасаде здания с высокими окнами не было граффити, а мусорный контейнер справа не был завален отходами. Я чувствовала себя так, будто мы въехали в прошлое. Это место напоминало города до Войны.

Мы идем, Ребекка.

Меня переполняло предвкушение. Я стояла перед возможностью наконец все исправить. Вернуть то, что я сломала, когда шантажом заставила Ребекку и Шона помочь мне бежать. Это была возможность искупления.

— Будем надеяться, что это не займет много времени, — сказал Такер.

Шон первым вышел из машины. За ним последовал Такер, и мы с Чейзом остались одни. Чейз продолжал сидеть на водительском месте, склонив голову, чтобы не привлекать внимания прохожих. Мы не стали прощаться.

Я сняла с пальца золотой ободок, который он украл у Лофтонов, и надела его на мизинец Чейза. Как только я выпустила его руку, его кулак начал дрожать.

— Тридцать минут, — произнес он. — А потом я захожу.

Я кивнула и покинула машину, зная, что скорее умру, чем позволю Чейзу войти в это здание.