КАПЕЛЛИН-БИЧ

Уит считается достойным презрения. Во многих местах его называют извращением и рассказывают о людях, совокупляющихся с животными или приносящих человеческих детей в жертву, чтобы овладеть этой магией. Некоторые рассказчики говорят о сделках, заключенных с древними демонами земли. На самом деле, я думаю, Уит — самая естественная магия, какой только может владеть человек. Это Уит заставляет летящих птиц одновременно повернуть в сторону или стайку мальков держаться вместе в бурном потоке. Это Уит посылает мать к постели ребенка, как только малыш просыпается. Я верю, что это он лежит в сердце всех бессловесных связей и что все люди обладают определенными способностями к нему, знают они об этом или нет.

На следующий день мы снова достигли Дороги Скилла. Когда мы шли мимо запретной каменной колонны, я почувствовал, что меня тянет к ней.

— Верити, может быть, всего в шаге от меня, — тихо сказал я.

Кеттл фыркнула:

— И твоя смерть тоже. Ты что, совсем потерял разум? Неужели ты думаешь, что даже самый одаренный человек, владеющий Скиллом, может в одиночку противостоять целой группе?

— Верити может, — ответил я, вспомнив Тредфорд и то, как он спас меня.

Оставшуюся часть утра она задумчиво молчала.

Я не пытался вызвать ее на разговор, потому что нес собственную ношу. Меня мучило грызущее чувство потери. Это было почти то же раздражающее чувство, когда знаешь, что забыл о чем-то, но не можешь понять о чем именно. Что-то пропало. А может быть, я забыл сделать что-то важное, что-то, что должен был сделать. Поздним вечером с упавшим сердцем я наконец понял, чего мне не хватало.

Верити.

Я думал о нем, как о зернышке, терпеливо ждущем под землей своего часа, чтобы прорасти. Бесчисленное количество раз я искал его в себе и не мог найти, но все это ничего не значило. Теперь это не было подозрением. Это была растущая уверенность. Верити был со мной больше года, а сейчас пропал.

Он умер? Я не был в этом уверен. Чудовищная волна Скилла, которую я ощутил, могла быть им. Или чем-то другим, что вынудило его уйти из моего сознания. Вот, вероятно, и все. Чудо, что прикосновение Скилла длилось так долго. Несколько раз я пытался заговорить об этом с Кеттл или Кетриккен, но так и не решился ничего сказать. Стоило ли говорить им: прежде я не знал точно, со мной Верити или нет, а теперь я его больше не чувствую? Ночью у костра я изучал морщины на лице Кетриккен и спрашивал себя, какой смысл увеличивать ее тревогу? И я подавил собственное беспокойство, решив хранить молчание.

Постоянные трудности со временем приобретают монотонность, и в пересказе дни начинают походить друг на друга. То и дело шел дождь, дул сильный ветер. Наши запасы угрожающе таяли, так что зелень, которую мы собирали на ходу, и мясо, которое мы с Ночным Волком добывали по ночам, были для нас очень важны. Я шел рядом с дорогой, а не по ней, но постоянно чувствовал исходящее от нее бормотание Скилла, похожее на шум речной воды. Шута одурманивали чаем из эльфовой коры. Очень скоро им овладели безудержная энергия и мрачное настроение — типичные последствия приема коры. Для шута это означало бесконечные прыжки и акробатические фокусы и едкий оттенок жестоких острот.

Он слишком часто говорил о тщетности наших поисков и со свирепым сарказмом парировал любую попытку подбодрить его. К концу второго дня он окончательно превратился в плохо воспитанного ребенка. Он не боялся ничьих упреков, даже Кетриккен, и не догадывался, что молчание может быть величайшей добродетелью. Его бесконечная болтовня могла привести к нам группу, но еще больше я боялся, что мы просто не услышим их приближения из-за постоянного шума. Было одинаково бесполезно умолять его вести себя тише или сердито требовать заткнуться. Он так действовал мне на нервы, что мне почти хотелось придушить его. И я был не одинок в этом стремлении.

Единственное, что улучшилось в эти долгие дни на Дороге Скилла, — это погода. Дождь стал слабеть, на деревьях, стоящих вдоль дороги, раскрылись листья, а холмы вокруг нас позеленели чуть ли не за одну ночь. Джеппы, подкрепив свои силы свежей пищей, почувствовали себя лучше, а Ночной Волк в избытке находил мелкую дичь. Недосыпание сказывалось на мне, но я не позволял волку охотиться в одиночку. Я боялся спать. Хуже того, Кеттл тоже боялась дать мне поспать.

По собственной инициативе старая женщина взяла на себя заботу о моем сознании. Я негодовал, но был не настолько глуп, чтобы сопротивляться. И Кетриккен, и Старлинг признавали, что она лучше всех осведомлена о Скилле. Мне больше не разрешалось ходить одному или в компании одного шута. Когда мы с волком охотились по ночам, Кетриккен сопровождала нас. Мы со Старлинг дежурили вместе, и в это время, по настоянию Кеттл, она заставляла меня учить наизусть песни и истории из своего репертуара. В недолгие часы, когда я спал, Кеттл следила за мной, держа под рукой крепкий отвар коры, чтобы при необходимости влить его мне в глотку и заглушить Скилл. Все это очень раздражало, но тяжелее всего было днем, когда мы шли. Мне не разрешалось говорить о Верити, о группе или о чем-нибудь, что могло иметь к ним отношение. Вместо этого мы решали задачи Кеттл или собирали травы для вечерней трапезы, а иногда я повторял Старлинг ее истории. В любой момент, когда Кеттл подозревала, что мое сознание начинает уплывать, она чувствительно била меня своим дорожным посохом. А если я пытался задавать ей вопросы о ее прошлом, она надменно сообщала мне, что это может привести нас к тем самым темам, которых мы должны избегать.

Нет более трудной задачи, чем удерживаться от мыслей. Запах растущих на дороге цветов заставлял меня вспомнить Молли, а от нее до Вериги, звавшего меня к себе, был всего один шаг. Или случайная болтовня шута вызывала в памяти короля Шрюда и напоминала мне о том, как и на чьих руках умер мой король. Хуже всего было молчание Кетриккен. Она не могла больше разговаривать со мной о своей тревоге. Я не мог видеть ее и не думать о том, как она жаждет найти Верити. И так для меня проходили долгие дни нашего путешествия.

Местность вокруг нас изменилась. Мы спускались в долину. Некоторое время наша дорога шла параллельно молочно-серой реке. В некоторых местах вода размыла край дороги, превратив ее в узкую тропку. Наконец мы подошли к огромному мосту. Когда мы увидели его издали, его паутинное изящество напомнило мне скелет огромного существа, и я боялся, что мы найдем там только прогнившие остатки балок. Но мы легко прошли по гигантскому сооружению, которое вздымалось над рекой даже чересчур высоко, как будто строители получали удовольствие оттого, что могут так поднять его. Дорога, по которой мы шли, была блестящей и черной, а арка моста отливала приглушенно-серым. Я не мог понять, из чего это было сделано, из металла или какого-то необычного камня. Мост был похож на искусно свитую веревку, и его изящество и элегантность даже шута заставили притихнуть на некоторое время.

Преодолев несколько небольших холмов, мы начали новый спуск. На этот раз долина была узкой и глубокой расщелиной с отвесными стенами, как будто давным-давно какой-то великан вырубил ее боевым топором. Мы не могли разглядеть, куда идем, из-за сильного тумана. Это удивляло меня до тех пор, пока дорогу нам не перерезал первый ручеек горячей воды. Он, дымясь, бурлил у самой дороги, пренебрегая каменными стенами дренажного канала, построенного каким-то древним строителем. Шут устроил целое представление из обсуждения запаха воды, предлагая выяснить, похож ли он на запах тухлого яйца, или это кишечные газы самой земли. На этот раз даже его грубый юмор не смог заставить меня улыбнуться. Мне казалось, что его кривляние зашло слишком далеко, веселье улетучилось и остались только грубость и жестокость.

Солнце еще не село, когда мы подошли к дымящимся прудам. Горячая вода была слишком соблазнительной, чтобы у нас хватило сил пренебречь ею, и Кетриккен разрешила разбить лагерь пораньше. Мы насладились горячей водой, которой так давно у нас не было, и погрузили в нее свои усталые тела, хотя шут с презрением отказался от этого из-за ее запаха. Хотя, по-моему, вода пахла ничуть не хуже, чем горячие источники в Джампи, на сей раз я был даже рад короткому отдыху от его дурачеств. Он ушел поискать воду для питья, женщины захватили самый большой пруд, а я выбрал относительное уединение пруда поменьше. Некоторое время я отмокал в нем, а потом решил смыть немного грязи со своей одежды. Минеральный запах воды был куда слабее запаха грязной куртки и штанов. Выстирав одежду, я расстелил ее на траве и решил еще немного полежать в теплой воде. Пришел Ночной Волк и уселся на берегу. Он озадаченно смотрел на меня, аккуратно обернув хвост вокруг лап.

Это очень приятно, — сказал я ему без особой нужды, потому что знал, что он чувствует, какое удовольствие я получаю.

Это, наверное, потому, что у тебя нет меха, — решил он наконец.

Залезай, я тебя вымою. Это выдерет твой зимний подшерсток, — предложил я ему.

Он с отвращением фыркнул:

Сойдет сам собой.

Что ж, тогда тебе незачем сидеть, смотреть на меня и скучать. Пойди поохоться.

Я бы пошел, но сука-вожак просила меня присмотреть за тобой, так что придется торчать тут.

Кетриккен?

Так вы ее называете.

Как она просила тебя?

Он озадаченно поглядел на меня.

Как и ты. Она посмотрела на меня, и я понял, чего она хочет. Она беспокоится, что ты один.

Она знает, что ты слышишь ее? Она слышит тебя?

Иногда. — Он лег на траву и вытянулся. — Может быть, когда твоя самка прогонит меня, я привяжусь к этой.

Не смешно.

Он не ответил, перевернулся и начал чесать спину. Мысли о Молли рождали напряженность между нами. Это была пропасть, к которой я не смел приближаться, а он настойчиво заглядывал в нее. Мне вдруг захотелось, чтобы мы стали как прежде — единым целым, живущим только сегодняшним днем. Я откинулся назад, положив голову на берег и наполовину высунувшись из воды. Я закрыл глаза, не думая ни о чем.

Когда я снова открыл их, рядом стоял шут и смотрел на меня. Я вздрогнул, как и Ночной Волк, с рычанием вскочивший на ноги.

— Хорош сторож, — заметил я шуту.

У него нет запаха, и он ходит легче падающего снега, — пожаловался волк.

— Он всегда с тобой, да? — спросил шут.

— Так или иначе, — согласился я и снова лег в воду. Скоро придется вылезать. Приближался вечер. Воздух стал холоднее, но вода от этого казалась только более привлекательной. Через мгновение я посмотрел на шута. Он по-прежнему стоял на берегу.

— Что-то случилось? — спросил я. Он сделал неопределенный жест, а потом неловко сел на берег.

— Я думал о твоей девушке-свечнице, — сказал он затем.

— Да? — тихо спросил я. — А я изо всех сил стараюсь не делать этого.

Он обдумывал это некоторое время.

— Если ты умрешь, что с ней будет?

Я перевернулся на живот и, опершись на локти, уставился на шута. Я почти ждал нового издевательства, но лицо его было серьезным.

— Баррич позаботится о ней, — сказал я тихо, — пока ей будет нужна помощь. Она самостоятельная женщина, шут. — Немного подумав, я добавил: — Она заботилась о себе многие годы… Шут, на самом деле я никогда не мог заботиться о ней. Я был близко, но она всегда стояла на собственных ногах. — Я чувствовал себя одновременно пристыженным и гордым, говоря это. Мне было стыдно, что я не принес ей почти ничего, кроме неприятностей, и одновременно я был горд тем, что такая женщина любила меня.

— Но ты хотел бы, чтобы я передал ей несколько слов от тебя, разве нет?

Я медленно покачал головой:

— Она считает, что я умер. Они оба так считают. Если я умру на самом деле, пусть она лучше думает, что это случилось в подземелье Регала. Если она узнает, как все было в действительности, это только еще больше очернит меня в ее глазах. Как объяснить ей, почему я немедленно не пришел к ней? Нет. Если со мной что-то случится, я бы не хотел, чтобы ей рассказывали об этом.

Ощущение собственной беспомощности снова охватило меня. А если я останусь в живых и вернусь к ней? Это было еще хуже. Я попытался вообразить, как стою перед ней и объясняю, что снова поставил интересы своего короля выше ее. Я крепко зажмурился при мысли об этом.

— И все же, когда это закончится, я хотел бы увидеть ее еще раз, — заметил шут.

— Ты? Я даже не знал, что вы знакомы.

Казалось, шута это немного смутило.

— Собственно, я хотел бы сделать это ради тебя. Чтобы убедиться, что у нее все хорошо.

Я был странно тронут.

— Не знаю, что и сказать.

— Тогда ничего и не говори. Скажи мне только, как я смогу найти ее, — улыбнулся он.

— Я и сам точно не знаю, — признался я. — Чейд знает. Если… если я не переживу того, что должен сделать, спроси у него. — Не к добру говорить о собственной смерти, и я добавил: — Но ведь мы оба знаем, что останемся в живых. Так предсказано, верно?

Он странно взглянул на меня:

— Кем?

Сердце мое упало.

— Ну, каким-нибудь Белым Пророком… — пробормотал я. Я вдруг понял, что никогда не спрашивал шута об этом. Не все остаются в живых, выиграв битву. Я набрался мужества: — Ведь предсказано, что Изменяющий будет жить?

Казалось, он глубоко задумался. Потом он заметил:

— Чейд ведет опасную жизнь. Нет никакой уверенности в том, что он останется в живых. А если нет, ты, конечно же, знаешь, хотя бы приблизительно, где находится девушка. Может, скажешь мне?

Того, что он не ответил на мой вопрос, было вполне достаточно, чтобы понять, каков ответ. Изменяющий умрет. Как будто меня захлестнула волна холодной соленой воды. Я почувствовал себя сбитым с ног этим холодным знанием и захлебнулся в нем. Мне никогда не держать на руках моей дочери, не ощутить тепла Молли. Это была почти физическая боль, и от нее у меня закружилась голова.

— Фитц Чивэл! — настаивал шут. Он поднял руку и вдруг зажал себе рот, как будто не мог больше говорить. Другой рукой он взял себя за запястье. Казалось, ему плохо.

— Все в порядке, — слабо сказал я. — Наверное, лучше мне знать, чего ожидать. — Я вздохнул и напряг память. — Я слышал, что они говорили о маленьком городке, в который Баррич ездит за покупками. Это не может быть далеко. Можно начать оттуда.

Шут еле заметно кивнул. В глазах у него стояли слезы.

— Капеллин-Бич, — произнес я.

Еще мгновение он сидел уставившись на меня. Потом повалился на бок.

— Шут?

Ответа не было. Я стоял и смотрел на него, теплая вода стекала с меня ручьями. Он лежал на боку и как будто спал.

— Шут! — раздраженно крикнул я. Когда ответа не последовало, я вылез из пруда и подошел к нему. Он лежал на берегу, изображая глубокий сон и имитируя даже дыхание спящего человека. — Шут? — снова спросил я, почти ожидая, что он подпрыгнет мне навстречу. Вместо этого он слабо пошевелился, как будто я мешал ему спать. Это взбесило меня больше всего. Как он мог перейти от серьезного разговора к такому кривлянию? Тем не менее он постоянно вел себя таким образом в последние несколько дней. В момент у меня не осталось ни расслабленности, ни покоя. Все еще мокрый, я начал собирать одежду. Я не хотел смотреть на него, пока вытирался. Одежда, которую я натянул, была еще сырой. Шут спал, когда я повернулся и пошел к лагерю. Ночной Волк шел со мной.

Это игра? — спросил он меня по дороге.

Что-то вроде, — коротко ответил я. — Не из тех, что мне нравятся.

Женщины уже вернулись в лагерь. Кетриккен склонилась над своей картой, а Кеттл раздавала джеппам остатки зерна. Старлинг сидела у огня и причесывалась, но подняла голову, когда я подошел.

— Нашел шут питьевую воду? — спросила она. Я пожал плечами:

— Когда я в последний раз видел его, нет. По крайней мере, если и нашел, с собой он ее не принес.

— В любом случае у нас достаточно воды в мехах. Я просто хотела бы немного свежей для чая.

— Я тоже.

Я сел у костра, глядя на нее. Казалось, она совершенно не думала о своих пальцах, которые танцевали, заплетая мокрые блестящие волосы в тугие косички. Потом она уложила косы узлом на голове и пришпилила их.

— Ненавижу, когда косы болтаются, — заявила Старлинг, и тут я понял, что уставился на нее, и смущенно отвел глаза.

— А-а, ты все еще краснеешь! — засмеялась она и значительно добавила: — А ты не хочешь воспользоваться моей гребенкой?

Я поднес руку к собственным спутанным волосам.

— Боюсь, придется, — пробормотал я.

— Верно, — согласилась она, но не дала мне гребенку. Вместо этого она подошла и встала на колени рядом со мной.

— Как это тебе удалось? — спросила она, начиная расчесывать меня.

— Да они просто путаются после мытья, — сказал я. Ее осторожные прикосновения и легкое подергивание за волосы казались невероятно приятными.

— Они очень тонкие, вот в чем дело. Никогда не встречала уроженца Бакка с такими тонкими волосами.

Сердце дрогнуло у меня в груди. Пляж в Бакке, ветреный день и Молли на красном одеяле рядом со мной. Ее блузка еще не зашнурована как следует. Она сказала мне, что я — лучшее, что вышло из конюшен Баррича. «Думаю, дело в твоих волосах. Они не такие жесткие, как у жителей Бакка». Короткая пауза, флирт, комплименты, ленивый разговор и ее восхитительное прикосновение под открытым небом. Я почти улыбался. Но я не мог не вспомнить и о том, что этот день, как часто бывало у нас, закончился ссорой и слезами. Горло мое сжалось, и я тряхнул головой, пытаясь отогнать воспоминания.

— Сиди смирно, — упрекнула меня Старлинг и дернула за волосы. — Я почти расчесала их. Держись, это последний колтун. — Она выдернула его резким движением, которого я даже не почувствовал. — Дай мне шнурок, — сказала она и взяла его, чтобы снова завязать мне хвост воина.

Покормив джеппов, вернулась Кеттл.

— Мясо есть? — сурово спросила она. Я вздохнул.

— Пока нет. Скоро, — обещал я и устало поднялся на ноги.

— Следи за ним, волк, — сказала Кеттл Ночному Волку. Он еле заметно вильнул хвостом и повел меня прочь от лагеря.

Было уже темно, когда мы вернулись. Мы были очень довольны собой, потому что принесли не кролика, а странное существо с раздвоенными копытами, похожее на маленького козла с чрезвычайно шелковистой шерстью. Я сразу вспорол ему брюхо, чтобы отдать Ночному Волку внутренности, а тушу взвалил на плечо, но быстро пожалел об этом. Какие-то кусачие паразиты, жившие на нем, были счастливы переселиться на мою шею. Этой ночью мне придется снова вымыться.

Я улыбнулся Кеттл, которая вышла навстречу, и снял было с плеч козла, чтобы отдать ей. Но вместо поздравлений она быстро спросила:

— У тебя есть еще кора?

— Я отдал вам все, что у меня было. А в чем дело? Разве она кончилась? По тому, как ведет себя шут, я бы, пожалуй, обрадовался такому событию.

Она странно посмотрела на меня:

— Вы поссорились? Ты ударил его?

— Что? Конечно нет!

— Мы нашли его у пруда, где ты купался, — тихо объяснила она. — Он дергался во сне, как спящая собака. Я разбудила его, но, даже проснувшись, он казался рассеянным. Мы привели его сюда, но он только мечтал добраться до своих одеял. С тех пор он спит.

Мы подошли к костру, я бросил рядом с ним свою добычу и поспешил в палатку. Ночной Волк, оттолкнув меня, ворвался первым.

— Он очнулся, но совсем ненадолго, — продолжала Кеттл. — И снова провалился в сон. Он ведет себя как человек, поправляющийся после очень долгой болезни. Я боюсь за него.

Я едва слышал ее. Оказавшись в палатке, я упал на колени рядом с ним. Он лежал на боку, свернувшись калачиком. Кетриккен сидела рядом с ним, ее лицо потемнело от тревоги. Он выглядел просто спящим. Облегчение во мне боролось с раздражением.

— Я дала ему почти всю кору. Если я отдам остаток, нам будет нечем защищаться от группы.

— А разве нет какой-нибудь другой травы… — начала Кетриккен, но я перебил ее:

— А почему бы просто не дать ему поспать? Может быть, это кончается его предыдущая болезнь? А может быть, это кора. Даже сильными наркотиками можно обманывать тело только некоторое время, а потом усталость дает о себе знать.

— Это верно, — неохотно согласилась Кеттл. — Но так не похоже на него!

— Он не похож на себя с того дня, как начал пить эльфовую кору, — парировал я. — Его язык стал чересчур острым, а болтовня просто-напросто грубой. Если вы спросите меня, я скажу, что предпочитаю сейчас спящего шута бодрствующему.

— Хорошо. Может, что-то и есть в том, что ты говоришь, — решила Кеттл. Она набрала воздуху, как будто собиралась что-то сказать, но не сделала этого. Я вышел, чтобы приготовить козла для жарки. Старлинг пошла за мной.

Некоторое время она просто сидела и смотрела, как я снимаю шкуру. Козел был не так уж велик.

— Помоги мне, и мы сможем зажарить его целиком. В такую погоду жареное мясо лучше хранится.

Целиком?

Кроме подходящего кусочка для тебя. Я обвел ножом коленный сустав, отрезал голень и разрезал последние хрящики.

Этой кости мне не хватит, — сообщил Ночной Волк.

Верь мне, — сказал я ему. К тому времени как я кончил, он получил голову, шкуру, все четыре голени и одну заднюю четверть. Трудно было насадить мясо на вертел, но мне это удалось. Это было молодое животное, и, хотя козел был не очень жирным, я надеялся, что мясо получится нежным. Трудней всего было дождаться, когда оно поджарится. Пламя лизало тушу своими язычками, и фантастический аромат жареного мяса мучил меня.

— Ты сердишься на шута? — тихо спросила Старлинг.

— Что? — Я посмотрел на нее через плечо.

— За то время, что мы путешествуем вместе, я поняла, каковы ваши отношения. Вы ближе, чем братья. Я думала, ты будешь сидеть рядом с ним и мучиться, как во время его болезни. А ты ведешь себя так, словно с ним вообще ничего не произошло.

Возможно, взгляд менестрелей слишком зорок. Я задумался.

— Сегодня он пришел ко мне поговорить. О том, что он будет делать для Молли, если я умру и не вернусь к ней. — Я посмотрел на Старлинг и тряхнул головой. Меня удивило, что к горлу подступил комок. — Он не думает, что я останусь в живых. А когда Пророк говорит такую вещь, трудно остаться равнодушным.

Страх на ее лице не утешал. Это выдало правду, хотя она и пыталась настаивать:

— Пророки не всегда бывают правы. Он говорил, что видит твою смерть?

— Когда я спросил его, он не ответил, — объяснил я.

— Он вообще не должен был говорить об этом, — сердито воскликнула Старлинг. — Как, интересно мне знать, ты найдешь в себе мужество, чтобы сделать то, что должен, если будешь верить, что это убьет тебя?

Я молча пожал плечами. Я отказывался думать об этом все время, пока мы охотились. И мои чувства никуда не делись, они только усилились. Боль, которую я внезапно ощутил, трудно было преодолеть. Да и ярость тоже. Я был в ярости, оттого что шут сказал это мне.

— Вряд ли он придумал все это. И я не могу осудить его намерения. Тем не менее трудно смотреть в лицо собственной смерти, зная, что это случится прежде, чем увянет зелень лета. — Я поднял голову и оглядел заросший зеленый луг, окружавший нас.

Удивительно, насколько все кажется другим, если знаешь, что видишь это в последний раз. Каждый лист на каждом стебле был неповторим. Птицы пели друг другу любовные песни и носились в воздухе разноцветными вспышками. Запах жарящегося мяса, запах самой земли, Ночной Волк, перемалывающий в челюстях кость, — все вдруг стало особенным и драгоценным. Сколько таких дней я прожил слепо, думая только о кружке эля, которую выпью, дойдя до города, или о том, какую лошадь надо подковать сегодня. Давным-давно в Баккипе шут убедил меня, что я должен проживать каждый день, как будто в этот день вся судьба мира зависит от моих действий. Теперь я понял, что он пытался сказать мне. Теперь, когда оставшихся мне дней стало так мало, что я мог сосчитать их.

Старлинг положила руки мне на плечи. Она наклонилась и прижалась ко мне щекой.

— Фитц, мне очень жаль, — прошептала она. Я посмотрел на мясо, жарившееся на огне. Два часа назад это был живой козел.

Смерть всегда на грани настоящего, — мысль Ночного Волка была мягкой. — Смерть выслеживает нас и знает время, когда нанести удар. Это не то, о чем надо раздумывать, но мы знаем это всеми потрохами. Все, кроме людей.

Потрясенный, я вдруг увидел то, чему пытался научить меня шут. Мне внезапно захотелось вернуться назад, чтобы снова использовать каждый потерянный день. Время. Я был заключен в нем, в крошечном кусочке настоящего. Все эти «скоро» и «завтра» были призраками, готовыми в любой момент раствориться в небытии. Намерения ничего не означали. У меня не было ничего, кроме «сейчас». Я встал.

— Я понял, — сказал я. — Он сказал это, чтобы подтолкнуть меня. Я должен перестать действовать так, словно существует завтра, когда я смогу все исправить. Все это должно быть сделано сейчас, немедленно, без мыслей о завтрашнем дне. Никакой веры в завтра. Никаких страхов.

— Фитц! — Старлинг слегка отшатнулась от меня. — Это звучит так, будто ты собираешься сделать какую-то глупость. — Ее темные глаза были полны тревоги.

— Глупость, — сказал я себе. — Глупость, глупую, как шут. Да. Ты можешь последить за мясом? Пожалуйста, — попросил я Старлинг.

Я не стал ждать ответа. Я встал, когда она отошла к костру, и пошел в палатку. Кеттл сидела рядом с шутом и смотрела, как он спит. Кетриккен зашивала прореху в своем сапоге. Они обе подняли глаза, когда я вошел.

— Мне нужно поговорить с ним, — просто сказал я. — Наедине, если вы не возражаете.

Я проигнорировал их озадаченные взгляды. Я уже жалел, что рассказал Старлинг о словах шута. Без сомнения, она передаст это остальным, но сейчас я не хотел делиться с ними этим. Я хотел сказать шуту что-то важное и должен был сделать это немедленно. Я не стал ждать, когда они выйдут из палатки. Я просто сел рядом с шутом, слегка коснулся его лица и ощутил холод щек.

— Шут, — тихо сказал я. — Мне нужно поговорить с тобой. Я наконец понял то, чему ты все время пытался научить меня.

Мне понадобилось приложить определенные усилия, чтобы разбудить его. Я догадался, чем была озабочена Кеттл. Это не было обычным сном усталого человека. Но в конце концов он открыл глаза и посмотрел на меня сквозь мрак.

— Фитц? Уже утро? — спросил он.

— Вечер. Жарится свежее мясо, и скоро оно будет готово. Думаю, хорошая еда поможет тебе прийти в себя. — Я начинал медлить, но потом вспомнил свое решение. — Сначала я рассердился на тебя за то, что ты сказал мне. Но теперь, думаю, я понял, почему ты это сделал. Ты прав, я прятался в будущем и зря тратил дни. — Я набрал в грудь воздуха. — Я хочу отдать тебе на хранение серьгу Баррича. Пос… после я бы хотел, чтобы ты отнес ее ему. Я бы хотел, чтобы ты сказал ему, что я не умер у грязной пастушьей хижины и сдержал клятву данную моему королю. Это будет многое значить для него. Он научил меня быть мужчиной. Я не хочу, чтобы это осталось невысказанным.

Я расстегнул серьгу, вынул ее из уха и вложил в расслабленную руку шута. Он лежал на боку и молча слушал. Его лицо было очень мрачным. Я нагнулся к нему:

— Мне нечего послать ни Молли, ни нашему ребенку. Она получила булавку, которую когда-то подарил мне Шрюд, и ничего больше. — Я старался говорить спокойно, но слова мучили меня. — Я думаю, разумнее всего не говорить Молли о том, что я вышел живым из темницы Регала. Баррич поймет, почему я хочу сохранить это в тайне. Она уже оплакала мою смерть, и ей незачем делать это еще раз. Я рад, что ты решил найти их. Делай игрушки для Неттл. — Против воли слезы защипали мне глаза.

Шут сел, лицо его было полно сочувствия. Он бережно сжал мои плечи:

— Если ты хочешь, чтобы я нашел Молли, ты знаешь, что я так и сделаю, если до этого дойдет. Но зачем нам сейчас говорить об этом? Чего ты боишься?

— Смерти, — признался я. — Но страх не предотвратит ее. Поэтому я решил приготовиться, насколько смогу. И мне давно следовало сделать это. — Я прямо взглянул в его туманные глаза. — Обещай мне.

Он посмотрел на серьгу у себя на ладони:

— Я обещаю, хотя и не понимаю, почему ты считаешь мои шансы выжить предпочтительнее твоих. Я не знаю, где искать Молли, но найду.

Я ощутил огромное облегчение.

— Я уже говорил тебе. Я знаю только, что их дом недалеко от городка Капеллин-Бич. В Бакке не один Капеллин-Бич, это правда, но раз ты говоришь, что найдешь их, я верю, что ты это сделаешь.

— Капеллин-Бич? — Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом. — Кажется, я вспоминаю… я думал, мне это приснилось. — Он покачал головой и почти улыбнулся. — Итак, теперь мне известен один из самых тщательно охраняемых секретов Бакка. Чейд говорил мне, что даже он не знает, где Баррич спрятал Молли. Ему известно только место, в котором можно оставить послание для Баррича, чтобы связаться с ним. «Чем меньше людей знает тайну, тем меньше людей может ее выдать», — сказал он. Но теперь мне кажется, что я уже слышал раньше это название. Капеллин-Бич. А может быть, оно мне приснилось.

Сердце мое упало.

— Что ты хочешь сказать? У тебя было видение о Капеллин-Бич?

Он потряс головой:

— Нет, не видение. Просто кошмар, более цепкий, чем обычно, поэтому, когда Кеттл нашла и разбудила меня, я чувствовал себя так, будто вообще не спал, а много часов бежал, спасая свою жизнь. — Он снова медленно покачал головой и, зевая, потер глаза. — Я даже не помню, что ложился спать у пруда. Но они говорят, что нашли меня там.

— Я должен был догадаться, что с тобой что-то не так, — виновато сказал я. — Ты пришел к горячему источнику и говорил со мной о Молли и о… других вещах. А потом вдруг лег и заснул. Я думал, ты надо мной издеваешься, — признался я.

Он широко зевнул.

— Я не помню, что искал тебя, — сказал он и вдруг принюхался: — Ты что-то говорил о жареном мясе?

Я кивнул:

— Мы с волком убили козла. Мясо очень молодое и, я думаю, будет нежным.

— Я так голоден, что могу съесть старый башмак, — заявил шут. Он свернул одеяло и вылез из палатки. Я последовал за ним.

Эта трапеза подарила нам лучшие часы за последние несколько недель. Шут казался усталым и измученным, но зато забросил свои едкие шутки. Мясо, может быть и уступавшее в нежности жирному ягненку, было тем не менее лучше всего, что мы ели за время нашего похода. К концу ужина я чувствовал такую же сонную сытость, как Ночной Волк. Он свернулся у костра, собираясь дежурить вместе с Кетриккен, а я мечтал только о том, чтобы скорее добраться до постели.

Я думал, что шута будет мучить бессонница после того, как он проспал почти весь день. Но он первым залез под одеяло и уже спал как убитый, когда я стягивал сапоги. Кеттл разложила игровую доску и поставила для меня новую задачу.

Но в эту ночь мне не суждено было выспаться. Едва я задремал, как шут начал ворочаться и стонать во сне. Даже Ночной Волк просунул голову в палатку, чтобы посмотреть, что случилось. Кеттл стоило некоторых усилий разбудить его, но, задремав снова, он немедленно принялся стонать и вертеться, казалось, с удвоенной энергией. На этот раз я сам потянулся и потряс его. Как только я коснулся его плеча, вся тяжесть тревоги шута обрушилась на меня. На мгновение я разделил его ночной кошмар.

— Шут, проснись! — закричал я, и, как бы в ответ на эту команду, шут сел.

— Пустите, пустите, — застонал он. Потом, оглядевшись и убедившись, что никто его не держит, он снова откинулся на постель. Его глаза встретились с моими.

— Что тебе снилось? — спросил я его. Он подумал, потом покачал головой.

— Я уже забыл. — Он судорожно вздохнул. — Но я боюсь, что это снова ждет меня, когда я закрою глаза. Пожалуй, пойду спрошу Кетриккен, не нужна ли ей компания. Лучше уж не спать всю ночь, чем встретиться с тем… с чем я встречался в своих снах.

Я смотрел, как он выходит из палатки. Потом снова лег. И обнаружил ее, связь, похожую на сверкающую серебряную нить. Это была связь Скилла между нами.

А, вот это что такое, — задумчиво сказал волк.

Ты тоже это чувствуешь?

Иногда. Похоже на то, что было между тобой и Верити.

Только слабее.

Слабее? Не уверен, маленький брат. Просто по-другому. Гораздо больше похоже на связь Уита.

Он посмотрел на шута, который выходил из палатки. Через некоторое время шут нахмурился и взглянул на волка.

Ты видишь? Он чувствует меня. Не так ясно, но чувствует. Привет, шут. У меня уши чешутся.

Снаружи, у палатки, шут внезапно протянул руку, чтобы почесать уши волка.