Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат [выделено мной. — В.К.].

От выбора ключевого слова здесь и уяснения его контекстного значения зависит интерпретация всего романа. В соответствии с распространенной трактовкой финала романа " опорной смысловой единицей" здесь признается слово " свобода" (А. З. Вулис)¹⁰, обладающее для русского читателя особым притягательным смыслом.

И все же в интонационном, эмоциональном, логическом плане " свобода" уступает другому слову — " потухать" (" память стала потухать"). С психологической точки зрения большую значимость приобретает информация, находящаяся в начале или в конце строки, предложения, именно на находящееся в конце фразы слово " потухать" падает логическое ударение, именно оно является доминантой. " Свобода" здесь обусловлена утратой памяти и теряет, таким образом, существенную часть своего положительного значения, обретая горько-иронический, трагический смысл: свобода оказывается возможной лишь в потустороннем мире. Это и не земная желанная свобода, и не умиротворенная свобода творящего духа¹¹.

Память потухает, когда позади у Мастера и Маргариты остается ручей, выполняющий здесь роль мифологической реки Леты в царстве мертвых, испив воду которой души умерших забывают свою земную былую жизнь. (Перед этим Воланд говорит Маргарите: " …ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? ") Кроме того, мотив " потухания", как бы подготавливая финальный аккорд, уже дважды встречался в этой главе: " потухло сломанное солнце" (здесь — предвестие и знак смерти, а также вступления в свои права Воланда, князя тьмы); " свечи уже горят, а скоро они потухнут". Вот уж действительно окончен бал, погасли свечи, если иметь в виду мениппейный, игровой характер романа. Этот мотив смерти — окончания игры, " потухания свечей" — можно считать автобиографическим. Метафора жизнь—игра для лицедея Булгакова всегда была одной из определяющих его судьбу и творчество, и, например, он сообщал в 1930 году брату Николаю о своем письме " Правительству СССР": " В случае если мое заявление будет отклонено, игру можно считать оконченной, колоду складывать, свечи тушить [выделено мной. — В.К.]" ¹².

" Покой" в романе является как бы продолжением бала Сатаны, поскольку в булгаковском романе и " бал" не бал, и " покой" не покой, это игра теней в театре повелителя теней. Об этом, отвечая на реплику Бегемота о великолепии бала, говорит и Воланд: " Никакой прелести в нем [бале. — В.К.] нет и размаха тоже". Перефразировав, по сути это же должно сказать и о покое: никакой награды в нем нет и условий для творческого покоя тоже.

Мотив " потухания" подавляет оптимистическое восприятие " свободы" и " покоя". Ведь Мастер обещал Маргарите, что он " никогда не забудет" свой роман и " ничего не забудет". Память о романе, о земной любви — это единственное, что у Мастера оставалось, чем он дорожил. Последний же абзац последней главы развеивает романтический сон-покой, и наступает еще одна смерть Мастера — " действительная" — после его смерти-игры, " выдуманной" и разыгранной Воландом в соответствии с творческой фантазией автора романа. " Покой" в романе Булгакова — лишь игра теней (он и находится не на востоке, а на западе, куда направился Воланд со своей свитой).

" Память стала потухать", а значит, невозможным становится и творческий покой, который так завораживает читателя. В ранних вариантах романа М. Булгаков разграничивал понятия " помнить" и " мыслить". Так, Воланд говорил Мастеру о его будущей неземной жизни: "...будешь ходить гулять и мыслить,.. но и исчезнет мысль о Га-Ноцри и о прощенном игемоне. Это дело не твоего ума. Ты никогда не поднимешься выше. Ешуа не увидишь, ты не покинешь свой приют. Он шел к дому, и гуще его путь и память оплетал дикий виноград" ¹³.

В окончательном варианте это разграничение отсутствует, глагол " мыслить" Булгаковым опущен. В окончательном варианте романа инобытийному существованию Мастера Булгаков намеренно придает неясность, размыкая финал в бездну.

Заключительными мотивами романа являются мотивы свободы и бездны. Причем свобода в финале связывается не столько с покоем, что было бы вполне в духе литературной традиции (см., например, у Лермонтова: " Я ищу свободы и покоя"), сколько с бездной — космическим бескрайним пространством. Автор романа о Пилате, очевидно, как и его герой, должен уйти в бездну. Но какую?

В.А. Котельников теокосмическую бездну в данном случае понимает как теокосмическую сферу — сферу Воланда: " теокосмическая сфера — сфера сверхэмпирических сущностей, но сущностей относительных, не абсолютных; это сфера Воланда. Она не может вместить абсолютное благо, в ней нет истинного богопознания, она не знает “горнего света и покоя”, “старый софист”, “повелитель теней”, он дает Мастеру место в своем царстве теней" ¹⁴. Но тождественны ли друг другу в романе бездна и царство теней — сфера Воланда? То есть какова природа бездны в романе?

Очевидно, что здесь сталкиваются разные значения слова бездна. При толковании его содержания необходимо учитывать, помимо словарного значения, и религиозный апокалиптический его смысл, и логику развития романного сюжета.

Первое значение слова бездна (Большой академический словарь) — " пропасть, глубина, кажущаяся неизмеримой, не имеющая дна". Одной из составляющих это значение сем является следующая: " Беспредельное, неизмеримое пространство".

В христианской же системе мира бездна — это место, где сосредоточены силы зла (см. Откровение Иоанна Богослова: " И увидел я Ангела, нисходящего с неба, который имел ключ от бездны..." (20: 1)). Ср. также употребление этого слова в богословских сочинениях: " Отход от Него [Бога. — В.К.] влечет к провалу в бездну небытия" ¹⁵, т.е. сложилась антонимическая пара пресветлый покой — бездна. A восприятии религиозно настроенного читателя бездна в финале булгаковского романа может быть, действительно, только сферой Воланда.

Но представляется, что в рамки христианской эсхатологии значение слова бездна в данном случае не укладывается. Необходимо учитывать, что в романе нет строгой маркированности света и тьмы. " Свет" (Рай), по сути, остается вне романа, вне оценок, вне желаний. И, наоборот, силы зла, тьмы предстают перед нами как бы в карнавальных масках и не выглядят безобразными и отталкивающими ни в эстетическом, ни в этическом планах, они даже симпатичны, если говорить о плане эмоционально-психологическом. Очевидно, что нетрадиционно религиозной по содержанию здесь должна быть и бездна.

В романе рядом оказываются слова свобода и бездна. И свобода, таким образом, сообщает бездне часть своей положительной коннотации, сама утрачивая ее (принцип семантического заражения). Актуализируется внутренняя форма слова бездна — то, что без дна, беспредельное мировое пространство, вмещающее в себя и божественную сферу, и сферу Воланда (по И. Бродскому — Хронос). Это пространство и является авторским пространством, ибо точка зрения автора — вне конкретной сферы, автор оперирует (играет) разными сферами, пространствами, измерениями. Эпилог романа также поддерживает значение бездны как безмерного космического, лишенного иерархической дантовской выстроенности пространства, где обитают мифологические персонажи, герои романаsup ¹⁶. Иешуа просит Воланда наградить Мастера покоем не столько потому, что эта награда проходит по ведомству князя тьмы, сколько с целью избежать однозначности финала: Воланд, по традиции, отец лжи, и его награда заведомо двойственна.

Последний абзац 32-й главы важен и потому, что он имеет особый повествовательный статус. Повествование в романе ведут Мастер в античных главах и рассказчик в современных, но иногда мы слышим голос автора — " создателя литературного произведения, налагающего свой персональный отпечаток на его художественный мир". Очевидно, что в финале романа мы имеем дело с " авторским голосом", выводящим нас на уровень авторской действительности. Ведь ни рассказчик, ни Мастер о событиях в трансцендентном мире знать не могли, о них мог знать только автор, которому принадлежит высшее знание о романном мире, о судьбах героев. Он и автор, а значит — " судья". М. Булгаков писал Е. С. Булгаковой 15 июня 1938 года: " суд свой над этой вещью я уже завершил". О каком суде речь? Видимо, имеются в виду прежде всего последние страницы романа, " приговор" героям. Событийно завершая роман, в космологическом плане М. Булгаков оставляет финал открытым, и в этом плане финал романа — это отказ идти дальше запретной черты, утверждать что-либо наверное: " Мне мерещится иногда, — делился М. Булгаков с С. Ермолинским, — что смерть — продолжение жизни... Мы только не можем себе представить, как это происходит. Я ведь не о загробном говорю, я не церковник, не теософ, упаси боже. Но я тебя спрашиваю: что же с тобой будет после смерти, если жизнь не удалась тебе? Дурак Ницше… Он сокрушенно вздохнул. — Нет, я, кажется, окончательно плох, если заговорил о таких заумных вещах… Это я-то? " ¹⁷

Это признание М. Булгакова побуждает еще раз обратиться к загадочному " покою": каково его положение в " космологии" романа? " Окончательный" ответ вряд ли возможен, предположения высказываются различные. А. А. Гапоненков приходит к выводу: " Общее толкование мифологемы “покой” как бестелесного существования души Мастера в тех сферах, куда проникает дьявол, нам кажется вполне приемлемо" ¹⁸. Б. В. Соколов отводит место покою на границе света и тьмы, или на границе " земного и внеземного бытия": " Но награда героя здесь — не свет, а покой, и в царстве покоя, в последнем приюте у Воланда или даже, точнее, на границе двух миров — света и тьмы, Маргарита становится поводырем и хранителем своего возлюбленного" ¹⁹; " “Творческий покой”… булгаковский герой может обрести только в последнем приюте на границе света и тьмы, земного и внеземного бытия [выделено мной. — В.К.]" ²⁰.

В связи с этим представляется не лишенным оснований замечание Б.В. Соколова о том, был ли писатель верующим человеком: " Нельзя исключить, что Булгаков верил в Судьбу или Рок, склонялся к деизму, считая Бога лишь первотолчком бытия, или растворял Его в природе, как пантеисты. Однако последователем Христа автор “Мастера и Маргариты” явно не был, что и отразилось в романе" ²¹. К не конкретности, неопределенности намеренно шел писатель в романе, в том числе и в финале, и эта неопределенность нашла лексическое выражение в последнем абзаце 32-й главы: " Кто-то [Рок? Судьба? но уже не Воланд и не Иешуа. — В.К.] отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя". Космология М. Булгакова намеренно не структурирована, лишена иерархических отношений, и она свидетельствует об отказе писателя идти дальше запретной черты, утверждать что-либо в сфере, для него не открытой.

Покой в " Мастере и Маргарите" характеризуется отсутствием единого взгляда на него. Для Мастера покой — это награда, для автора — это желанная, но вряд ли достижимая мечта, для Иешуа и Левия — это то, о чем следует говорить с печалью. Полагалось бы Воланду не скрывать своего удовлетворения, но этого нет, так как он знает, что никакой прелести и размаха тоже в этой награде нет.

Оставляя за пределами романа покой в христианском понимании, Булгаков утверждает и в иномирном бытии близкий, дорогой ему покой, освященный творчеством и любовью, но и в отношении его проявляет скепсис. Действительно: " Покой нам только снится..." Потому и просит Иешуа устроить посмертную судьбу Мастера и Маргариты своего антагониста-союзника Воланда, а не делает этого сам: слово Иешуа-Иисуса являло бы собой характер окончательной истины, которая уже не подлежала бы коррекции (не говоря уже о том, что речь должна была бы идти о другой награде, о другом покое). Роман в таком случае лишался бы многодонности, игрового, скептического начала, в том числе был бы невозможен и загадочный, амбивалентный Эпилог романа.