ГЛАВА 8. Стенания, доносимые ветром из лагеря, быстро стихли

Стенания, доносимые ветром из лагеря, быстро стихли. Что там происходит? Элена мчалась по темному лугу, от страха и беспокойства все сильнее стискивая поводья. Неужели это ее друзья? Она тряхнула головой, отгоняя жуткие мысли. Даже на расстоянии двух лиг девушка слышала, что кричало гораздо больше людей. Хотя, возможно, голоса ее спутников сплелись с другими в этой жуткой ночной песне.

Теперь все успокоилось, даже древесные лягушки и сверчки испуганно молчали – словно весь мир затаил дыхание. Неожиданно упавшая тишина страшила еще больше. Непроницаемое безмолвие казалось неживым, замогильным.

Ориентируясь по огонькам, Элена пришпорила Роршафа, но даже его выносливость имела пределы. Он целый день бежал от огня, пауков и охотников и теперь скакал нетвердым галопом. Боевой конь из последних сил заставлял работать свое утомленное сердце, стремясь выполнить приказ наездницы. Его грудь тяжело вздымалась, вокруг морды в ночной темноте, словно знамя, клубился белый пар.

Вдруг копыто наткнулось на невидимое препятствие, и Элена едва не вывалилась из седла. Споткнувшись, Роршаф – умелый, отлично объезженный горный жеребец с врожденным чувством равновесия – сумел удержаться на ногах и тут же поскакал дальше.

Девушка выпрямилась и, закусив губу, натянула поводья – конь пошел шагом. Она осознала собственную глупость: нельзя слепо следовать желанию побыстрее оказаться на месте, только заслышав крики. Надо думать головой, а не сердцем.

Элена огляделась: крошечный осколок луны лил с неба на качающуюся траву едва различимый бледный свет, между округлыми холмами собрался туман. В безрассудной скачке по невидимому полю Роршаф может снова споткнуться, сломать ногу или и того хуже. Да и куда спешить? В голове все еще звучали слова тети: «Вас разделяет не только расстояние, но и мерзкое существо, порождение зла. Чтобы освободить товарищей, нужно победить чудовище».

Девушка остановила коня. Тусклая полоса у горизонта отмечала лес, где тлели тысячи угольков, а чуть ближе пламя костров отбрасывало на холмы тень лагеря. Элена не мигая смотрела на сполохи. Что же делать?

Послушать тетю и бежать? Еще не поздно. Роршаф устал, но они, несомненно, добрались бы до равнин еще затемно.

Нет! Она не бросит друзей, об этом не может быть и речи. Но как же быть?

Она стянула с правой руки перчатку. Знак Розы, как назвал рубиновое пятно Эр'рил, стал не ярче солнечного ожога, когда она использовала почти всю магию. Надо всего лишь истратить остатки и тут же пополнить запас, чтобы Роза снова расцвела. Она хорошо помнила предупреждения наставника, но страх перед встречей с неизвестным врагом, да еще и без оружия, взял верх.

Элена поняла вдруг, что сжимает в левой руке кинжал. Поймав лунный отсвет, клинок засиял так ярко, что девушка зажмурилась – наверняка его видно за сотню лиг.

Она медлила: магия, выпущенная на свободу столь темной ночью, станет настоящим маяком. Ее заметят все в округе, в том числе и злодеи, захватившие лагерь. Элена спрятала кинжал в ножны. Ей совсем не хотелось предупреждать тех, кто поджидает ее у мерцающих костров, о своем появлении.

В голове вырисовывался план. Да, силы почти не осталось, но темнота и внезапность могут стать ее союзниками. Если повезет, под покровом ночи она сумеет освободить друзей и без помощи полной Розы. И кто сказал, что непременно нужно победить мерзкое чудище?

Раздумывая об этом, Элена спешилась: Роршаф слишком большой и шумный, с ним не удастся подкрасться незаметно. Она стащила со спины коня сумки и седло, чтобы немного прогулять и остудить разгоряченное животное. Убедившись, что его могучее сердце снова бьется ровно, девушка наскоро обтерла скакуна и обвязала поводьями ствол чахлого дуба.

– Жди здесь, – прошептала она.

Натянув ремень, Роршаф покосился на нее одним глазом. Элена понимала его недовольство, но была уверена, что конь выполнит приказ.

Порывшись в сумках, она сложила все, что могло понадобиться, в рюкзак. Уже завязывая тесемки, она заметила прикрепленный к седлу топор Крала. Его тщательно отполированное лезвие тускло светилось в ночи, и только то место, где металл проела ядовитая кровь скал'тума, зловеще темнело.

Не раздумывая, Элена отстегнула топор и взвесила его в своих маленьких руках. Она вряд ли смогла бы удержать в сражении столь тяжелое оружие, но его внутренняя сила и острая заточка немного успокоили ее. Закинув его на плечо, девушка повернулась к далеким кострам. Нужно быть твердой и стойкой – как лезвие.

Сжимая ореховую рукоять, Элена быстрым шагом направилась к огням. До лагеря идти не меньше лиги, и хорошо бы добраться до того, как ночь свернет свой черный плащ. Она думала о своих спутниках. Живы они? Или она напрасно рискует собственной жизнью? Размышляя так, девушка уверенно двигалась вперед. Сердце подсказывало, что друзья не погибли, и трудно было разобрать: дразнит ее надежда или между ней и товарищами действительно возникла внутренняя связь. Как бы там ни было, она их не бросит.

Становилось все холоднее, и каждый выдох теперь отмечало облачко белого пара, однако ее согревали усилия, необходимые при ходьбе по мокрому полю. Вскоре Элена подобралась к палаткам на расстояние выстрела из лука и, отклонившись немного вправо, скрылась за высоким холмом. Необходимо подкрасться незамеченной.

Даже издалека, еще не видя лагеря, она поняла, что что-то не так: не было слышно ни голосов, ни грохота котелков у костра. И самое жуткое, ночной ветер доносил знакомый отвратительный запах горящей человеческой плоти. Перед мысленным взором Элены застыла мучительная картина – родители, окутанные огненными мантиями. Невероятным усилием воли она прогнала воспоминания.

Девушка осторожно направилась к нависшему над полем холму, пытаясь разглядеть на вершине стражников, но либо они слишком хорошо спрятались, либо их просто не было. Пригнувшись в высокой траве как можно ниже, она пробиралась к глубоким теням у подножия. Нужно подкрасться беззвучно: весь план строится на факторе неожиданности.

Вокруг царила мертвая тишина; ни одна птичка не свистнула, предупреждая об опасности, ни одно насекомое не шелохнулось. Элене казалось, ее шаги громом грохочут в ночи, однако она и сама понимала, что все дело в страхе. И все же она постоянно напрягала слух, пытаясь уловить малейший посторонний звук.

Слева треснула ветка – девушка развернулась и вскинула топор. В следующий миг из высокой травы вынырнул волк – словно сами тени обрели плоть. Он щурил янтарные глаза и скалился, клыки сверкнули в рассеянном лунном свете. Си'лура вел себя так, когда хотел предупредить об опасности.

В сознании замелькали образы:

«Два раненых волка встретились в лесу. Спина к спине они противостоят охотникам».

Элена уронила оружие Крала и подбежала к оборотню. Обхватив шею Фардейла, она спрятала лицо в густой мех и позволила себе мгновение передышки. Если он жив… Элена подняла топор.

– А остальные? – прошептала она. – Ты знаешь, где они?

Фардейл повернулся к лагерю и оглянулся на нее:

«Волк проведет волка мимо хитрых ловушек охотника».

Элена кивнула. За долгую зиму она очень неплохо научилась понимать си'луру, и магия позволила ей создать связь там, где кровь оказалась бессильна. Девушка кивнула на тропу, давая понять, что готова идти следом, но тут Фардейл послал ей еще одно сообщение. Глаза Элены широко раскрылись, сердце сжалось от страха. Прежде чем она успела ответить, волк скользнул в траву и растворился в тенях.

На нетвердых ногах Элена пошла за ним. Перед глазами застыл образ: потрясающе красивая обнаженная женщина смотрит на попавших в ловушку волков; из ее чресл к стае рекой текут ядовитые твари.

Эр'рил понял, что язык его больше не слушается. Возможно ли? Он не сводил глаз с обнаженной женщины с залитыми черной кровью бедрами. Лицо, невыносимо красивое, было холодно, точно гладко отполированный камень; в волосах, когда-то цвета ночи, пряталась белая прядь. Но хуже всего – в ее глазах плескалось безумие.

Воин стоял, привязанный к столбу, и его сознание пыталось связать юную девушку, которую он знал десять зим назад, с женщиной, замершей перед ним. Вспомнилась их первая встреча на холодном северном берегу, в городке, вечно окутанном густыми туманами, где воздух с привкусом соли и льда. Молоденькая дочь рыбака смущенно посмотрела на него, когда он выступал в приморской таверне, пытаясь заработать пару медяков.

Сам не зная почему, он отыскал ее после представления. Тонкое лицо и шелковистые волосы казались чужеродными среди просоленных и обветренных местных людей. Она походила на розу, выросшую на холодной скале. Жонглируя факелами, Эр'рил не мог отвести от нее глаз. Поэтому, отыграв последний номер на сцене из кедрового дерева, он взял чашку с горсткой желтых монет и пробрался сквозь толпу бородатых мужчин и изможденных женщин к девушке, сидевшей у задней стены.

Он подошел к столу, и она скромно опустила взгляд. Он представился, но даже тогда незнакомка не шелохнулась. Вдруг она заговорила, и голос оказался столь же нежным и мягким, как ее кожа.

– Меня зовут Вира'ни, – сказала она, и черные волосы, точно два крыла, окутали ее приподнявшееся лицо.

Грусть в голубых глазах девушки отозвалась болью в груди, и Эр'рил почувствовал, что они нужны друг другу. Ему было необходимо отдохнуть от дорог, а она мечтала о сердце, которое принадлежало бы ей одной. Они проговорили до самого утра.

Вскоре Вира'ни представила Эр'рила своей семье, и его приняли, точно давно потерянного и вновь обретенного сына. Он собирался провести в городке пару дней, но вдруг обнаружил простые радости в жизни у залива. Он помог починить разбитую лодку, а дальше и не заметил, как дни сложились в луны. Отец Вира'ни научил его обращаться с сетями, рассказал о капризах моря, а ее брат поведал о тайнах и чудесах побережья и окрестных сырых лесов. Каждую минуту они с Вира'ни становились все ближе. Рыбак, казалось, одобрял выбор дочери.

– И не важно, что ты однорукий, природа наградила тебя крепкой спиной и добрым сердцем, – как-то раз сказал он Эр'рилу, когда они сидели вечером с трубкой у камина. – Я с гордостью назову тебя сыном.

Именно время, проведенное на северном побережье за рыбной ловлей или охотой на крабов, явило воину то, о чем он больше всего тосковал в воспоминаниях о безвозвратном прошлом: тепло, мир и покой семейного круга.

Неожиданно в сознание вторглись слова, вернувшие его от далекого моря к столбу. Он понял, что все это время смотрел в широко раскрытые голубые глаза Вира'ни.

– Почему ты оставил меня?

Безумие и мрак метались в ее когда-то сиявшем любовью взгляде. В голосе зарождалась истерика, рука потянулась к белой пряди.

– Ты же знал, что я беременна. Твоим ребенком.

Эр'рил отвернулся.

– Я не хотел причинить тебе боль, – пробормотал он.

Он сказал правду. Время и тепло очага в конце концов заполнили пустоту в груди. Он отдохнул от странствий, пришел в себя и понял, что пора уходить. Живя среди родных Вира'ни, он обрел мир, в котором нуждался. Но какой ценой? Беременность подруги заставила Эр'рила признать собственный эгоизм. Он не изменится, но время не будет столь же благосклонно к Вира'ни и его ребенку. Дом и семья – удел мужчин, которые состарятся рядом со своими женами, а не того, кто прожил пятьсот зим и может прожить еще в сотни раз дольше.

Поэтому, понимая, что чем дольше он остается с Вира'ни, тем сильнее будет ее боль, он инсценировал собственную смерть. Однажды перед бурей он отправился в море на маленькой лодочке и просто не вернулся, возложив вину за свою «гибель» на жестокие нравы северного побережья.

– Я не знал, – попытался он объяснить. – Я думал…

Вира'ни смотрела куда-то вдаль, словно вглядываясь в прошлое.

– Отцу было так за меня стыдно! Я ждала ребенка, без мужа. После того как ты исчез, отец притащил меня к одной старухе, жившей среди холмов. Она дала настойку из толченых листьев, и внутри у меня все ужасно съежилось. – Она поморщилась, будто почувствовав старую боль. – Кровь. Столько крови! Зелье убило ребенка. Моего бедного, чудесного малыша.

У Эр'рила сжалось сердце.

– Но до меня дошли слухи, – сказала она, сверкая глазами, – про однорукого жонглера, выступающего далеко на юге. Я знала, что это ты! Знала, что ты не мог умереть. А потому через несколько дней, когда кровотечение остановилось, я сбежала из хижины той бабки и отправилась на поиски. Я шла от деревни к деревне.

Тут голос Вира'ни дрогнул: воспоминания были столь мучительны, что она едва могла говорить.

– А потом… Однажды вечером, на дороге… Он меня нашел. Черные крылья, зубы, змеиное шипение. Он подхватил меня и отнес в подземелье.

Слезы покатились по щекам, все ее тело сотрясалось под натиском эмоций. Она взглянула на него дикими глазами, на ее лице мешались ненависть и боль.

– Где ты был? Почему не защитил меня? Я не могла справиться с ним!

Эр'рил отвернулся.

– Мне очень жаль, – прошептал он, осознавая пустоту собственных слов.

Лицо Вира'ни ожесточилось, она вытерла слезы и, прищурившись, посмотрела на него, словно увидела впервые.

– Мне не нужна твоя жалость, Эр'рил. Черное Сердце был ко мне добрее, чем ты. – Она рассмеялась и указала на свои ноги. – Однажды ночью в его подземельях крылатое чудовище одарило меня новым ребенком – взамен твоего.

Монстр размером с крупного пса, пристроившийся рядом с ней, будто вышел из ночного кошмара. Он весь был нагромождением крыльев, ног и острозубых челюстей. Яд, капавший с черной морды, разъедал землю.

Глаза Эр'рила наполнились ужасом.

– Он любит меня! Он меня никогда не оставит! – Она повернулась к мерзкой твари. – Ты поцелуешь Эр'рила, миленький? В память о былых временах.

Существо пискнуло и уперлось всеми восемью конечностями в рыхлую почву. Глаза на стебельках обратились к воину, и чудовище заковыляло к пленнику.

Станди осознавал, что за тварь приближается, но вовсе не страх завладел его чувствами. Нельзя было вот так бросать Вира'ни, он не меньше других повинен в ее страданиях. Эр'рил зажмурился и прижался затылком к столбу, не обращая внимания на чудовище, которое, точно охотничий пес, шумно обнюхивало его сапог.

И кто обошелся с Вира'ни более жестоко – Темный Властелин или он сам? Эр'рил боялся признаться себе, что знает ответ.

Элена сидела на берегу распухшей от талого снега речушки, съежившись и сжимая в руках топор. Журчание заглушало все звуки, и она ужасно нервничала, а когда какая-нибудь лягушка вдруг подавала голос, и вовсе подскакивала на месте.

Трясло не только от холода. Девушка с такой силой стиснула зубы, что заболели челюсти. Где же Фардейл? Он оставил ее здесь, у самого ручья, в невысоких зарослях боярышника, а сам отправился на разведку. И, даже делая скидку на страх, заставлявший думать, будто время бежит быстрее, она понимала, что волка нет слишком долго. Неужели с ним что-то случилось?

Элена приподнялась на коленях и выглянула между ветвями. Пламя костров разгоняло мрак за холмом. Казалось, она осталась совсем одна в этом поле.

Напряженно вслушиваясь, девушка время от времени улавливала обрывки разговора со стороны палаток, но, возможно, то была лишь игра воображения. Элена снова спряталась и села, обхватив колени руками. О каждой минутой крепла уверенность в неминуемом поражении. Как она может рассчитывать на успех? Ее друзья гораздо сильнее и опытнее, однако они в плену. Девушка судорожно пыталась придумать что-то дельное, но ничего не получалось.

Когда сердце до краев наполнилось отчаянием и страхом, трава за спиной зашуршала. Элена резко обернулась: вдоль берега плыла черная тень с горящими янтарными глазами. Из груди вырвался вздох облегчения.

Волк бесшумно скользнул к ней, и в его зубах что-то блеснуло. Он бросил свою ношу на землю и молча отошел напиться.

Элена озадаченно разглядывала грязный предмет. Зачем волк его принес? Напомнив себе, что за звериным обличьем Фардейла скрывается острый ум, она склонилась к земле, и вдруг ее осенило. Девушка вскочила на ноги. Ну конечно же! Элена затаила дыхание, прогоняя последние сомнения, и покрепче схватила рукоять топора – похоже, надежда наконец перевесила отчаяние.

Подошел си'лура, во взгляде читалась готовность к действиям. Опустившись на одно колено, Элена крепко обняла его свободной рукой.

– Спасибо, Фардейл, – прошептала она.

Он лизнул ее в щеку, принимая благодарность, высвободился и внимательно посмотрел на нее сияющими глазами – в голове пронеслось:

«На отставшего от стаи волка нападает затаившийся медведь».

Элена понимающе кивнула: нужно спешить. Словно в награду за решимость, Фардейл задержал на ней внимательный взгляд и только затем пошел вдоль берега к лагерю. Поспешно подняв с земли сверкающий предмет, девушка последовала за ним.

Ни'лан видела, как паук расправляет четыре крыла, каждое размером с руку. В свете костров по их поверхности метались черные маслянистые отсветы. Он оставил Эр'рила в покое и жалобно застонал от голода. Нифай чувствовала, что существо – некое подобие куколки, оно совсем недавно появилось на свет и истинную форму обретет, только насытившись.

Ни'лан попыталась отыскать слабое место в сковывавших ее веревках, но они были прочны и завязаны на совесть. Даже покрасневший от усилий Крал не мог с ними справиться. Мерик и Могвид, видимо, смирились и не пытались сражаться с путами. Элв'ин стоял, гордо выпрямившись, его голубые глаза потускнели; Могвид съежился от страха.

Маленькая женщина оставила затею с веревками, понимая, что сила здесь не поможет. Но она не хотела сдаваться, только не сейчас. Возможно, умом и хитростью… И тут она поняла, что опоздала.

Существо сидело неподвижно, но вдруг забило крыльями и, скребя по земле конечностями, бросилось на Эр'рила. Тот резко вдохнул, когда паук вцепился в грудь. Восемь ног обхватили тело, когти вонзились в дерево столба. Задыхаясь, воин покраснел, и впервые с момента их первой встречи в Уинтерфелле Ни'лан увидела в его глазах страх.

Демоница по имени Вира'ни захихикала, ее губы искривились в жестокой усмешке.

– Поцелуй его, мой миленький! – подбадривала она мерзкую тварь.

Нужно действовать немедля.

– Хватит! Останови свое чудище! – крикнула Ни'лан.

Вира'ни перевела на нее злобный взгляд.

– Темный Властелин не одобрит смерти Эр'рила, – поспешила сказать нифай, чувствуя, как решимость оставляет ее.

Демоница шагнула к пленнице.

– С чего бы это? Может, ты лучше меня знаешь, чем порадовать моего господина?

Краем глаза Ни'лан видела, что паук опустил двойную челюсть к горлу Эр'рила, но выдержала взгляд Вира'ни.

– Я знаю только, что Черное Сердце ищет ведьму. Больше всего на свете он желает ее заполучить.

Казалось, эти слова сумели преодолеть барьер безумия, и хищная улыбка исчезла с бледного лица.

– Только Эр'рилу известно, где она, – солгала нифай. – Если убьешь его, никогда не узнаешь, где он ее спрятал.

Вира'ни тихонько свистнула пауку, и страшные челюсти послушно замерли на расстоянии пальца от кожи воина. Жажда мести в глазах Вира'ни сменилась сомнением и беспокойством. Она вдруг съежилась и отступила на шаг.

– Ведьма… Да, ведьма.

Рука Вира'ни, точно заплутавший котенок, метнулась к волосам, принялась играть с черными прядями.

– Нужно поймать ведьму для моего господина. Я не могу его подвести. – Она снова взглянула на станди. – Отложим наши забавы на потом.

Ни'лан выдохнула. Добрая Матушка, у нее получилось!

Она видела, как Вира'ни подошла к чудовищу и нежно поскребла ногтем его крыло.

– Ну-ну, слезай оттуда. Не будем трогать Эр'рила… Какое-то время.

Нифай с облегчением наблюдала, как паук по очереди вытаскивает конечности из дерева и спускается на землю. Он сердито встряхнулся, и его пронзительный вопль – голос самого мрака, перед которым, казалось, померкло пламя костров – разбудил сокровенные страхи во всех живых существах. Ни'лан почувствовала, как у нее подгибаются колени.

К счастью, Вира'ни успокоила монстра, положив ладонь ему на спину.

– Тише, дорогой, не надо скандалить. Я знаю, что ты голоден. – Демоница указала на пленницу. – Иди покушай, малыш.

Глаза Ни'лан широко распахнулись от ужаса, когда, размахивая крыльями и перебирая конечностями, чудовище помчалось к ней.

– Спасибо, что напомнила о моем долге, – сказала Вира'ни. – И в качестве награды мы пропускаем тебя вне очереди.

Паук набросился на крошечную женщину, и та стукнулась затылком о столб. Тварь обхватила ее всеми восемью лапами, полностью скрыв под собой. От удара перед глазами заплясали разноцветные огни, однако нифай успела заметить, что к ее шее несутся облепленные пеной челюсти.

Монстр вгрызся в горло, и Ни'лан тут же потеряла сознание от боли. Только едва слышный предсмертный стон сорвался с ее губ – тихий вздох, тут же подхваченный ветром.