Кирби: неспособный или особенный?

В любой обычной школе этому ребенку моментально поставили бы какой-нибудь «диагноз». Заметив его подвижность, одни могли решить, что у него СДВГ. Другие (после многочисленных тестов и анализов) наверняка определили бы у Кирби синдром невербальной неспособности к обучению. Все «симптомы и признаки» были налицо. Отец называл сына «тридцать три несчастья», так как мальчик то и дело переворачивал мебель, спотыкался и падал со стула. По рассказам родителей, с ним вечно происходили несчастные случаи. Синяки и ушибы были для него обычным делом, а пару раз он даже лечился от сотрясения мозга. Он много и жадно читал, любил предаваться своим не по годам взрослым увлечениям, но с большим трудом усваивал математику и плохо писал. Невероятных усилий стоило ему высидеть целый урок и выполнить задание учителя. В довершение ко всему Кирби говорил быстрее и выразительнее, чем любой другой ребенок, которого мне доводилось видеть! Он мог говорить много и обо всем на свете. У меня создалось впечатление, что он автоматически запоминает каждый услышанный или прочитанный факт.

Наверное, вы слышали, как о человеке говорят: «Он не может одновременно идти и жевать жвачку». Сказано, будто о Кирби. Изо дня в день я наблюдала за тем, как он пытается выполнить письменное задание по математике или письму. Он устраивался на стуле, как курица на насесте, сложив ноги по-турецки (он вообще не умел сидеть прямо). Затем он облокачивался на парту, но стоило ему взять в руки ручку и начать писать, как он тут же валился со стула на пол! Откройте любую книгу по синдрому невербальной неспособности к обучению, и вам покажется, что вы читаете о Кирби.

Но мальчику очень повезло. Он был единственным ребенком у своих родителей, которые очень его любили и были достаточно состоятельны, чтобы обеспечить мальчику необычную, но интересную жизнь. Полгода семья проводила на юго-восточном побережье США, а остальное время — в центральной части западного побережья. Большую часть недели его отец работал где-то на северо-восточном побережье, возвращаясь домой только на выходные. Такое детство не назовешь обычным.

Кирби посещал частную школу, но каждую весну они вместе с мамой переезжали в свой дом на другом конце Америки. Остаток учебного года Кирби занимался с учителем на дому. В это время отец тоже перебирался на другое побережье, и теплое время года семья проводила там.

Вначале Кирби ходил в детский сад Монтессори, где он научился работать самостоятельно и следовать своим интересам и наклонностям. Затем мальчик пошел в частную школу с традиционной системой преподавания, но где не препятствовали проявлению личных особенностей каждого ученика, если это не выходило за рамки программы и общешкольных требований. Для того чтобы Кирби мог оставить школу до окончания учебного года, учителя внесли коррективы в учебный процесс, отменив некоторые задания и подготовив методические рекомендации для домашнего обучения.

Поскольку в школах Монтессори детям разрешается выполнять свои задания сидя на полу (на небольших ковриках), в детском саду никто не обратил внимания, что мальчик падает со стульев. Родители приспособились к странным отношениям мальчика со стульями, позволив ему читать, заниматься и играть на полу. Так что дома эта особенность тоже никому не бросилась в глаза. (Родители вспоминали, что прием пищи часто превращался в целую проблему, потому что мальчик взбирался на стул, брал в руки вилку и тут же валился на пол.) Он был счастливым ребенком, таким веселым и разговорчивым, что никому и в голову не приходило заподозрить в нем какую-то «неспособность».

Поскольку Кирби родился в состоятельной семье со свободными взглядами, родители достаточно спокойно воспринимали его особенности, считая своего сына уникальным, подающим надежды и весьма способным ребенком, а вовсе не странным или неспособным. Поэтому они развивали его таланты и умения, не придавая особого значения необычным проявлениям в его поведении. Вероятно, он Индиго; хотя, повторю, я никогда не видела его ауры. Он отличается от других детей — и своим поведением, и восприятием мира, но его нельзя назвать «неспособным»! К счастью, его жизнь устроилась именно так.

С другими родителями, в другой школе или семье все было бы иначе: взрослые пытались бы разобраться, «что с ним не так», у мальчика, скорее всего, начались бы стычки с учителями, а школьный психолог навесил бы на него ярлык, поставив медицинский диагноз. Потом, чтобы смягчить странности в его поведении, ему назначили бы новомодное лекарство, и в конце концов мальчик, охваченный разочарованием и депрессией, стал бы совершенно неуправляемым.