Глава 7. К моему удивлению, на следующее утро у крыльца меня ждал Кевин

К моему удивлению, на следующее утро у крыльца меня ждал Кевин. А я думала, наши отношения уже миновали стадию провожания до школы.

– Что случилось? – спросила я.

– Мы лишь хотим убедиться, что ты не подвергаешь опасности свое здоровье, Слоун, – спокойно сказала мать. – Поэтому я попросила Кевина тщательнее следить за тобой.

Я отшатнулась, будто получив пощечину.

– Ты настучала на меня хендлеру? – Я повернулась к Кевину. – И что она сказала? Что я чересчур много улыбаюсь?

– Она сказала, что ты катаешься с Джеймсом Мерфи, – резко ответил Кевин. – Это правда?

Первым побуждением было все отрицать, но я понимала, что это бесполезно.

– Ну и что? Мы приятели.

Мать с досадой цокнула языком, будто я подтвердила ее опасения. Кевин разочарованно покачал головой.

– Я выношу тебе предупреждение, Слоун, – твердо сказал он. – Впредь тебе нельзя контактировать с мистером Мерфи. Ты поняла? – Он говорил совершенно серьезно, и мне показалось, что я одним махом разрушила наши хорошие отношения. Он больше не будет мне доверять. Как уже говорил, его главная цель – мое здоровье, а не потакание нарушению правил.

– Да, – горько ответила я и с гневом посмотрела на мать. – Не успела я вернуться домой, а ты уже снова пытаешься от меня избавиться?

Я пожалела о сказанном, увидев, как вытянулось у нее лицо, но вместо того, чтобы извиниться, я выпрямилась и прошла в дверь, предоставив Кевину меня догонять.

На математике Кевин сел рядом со мной, перекрыв возможность смотреть на Джеймса. Я так поразилась перемене в его поведении, что не сказала ему и двух слов. Он теперь держится как настоящий хендлер.

Интересно, Джеймса тоже «предупредили», если учесть неожиданно бурную реакцию Кевина? Но если Джеймсу запретили подходить ко мне ближе чем на пятьдесят футов, это его только раззадорит. Я улыбнулась. Раньше он казался мне непонятно кем или просто трудным подростком, но после вчерашнего на сердце стало легко, будто Джеймс напомнил мне, что значит веселиться.

После уроков я вышла в коридор. Кевин нес мои книги, будто я беспомощная. В кармане завибрировал телефон. Писать мне могла только мать, а с ней разговаривать желания не было. Но тут у шкафчиков я заметила Джеймса, который выжидательно вертел в пальцах мобильный.

– Мне надо в туалет, – сказала я Кевину, застав его врасплох.

– Но…

– Программа лимитирует частоту опорожнения мочевого пузыря? – спросила я.

Кевин улыбнулся.

– Нет, – ответил он, – это ты пока можешь определять самостоятельно. Я тебя жду.

Он встал у моего шкафа, а я побежала в туалет. В кабинке я достала телефон.

«Похоже, у тебя появился обожатель. Белое ему идет».

Номер был мне незнаком, но я знала, что это Джеймс. Прислонившись к стене, я ответила: «Я так и знала, что ты ходячая проблема. Мне запретили говорить с тобой на веки вечные».

Прикусив губу, я ждала, как он ответит. А вдруг напишет – они правы, давай забьем. Но телефон тут же завибрировал: «Не дождутся. Хочешь прогулять?»

Я засмеялась, ощутив удовольствие от того, как он сразу отверг даже саму возможность нашего расставания.

«Каким образом?»

«Я отвлеку твоего бойфренда. У моей машины в десять?»

Господи, из-за него меня точно заберут. Но в то же время мне непреодолимо хотелось уйти с ним прямо сейчас. Мать… Да как она смела меня выдавать? Я была так возмущена, что мне почти хотелось, чтобы меня поймали, – ей назло.

Но я отказалась от этой мысли – назад в Программу мне не хотелось. Второй раз не выдержу, особенно без Релма. Я закрыла глаза, слушая, как часто бьется сердце. Мне хотелось уехать с Джеймсом, но если два дня предъявлять фальшивые направления к психологу, возникнут подозрения.

«Сейчас не могу, – напечатала я. – В другой раз».

Джеймс ответил не сразу, и я не знала, то ли он раздражен, то ли выдумывает хитроумный план, как нам уйти вдвоем. Я гадала, сколько мне еще ждать, когда на экране выскочило сообщение: «В другой раз».

– Твоему помощнику будто палку в задницу засунули, – прокомментировала Лейси. Вместо кексов она достала блестящее красное яблоко. Перехватив мой взгляд, она с хрустом откусила большой кусок: – Приходится следить за фигурой.

– Ты прекрасно выглядишь, – возразила я, но Лейси отмахнулась.

– Не меняй тему. На чем тебя спалили? Он не отходит от тебя ни на шаг.

Я вздохнула.

– Ну, вчера я типа была с Джеймсом Мерфи. Когда он высадил меня у дома, то был без рубашки и вымазан грязью. Но ничего такого не было.

– Ну, ясное дело.

Я улыбнулась, но улыбка растаяла при мысли, откуда об этом узнал Кевин.

– Мать меня предала, – прошептала я. – Позвонила хендлеру и все рассказала.

– Ого, – вырвалось у Лейси. – Жесть.

Некоторое время мы молчали. Я ела свой завтрак, а Лейси методично убирала яблоко. Когда мы закончили, она посмотрела мне в глаза.

– Сочувствую, – сказала она. – Не представляю, что мне надо выкинуть, чтобы предки так со мной поступили. Это… – Она шумно выдохнула. – Сочувствую.

Я благодарно улыбнулась, и разговор снова перешел к обычным темам. На выходные Лейси собиралась за город со своим новым бойфрендом старше восемнадцати. Мне стало немного завидно, но я радовалась за подругу. Оглядывая столовую, я обернулась туда, где обычно сидел Джеймс. Сегодня столик был пуст.

Джеймса нигде не было видно.

За ужином мать со мной не разговаривала. По мне, так хоть всю жизнь бы так было. Папа беспомощно поглядывал на нас, но ни она, ни я не потрудились ничего объяснить. Доев, я громко поставила тарелку в раковину и поднялась к себе.

Я много раз перечитывала сообщения Джеймса и пришла к выводу, что он определенно флиртует. Он говорил так, будто ничто не заставит его отказаться от меня, и от романтики у меня захватывало дух. Или я начиталась эсэмэс, что тоже не исключено. Может, Джеймсу нравится выходить за пределы дозволенного Программой или, по крайней мере, дразнить хендлеров.

Интересно, откуда он знает мой телефон? Как Релм, взломал базу и украл файл? Я не исключала такой возможности. Джеймс в Программе на плохом счету, отчего автоматически становится хорошим парнем.

Внизу раздался шум – кажется, разбилась тарелка. Вздрогнув, я обернулась к двери. Отец громко – слышно было наверху – требовал от матери прекратить и кричал, что это она все начала. Я затаила дыхание, когда он сказал, что это ее вина.

Неужели они говорят обо мне?

Я не помню, ссорились ли родители раньше, но сцена казалась смутно знакомой. От волнения повлажнели глаза. Я не помню, с чем связаны эти эмоции, но все равно ощущала жгучую боль. Мать говорила гораздо тише, и я на цыпочках двинулась к двери. И тут голову внезапно пронзила боль.

Я застонала, попятившись. Лоб будто сверлили дрелью, я едва не упала. У меня что, аневризма? Я умираю?

Не зная, что происходит, я в ужасе поплелась к двери, позвать на помощь, когда в мозгу вдруг возникло яркое – на фоне полустертых – воспоминание. Я увидела, как держу что-то в руках, поднимаю матрац и убираю в прорезь. В моем матраце есть прорезь?

Боль притупилась, стала ноющей, и я осела на пол у закрытой двери, пытаясь отдышаться. Неужели я что-то помню? Я кое-как поднялась, дошла до кровати и опустилась на колени.

Приподняв тяжелый матрац, я пошарила под ним, но ничего не обнаружила, к своему разочарованию. Я уже хотела отпустить угол матраца, когда ладонь прошлась по выпуклости под тканью. Сердце подпрыгнуло от тревоги и волнения. Я сунула голову под матрац – руки уже дрожали от тяжести – и разглядела маленький разрез на ткани.

Это правда. Подперев угол матраца плечом, я вытащила из него все, что там нашлось. Что за фигня?

Я растерянно смотрела на пурпурное пластиковое кольцо и оборотную, белую сторону фотографии. Почему это в матраце? И почему я помню, как прятала эти вещи?

Отпустив матрац, я села на кровать, отложила кольцо в сторону и перевернула фотографию, похолодев от увиденного.

На фотографии был Брэйди – возможно, незадолго до гибели, хотя точно не знаю, а рядом с ним… Рядом с ним, забросив руку ему на плечи, стоял Джеймс Мерфи из моего математического класса. Рядом с моим покойным братом. Улыбаясь до ушей.