Изобретение страха

Глубочайшая порча нашей общей культуры проявилась, обострилась в управ­лении (или зародилась там?) через значительное преобладание наказаний над поощрениями.

Из истории явствует, что власть везде была жестока с подданными. А те, когда бунтовали, тоже были безжалостны. Но этос (см. об этом следующую главу) народов менялся, хотя и неравномерно. У нас после взаимного наси­лия в революциях и Гражданской войне добавился еще один фактор, оста­вивший глубокий и долгий след в управленческой и политической культурах России.

Речь идет об одном из самых коварных изобретений сталинизма.

Давайте представим, что в каком-то государстве всем и везде запретили курить. И назначили за нарушение этого запрета огромный штраф. Кто-то возмущается, протестует. Но знает: если нарушил запрет — заплатит такой-то штраф. Дальше — его выбор. Он знает, чем рискует.

Но вот там же запретили синие пиджаки. Негодование еще больше: это почему? С курением хотя бы понятен смысл запрета. А при чем тут цвет пиджака?! Никто не объясняет мотивы нового ограничения, но всякого, кто вышел в синем пиджаке, тут же строго наказывают, как и было заранее объ­явлено.

Ч.КП. III. ПОРЧА

1ЛЛИ.1Н. РП1Р1ССИВН01 УМРАИЛГНИГ

11ервый вид наказания принципиально отличается от второго. Пусть запрет чрезмерно строг и введен внезапно, но смысл его понятен. Во втором же слу­чае загадочность, даже нелепость запрета обескураживает и вселяет трево­гу — чего ожидать дальше? Но оба запрета объединяет и нечто «позитивное», если можно так сказать: связь поступка и последствия очевидна. Решай сам: выполнять запрет или нарушать с прямыми последствиями для себя.

Теперь ближе к нашей истории. Если вашего соседа, сослуживца — чело­века строптивого, скандального — ночью арестовали, вы подумаете: навер­ное, теперь таким быть запрещено. Но в другую ночь (а темнота и внезап­ность усиливают эффект) арестовывают другого соседа — вполне мирного, покладистого и всеми уважаемого. Вы в шоке: такого-то за что? А дальше — хватают самых разных людей по самым разным признакам. Вы теряетесь в догадках и стремитесь узнать — что же теперь нельзя?!

Но ответа нет. Почему-то преступником может оказаться любой. И тогда неосознанный страх проникает на дно вашей души и уже никогда ее не покидает. Сталин понял, что настоящий страх должен быть неосознанным. Страна, охваченная неосознанным страхом, абсолютно манипулируема.

И он поддерживал, углублял именно такой тип страха, безо всякой систе­мы бросая в ГУЛАГ людей, не совершивших явных проступков: от крестья­нина до члена Политбюро. Недосягаемых нет. Иначе слабеет эффект.

Если сегодня Сталин публично хвалил и благодарил кого-то, то завтра именно этого человека объявляли «врагом народа». Людей надо было безна­дежно запутать, не дать никому проследить хоть какую-то связь между по­ступком и карой. Тем более что такой связи и в самом деле не существовало.

Его наследники настолько были измотаны бессознательным страхом, что прежде всего ввели принцип понятного страха, т. е. прибегли к тому «синему пиджаку» (нелепо, но очевидно).

Прошли многие годы, однако культура мотивации страхом осталась в руководящих инстинктах — ведь подлинной десталинизации мы не прошли. Приверженность методам устрашения так и осталась в подсознании тех, у кого власть. Например, избирательное применение закона к видным пред­принимателям, политикам, некоммерческим организациям до сих пор при­нимается обществом как нечто естественное и даже неизбежное. Хотя цель избирательного правоприменения не столько наказание конкретного субъ­екта (он же и объект), сколько воспроизведение атмосферы страха: избран может быть любой.

Этот властный соблазн — в трудные ддя себя моменты запустить в обще­ство порцию неосознанного страха — действует до сих пор еще и потому, что само общество тоже готово быстро испугаться и, склоняясь, принести требуемую жертву. Ведь при неразвитом Порядке в чем-то виноват каждый, уже не только вымышленно, но и по факту.

Действительно, у нас все время непонятно — что же точно нельзя, хоть внизу, хоть наверху, хоть посредине социума.

Очень может быть, что не одна из ветвей власти не спешит развивать и укреплять законность с помощью законодательства и правоприменения, чтобы оставить себе возможность прибегать к такому средству — легкому и безотказному.

Так или иначе, этот стереотип сталинизма в сильно ослабленном, блеклом виде проступает в привычках постсоветских руководителей. Корни оттуда, только мера страха сравнительно меньше.

Пусть не покажется вам слишком уж жесткой увязка современной бру-тальности многих наших руководителей предприятий и учреждений с той эпохой. Страна наша до корней волос протравлена сталинизмом. Мы вырос­ли в этой атмосфере и многого за собой не замечаем.