Глава VII римская республика в последнее время своего существования и государство, основанное Цезарем.

Личность Цезаря. Цезарь заставляет все партии примириться с новым порядком. Монархия. Устройство финансов, реорганизация раздачи хлеба и системы налогов, сокращение расходов. Провинциальная администрация, суд. Реформы в армии. Меры к подъему латинской нации. Борьба с пролетариатом, меры к упорядочению отношений богатых и бедных, законодательство о долгах. Заботы о провинциях. Отношение к латинскому и к эллинскому элементу.

После битвы при Фапсе единственным повелителем всего Римского государства стал Юлий Цезарь. Это был человек в полном смысле гениальный, он был от природы одарен более, чем какой-либо другой исторический деятель. Нелегко, даже прямо невозможно дать в кратких словах полную характеристику этого удивительного человека, но если указать хоть некоторые, даже, быть может, и не главные, свойства его ума и характера, то и тогда станет ясно, насколько необыкновенны были его дарования.

Гай Юлий Цезарь (род., вероятно, 1 июля 100 г.; убит 15 марта 44 г.) происходил от одного из древнейших римских родов и принадлежал по рождению к высшей римской аристократии. В молодости он вел образ жизни, обычный богатым молодым людям его круга, предавался всевозможным увлечениям, вкусил, можно сказать, и пену и осадок от чаши наслаждений, но не растратил своих духовных и физических сил, отдавал увлечениям, кажется, только их избыток и до конца дней оставался бодрым и веселым человеком, неотразимо привлекавшим к себе всех, с кем имел дело, и сам сохранил способность искренно привязываться и нежно любить.

Цезарь был прирожденный государственный человек. Он начал свою деятельность в партии, которая боролась против существующего правительства, и потому долго как бы подкрадывался к своей цели, затем он играл видную роль в Риме, потом выступил на военном поприще и занял место в ряду величайших полководцев – не только потому, что одерживал блестящие победы, но и потому, что он один из первых умел достигать успеха не огромным перевесом сил, а необычайно напряженною деятельностью, когда это было необходимо, искусным сосредоточением всех своих сил и невиданною быстротою движений.

Затем выделился Цезарь и как администратор, обнаружил замечательный ораторский и литературный талант – во всех своих проявлениях жизнь ключом била в этой удивительно одаренной натуре, на всех поприщах совершил Цезарь дела, которые на каждом давали ему право на первые места, - и ни одному этому поприщу не отдавал он своих сил целиком, всегда и надо всем преобладал в Цезаре государственный человек: всегда имел он пред глазами свою великую цель – возродить свою родину, поднять в политическом, в военном и в умственном и нравственном отношении глубоко павшую латинскую нацию и еще глубже павшую родственную ей эллинскую. Только деятелю с дарованиями Цезаря и была доступна такая цель, если он и не достиг ее вполне, то сомнительно, было ли и возможно достигнуть большего, и во всяком случае Цезарь совершил столько, что больше его не сделал ни один человек.

Удивительны духовные дарования, какие проявил Цезарь. Он обладал в высшей степени проницательным умом, невозможно лучше, чем он, оценивать людей» находить для каждого место, на котором он мог приносить наибольшую пользу. Наблюдательность Цезаря была поразительна, благодаря ей он быстро ориентировался в самых трудных положениях, а его приказания даже там, где он распоряжался заочно, были всегда удивительно ясны и исполнимы. Память Цезаря была необычайно точная и сильная: он удерживал в голове огромную массу фактов и мог с легкостью вести одновременно самые различные дела. Наиболее же удивительным свойством Цезаря была, так сказать, гениальная трезвость его ума: он охватывал своим умственным взором все стороны действительной жизни, ничего не упускал, все оценивал верно, находил всегда наиболее легкие и прямые пути к цели, никогда не увлекался ничем недостижимым, как бы ни казалось оно заманчивым. Все дела, которые он вел с небывалою творческой силой, все перемены, которые он производил, с чудной гармонией направлял он к одной общей цели и никогда не был принужден что-либо переделывать,

И при всем том никогда не был Цезарь отуманен своими успехами, всегда он чувствовал, что не все достижимо для человека, что многое зависит от случая, от счастья, и потому, с одной стороны, часто действовал с необычайною смелостью, полагаясь на судьбу, с другой – никогда не испытал чувства разочарования. Когда он стал монархом, он всегда действовал лишь так, как того требовал долг правителя, никогда не поддавался капризу, и никогда не влияла на него возможность видеть около себя беспрекословное повиновение.

Все, что совершил Цезарь, сделано было в течение едва пяти с половиною лет, из которых два года заняты были войною. Все, что делал Цезарь, он делал так, как будто план у него был давно и всесторонне обдуман. Полон ли план – пусть судит тот, кто считает себя способным помериться с гением Цезаря. Его делу люди не перестают удивляться уже почти две тысячи лет, и кажется, что человечество пойдет по стезям, проложенным Цезарем, пока не разрушится мир…

Приступая к переустройству государства, Цезарь прежде всего покончил счеты со старым порядком и с участниками борьбы. Он решил, что все прежние счеты и распри должны быть прекращены, так как правление сената, против которого боролись демократы, заменилось монархией, которой обе стороны обязаны одинаково подчиниться. Демократы находили, что они получают слишком мало, и были недовольны Цезарем, многие из них мечтали о временах Цинны и Катилины, об отобрании имущества у богатых и уже во всяком случае о кассации всех долговых обязательств. Еще Цезарь не одержал фарсальской победы, как претор Марк Целий Руф, за ним Милон и трибун Долабелла попробовали осуществить такие вожделения. Энергичными мерами Цезарь быстро подавил начинавшуюся было смуту, эту на долгое время последнюю попытку демагогической революции.

С партиею аристократии Цезарь обходился очень мягко, к памяти Помпея он всегда выказывал полное уважение и велел восстановить в здании городского совета его статую, низвергнутую людьми, не в меру спешившими показать свою преданность победителю. Простые солдаты, служившие в армии Помпея, не были подвергнуты никаким наказаниям. Полное помилование было дано и всем офицерам, которые не участвовали в борьбе после испанского похода 49 г. Офицеры, продолжавшие сражаться в армии сената и после этого, были наказываемы лишением большей части имущества, а те, которые, быв уже взяты однажды в плен, затем снова попадались с оружием в руках, присуждались к казни. Впрочем, всякие послабления применялись весьма широко, и все просившие прощения всегда его получали. Цезарь правильно рассчитывал, что при таком отношении побежденная партия скорее растворится в новом государстве, а для устроения его он нуждался в тех умственных силах и в той опытности, какие были в рядах побежденной партии, только главные ее деятели были устранены, а второстепенным и третьестепенным представителям и всем вообще молодым людям были открыты все пути государственной и общественной деятельности, их даже привлекали к ней своего рода принуждением, хотя осторожным и сдержанным. Участие в государственной работе деятелей всех партий, пусть даже иногда и вынужденное, переводило весь народ к работе на новом поприще, открытом для него Цезарем.

Та форма, какую придал Цезарь устройству Римского государства, неограниченная военная монархия, явилась логически неизбежным завершением исторического развития античных государств, где все построено было на рабстве, где из городского устройства в течение веков развился олигархический абсолютизм, по сравнению с ним неограниченная монархия являлась меньшим злом.

Как глава государства Цезарь носил несколько титулов. Прежде всего он принял звание «постоянного диктатора», причем полномочна его определялись не как прежняя, законом установленная диктатура, а как высшая, экстраординарная должность, наподобие диктатуры сулловской: особым народным постановлением Цезарю были вручены неограниченные полномочия для устройства государства. Временами Цезарь принимал и звание консула, обыкновенно же именовался императором. Это звание употреблялось прежде для обозначения военачальника, который имел в своих руках власть, независимую от сената, и власть Цезаря действительно ближе всего подходила к императорской, потому что он пользовался полномочиями, какие прежде предоставлялись консулам и проконсулам за пределами города, и совмещал у себя высшую военную, административную и судебную власть. Его власть превосходила другие власти тем, что не была ограничена сроком и местом и не была стеснена сотовариществом, как консульская. Император не был обязан соблюдать ограничения, стеснявшие консулов, не был должен допускать апелляцию к народу и принимать во внимание постановления сената.

По существу, Цезарь восстановил власть прежних царей, память и понятие о которой, собственно говоря, и не умирали в Римском государстве: ведь во многих исключительных случаях прибегали к замене ограниченных и коллегиальных властей единоличною и неограниченною властью. К статуям семи царей, которые с древнейших времен стояли в Капитолии, Цезарь велел прибавить восьмую, свою собственную, на публичных торжествах он не раз появлялся в костюме древних царей Альбы, имя его упоминалось теперь в государственных актах наряду с именем общины, как ее олицетворение и воплощение. Около нового монарха немедленно начал складываться двор с его церемониалом и торжественностью, явилась и новая аристократия: Цезарь особым народным постановлением получил право приравнивать новых лиц и новые роды к числу тех древнейших аристократических родов, которых к его времени оставалось всего шестнадцать. Только имени царя не принял Цезарь, чтобы не применять к себе слова, давно окруженного в Риме особенною ненавистью.

Тот стародавний строй, в силу которого единственным источником законодательства являлась вместе с царем община. Цезарь сохранил и все свои нововведения узаконил народным голосованием, но понятно, что участие граждан в законодательстве стало, в сущности, уже пустым звуком, все дела направлял единолично монарх. Сенату Цезарь предоставил роль, принадлежавшую ему при царях, именно роль лишь государственного совета, предварительно обсуждающего законы и публикующего их. Так как прежний сенат был в оппозиции Цезарю, то он увеличил число сенаторов в полтора раза, довел до 900 человек, причем пополнил его состав, конечно, своими сторонниками, не стесняясь включить в число сенаторов не только вовсе не знатных людей, но даже сыновей вольноотпущенников и граждан из Галлии и Испании, которые только уже в сенате выучивались говорить по-латыни. Непосредственного влияния сената на дела Цезарь не допускал, но привлекал к обсуждению дел в своем совете всех, кто мог быть полезен.

Вся административная власть была целиком в руках императора. При выборе исполнителей он действовал совершенно в том духе, как всякий хороший римлянин управлял своим домом и своими личными делами: он брал помощников отовсюду, где находил, а по преимуществу выбирал способных людей из числа своих низко рожденных клиентов, вольноотпущенников и даже рабов. Таким образом, он имел очень широкий круг для выбора, и в числе его помощников было много людей, действительно очень способных. Мы не замечаем тем не менее следов влияния кого-либо из них; все, что сделано было Цезарем, сделано, к бесконечному нашему удивлению, по его личному почину, его собственным творческим гением.

Прежде всего Цезарь занялся финансами, эта именно отрасль всегда поручаема была вольноотпущенникам императора. О финансовых затруднениях Римского государства нам приходилось говорить уже не раз. Доходы государства с присоединением областей на Востоке возросли почти в полтора раза. Главным расходом был расход на прокормление столичной черни – он поглощал почти пятую часть всего бюджета, затем следовали расходы на содержание армии и на войны: огромные по тем временам денежные суммы шли на снаряжение флота против пиратов, примерно почти столько же получали каждый год Помпей и Цезарь на свои испанские и галльские войска, остальное расходилось на все другие необходимые издержки. Доходов с избытком хватало бы на все государственные нужды, если бы в среде лиц, заведовавших финансами, не водворились крайняя бесчестность, леность и неумелость.

Цезарь начал реформы в финансовом управлении с того, что сократил расходы на выдачу хлеба. К его времени пользовались бесплатно раздаваемым хлебом до 320 000 человек, по приказанию императора было определено число людей, действительно не имевших других средств пропитания, кроме поддержки со стороны государства, таких оказалось 150 000. На это количество Цезарь и приказал впредь отпускать хлеб, с тем чтобы ежегодно проверялось имущественное положение получающих, и в число имеющих довольствоваться за счет государства новые лица могли быть включаемы только на освободившиеся места. Таким образом, из подачек всякому тунеядцу Цезарь сделал как бы выдачу пенсий нетрудоспособным, и установление, которое было позором и бременем для государства, он обратил в первое звено цепи тех мероприятий, которыми безграничное человеческое сострадание борется с бесконечной человеческой нуждой.

Затем Цезарь преобразовал взимание податей, именно систему откупа сохранил только для податей косвенных, подати же прямые стал собирать без участия откупщиков: для каждой общины определена была сумма, какую должна была она внести, и собирание ее и распределение было возложено уже на самую общину. Вообще, поборы были понижены, так как теперь государство могло получать их прямо, без того, чтобы значительные суммы оставались, как было прежде, в карманах откупщиков, в Азии, например, поборы были понижены на целую треть. Многие города по особым пожалованиям получили разные льготы в отбывании податей и повинностей, некоторые за упорную борьбу против Цезаря были наказаны повышением сборов, но таких было значительно меньше. В виде чрезвычайного дохода в государственную казну поступили значительные суммы, вырученные от продажи конфискованных имуществ. При этом Цезарь строго следил, чтобы покупные суммы исправно и без замедления вносились в государственную казну, и не делал никаких послаблений даже и ближайшим своим друзьям – в этом отношении он действовал не как Сулла. Государственные расходы были пересмотрены и по возможности сокращены. Оказалось вполне возможным покрывать их из обыкновенных доходов, даже и при значительном увеличении расходов на армию, вызванном заботами Цезаря о безопасности границ и увеличением вдвое жалованья легионерам, что представлялось действительно справедливым, так как они получали вознаграждение, установленное уже очень давно и совершенно ничтожное по изменившейся стоимости денег. Чрезвычайные доходы дали средства на обширные и грандиозные общественные работы.

После реформ в финансовом управлении роль наместников в провинциях свелась только к административному надзору и к начальствованию войсками, распределял наместничество всегда сам Цезарь. Командование войсками он никогда не поручал своим личным слугам, и потому на должности наместников назначались по-прежнему бывшие консулы, преторы или квесторы. Магистраты города Рима Цезарь сохранил: должности консулов, преторов, эдилов, трибунов, квесторов, почтенные от древности и столь тесно связанные со славным прошлым Рима, не были отменены, но значение этих чиновников было уже не прежнее. По основному принципу республики признавалось, что она воплощалась в городе Риме, и потому эти должностные лица, имевшие первоначально отношение только к управлению городом, стали затем государственными чиновниками. Теперь они превращены были снова в чиновников городского управления столицы. Избирались они по-прежнему народом, что, конечно, не мешало Цезарю отстранять тех из них, которых он находил непригодными.

Цезарь снова признал за собою и то право, которое в древности принадлежало римским царям, именно право лично творить безапелляционный суд, когда царь найдет это нужным. Для обыкновенных дел были, в общем, сохранены прежние порядки: дела решались, под общим руководством претора, разными комиссиями присяжных. В эти комиссии Цезарь назначал одинаково лиц и сенаторского, и всаднического сословия, но только из числа обладавших довольно высоким имущественным цензом. Римское судопроизводство давно пришло в полный упадок: смуты и дикие насилия последних лет превратили судебный процесс из серьезного юридического акта в орудие борьбы партий. Тут пускалось в ход все – деньги, угрозы и прямые насилия. Не только уголовные, но и гражданские дела часто решались очевидно неправильно. Много стараний приложил Цезарь, чтобы устранить в этой области различные злоупотребления, но особенно заметных результатов он тут не достиг: нелегко потрясти в умах массы уважение к закону и справедливости, но восстановлять его еще труднее.

Римская военная сила ко времени Цезаря находилась почти в таком же упадке, как карфагенская ко времени Ганнибала. По закону существовала всеобщая воинская повинность, но наборы производились самым несправедливым образом, и всякий сколько-нибудь состоятельный человек избегал службы в солдатах. Только в кавалерии служили и в низших чинах знатные молодые люди, и потому она давно стала лишь украшением столичных празднеств и совершенно никуда не годилась в военном отношении. Высшие классы доставляли офицеров – и офицеры, храбрые и годные к военному делу, считались единицами. Повышения покупались обыкновенно прямо за деньги, вся армия была совершенно дезорганизована, от прежней дисциплины не осталось и следа, боевые качества пали чрезвычайно. Цезарь подтянул вожжи дисциплины. Чтоб заставить и высшие классы нести службу, он ввел закон, что получить какую-либо должность в общине и заседать в общинном совете может лишь тот, кто прослужил три года офицером или шесть лет солдатом. Набор начали производить с большею правильностью, а срок службы в солдатах был сокращен. Конницу Цезарь стал пополнять наемниками из германцев.

Существенные перемены были проведены и в организации высшего управления армиею. Император стал высшим начальником всех военных сил государства, ему непосредственно были подчинены наместники, командовавшие по-прежнему военными отрядами в провинциях, а на первые после наместников места в армии назначались люди, от наместников не зависящие, прямо императором. Возродить и усилить армию Цезарь стремился для борьбы с внешними врагами – гетами и особенно с парфянами, план войны с которыми он тщательно обдумывал. Новых завоеваний Цезарь не искал и меньше всего ставил себе целью управлять государством, опираясь на преданность войска.

Ясным доказательством, что Цезарь стремился поставить выше военной силы гражданскую власть, служит то, что он прежде всего распустил свои галльские легионы, справедливо прославленные за храбрость и подвиги и безусловно преданные своему императору. Он щедро наградил их, как и обещал, но распустил на общих основаниях, а не поселил их, как сделал Сулла, в особых общинах, которые удерживали бы до известной степени воинскую организацию. Войска Цезарь размещал не в Риме, и даже не в Италии, а по границам, не обнаруживал он ни малейшего предпочтения и образованию гвардейских войск. Бесспорно, Цезарь имел в виду сохранить могущественную армию, по он, конечно, хотел держать ее в стороне от политической жизни и от управления страною. После бунта собственных легионов он понимал, что даже его влияние не наверно сдержит войска и что если тысячи мечей обнажаются по его приказу, то в ножны они по его приказу не вкладываются. Сила обстоятельств, однако, оказалась сильнее гения Цезаря: основанная им монархия все-таки быстро превратилась в военную. Цезарь ниспроверг олигархию знати и банкиров и думал управлять страною на основании закона и права, а вместо того водворилось господство солдатчины, и снова привилегированное меньшинство угнетало и эксплуатировало народ.

Устранение прежних партий, реформа финансов, судопроизводства и армии, как ни были они крупны и замечательны сами по себе, для Цезаря являлись средством, или, лучше сказать, были лишь первым шагом к тому обновлению родины, к которому он стремился постоянно. Ряд мер, принятых Цезарем непосредственно для того, чтобы обновить латинскую народность в столице и Италии и в провинциях, высоко замечателен.

Крупные центры, особенно столицы, всегда быстрее всего утрачивают национальный отпечаток: здесь раньше, чем где-либо, выделяется круг богатых и знатных людей, которые начинают считать поприщем своей деятельности не один город, а все государство. Сюда идет вечно сменяющийся поток путешественников, масса людей праздных, преступных, экономически и нравственно обанкротившихся и потому космополитических, сюда стекаются люди и для увеселений, и для преступлений, и для того, чтобы скрываться от преследования закона. В течение многих десятилетий создавалось именно такое население Рима, истинной столицы мира того времени. Особые, специальные условия содействовали тому, что явления, общие всем большим городам, в Риме выступили с особою силою. Здесь особенно ярко сказывался весь ужасный вред невольничества, потому что нигде не скоплялось столько рабов, как в домах римской знати. Нигде не смешивались так народности Европы, Азии и Африки – египтяне, сирийцы, фракийцы, эллины и полуэллины с ливийцами, маврами, иберийцами, готами, германцами, - и все ужасающее противоречие формального и нравственного права особенно чувствовалось именно в среде столичных рабов, между которыми были люди не только наполовину, но и действительно образованные. Огромная масса вольноотпущенников, иногда страшно богатых, с притязаниями самыми широкими, уже не рабов, но и не граждан еще, вносила и свои черты в столичное население и нередко оказывала решающее влияние при голосовании.

Развитие класса свободных ремесленников было в Риме издавна парализовано массою рабов в каждом сколько-нибудь богатом доме, а так как столица была совершенно лишена собственных средств пропитания, то городской пролетариат оказывался в положении действительно весьма трудном, правительство же не только не изыскивало сколько-нибудь пригодных мер для улучшения его быта, но хлебными раздачами прямо содействовало развитию пролетариата. За последнее время по настоянию демагогов, объявлявших самые благоразумные полицейские меры стеснением свободы, всякий полицейский надзор в Риме был уничтожен – ив конце концов в столице, особенно по окраинам города, господствовала настоящая анархия, и нигде жизнь не была менее в безопасности, чем именно в столице. Организованное убийство из-за угла стало здесь своего рода промыслом.

Внутреннему состоянию населения соответствовал внешний вид столицы: она лишена была всякого благоустройства и соединяла в себе все крайности: улицы были узки, кривы, проходили по крутым подъемам, были плохо вымощены. Жилые дома возводились ужасающей высоты и часто строились крайне плохо, что вело к разным несчастным случаям. Рядом с хижинами раскидывались роскошнейшие дворцы, и в то же время ни о каких санитарных и противопожарных мерах не было и помину. В настоящее время даже в разных концах мира нельзя найти те уродства общественной жизни, какие соединялись в тогдашнем Риме, ибо если мы представим себе город с населением Лондона, с полицией Константинополя, с отсутствием ремесел, каким отличается теперешний Рим, то теперь нигде уже нет рабов и лишь редко развивается такая же суетливая и пустая революционная суматоха, какая господствовала в Риме много десятилетий. Соединение этих-то ненормальностей оплакивал Цицерон, изливая в своих письмах печаль о гибели «республиканского величия»…

Против космополитического характера Рима Цезарь ничего не имел, но количество пролетариата в столице он уменьшил, - во-первых, ограничением хлебных раздач, а во-вторых, выселением до 80 000 семейств во вновь учрежденные заморские колонии: правильную колонизацию Цезарь считал единственным радикальным средством борьбы против возрастания пролетариата и намеревался продолжать выселения. Успокоение столичной черни наступило само собой с уничтожением республиканского устройства, когда прекратились всевозможные подкупы и насилия при выборах и в суде и вообще покончены были политические сатурналии подонков общества. Кроме того, Цезарь установил и применял серьезные карательные меры за преступления против спокойствия и безопасности и усилил полицию настолько, что она могла действительно исполнять свои обязанности.

Те, кто желал трудиться, находили постоянный заработок на постройках, которые начал Цезарь в Риме в огромных размерах. Цезарь возводил не роскошные, но малополезные здания, а такие, как новый рынок, биржа, здание суда. Были составлены планы новой ратуши, базара, театра, библиотеки, которая должна была заменить александрийскую, сгоревшую во время того восстания, которое произошло, когда Цезарь был в Египте. Предприняты были обширные работы по осушению соседних болот, и проектировалось даже урегулирование Тибра, последствием чего явилось бы устранение наводнений и к городу прибавился бы обширный участок земли, годный для заселения.

Забот не меньших, чем Рим, требовала и вся Италия. Земледелие давно было подорвано в корне, свободных земледельцев почти не было. Ближайшие к Риму местности были заняты роскошными виллами богачей, с обширными садами, парками и рыбными садками. Свободные пространства служили огородничеству и скотоводству, продукты которых всегда выгодно сбывались в столице, но и это хозяйство велось уже не мелкими хозяевами, как прежде, а на принципах спекуляции и скопления капиталов.

Нигде, быть может, не было более неравномерного распределения капиталов, чем в Риме последних лет республики. Людей среднего состояния здесь совершенно не встречалось, были лишь миллионеры и нищие, и первых было не более 2000 семей. Богатый человек, проматывавший плоды труда своих рабов или отцовские капиталы, неизменно пользовался почетом, а человек, честно зарабатывавший себе пропитание трудом, находился в презрении. Как редкое исключение встречались люди богатые, жившие скромно и старавшиеся своими личными достоинствами заслуживать почтение, каковы были, например, Тит Помпоний Аттик, богатый коммерсант, друг многих выдающихся людей своего времени, покровитель ученых и писателей, и Секст Росций, состоятельный землевладелец, погибший во время проскрипций. В огромном большинстве случаев богачи вели безумно роскошный образ жизни, расходуя только на это состояния поистине колоссальные.

Для того, кто хотел в высшем обществе первенствовать в каком-нибудь отношении, никакого состояния не хватало. Роскошь стола, равно как и похоронных обрядов, достигла размеров безумных, крупные отцовские и дедовские состояния проживали даже те, кто вел образ жизни, который считался просто обязательным в данном кругу. Зато и долги отдельных лиц достигали поразительных размеров. Исчезновение состояний, банкротства были чрезвычайно часты и достигали огромных размеров. Движения Цинны, Катилины, Долабеллы были не чем иным, как тою же борьбою против собственности, какая за сто лет пред тем разыгрывалась в городах Эллады.

Серьезные и почтенные качества исчезли в римском обществе. Бедность считалась единственным пороком, почти преступлением. Деньгами можно было достигнуть всего, и в тех редких случаях, когда кто-нибудь отказывался от подкупа, на него смотрели не как на честного человека, а как на личного врага. В самых знатных семействах на почве денежных отношений совершались гнуснейшие преступления, не раз делавшиеся предметом судебного разбирательства. И параллельно с падением нравственности внешние сношения людей в высшем обществе становились все более и более утонченными и изысканными: вошло в обычай постоянно посещать друг друга, переписываться, делать подарки по случаю всевозможных семейных событий.

Блестящее разложение нравов выразилось и в том, что оба пола как бы стремились перемениться ролями, и в то время, как молодые люди все менее и менее проявляли серьезные свойства, женщины не только эмансипировались от власти мужа и отца, но стали вмешиваться в политические дела и стремились играть роль на том поприще, где прежде действовали Сципионы и Катоны. Среди женщин высшего круга распространились вместе с тем нравы, неприличные даже для куртизанок.

Между миром богачей и миром нищих по внешности существовала глубокая, ничем не заполненная пропасть, но в сущности оба круга были очень похожи один на другой. По нравам и миросозерцанию между богатыми и бедными не было коренного различия: одинаковое ничегонеделание, одинаковое увлечение пустыми, ничтожными удовольствиями царило в обеих группах, в каждой- в доступном для нее виде: бедняки жили даровым хлебом, целыми днями толкались на форуме, наполняли шинки, удовольствие находили лишь в гладиаторских играх – богачи утопали в роскоши бессмысленной, неизящной, гонявшейся лишь за дорогим. Дом Лепида во времена Суллы считался первым в Риме по роскоши и стоимости – через тридцать лет уже более ста домов далеко превосходили его. И тут и там видим мы полное падение семейной жизни, которая, во всяком случае, составляет основу и зародыш всякой национальности, одинаковую склонность к праздности и стремление к доступной роскоши, видим самое малодушное неуменье устоять как в несчастии, так и перед деньгами, готовность вести борьбу против собственности – лишь в разных видах и размерах.

В Риме господство капитализма дошло до предела. Везде капитализм одинаково, лишь разными путями, губит мир Божий, но в новое время пока нет еще ничего подобного тому, что было в свое время в Карфагене, потом в Элладе, наконец в Риме. И если человечеству суждено еще раз увидеть те ужасы, которые переживали люди около времени Цезаря, то такое бедствие постигнет род людской только тогда, когда разовьется вполне то господство капитала, семена которого заложены в цивилизации Северо-Американских Соединенных Штатов.

Цезарь, конечно, понимал, что никакими распоряжениями нельзя исправить всех этих неустройств и что только время и мирный труд самой нации могут произвести тут благодетельные изменения. Но новый римский властитель не принадлежал к числу тех людей, которые отрицают всякую предлагаемую меру на том основании, что она не достаточна вполне, хотя ясно, что нет одной абсолютно достаточной меры. Он принял ряд мер для борьбы с теми неустройствами, о которых мы сказали. Искусственное размножение пролетариата было задержано ограничением хлебных раздач. Против обезлюдения Италии, являвшегося последствием экономических недугов, он боролся специальными законами: всем италикам воспрещено было жить вне Италии иначе как по общественным делам, а людям в возрасте от 20 до 40 лет во всяком случае не дозволялось проводить вне государства более трех лет. Цезарь покровительствовал семейной жизни и к вопросам о разводах относился с ригоризмом, поражавшим современников. Отцам многочисленных семейств он выдавал награды. Против роскоши он издал ряд законов и строго следил за их соблюдением, не обращая внимания на то, что это вызывало насмешки в высшем римском обществе.

Еще до отплытия в Эпир, под влиянием гнетущего денежного кризиса, Цезарь должен был принять некоторые меры для урегулирования долговых претензий и обязательств. Действуя еще не как всемогущий фарсальский победитель, он должен был сделать некоторые уступки доктринам той партии, с которою он был тогда связан: были изданы постановления, которыми проценты по всем долговым обязательствам были понижены, а излишек, взнесенный прежде, против установленного теперь, зачтен в уплату капитала. Затем было постановлено, что кредиторы обязаны принимать в уплату долга недвижимое и движимое имущество должников по цене, какую имущество это имело до того падения цен, которое было вызвано последними смутами. Это постановление было лишь логическим выводом из взгляда римских законов на имущество должника: с момента займа оно считалось уже как бы собственностью кредитора – не было, следовательно, несправедливо, если кредиторы несли и последствия падения цены этого имущества. Во всяком случае, эти меры являются несколько произвольными, но нельзя упустить из виду, что все-таки ими были больше недовольны должники, считавшие их недостаточными, чем кредиторы, терявшие часть своих капиталов.

В области урегулирования имущественных обязательств Цезарь сделал один великий шаг – первый шаг к тому, чтобы сломить господство капитала: он постановил, что свобода гражданина не может быть отнята у него за долги. Он первый провозгласил этот принцип, шедший совершенно вразрез со всем законодательством древнего мира и незыблемо сохраненный затем в законодательстве всех цивилизованных народов.

Против капитализма Цезарь боролся ограничением процентов – запрещено было брать более 1% в месяц, - некоторыми изменениями в вексельном праве и, наконец, запрещением давать в заем суммы, превышающие половину стоимости земельного имущества кредитора. Благодаря этому постановлению все желавшие производить крупные банковые обороты должны были затратить немалые суммы на покупку земель.

Этим была оказана значительная помощь и земледелию, которое начало оживать уже благодаря одному улучшению полиции, вернувшего безопасность жизни и имущества, после того как много лет никто в усадьбах не мог быть спокоен за завтрашний день. Новые дороги, проложенные через участки, откуда прежде был невозможен вывоз сельских продуктов, осушение болот тоже оказали существенные услуги земледелию.

Как настоящий государственный человек, Цезарь считал абсолютно ненарушимым всякое право собственности. В заботах своих об аграрном вопросе он не коснулся решительно никаких имуществ, законно принадлежавших владельцу, каково бы ни было их происхождение. Зато все государственные земли он предоставил для продажи в собственность мелкими участками и на льготных условиях, при этом постановлено было, что новые владельцы не могут отчуждать купленных участков ранее чем по истечении 20 лет, - это было чрезвычайно удачным нововведением, устранившим те последствия, которыми были парализованы хлебные раздачи, произведенные и при Гракхе, и при Сулле.

Для городских и сельских общин были благодетельны постановления Цезаря, предоставлявшие им большую долю самостоятельности в делах, касавшихся только общины, и, до известной степени, гражданскую и уголовную юрисдикцию, и запретившие участие в решениях дел элементам безнравственным: люди, обвиненные по суду в определенных преступлениях, лишены были права голоса в собраниях.

Таковы были в общих чертах мероприятия, принятые Цезарем для того, чтобы улучшить экономическое положение Италии и пробудить в ее населении лучшие духовные силы и стремления. Нетрудно указывать неполноту этих мероприятий, безуспешность одних, стеснительность других, но нельзя не удивляться, как всесторонне и глубоко захватывал Цезарь современную действительность, тем более что одновременно и параллельно он принял ряд мер, весьма благодетельных и важных для провинций.

В управлении провинциями олигархия достигла предела злоупотреблений, далее которого на Западе никогда не шли. Потомки людей, которые некогда удивляли жителей чужих стран своею честностью и умеренностью, действовали теперь в провинциях как организованная шайка разбойников. Всевозможные нарушения нравственного и уголовного права относительно отдельных лиц случались ежедневно и почти всегда оставались безнаказанными, целые области были доведены до крайней бедности, почти до обнищания, в разорении провинций римские правители проявили настоящую виртуозность.

Прямые налоги стали тяжелы и своими размерами, и особенно – крайнею неравномерностью и произвольностью распределения. В Сицилии 60% из числа крупных землевладельцев бросили свои земли, лишь бы не жить под управлением наместника Верреса. По признанию самих римских военачальников, провинциальный город от расположения на зимние квартиры отряда римских войск страдал почти столько же, как от взятия штурмом. Римские капиталисты опутывали провинциалов неоплатными долговыми обязательствами за огромные проценты. Не только отдельные лица, но целые города были у них в долгу, причем платили иногда до 4% в месяц. От этих ростовщиков провинции страдали столько же, как от управления чиновников. Частное и общественное хозяйство в провинциях было вконец разрушено. В Сирии многие города стояли совершенно пустые. Для граждан провинциальных городов переход в рабы к человеку сколько-нибудь видному был улучшением их состояния.

Залечить скоро все эти ужасные раны было невозможно, но Цезарь сделал все для того, чтобы не было нанесено новых ран. Повелитель государства считал себя защитником всех слабых и неуклонно требовал от наместников полной справедливости. Законы о взяточничестве он применял с беспощадной строгостью и при содействии лиц, занимавших в провинции должности по прямому назначению из столицы и от наместника почти не зависевших, неослабно наблюдал за наместниками.

Финансовые реформы, о которых мы уже говорили, были особенно благодетельны для провинций. Против эксплуатации ростовщиками провинции были несколько защищены постановлением, в силу которого на уплату долгов могло быть обращаемо не более двух третей дохода должников. Цезарь принял меры и для облегчения тягостей военного постоя. Вообще, с воцарением Цезаря для провинций занялась заря новой, более сносной жизни. Теперь впервые после ряда веков действовало на Востоке интеллигентное правительство, которое проводило не беспорядочную политику трусости, а политику силы. Всего важнее было то, что Цезарь явно стремился окончательно разрушить старинные воззрения, по которым провинции рассматривались как своего рода оброчные статьи римского народа. Он желал, чтобы ни одна область нового государства не служила какой-либо другой, он старался устроить так, чтобы все одинаково существовали для каждой и каждая для всех. И поскольку удавалось этого достигнуть, постольку являлась надежда, что залечатся те стародавние язвы, которые губили жизненные силы разъединенных народностей.

Цезарь сознательно стремился к созданию нового, эллино-латинского государства. Первые шаги в этом направлении были сделаны – быть может, бессознательно – теми, кто расселял италиков по другим странам, в результате чего явились романизация и неразлучная с нею эллинизация. Но то были лишь неясные начинания, Цезарь же пошел к этой цели сознательно и обдуманно. В новом государстве, по его мысли, преобладающая роль должна была принадлежать латинской и эллинской национальностям. Эллинская национальность охранялась повсюду, где существовала, латинская же получала особую поддержку правительства путем колонизации и латинизации. Наследство всех мелких национальностей, которые неизбежно должны были исчезнуть, предоставлялось латинской нации. Особое покровительство латинской национальности было необходимо: эллинский элемент перевешивал не только большею культурностью, но и численно, и не эллинизм надо было защищать от латинства, а, конечно, наоборот. Если бы Цезарь не оказал сильной поддержки латинской национальности, то, вероятно, значительно раньше разыгралась бы та катастрофа цивилизации, которая совершилась в Византии.

Заметную роль начал играть в новом государстве и третий элемент – еврейство. Евреи уже тогда проявляли все те свойства, которые отличают их и теперь: уже тогда это племя, в одно и то же время удивительно уступчивое и удивительно стойкое, не имело своего отечества и везде имело влияние. Всюду, куда являлся римский воинствующий купец, проникал за ним и еврейский торгаш. Евреи наживали капиталы столь значительные, как и капиталы римских купцов, и сохраняли во всем Римском государстве невидимую, но прочную связь между собою, так что тот наместник, который был строг к евреям в какой-нибудь провинции на Востоке, встречал всегда в Риме враждебное отношение черни. Уже тогда еврейство вызывало к себе антипатию всех западных народностей, но в новом государстве, которое возникало на развалинах стольких национальностей и стольких политических организаций, еврейское племя, совершенно лишенное инстинктов государственности, естественно, находило себе место. Впрочем, и Цезарь, как ранее его Александр, никогда не думал сделать евреев равноправными с эллинами и латинами.

Отдельные провинции Цезарь начал теснее скреплять с ядром государства. Цизальпинскую Галлию, давно уже романизированную, он вполне уравнял с латинскими землями, на подготовительную для такого уравнения ступень была возведена Нарбоннская провинция, все города которой получили латинское право и многих новых колонистов из Италии. Получили латинских колонистов почти все города Испании, а наиболее значительные из них были устроены по образцу латинских муниципий [16]. Восстановлен был Коринф, на месте Карфагена основана «Юлиева колония», скоро достигшая процветания, многим городам Африки дано латинское право, и в них выведены из Италии колонии.

Появление в числе провинций одной – Цизальпинской Галлии, населенной сплошь римскими гражданами, было совершенно новым и чрезвычайно важным фактом в организации государств древнего мира. Установление во всех других провинциях Запада тех самых порядков, какие недавно были в Цизальпинской Галлии, было подготовлением к тому, чтобы и эти провинции довести до полных прав римского гражданства. Это имело тот смысл – и Цезарь систематически это подчеркивал, - что Италия из повелительницы покоренных народностей делается главою обновленной и расширенной италийской нации.

Господство одной городской общины Рима на берегах Средиземного моря окончилось, теперь тут лежало новое обширное государство, и если в разных областях его граждане не были еще равноправны, то в будущем имелось в виду установить равноправие всех провинций. Коринф и Карфаген были разрушены в то время, когда Рим начал отступать от прежних своих путей и, отказавшись от роли охранителя родственных общин, стал угнетать их политически и эксплуатировать в хозяйственном отношении. Совершившееся теперь восстановление Карфагена и Коринфа знаменовало собою отречение от политики последних столетий и возвращение к принципам, более согласным с теми, следуя которым Рим достиг могущества и славы.

Распространение латинского права на множество новых городских общин было очень важною мерою в ряду тех, которые проводил Цезарь, чтобы дать новому государству установления, необходимые для его жизни. Отдельные провинции сближаемы были со всем государством и между собою и теми улучшениями, какие ввел Цезарь в производство государственной переписи: с его времени не только в Италии ценз производился аккуратнее и точнее, чем делалось это в течение нескольких столетий, но и по всем провинциям тоже производилась перепись, и таким образом правительство снова получило возможность своевременно обозревать численность населения и его имущественное положение, эти главнейшие основы управления. Обдумывал Цезарь, но не успел составить новый свод законов, в котором он имел в виду установить общегосударственное право и вместе с тем сохранить в точно указанных пределах применение и местного права для разных провинций.

Единство нового государства было выражено и введением общей монеты. Теперь основною единицею ее была принята новая Цезарева золотая монета: огромные денежные обороты сделали невозможным держаться счета на серебро, а государственные финансы Цезарь привел в такое состояние, что переход к счету на золото оказался вполне возможным. На всем Западе Цезарь ввел единообразную серебряную монету, римский денарий, право же чеканить для мелких местных оборотов медную монету предоставлялось провинциям и даже некоторым отдельным городам. На Востоке сохранился счет на греческие драхмы.

Наконец, Цезарь решил исправить и календарь, который в пять веков так разошелся с истинным, что разница достигала 67 дней. С помощью александрийского ученого Созигена он установил тот календарь, который известен под именем Юлианского и более тысячи лет был в употреблении во всей Европе. За две тысячи лет ошибка в нем достигла всего тринадцати дней. Календарь этот введен был 1 января 45 г.

Вот самый краткий очерк того, что сделал Цезарь. Недолгий срок был дан ему судьбой, но этот необыкновенный человек с гениальными дарованиями соединял и небывалую энергию в труде, и работал беспрерывно, неустанно, словно у него не было завтрашнего дня. За двести лет до его времени социальные и экономические затруднения дошли в Риме до крайнего предела и угрожали гибелью городу. Тогда Рим был спасен тем, что он объединил под своею властью всю Италию, и на более обширном поприще сгладились, исчезли те внутренние противоречия, от которых невыносимо страдала община небольшая.

Теперь снова в Римском государстве назрел до кризиса социальный вопрос, государство изнывало во внутренних неурядицах, и казалось, нет уже из них выхода, но гений Цезаря нашел путь спасения: слив в одно огромное целое все страны кругом Средиземного моря, Цезарь направил их к внутреннему объединению и на этом огромном, тогда казавшемся беспредельном поле та борьба богатых и бедных, которая не находила себе разрешения в пределах одной Италии, могла разрешиться естественно и без труда.

Деятельностью Цезаря завершилась история эллинов и латинов, После того как греки и италики разделились, одна из этих народностей обнаружила дивные дарования в области индивидуального творчества, в области культуры, другая выработала самое огромное и мощное государственное тело. В своей области каждое из этих племен достигло высшего возможного для человечества предела и вследствие односторонности своего развития клонилось уже к упадку. В это время и явился Цезарь. Он слил в одно народность, создавшую государство, но не имевшую культуры, с народностью, которая имела высшую культуру, но не имела государства. Два даровитейших племени древнего мира вновь сошлись теперь, в своем объединении почерпнули новые духовные силы, достойно заполнили всю обширную сферу человеческой деятельности и совместным трудом создали ту основу, на которой человеческий гений может работать, кажется, безгранично. Других путей для человеческого развития не найдено. На новом поприще работы безгранично много, и до сих пор работает на нем все человечество, в том же духе и направлении, как Цезарь, который в представлении всех народов остается единственным императором, олицетворением власти.

Глава VIII. РЕЛИГИЯ, ОБРАЗОВАННОСТЬ, ЛИТЕРАТУРА, ИСКУССТВО.

Упадок старой религиозности и распространение восточных культов. Воспитание юношества. Развитие литературных интересов, Лукреций, Катулл, Варрон, Цицерон. Юриспруденция и точные науки.

В области духовной деятельности последних лет республики нам не придется отмечать много нового. Религиозные интересы оставались таковыми же, какими были они в эпоху начавшегося увлечения эллинизмом. Государственная религия сохранялась как политически удобное учреждение, но ничьей души она уже не волновала. Стоицизм, долго господствовавший в римском обществе, утратил в это время свое влияние: люди пресытились его ухищренною терминологией и бессодержательностью – теперь в Риме распространялась система Эпикура, вполне подходящая для людей, склонных искать забвения тревог жизни в бесцельной апатии или в поверхностной иронии. Как всегда бывает – и здесь с неверием об руку шло суеверие, - это две стороны одного и того же душевного настроения. В Риме исчезла вера – и все более и более стали распространяться культы божеств персидских и особенно египетских, самых скучных и странных из всех божеств, почитавшихся у народностей, которые жили по берегам Средиземного моря. В годы наибольшего безразличия к своим, старинным божествам случались в Риме самые странные проявления суеверного страха пред египетскими пародиями на божество. В это время начал распространяться в Риме и так называемый неопифагореизм, странное религиозное построение, соединявшее в себе разрозненные элементы самых различных философских систем и смешивавшее первые проблески естественнонаучных сведений с мистическими бреднями.

Общее образование по своему духу и содержанию еще более приблизилось к эллинскому. Из числа общеобразовательных предметов военное искусство и сельское хозяйство теперь были исключены. Круг школьного обучения заключал в себе так называемые «семь свободных искусств»: грамматику, логику (или диалектику), риторику, геометрию, арифметику, астрономию и музыку, к ним присоединялись еще медицина и архитектура. Греческая литература лежала по-прежнему в основе общего образования и изучалась более серьезно и с более учеными приемами, чем прежде. Почти обязательным считалось закончить образование в Афинах или на Родосе. Александрия, центр строгой науки, посещалась реже. Болтовня афинских мудрецов или родосских риторов передавала римской молодежи по преимуществу вредные элементы эллинизма, и сами современники замечали, что эллинская культура в Италии за последние десятилетия скорее понизилась, чем развилась. Нация, разоренная, истощенная нравственно, перенесшая столько ужасных кризисов, не усваивала уже бесконечно великих произведений эллинского духа, а воспринимала эллинскую культуру внешним образом, и часто именно нездоровые ее плоды.

Литературная жизнь Рима, естественно, стояла в ближайшей связи с литературною деятельностью в Элладе. Даже известные греческие писатели этого времени переселялись в Рим как столицу мира, они находили здесь себе всегда отличный прием, особенно дом Луция Лукулла был центром литературных интересов и греков-писателей. Незадолго перед рассматриваемым временем в Греции поднялась борьба против строгоаттического языка. Разные писатели стали употреблять совершенно произвольные обороты, наполнять свои произведения самыми странными неологизмами и провинциализмами. Быстро это стало даже модой и скоро отразилось в Риме, где проводником этого направления, применяя его к латинскому языку, явился Квинт Гортензий, самый прославленный оратор времени Суллы. Это неглубокое направление, однако, вскоре наскучило и утратило свое господство над умами. На Востоке реакциею против него была в значительной степени так называемая александрийская школа. В Риме представителем этой реакции был младший современник Гортензия Цицерон.

Цицерон оказал большие услуги латинскому языку, освободил его от выражений вульгарных и странных, дал образцы строго правильной и изящной латыни. Как стилист Цицерон безгранично выше, чем как писатель и даже чем как оратор, и действительно заслуживает высоких похвал. В римском обществе чрезвычайно увлекались литературою. Человек со сколько-нибудь подвижной натурою, наверное, в молодости пробовал писать стихи. Искусством их сочинять владели решительно все, но поэтическими достоинствами эти стихи, конечно, не обладали. Не уступали мужчинам в этом отношении и дамы. Чтение стало почти общею потребностью, в Риме чуть не ежедневно выходили новые сочинения – и более крупные, и брошюры, и стихотворения. Появилось нечто подобное нашим газетам, так называемые acta diurna, листки, выходившие периодически и содержавшие сообщения о делах в сенате, в народном собрании, сведения об умерших, о выдающихся событиях вне Рима и пр. Книги изготовлялись теперь фабричным способом: сразу множество рабов, опытных писцов, писали под диктовку одного человека. Книжная торговля стала почетным и прибыльным занятием, а книжная лавка – местом сборища просвещенных людей.

В литературе установились нравы и отношения, соответствовавшие той борьбе партий, которая наполняла политическую жизнь. И здесь были разные направления: консервативное, национально-италийское и эллино-италийское, примкнувшее затем к новой монархии. Одни интересовались Эннием, Пакувием и особенно Плавтом, другие находили и Плавта скучным и признавали цену и значение лишь за новой греческой литературой, так называемой александрийской, которая проповедовала возвращение к творениям великих писателей, живших до времени Александра. Конечно, подражание, как всегда бывает, оказывалось гораздо ниже оригинала, а римские писатели себе за образец брали именно подражателей. Прежде, в пору умственной бодрости римского народа, его писатели обращались непосредственно к оригиналам.

Драма совершенно не процветала у писателей александрийской школы, и в Риме не появилось сколько-нибудь значительных сценических произведений, «ателлана» выродилась теперь в «мимы», близкие к ней по сюжету, но еще более грубые и циничные представления. Теперь на сцену выводились не провинциальные типы, не жители Ателл, на сцене изображалась жизнь низших кругов столичного населения во всей ее безграничной свободе и бесстыдстве. Как всегда бывает, параллельно с падением драматического достоинства новых пьес улучшилась их постановка и развилось искусство актеров.

В области дидактической поэмы эта эпоха дала одно из самых замечательных произведений всей римской литературы, поэму Тита Лукреция Кара «О природе вещей». Лукреций непосредственно примыкает к Эннию, которого сам и называет своим учителем и образцом. Поэма Лукреция внушена ужасом и отвращением к тому обществу, среди которого он жил. Поэт хотел избавить современников от мучений переживаемого ими кризиса, разрушив в них веру в бессмертие души и страх пред смертью и пред богами. Этою практически-философскою тенденциею, столь неудобною в поэтическом произведении, обусловлены многие тяжелые и скучные места поэмы, но тем не менее в разработке своего сюжета Лукреций обнаружил и великий ум, и большое поэтическое дарование.

Современники высоко ценили Лукреция, но он был для римского общества явлением уже запоздалым и не имел последователей. В его время процветали произведения совершенно другого пошиба: за отсутствием поэтического творчества писались произведения на определенные случаи, небольшие, изящные и даже чересчур изящно обработанные. Поэты дробились на партии, клики. Члены каждой клики тесно держались друг друга, ядовито критиковали произведения других кружков, восхваляли писания своих сотоварищей и быстро создавали друг другу славу, которая, впрочем, столь же быстро и отцветала, до нас дошло много имен от этой эпохи, но мало произведений. Судя по сохранившимся отрывкам из наиболее прославленных в свое время сочинений, нет основания сожалеть, что сохранилось так мало: сюжеты трактовались маловероятные и даже противоестественные, подробности были скабрезны и пошлы, слогом писали модные поэты вымученным, напыщенным, неизящным. Из толпы скороспелых знаменитостей современники отмечали трех поэтов – Бибакула, Кальва и Гая Валерия Катулла как несравненно талантливейших. Произведения двух первых до нас не дошли, стихотворения же Катулла сохранились. И этот поэт отдал дань современным литературным увлечениям, и он писал подражания александрийским поэтам, почти не заслуживающие названия поэзии, но его оригинальные коротенькие произведения прелестны: это настоящая поэзия, чистая, самобытная, блещущая остроумием, юмором, живыми красками рисующая и тонкие чувства, и яркие картинки современной жизни. Катулл не великий поэт, но богато одаренный и очень изящный, по красоте же и гармонии его стихотворения – лучшее из всего, что написано на латинском языке.

К этой же эпохе относится деятельность Марка Теренция Варрона (116-27). Варрон писал чрезвычайно много, он оставил несколько полупоучительных, полуповествовательных трактатов, в которых в связи с каким-нибудь повествованием из римской истории разработан какой-нибудь философский сюжет, и разработан, по мнению Варрона, конечно, весьма не глубокомысленно. Варрон писал сатиры, названные им «Менипповыми», по имени одного философа цинической школы. В них автор, человек строгой нравственности, поклонник прежних римских нравов, выступает против разнузданной и развращенной молодежи, против полуневежественных светских философов, против дряблой и презренной по своим тенденциям современной ему поэзии. Поэтические произведения Варрона не имеют большого литературного значения, но они очень важны потому, что в них рассыпано множество сведений о древней римской жизни: Варрон знал ее отлично и сообщения его драгоценны для историка.

В области историографии за эту эпоху не появилось ничего замечательного. До нас дошли лишь отрывки из труда Сизены, написавшего историю союзнической и междоусобной войны, из хроник Квадригария, Марка Гая Лициния, Валерия Анциата, пять книг «о Риме» Александра Полигистора, грека родом. Во всех этих произведениях в рассказы о прошлом вплетено самым бесцеремонным образом множество вымыслов, вовсе не поэтичных и явно нелепых. Корнелий Непот составил жизнеописания знаменитых людей, своего рода справочную книгу или учебник. В лучшем случае исторические труды этого времени колеблются между учебником и романом, ничего сколько-нибудь цельного, проникнутого одною общею идеею, ничего отдаленно похожего на труд Полибия в эту эпоху не появилось и, конечно, не могло появиться.

Совершенно особняком стоят «Комментарии о галльской войне» Цезаря, этот, так сказать, отчет народу, представленный демократическим главнокомандующим, где автор показывает, как и на что употребил он данные ему средства, - Цезарь и обнародовал свой отчет в 51 г., в самый разгар всевозможных интриг, направленных против него партиею сената. Произведение Цезаря высоко замечательно в литературном отношении: сжатость и полнота изложения, точность и сила слога дают этой небольшой книжке место в ряду лучших произведений своего рода. В это время многие выдающиеся деятели, как Цезарь, Цицерон, Кальв, издавали сборники всех писем, которые представляют большой интерес для истории того времени.

Политическое красноречие пришло в совершенный упадок, и по причинам совершенно понятным: прежде ораторы обращались к настоящим гражданам, теперь они должны были говорить черни, а речь неизбежно применяется к слушателям. Зато появились речи адвокатские, судебные, - точно такое же явление наблюдалось в свое время и в Греции. В области судебного красноречия славился и в свое время и до сих пор многими чрезмерно превозносится Цицерон, вполне придерживавшийся приемов современных ему греческих ораторов. В горячую пору борьбы, сопровождавшей падение республики, выделились как ораторы Брут, Марк Целий Руф и Курион, более приближавшиеся своими приемами к классическим греческим ораторам. Впрочем, все эти деятели скоро погибли среди политических бурь и не дали как ораторы всего того, что могли бы дать. Цицерон кроме речей оставил немало философских трактатов – об ораторе, о государстве, об обязанностях и др., подражая по форме известным произведениям греческой литературы, Цицерон дает излагаемым вопросам чисто римскую окраску, и потому эти произведения заслуживают полного внимания, но в смысле философском писания Цицерона совершенно слабы.

Немало появилось в рассматриваемую эпоху и филологических сочинений по вопросам грамматики, по истории латинского языка и литературы. В числе трудов этого рода наиболее интересны те, которые составил Варрон, - опять-таки потому, что он сообщает любопытнейшие данные о древнейшей топографии города Рима, о земледелии и вообще сельском хозяйстве старого времени, наконец, излагает всю систему государственной религии. Научные приемы филологии, конечно, были еще в младенчестве и в значительной своей части сводились к тем пустым и иногда потешным словопроизводствам, какими пробавлялись в Германии XV-XVI вв. и в Польше, и в Московском государстве в XVII и даже XVIII столетиях.

В области юриспруденции не появилось ничего замечательного, равно как и в области сельского хозяйства, естественных наук и математики. Римляне заимствовали и тут все главное у греков, а естественные науки и в Элладе стояли в то время на той стадии развития, на которой они более парализуют, чем возбуждают, ум. Цицерон выразил общий взгляд современного ему общества, сказавши, что естествоведение доискивается тайн, которые или недоступны, или не нужны.

Нерадостное время социальной борьбы не дало ничего ценного и великого и в области искусства. Распространялась страсть к древнейшим произведениям, которые добывались из могил в Кампании и продавались за баснословные цены. Распространилось искусство танцев и любовь к музыке, но чисто дилетантские.

Мы дошли до конца Римской республики. Мы видели ее зарождение, видели, как она усилилась и властвовала над всеми народами Средиземного моря. Мы видели затем, как началось в ней внутреннее разложение, как нация падала в нравственном, религиозном и умственном отношении, видели, как государство обветшало и в политическом отношении и как республика уступила место монархии. Цезарь застал мир уже одряхлевшим, и вполне возродить его не мог даже этот гениальный человек. Над греко-латинским миром опускалась историческая ночь, и отвратить ее было не в силах человеческих, но Цезарь дал все-таки измученным народам доживать вечер своего развития в сносных условиях. А когда, после долгой ночи, занялся новый исторический день и новые нации устремились к новым, высшим целям – у многих из них дало пышный цвет семя, посеянное еще Цезарем, и многие именно ему обязаны своею национальною самобытностью.

[1][1] Каперство – морской разбой.

[2][2] Кодификация – законодательная деятельность по приведению в систему законов или их части

[3][3] Полба – злак, разновидность пшеницы.

[4][4] Югер – мера площади, равен приблизительно 2500 кв.м.

[5][5] Талант – римская денежная единица. Один талант равен 6000 денариев; денарий – серебряная монета, весившая в 269 г. 4, 55 г, в I в. – 3, 9 г.

[6][6] Пентера – древнегреческое судно с пятью рядами весел.

[7][7] Рассказ о посольстве Регула в Рим и о мучительной казни, которой его будто бы предали потом карфагеняне, представляет собою, несомненно, вымысел. Наоборот, достоверно, что родственники Регула, уверенные, что карфагеняне убьют пленного консула, так тиранили двух знатных карфагенских пленников, что преторы вмешались и прекратили это безобразие. Вымыслами окружена и личность и деятельность Ксантиппа; карфагеняне, конечно, и не думали умерщвлять его после его победы. Подобного рода басни с настоящею историею не имеют ничего общего, они охотно сочиняются и принимаются на веру теми людьми, которые не способны понимать важности и интереса истинно научного изложения и изучения прошлого.

[8][8] Положения до изменений, внесенных войной (лат.).

[9][9] В 480 г. Леонид, спартанский полководец, стоявший во главе греческого войска, занял Фермопильское ущелье и преградил путь персам. В результате обходного маневра противника погиб вместе с отрядом.

[10][10] Непотизм – служебное покровительство родственникам, своим людям, кумовство.

[11][11] Эдил – выборная должность, первоначально помощник плебейского трибуна, позже ведал благоустройством города. Отсюда происходит и слово «эдикт», т. е. распоряжение должностного лица.

[12][12] Десятина – мера площади, равна 10 925 кв. м.

[13][13] Запасы эти состояли из 17 410 римских фунтов золота и 40 300 фунтов серебра, при легальном отношении золота к серебру почти как 12 к 1.

[14][14] Комиции – так назывались в Риме народные собрания.

[15][15] Интерцессия – вмешательство, сопротивление (лат.). Своим вмешательством трибун мог отменить или приостановить решение суда.

[16][16] Муниципия – город, связанный с Римом договором или подчиненный ему.