ГЛАВА 5. Я, наверное, уже в пятнадцатый раз споткнулся, зацепившись за эти чертовы деревья-переростки (однажды я налетел на спящую дикую свинью).

ДЖЕК

Я, наверное, уже в пятнадцатый раз споткнулся, зацепившись за эти чертовы деревья-переростки (однажды я налетел на спящую дикую свинью).

— Ну и темень! Первый раз иду в такой кромешной тьме.

— Так сейчас ночь, — сказала Талия и глубокомысленно добавила: — Ночью и должно быть темно.

— Но у нас и ночью бывает светло.

— У нас тоже. От луны и звезд. Жаль, сегодня небо хмурое. А идти под звездами — это так романтично.

Мне сейчас только романтики не хватало! Когда я остановился, чтобы скинуть с себя «обезьяний наряд», Талия разразилась скучнейшей тирадой о том, что мне неприлично переодеваться в ее присутствии. А ведь я зашел за кусты. Шкатулка с драгоценностями вновь перекочевала ко мне. Пришлось взять, поскольку со шкатулкой Талия ползла, как черепаха.

— Звезды — этого мало. У нас много света. И в домах, и на улицах.

— Ты говоришь про факелы и свечи? Они есть и у нас. Эфразийцы не такие отсталые, как тебе могло показаться.

Огнем они научились пользоваться. Уже легче.

— Вот факелы и свечи — это у нас романтика. А свет нам дает электричество. Это такая энергия. В общем, в вашем веке был один человек. Его звали Бенджамин Франклин. Американец. Правда, он жил попозже вас лет на пятьдесят. И однажды он открыл электричество[17]. Шел дождь, а он запустил воздушного змея.

Талия захихикала.

— Что тут смешного?

— Глупо запускать змея в дождь.

— Так Франклин это делал не для развлечения, а с научной целью. Он хотел открыть существование электрической энергии.

— А если эта энергия не была открыта, откуда он знал, что откроет именно ее? Мне кажется, он открыл, что, гуляя под дождем, можно сильно промокнуть и простудиться.

Меня начала доставать ее допотопная женская логика. По правде говоря, я уже и не помнил всей истории с запуском воздушного змея. Мы это изучали в четвертом классе.

— Франклин был очень неглупым парнем и сделал много чего полезного. Просто в его время электричество оставалось забавой. А вот еще через сто лет другой американец — Эдисон — изобрел электрическую лампочку. Очень удобная штука. Если бы я знал, что мне придется драпать ночью из замка, я бы захватил электрический...

— Осторожно! — едва успела крикнуть Талия.

Я ударился лбом о что-то большое и деревянное. Так и есть. «Поцеловался» со стволом и немного оцарапал лоб шершавой корой.

Я растер лоб. Перед глазами мелькали разноцветные круги.

— А откуда ты знала, что здесь дерево? Оно росло и в ваше время?

— В мое время мы умели видеть в темноте. Чем меньше света тебя окружает, тем лучше ты видишь во тьме.

Она снова засмеялась.

— Ничего смешного.

— Прости. У нас искренне потешались бы над тем, кто врезался в дерево. Но у вас, наверное, и деревьев таких нет. Или к каждому прицеплена эта... как ты ее назвал? Электрическая лампочка.

Какой противный язык у этой принцессы! Я потер лоб, на котором готовилась вскочить шишка.

— Скоро сама убедишься: в нашем времени жить гораздо интереснее. У нас есть не только электричество. У нас не надо черпать воду из колодца — она сама приходит в дом. И выгребных ям тоже нет. У нас есть автомобили, самолеты, кино, телевидение, компьютеры, айподы, пища, которая готовится за несколько минут. Наше время гораздо совершеннее вашего.

— Ты так думаешь? — Голос Талии вдруг стал пронзительным. — Зато у нас в Эфразии есть то, чего вы давно лишились.

— Например? Ночные горшки? Слуги, успевшие к тридцати годам растерять половину зубов? Бубонная чума? Давай, называй ваши преимущества.

— Любовь! — выкрикнула она. — Уважение к другим. В наше время никто бы не позволил себе поцеловать девушку просто так, не собираясь на ней жениться. У нас бы его посчитали хамом и посадили в тюрьму. В моем времени женщин уважали!

— Если твое время такое замечательное, почему бы тебе в него не вернуться?

— Не могу. Ты своими равнодушными, эгоистичными губами все разрушил!

— Это меня ты называешь эгоистом? По-моему, я не притрагивался к веретену.

— Ты говорил, что я не виновата!

— Говорил, пока не узнал тебя получше. Пока не увидел, какая ты своевольная, капризная девчонка. Все тянешь только на себя! Теперь мне кажется, ты это сделала намеренно, чтобы разрушить жизнь всем остальным!

— Нет! — крикнула Талия и топнула ногой.

— Давай, принцесса, топай ножками! Ты к этому привыкла!

— Больше я с тобой не разговариваю!

— Отлично! Люблю тишину.

— Я... я вернусь домой!

— Замечательно! Проваливай! Я об этом только и мечтаю!

Она остановилась. Я подумал, что она действительно повернет назад и я освобожусь от этой живой обузы. Я пошел дальше. Через несколько шагов я подумал: «Надо избавиться от ее шкатулки с драгоценностями, а то, чего доброго, она еще обвинит меня в воровстве».

Радость моя была недолгой. Вскоре я услышал шаги принцессы. Талия меня догоняла.

— Что-нибудь забыла? — равнодушно спросил я.

— Я не могу вернуться домой. И ты это знаешь.

— Почему не можешь? Родители простят. Подданные обрадуются. Ты же их принцессочка.

— Никто не обрадуется! Все разрушено! Как ни противно, но я вынуждена идти с тобой.

И она пошла рядом.

Значит, ей со мной противно. Это мне понравилось. В конце концов, не я умолял ее взять меня с собой.

— Я мог бы вообще бросить тебя за воротами замка. Я не обязан брать тебя с собой.

— Благородный молодой человек посчитал бы себя обязанным, — огрызнулась Талия.

— Благородный молодой человек из твоего времени. Из тех, что носили эту идиотскую одежду. В нашем времени мы не считаем девчонок хрупкими цветочками. Если они напортачили — пусть отвечают за свои поступки наравне с парнями.

— Я не настаиваю на твоем благородстве. Ты возьмешь меня с собой, потому что... Потому что иначе я забегу в ближайший дом. Не забывай, мы еще в пределах Эфразии, и здесь — мои подданные. Они выскочат с факелами и вилами и поймают тебя, а потом передадут моему отцу.

В словах этой капризной дурочки был смысл. Мы действительно еще не покинули пределы ее чертовой Эфразии. Люди хорошенько отдохнули за триста лет и теперь в силах устроить охоту на чужестранца? Им же не объяснишь, какая врунья их обожаемая принцесса!

Я уже в который раз пожалел, что поцеловал ее. Ведь знал же: с девчонками, которые спят или валяются в обмороке, лучше не связываться. Мы бы с Трэвисом тихо вернулись обратно, и пусть бы Эфразия спала еще триста лет. Ладно, что теперь говорить? Переведу принцессу через границу, и с меня хватит. А дальше пусть отправляется на все четыре стороны.

— Хорошо, пошли, — сказал я Талии. — Только забери свою шкатулку. Если нас поймают вместе, не хочу, чтобы меня обвинили еще и в воровстве. И постарайся идти быстрее.

Она хотела что-то возразить, но потом согласилась.

Я не знал, скоро ли мы доберемся до ежевичного леса. У Талии спрашивать было бесполезно. Так далеко ее не пускали даже с кучей слуг.

— Но почему ты меня поцеловал? — вдруг спросила она.

Надо же, успокоиться не может!

— Я уже извинился перед тобой. Я не знал, что ты проснешься.

— Я не об этом. Зачем ты меня поцеловал? Меня должен был разбудить поцелуй настоящей любви. Поцелуй того, с кем бы мы потом поженились.

— Я это уже слышал.

— Если ты меня не полюбил, зачем тогда поцеловал? Это сделал бы кто-то другой.

Надо понимать, «кто-то другой, кто лучше тебя». Я пожал плечами.

— Как это понимать?

Я забыл, что она видит в темноте.

— Не знаю. Захотелось тебя поцеловать, вот и поцеловал. В нашем времени мы иногда целуемся просто для удовольствия.

Принцесса молчала. Потом мы почти хором сказали:

— Мое время лучше.

Она дотронулась до моего лба. Ее рука была мягкой и прохладной.

— Сильно болит?

Я отстранился. Ощущение было приятным, но неизвестно, что еще придумает эта девчонка.

— Сильно, — коротко ответил я.

У меня на языке вертелся вопрос: а зачем она ответила на мои поцелуи? Но спрашивать я не стал. Наверняка выкрутится; опять что-нибудь наплетет про «настоящую любовь».

Так мы и шли молча в полной темноте, пока не наткнулись на ежевичный лес.