Глава 15. Сквозь жемчужный утренний туман, по истоптанной сотнями караванов дороге, бронекар мчался прочь от Хоромали

Сквозь жемчужный утренний туман, по истоптанной сотнями караванов дороге, бронекар мчался прочь от Хоромали. Мартин не хотел разборки с Ялуром и его односельчанами, вот и сел за руль, едва рассвело. Если дойдет до разборки со всей деревней, придется массу народа покалечить, а он в глубине души был гуманистом.

Из тумана выступали деревья с широко раскинутыми ветвями, покрытыми вместо обычной листвы пучками длинных зеленых нитей, похожими на конские хвосты. Удалившись от Хоромали на триста километров, Мартин свернул к роще, затормозил на опушке. Туман к этому времени поредел. Мартин соорудил костер, сварил и залил в четырехлитровый титановый термос крепкий кофе – до вечера должно хватить, если расходовать экономно. Потом, сварив еще тройную порцию, пошел будить спутников.

– Нормальная ночь, никаких видений, – улыбнулся, щурясь спросонья, Сотимара. – А у вас?

– У меня тоже.

Мадина спала, уютно свернувшись на откидной койке. Синяк под глазом еще больше полиловел, возле уха ярко белела в солнечном луче полоска бактерицидного пластыря. На полу валялись заскорузлые после вчерашнего марш-броска кроссовки.

– Мадина, подъем! – окликнул Мартин.

Она всем телом содрогнулась, сжалась в комок и мгновенно прикрыла голову согнутым локтем.

– Мадина, это я, Мартин Паад. Пошли пить кофе.

Расслабившись, она села. Оглядела маленькое помещение с матово-белым потолком, плоским экраном монитора на противоположной стене, дверцами встроенных шкафчиков, одетыми в мягкий кремовый ворс, и таким же ворсистым, на полтона темнее, полом. Из ее груди вырвался вздох.

– Значит, все это на самом деле… У вас есть зеркало?

– Вот оно, – Мартин наполовину выдвинул утопленную в стене дверь каюты. – Мы ждем вас в салоне.

Мадина присоединилась спустя полчаса. Ее кофе Мартин предусмотрительно перелил в запасной термос, так что разогревать по новой не пришлось. С помощью густо наложенного косметического крема, имитирующего бронзовый загар, ей удалось замаскировать оставшийся после удара плетью рубец на щеке, синяк под правым глазом и нездоровую желтизну – остатки другого застарелого синяка – под левым. Глаза обведены угольно-черным контуром, темно-вишневые губы тоже оконтурены блестящей тонкой линией. Сотимара, увидав ее, галантно вскочил и выдал целую серию изысканных фаянийских комплиментов, перемежая чадорийский с импером. Мартин про себя подивился богатой фантазии перлорожденного. Ему не терпелось обсудить насущные дела, но светскую болтовню своих напарников он слушал снисходительно, без раздражения: если это ускорит психологическую реабилитацию Мадины – тем лучше.

– Кофе. Пиво. Нормальное человеческое общество… – прошептала она, затуманенно глядя на пронизанную солнечным светом радужную линзу иллюминатора. – Я почти перестала верить, что все это где-то существует.

– Разве в Хоромали не варят пиво?

– Варят. Но мне не давали, – она отставила пустую банку. – Чертова дыра…

– Зато вы собрали ценный материал для монографии, – попытался Мартин утешить ее и заодно перехватить инициативу. – Я тоже несколько раз побывал в плену, на Щерконе меня чуть не съели. Ничего, все пошло в дело и принесло мне в конечном счете приличные гонорары.

– Я полагаю, вас там не трахали, – сумрачно процедила Мадина.

– Чего не было, того не было, – подтвердил Мартин. – Вот что, если это вас так достает, можем завтра ночью сгонять обратно в Хоромали. Я навещу Ялура и переломаю ему руки-ноги. Минутное дело. А потом займемся проблемами, ради которых нас с вами сюда забросили. Ну, как?

– Нет-нет, что вы! – Мадина сделала испуганно-отстраняющий жест. – Нельзя отвечать насилием на насилие. Я не собираюсь отрекаться от своих убеждений ради какого-то немытого задоголового келмака! Для меня мои убеждения – не разменная монета.

– Как хотите, – пожал плечами Мартин. – Мое дело предложить. Тогда сразу переходим к проблемам. Обстановочка в Валвэни на редкость паршивая. То, что здесь происходит, на данный момент не лезет ни в какие логические схемы. Скажу честно: при всем своем недурном опыте с таким я еще не сталкивался.

– Тьессины говорили то же самое, – тихо согласилась Мадина.

– Тьессины?..

– Так называют себя аборигены-негуманоиды. У нас был с ними контакт в Канаморе.

– Они как-нибудь объясняли происходящее?

– Нет. Но казались сильно встревоженными.

– Как погибли остальные?

– На нас напали кочевники. Это было вечером, на закате. Они убили профессора, Зотову, Нейби, Гасана и четверых тьессинов, которые пришли в гости к Зотовой. Меня не заметили, я отошла далеко от лагеря. Там, в Канаморе, очень пересеченная местность: скалы, ущелья, каньоны большие и маленькие… Когда я услыхала вопли дикарей, я спряталась. Канамор на меня плохо действовал, я была почти в депрессии… испугалась, понимаете? Потом спустилась вниз… наверное, часа через три. Все лежали в крови, палатки сгорели. Вездеход тоже сгорел, один покореженный остов остался. Не представляю, как они сумели его спалить. Позже появился Эш. На другой день ему удалось где-то достать чиротагов, двух оседланных и одного вьючного, и мы поехали в Эгтемеос.

– Вы быстро установили контакт с тьессинами?

– Недели через две после того, как разбили лагерь.

– Так… А когда произошло нападение?

– Через пять недель.

Вот и первое противоречие с показаниями Эша: тот утверждал, что кочевники напали вскоре после того, как экспедиция разбила лагерь вблизи канаморского X-объекта.

– Почему вы ушли из лагеря?

Мадина потупилась.

– Вас даже это интересует?

– Меня все интересует.

– Там растут потрясающе вкусные ягоды, но много есть нельзя, влияет на кишечник… Я не удержалась и съела много…

– Понял. А где был Эш?

– Не знаю. Может, около икс-объекта. Он часто отлучался и бродил неизвестно где. Икс-объект там необычный: целое здание размером с космовокзал, внутри извилистые коридоры, комнаты без углов… Все сглаженное, закругленное, и в отверстиях постоянно свистит ветер. Эта штука на всех наводила оторопь, даже на Зотову, хотя она специалист. А Эша туда тянуло, как на веревке. Наверное, там у него мозги и съехали набекрень… Впрочем, нет. Он и раньше, на Лидоне, был паршивым недоделанным недоноском. – Мадина презрительно скривила губы. – Человек-отражение! Но тогда я ему обрадовалась: хоть кто-то остался жив.

– Тьессины держат чиротагов?

– Нет.

– Тогда где Эш раздобыл чиротагов?

– Я же сказала, не знаю! – Она повысила голос, но тут же опустила глаза. – Извините. Это слишком похоже на допрос…

– Это и есть допрос. Я должен выяснить, что произошло.

– Не знаю, – повторила Мадина. – Может, тех чиротагов кочевники потеряли… У меня было отвратительное состояние, меня ничего не интересовало. Вы уже знаете о «видениях смерти»?

Мартин кивнул.

– Так вот, поблизости от канаморского икс-объекта снятся странные сны, они похожи на «видения смерти», но не обязательно кончаются смертью. Тоже очень подробные, вещественные, кажется, что все происходит наяву…

– И после них остается физическая боль? – подсказал Мартин.

– Не всегда. Главное, они создают иллюзию, будто ты – совсем другой человек. Однажды мне приснилась такая мерзость… – она поежилась. – Редкая мерзость… После этого у меня началась депрессия. Через несколько дней мы поняли, что сны вызывает икс-объект, и перенесли лагерь на сотню метров подальше, тогда это прекратилось.

– Ага… – Мартин прищурился. – А маленькие икс-объекты вам дали тьессины?

– Какие – маленькие? Разве такие бывают?

– Те, что находились у Эша.

– Первый раз об этом слышу!

– Сейчас покажу.

Мартин прошел в свою каюту, отпер сейф и достал изъятые у Вениамина артефакты. «Вы сочетаете в себе интеллектуала-ученого и прекрасный ароматный цветок…» – доносился из салона голос Сотимары. Когда Мартин вернулся, фаяниец умолк.

– Вот, Мадина, взгляните.

– Что это?..

– Эш сказал, что тьессины подарили этот предмет Зотовой. А вот этот он носил на шее, в кожаном мешочке – я обнаружил его после того, как Эш погиб.

– Надо же, я никогда их не видела… Эш вполне мог соврать, иногда он врал просто так, без причины. Они с Зотовой друг друга не переваривали, и она вряд ли показала бы ему вещь, которую прятала от остальных. Ерунда какая-то.

– На каком языке вы разговаривали с тьессинами?

– На савашейском. Они знают савашейский и вакский.

– А вы сами этими языками владеете?

– Я более-менее владею чадорийским, савашейским и немножко – чертовым келмацким.

– Хорошо. Кто-нибудь из вас спрашивал тьессинов об икс-объектах и снах?

– Зотова спрашивала, но они избегают этой темы. Икс-объекты для них – священные памятники, табу.

На этот раз информация сходится с той, что Мартин получил от Эша.

– А что насчет снов?

– Никаких научных объяснений… – Мадина пожала плечами.

– А ненаучные были?

– У тьессинов все объяснения ненаучные. Они выражаются образно, их высказывания еще надо суметь расшифровать! Им бы стихи писать – модернистские, с приветом… Насчет снов они высказались так: мол, каждый из нас носит с собой осколки пути, который остался позади, а вблизи от некоторых священных памятников эти осколки начинают звенеть. Никто не понял, что тьессин хотел этим сказать.

– Они, часом, не обратили внимание на то, что в последнее время их священные памятники ведут себя не так, как раньше?

– Обратили. Их это очень беспокоило, почти до паники! У них там есть один старый тьессин – хранитель древних знаний, и у него было трое учеников. Теперь только один остался, двое погибли во время резни. Этот тьессин-хранитель говорил, что священные памятники просыпаются и что их разбудила чья-то злая воля, подобная камнепаду.

– Ага… Хотел бы я побеседовать с этим тьессином.

– Для этого надо ехать в Канамор.

– Съездим.

Мартин взял прозрачную кружку с остатками кофейной гущи на донышке и потянулся за большим термосом.

– А в Эгтемеос перед этим не завернем? – спросила Мадина.

– Зачем?

– Я хочу выяснить, кто надоумил Эша меня продать. Он не мог сам додуматься до такой гадости.

– Почему бы и нет?

– Видно, что вы его плохо знали, – усмехнулась Мадина. – Вениамин Эш – человек-отражение. Бесхарактерный до полной аморфности. Он постоянно находился под чьим-нибудь влиянием, без этого он просто не мог действовать. Характер у него появлялся, когда появлялся вожак. Эш тогда начинал копировать личность вожака, его манеру говорить, поведение, взгляды… Мы с ним однокурсники, и я все время наблюдала, как он меняется – в зависимости от того, кто становился его идолом. Однажды он в течение целого семестра изъяснялся на блатном жаргоне и вел себя как бандюга, чуть из университета не вылетел. Потом вдруг резко сменил имидж, стал вегетарианцем и начал донимать всех советами, как сохранить в чистоте свою ауру. И так далее… У нас с ним был коротенький роман, и тогда он во всем подражал мне. Как будто я общалась со своей собственной дурацкой копией! Мне это быстро надоело. Он и сейчас определенно кого-то копировал, и я расквитаюсь с этим подонком.

Мартин с сомнением хмыкнул:

– Как же вы с ним расквитаетесь, если вы непримиримый противник насилия?

Она посмотрела на него долгим взглядом, нахмурилась, но так и не нашлась, что ответить. Потом заговорила – на другую тему:

– Эш и в науке был прежде всего компилятором. Правда, способным компилятором. Он умел развивать чужие гипотезы, однако своих у него не было. Профессор Кошани хорошо к нему относился. Я думаю, потому, что рядом с профессором он превращался в отражение профессора и горячо защищал все его идеи. Мы заедем в Эгтемеос?

– Да. Я хочу капитально обыскать берлогу Эша. Может, найдется еще что-нибудь интересное, вроде этих штучек, – Мартин показал на тьессинские артефакты. – И с его приятелем я бы не отказался побеседовать… Эш знал об икс-объектах что-то такое, чего не знаем мы, – он допил кофе и встал. – Едем.

Они приближались к цели медленней, чем хотелось бы. Ухабистые, изъеденные рытвинами валвэнийские дороги – это совсем не то, что идеально ровные загородные автострады на Лидоне или на Земле. Вдобавок здешние дороги с переменой погоды меняли свое агрегатное состояние: они могли быть твердыми либо, после дождика, жидкими. Местные жители, у которых Сотимара покупал продукты, дружно твердили, что в их краях дороги хорошие, грех жаловаться, это же старые торговые пути, по которым не одну сотню лет ходят караваны, а вот есть еще плохие дороги, по таким лучше вовсе не ездить… После тесного знакомства с хорошими валвэнийскими дорогами у Мартина при мысли о плохих начинали бегать по спине мурашки.

На относительно легких участках он пускал за руль Мадину, а сам отдыхал. Дважды ему пришлось разгонять промышляющих разбоем оборванцев. Обе шайки он отлупил ногами и руками, пользуясь мечом только для того, чтоб отбивать стрелы. Один раз за бронекаром увязалось выползшее из болота существо трехметровой длины, скользкое, обтекаемое, с полупрозрачной кожей, под которой лиловели разветвления сосудов и клубки внутренностей. Машина с натужным урчанием, отвоевывая метр за метром, пробивалась вперед по каналу жидкой грязи (отменно удобному и благоустроенному, по словам аборигенов, прапрадедовскому купеческому тракту), а оно лениво скользило вдоль кромки белесо-зеленого под туманным мокрым небом валвэнийского болота. Потом отстало. Не заметив ни клыков, ни когтей, Мартин предположил, что тварью двигал познавательный инстинкт. Сотимара и Мадина не согласились: на их вкус, обитатель болот выглядел слишком мерзко, чтоб оказаться безобидным; к тому же фаяниец припомнил рассказы о некоем Бледном Ужасе Болот, который по большей части спит, а когда просыпается, гипнотизирует и пожирает хоть одиноких путников, хоть целые караваны. На бронекар Бледный Ужас покушаться не стал: то ли был сытый, то ли решил не связываться с Мартином.

– Почему они так нахваливают эту дорогу? – спросила Мадина. – Грязь такая, что можно с головой утонуть, слизняки величиной с автобус…

– Реклама, – усмехнулся Мартин.

– Зачем – реклама?

– Местные заинтересованы в том, чтобы караваны ходили именно здесь, – объяснил Сотимара, сидевший позади, на откидном сиденье. – Для них это бизнес: пускают за плату на ночлег, продают еду и пиво. Иногда разбойничают… Сейчас сезон дождей, а в другое время дороги тут приличные.

– Чертова Келма… – фыркнула Мадина. Эти слова превратились у нее в привычную присказку.

– Это уже не Келма, – возразил Мартин. – Саваш. Скоро будем в Эгтемеосе. Если не завязнем…

– Хорошо бы поскорее, – Мадина сжала подавшийся под пальцами мягкий подлокотник кресла. – Я найду его и добьюсь, чтоб его судили! В Эгтемеосе есть свое самоуправление, есть законы и даже тюрьма. Идеолог работорговли должен сидеть в тюрьме.

– Вы думаете, Панасов и Унарре возьмут вашу сторону?

– Наверняка. По слухам, они оба жулики с нечистой совестью, но при этом вполне нормальные люди. Вот Делберс, их конкурент, был настоящий фашист… Он планировал открыть в Эгтемеосе невольничий рынок, а они на это не пошли. Они меня поддержат.

– Скорее всего… – поразмыслив, кивнул Мартин. – А как вы собираетесь искать этого субчика? Мы не знаем ни кто он такой, ни как он выглядит…

– Зато знаем его образ мыслей и манеру говорить! Знаем характерные поведенческие черты. Я же сказала, Вениамин Эш – человек-отражение. Когда мы с ним были близки, он копировал меня очень точно. И другие свои увлечения тоже точно копировал. Мы найдем преступника по слепку его личности, который нес в себе Эш.

– Превосходно, – оценив ее идею, согласился Мартин. – Мадина, вы молодец, голова у вас работает. Только искать его буду я, идет?

– Мы могли бы и вместе, параллельно… – Она протестующе свела брови.

– Лучше не надо. Вы можете раньше времени выдать свои эмоции, спугнете его, и он сбежит. Работорговля – тяжкое преступление. Если в активе у этого парня есть и другие жертвы, кроме вас, нервишки у него должны пошаливать.

– Я буду просто вращаться среди людей и присматриваться, это не вызовет подозрений.

– Там посмотрим.

Ее способность к самоконтролю вызывала у Мартина оправданный скепсис. А этот тип, таинственный «вожак» Эша, ему тоже позарез нужен… Главное – поскорее его поймать, а там уж Мартин постарается выжать из него всю полезную информацию.

– Мадина, я тут засек одну неувязочку в вашей версии.

– Да?! – Она повернулась к нему, готовая спорить.

Он рассказал ей о дружбе Эша с борешанистами, о его непререкаемом авторитете среди этих ребят.

– Если он такая бесхребетная личность, как вы утверждаете, он вряд ли стал бы у них лидером. Не сходится.

– Сходится! – Мадина азартно прищурилась. – То же самое наблюдалось, когда Эш, как ассистент профессора Кошани, работал с первокурсниками. Он перенимал обаяние профессора – Кошани ведь был необыкновенно обаятельный человек, правда? – и они слушали его, раскрыв рты. Потом, позже, разбирались, кто есть кто. Здесь то же самое. Если Эш, когда общался с борешанистами, подражал своему кумиру… Он выступал как проводник его влияния, понимаете? Мартин, это очень плохо! Не знаю, зачем им понадобились борешанисты, но вдруг для какой-нибудь гадости. Поехали побыстрее.

– Мы едем так быстро, как можем. По этой келмацкой дороге ни одна машина не пройдет. Наш бронекар – исключение.

– Вы же сами сказали, что это уже не Келма, а Саваш!

– Я использую прилагательное «келмацкий», как пристойный синоним другого слова, – ухмыльнулся Мартин. – По вашему примеру. Я принял к сведению все, что вы сказали. Очень может быть, что вы не ошибаетесь. Поменяемся?

– Давайте.

Он притормозил, и они поменялись местами. Пять часов за рулем, в самый раз отдохнуть… Нескончаемый дождь обволакивал машину водяным коконом, дорога исчезала в тумане. Мартин откинул спинку кресла – когда двигались по трассе, он спал прямо в кабине – и прикрыл глаза. До Эгтемеоса – двое суток пути. А если дождик вдруг стихнет, всего сутки или даже меньше. Последние несколько дней прошли спокойно, без неожиданностей. Мартину немного не хватало снов про город под желтым небом, и это осознание вызвало у него снисходительную усмешку: ты даешь, парень! И все-таки очень хотелось узнать, что там было еще, там ведь много чего было, а он никак не может вспомнить… Стоп, почему – вспомнить?.. Не вспомнить, а вообразить. Но в том-то и дело, что известный во многих мирах писатель Мартин Паад был не беллетристом, а документалистом. Он не мог придумать про приснившийся город ничего нового, и вместе с тем его не отпускало ненормальное ощущение реальности событий, случившихся во сне.

Назавтра болотную страну сменила пересеченная местность с холмами и перелесками, такая же отсыревшая и туманная, но более привлекательная на вид. Дорога обмелела. Это значит: если раньше колеса бронекара погружались в грязь на две трети, то теперь всего на четверть. Невысокие округлые холмы, беспорядочно раскиданные по равнине, одевала изумрудно-зеленая травка. Мокли под дождем смешанные леса: лиственные деревья, деревья с султанами зеленых нитей, пышно клубящийся кустарник с разноцветной хвоей – и все это древесное столпотворение перевито сиреневыми лианами, увешано бледными спиралями воздушных вьюнов.

– Плод экспериментов «Дендроэкспорта», – объяснила Мадина. – Они тут кое-что высадили, потом эвакуировались, а флора осталась и перемешалась с местной. Трава тоже их. Та самая, на которую можно сажать магнитоплан, и она не помнется.

Сотимара, привстав, рассматривал пейзаж, прижимая к глазам полевой бинокль.

– То-то она такая красивая… – отозвался Мартин. – Значит, мы уже близко?

– Да. Мы с Эшем ехали в Келму по этой дороге, тогда здесь было сухо.

Спустя час пошли перелески попроще: тут обитали деревья лиственные и с зелеными нитями, на ветвях болтались воздушные вьюны. Полигоны «Дендроэкспорта» остались позади. Однако дорогостоящая нарядная трава для газонов сумела-таки добраться сюда, одолев своих кадмийских конкурентов, и открытые участки манили шелковистым изумрудным покровом.

– Да эти деятели оставили тут после себя настоящую экологическую катастрофу! – заметила Мадина. Правда, без особых эмоций: все-таки она специализировалась на борьбе с насилием, а не на экологии.

Разбрызгивая грязь, бронекар обогнул очередной холм, и Мартин увидал слева от дороги группу построек. Если точнее, то группу развалин. Частично их заслоняли деревья, но все равно можно было рассмотреть деревянные платформы на сваях, грубо сколоченные башенки, бревенчатую ограду, накренившийся флагшток. Затормозив, он взял у Сотимары бинокль: халтурная работа, все перекошено, искривлено, еле держится. Сунешься туда и получишь бревном по темени.

– Это городок борешанистов, – сказала Мадина. – Времянка, для игры. Они его давно построили, еще до эвакуации.

– Значит, осталась последняя сотня километров, – Мартин вернул бинокль фаянийцу. – Вот приедем в Эгтемеос и закажем роскошный ужин в лучшем ресторане. Кто-нибудь против?

Таких, кто против, не нашлось.

– Если Эш дружил с борешанистами, – заговорила чуть погодя Мадина, – они, возможно, знают, кто был вожаком. Мы его быстро вычислим.

– Посмотрим, – Мартин повернул вправо, объезжая невинного вида озерцо посреди дороги. – У меня сложилось впечатление, что вожак постоянно прятался за спиной Эша. Мадина, вы когда-нибудь были борешанисткой?

– Нет. Моя младшая сестра борешанистка, а я никогда не увлекалась играми. Мне хватает науки, общественной деятельности… – Она вздохнула, почему-то с сожалением.

– Ваша общественная деятельность – тоже игра. Не согласны? Кстати, почему вы не занялись политикой?

Мадина снова вздохнула.

– Мне перекрыли кислород. Эти мерзавцы-консерваторы… Когда я вышла из тюрьмы, я хотела баллотироваться в парламент, все наше движение меня поддерживало. И не только… Мы утерли нос Денору, это многим понравилось! Так вот, когда мою кандидатуру выдвинули, ко мне прислали для приватной беседы некую личность из президентской службы безопасности. Аккуратная такая дамочка, похожа на школьную учительницу или на менеджера мелкой фирмы. И она прозрачно намекнула, что, если я полезу в политику, со мной произойдет какой-нибудь несчастный случай, потому что шансы у меня есть, а Лидоне совсем не нужен конфликт с Денором. Мол, меня уберут без всякой личной неприязни, чтобы не допустить дальнейших дипломатических осложнений. Разумеется, у этой стервы была с собой электронная глушилка, так что записать наш интересный разговор я не смогла. Потом я еще два раза пробовала… и опять меня предупреждали. Все не нарадуются, какое у нас либеральное правительство, а на деле это беспринципные шантажисты!

– У нас не самое плохое правительство. Жить можно.

– Ну да, – Мадина насмешливо фыркнула. – Их кредо – это процветание Лидоны и благополучие каждого лидонца! Причем благополучие они трактуют как сохранность каждой конкретной лидонской задницы, чтоб она, упаси боже, не села на колючку, не получила пинка…

Сотимара встал и тихонько выскользнул из кабины. Когда Мадина ударялась в такую лексику, он терпел-терпел, а потом уходил. Он не мог примириться с тем, что воплощение красоты и женственности запросто говорит о задницах, и потому спасался бегством. Любая фаянийская аристократка скорее согласилась бы повеситься на собственных чулках, чем затронуть в светской беседе настолько неизящную тему.

– А что вам тут не нравится? – покосившись на закрывшуюся дверь, осведомился Мартин.

– Их трусливый приземленный прагматизм! Консерваторы постоянно твердят, что главное – это благополучие, благополучие и еще раз благополучие. Мы должны плевать с высоты на конфликты между другими мирами и придерживаться нейтралитета ради хваленого лидонского благополучия! Денор все больше наглеет, два года назад он сожрал один за другим три суверенных мира – Хальцеол, Раглоссу и Валену, и все уважающие себя государства заявили протест, а Лидона ограничилась пространными пожеланиями, чтобы обстановка в Галактике оставалась стабильной и никто не нарушал сложившегося равновесия. Ну, я не знаю, это просто смешно! Тот, кто голосует за консерваторов, голосует за сытое равнодушие!

– Классная предвыборная речь, – сказал Мартин. – Я только не понял, Мадина, какую политику предлагаете вы?

– Я предлагаю политику активного выражения своего негативного отношения к тем безобразиям, которые творит Денор! – Переведя дух, она добавила: – Без насилия, конечно.

Дорога вильнула, огибая лесистый холм. Мадина собиралась еще что-то сказать, но замерла с приоткрытым ртом, а потом спросила:

– Это Эгтемеос?

– Похоже…

Мартин резко нажал на тормоз, бронекар остановился.

– Несколько месяцев назад, когда я была тут в последний раз, он выглядел лучше, – прошептала Мадина.

– Он еще на позапрошлой неделе выглядел лучше.

Позади стукнула дверь, в кабину вошел Сотимара.

– Паад, можно ваш бинокль? Я не могу рассмотреть, что там, но как будто что-то изменилось…

Мартин молча протянул ему бинокль.

– Там есть кто-нибудь живой? – нарушила паузу Мадина.

– Сейчас узнаем.