Глава 11. - Тарасик, ты бы поел Хоть чайку попей!

Все вместе

- Т арасик, ты бы поел... Хоть чайку попей!

- Отстань!

- Тарасик, ты бы поспал... Второй день ведь не спишь, маешься!

- Я сказал, отстань!

- Тарасик, ты бы...

- Я бы удавился! Вот что я бы сделал...

- Тарасик, ну нельзя же так убиваться! Найдётся твоя Марина!

- Почему она не позвала меня?!

- Да ты же в школе был.

- Почему она меня не дождалась?!

- Ну кто ж её знает, что ей в голову-то пришло. Девчонка же!.. А милиция-то что говорит?

- Милиция говорит, она уже один раз пропадала, сама вернулась. И теперь вернётся...

- Может, и правда...

- Нет, неправда! Неправда! Она была на даче, да, там варежка её на крыльце, но оттуда её украли! И Никит а говорит...

- Господи Боже! Кому ж понадобилось её красть-то? Если бы из-за денег отцовских, так уже выкуп потребовали бы... Прости, Господи, что ж ты творишь-то?!.. Тарасик, поешь, пожалуйста, ну, для меня...

- Эй, пацан! Постой! Дело есть!

- Простите, это вы ко мне обращаетесь? - Лёвушка остановился, прижал локтем футляр со скрипкой и с удивлением оглядел маленького, бедно одетого мальчишку с грязными разводами на лице. - Вы уверены?

- Уверен, уверен. Слушай сюда. Девчонка ваша у нас. Пока с ней всё в порядке, но если вы заартачитесь, то будет плохо. Запоминай. Забиваем стрелку на воскресенье, на четыре часа. От Озерска выйти на финское шоссе, от столба «189 км» идёт просёлок вправо, по нему пару километров, потом опять направо, там будет такая ложбинка между холмами и разрушенный сарай. Не перепутаете. Там мы будем вас ждать. Берите с собой девочку Аи, и чтобы никаких фокусов. Сами приходите хоть сколько. Но если стукнете ментам или вообще кому из взрослых - тогда вашей Маринке не жить, и Вилли, брату Аи - тоже не жить. Коли всё будет нормально, договоримся миром, девчонок обменяем и разойдёмся... Теперь покеда, я ещё поближе к делу подскочу, подскажу, что надо... - мальчишка развернулся и шустро исчез в подворотне.

- Погодите! Постойте! Я должен уточнить! - закричал Лёвушка и, подхватив футляр, побежал следом. Вбежав во двор, он растерянно огляделся. Мальчишки нигде не было. По-видимому, он воспользовался проходной парадной. Здоровенный дворовый пёс окинул Лёвушку презрительным взглядом и задрал ногу на помойный бачок. С трудом сдерживая слёзы, Лёвушка вздохнул и понуро побрёл в сторону, противоположную от музыкальной школы. Потом вдруг остановился, достал из сумки нотную тетрадь и карандаш и принялся, шевеля губами, судорожно записывать что-то прямо на колене, поперёк нотных станов. «189 километр, просёлок вправо...», - бормотал он. Записать полученную информацию следовало срочно, ибо из всех видов своей памяти Лёвушка вполне доверял только музыкальной.

- Я должен там быть, - упрямо повторял Тадеуш. - Одних я вас не пущу.

- Ну, Тодька, он же сказал: никаких взрослых. Ты же взрослый, Тодька! - пытался убедить брата Баобаб.

- Всё равно я должен там быть. Ну, пусть я буду где-нибудь в сторонке. Я поеду на машине. Поеду заранее и спрячусь.

- Точно, - неожиданно поддержала Тадеуша Капризка. - Я поеду с тобой. Только мне нужно ружьё. Я буду снайпером.

- Кем-кем? - изумлённо переспросил Тадеуш. Сестры Ветлугины производили на него всё большее впечатление.

- Правильно, - оценил Капризкино предложение Никит а. - Снайпер будет очень кстати. Ты спрячешься где-нибудь вместе с Тодей и будешь сидеть, как наше тайное оружие. При случае пара-другая выстрелов нам не помешает... Надо только заранее договориться об условном сигнале...

- Пара-другая убитых противников? - ласково уточнил Тадеуш. Он не считал себя стариком, но иногда новое поколение, которое выбрало явно не «пепси», ставило его в тупик.

- Да нет, зачем убивать-то? - возразил Никит а. - Можно под ноги стрелять или разбить чего... Капризка хорошо стреляет. А ружьё у меня есть. Оно в ванной лежит, в чехле, в ящике для белья. А патроны - в серванте, в китайской вазе. Вынести его - это пара пустяков. Никто никогда не хватится. Только оно охотничье - это ничего, Капризка? У меня дедушка охотником был. Я ещё помню, он зайцев приносил и уток... Сгодится охотничье?

- Наверное, сгодится, - задумчиво сказала Капризка. - В любом случае ружьё лучше пистолета. Из него прицелиться легче.

- Но они же там вокруг явно шариться будут, - напомнил Борька. - Они же эти места знают. Враз Тадеуша с Капризкой и обнаружат.

- Мы сделаем вот как, - решил Тадеуш. - Задействуем опять Веру. Они же меня с Верой и машиной не знают. Лиза спрячется сзади, а мы остановимся где-нибудь неподалёку на шоссе и будем обниматься, целоваться, то есть всячески изображать влюблённую пару... Даже если их разведка будет шнырять вокруг, они всё равно ничего не заподозрят. Как ты думаешь, Лиза, Вера пойдёт на такое ради пользы дела?

- Уговорим, - буркнула Капризка, а про себя подумала, что вряд ли Верку придётся долго уговаривать. Целоваться с Тадеушем она согласилась бы не только ради пользы дела. Просто так она тоже согласилась бы. Хорошо, что Тадеуш этого, кажется, не понимает. Девушка должна быть или, по крайней мере, казаться неприступной - так считала Капризка.

- Всё это очень хорошо, - сказал Баобаб, который, как всегда, зрил в корень. - Но вы что, действительно собираетесь Аи на Маринку менять?

Все собравшиеся в заснеженном школьном дворе и только что оживлённо обсуждавшие подробности операции, разом замолчали.

- Нельзя же вот так живого человека им отдавать... Что они с ней сделают - неизвестно, - сказала Лилька.

- А Маринку им оставлять - можно? - тяжело спросил Варенец.

- Маринку мы им не оставим, - решительно сказал Тадеуш. - Надо решить, как максимально себя обезопасить. Во-первых, Аи на встречу лучше не брать...

- Да они же без неё и разговаривать с нами не станут!

- Скажем, что она тут, неподалёку. Пусть сначала Маринку покажут!

- А пусть она и будет неподалёку, с Тодей в машине, - предложил Витёк. - Ведь Уи, или Вилли, как они его называют, никто, кроме неё, опознать не сможет...

- Точно, Аи будет в машине вместе с Капризкой...

- А нам нужно подробно обсудить, что им говорить, чтобы и Маринке не повредить, и Аи тоже...

- А разве так можно?

- А искусство дипломатии на что?

- Ну-ка, кто у нас тут дипломат, шаг вперёд...

- Нужно просчитать разные варианты развития событий, - сказал Альберт. - И на каждый вариант составить свою схему действий. Это можем сделать мы с Тарасом. И всем надо запомнить, в каком случае что делать. Если мы предусмотрим достаточное количество вариантов, то почти наверняка выиграем...

- Дедушка Трофим! Дедушка Трофим! Вы где?

- Сёмка?! - старик с крыльца радостно прищурился в ранние зимние сумерки. -Иди сюда скорей. Куда ты запропал-то? Я уж беспокоиться начал... Проходи, отогревайся... Запыхался-то как... Бежал, что ли?

- Угу! Торопился. Подморозило к вечеру, дыхалка сбивается.

- Ну садись, рассказывай. Всё по порядку. Ничего не пропускай. Чаю-то будешь? Специально для тебя вон в магазине пряники прикупил... Слушаю, слушаю...

- Сестру его я нашёл. То есть то место, где её прятали. Станцию-то наши бригадные вычислили, а уж там-то по следам всё просто. Но оттуда её уже увезли. Наши с питерскими разбор имели, со стрельбой...

- Как со стрельбой?!

- Так у питерских пистолет был. Причём стреляла, дед Трофим, вот ей-Богу, не вру, - девчонка. Ранила она Вонючку. Его в больнице-то мент охранял, но он всё равно сбежал. Лежит сейчас у нас, рука-то вроде ничего, но трясёт его.

- Антибиотики давать надо! - сердито сказал дед Трофим. - Загубите мальчишку! Скажи своим: или антибиотики колоть, или в больницу везти. Запомнил?

- Запомнил, запомнил. Но всё дело-то в том, что они на той даче ещё одну девчонку своровали...

- Как ещё одну? Зачем?! - ахнул Трофим Игнатьевич.

- Да я сам не знаю. Вроде менять её с питерскими на эту, Аи, которая со спутника-шпиона. Генка, бугор наш, вроде против был, но Косой с компанией ему, вроде, не доверяют. Очень уж им хочется с помощью Вилли то ли банк, то ли магазин ограбить...

- Сейчас! - усмехнулся старик. - Раскатали, дураки, губу. Этот Вилли, как я погляжу, их всех использует... А что с девчонкой-то? Не обижает её шпана-то?

- Да нет, Старший Лис запретил. Говорит, возвращать всё одно надо, а у неё отец крутой, из новых. Если порченая будет, приедет бригада из Питера и всех нас в землю вниз головой уроет. А так, может, обойдётся. Назначили всё это на воскресенье, на четыре часа. Питерским уже сообщили.

- Да, Сёмка, придётся наш план менять. Не можем же мы им позволить питерских ребятишек гробить и девочку обижать. Да и питерские сам с усам, приедут с другой пушкой и ваших пацанов постреляют. Не дело это. Люди прежде всего. Ловко всё этот гад шпион подстроил - скажи, Сёмка?

- Да не знаю я, дед Трофим, не похож он на гада-то...

- Да это уж завсегда так, - усмехнулся Трофим Игнатьевич. - Это я тебе ещё по своей молодости скажу. Шпионы - они самые миляги и есть. Подумай сам, если бы у него поперёк лба написано было: вот я - гад-шпион, кто бы ему секретные сведения-то открыл бы, а? Значит, надо ему быть обаятельным-привлекательным... Вот как Вильям твой. И «сестра» его, наверное, красавица...

- Не знаю, - снова покачал головой Сёмка. - Сестру не видел...

- Давай, Сёмка, говори мне подробно дислокацию, а сам держись от всего этого подальше. Понял? Не хочу я, чтобы ты в какой случайной разборке пострадал. Ты ещё матери нужен, и как свидетель по всему этому делу пойдёшь. А ещё надо спутник этот из озера доставать, и вообще дел много. Как наступит момент, скажешь вашему бугру, живот, мол, схватило или ещё чего... Понял ты меня или нет?

- Понял, дед Трофим, понял. Давайте я вам дислокацию на карте покажу...

Всё не ладилось, всё расползалось под пальцами, как гнилой халат из раннего джамбульского детства. Толстый ватный халат, который пустили на тряпки. Столько лет прошло, а как сейчас стоит перед глазами. Даже запах помнится - дым, кизяк, сало...

Утро началось с Ёськиной истерики. Мальчик катался по дощатому полу, выл, стучал руками и ногами. С трудом удалось выяснить, что случилось.

- Чурки Коврика съели!!! Чурки Коврика съели!!! - рыдал Ёська.

Вызвали на разбор Чурок. Они ни от чего не отпирались, виновато разводили руками, кланялись, улыбались.

- Хорошая была собачка, жирная, скусная... Чурки другую найдут, поймают, Ёське в подарок принесут. Худая будет, весёлая, Чурки её есть не будут...

Генка изображал злость, возмущение, даже дал в нос Большой Чурке (удар, конечно, получился несильным, но нос всё же расквасил. Чурка утёрся, заулыбался ещё сильнее). Однако всё это было скорее Ёське в утешение, потому что по-настоящему никакого возмущения Генка не испытывал. Ну, едят Чурки и весь их народ собак. Ругать их за это - всё равно что кошку ругать за то, что она птичек ловит. Оставить кошку в одной комнате с воробьем, а потом горевать - ах, ах, зачем она его съела?! Потому что кошка - и весь ответ. Вот и здесь так - потому что Чурки! Всё это Ёське вполне можно будет объяснить, но потом, когда он успокоится...

Дальше дела с этой мочалкой, Мариной. Зачем Косой всё это устроил? Говорит: для верности. А того не понимает, дебил интернатский, что похищенную девочку менты искать будут. Уже ищут. Это тебе не бомжи-алкаши-старушки-божьи одуванчики, за которых никто никогда не вступится и не вспомнит. Если девчонка не врёт, то у неё отец из крутых, значит, свою команду тоже поднимет. Нет, Косой - козёл, что всё это затеял, надо с этим быстро кончать и девчонку в любом случае возвращать на место. Получится там, не получится с Виллиной сестрой - это дело следующее. Всегда можно сначала начать. Если есть кому начинать. А вот если на похищении девчонки повяжут всех, тогда кранты... Хорошо хоть Генка быстро спохватился, отобрал девчонку у пацанов, посадил к Вилли под крыло. Он её как-то там успокаивает... Пускай. Надо кончать со всем этим. И в воскресенье тоже - бардак. Кому доверились? Пацанам, школьникам?! Да неужто они не испугаются на стрелку идти, не стукнут хоть кому из взрослых? Кролик говорит: разведка, разведка... Какая разведка против роты ОМОНа или против крыши мочалкиного папы?! Да, заварили кашу, тут уж не до результата, тут лишь бы ноги унести... Расслабился Старший Лис со всеми этими делами, распустил бригаду - и вот результат... Жёстче надо дела вести. Жёстче... А здесь надо какой-то хитрый ход придумать. На сколько они там стрелку назначили? На четыре? Хорошо. Значит, надо с утра всё переиграть. Переназначить на два, так, чтобы пацаны-школьники только-только успели. Отдать им девчонку и сразу разбежаться, до приезда всяких вспомогательных команд (если таковые случатся). Может, хоть так удастся целыми из всего этого дерьма вылезти. Точно - в последний момент всё переиграть. И никому ничего не говорить. Особенно Косому, а то опять все напортачит...

А вечером ещё того круче. Только свернулся в клубок на койке у тёплой стены (с той стороны печка топится), только собрался спать... Пришла к Генке в комнатуху делегация дебилов. Валька да Герасим в полной красе. Валька деловой такой, руками размахивает, говорит явно с чужого голоса:

- Девочку Марину надо домой отправить. В поезд посадить - пусть едет. Ту-ту-у! Домой! Пусть едет! Так хорошо будет! Девочке Марине хорошо! Генке хорошо! Вальке хорошо! Всем хорошо! Ту-ту-у!

Герасим рядом стоит, кивает, мычит, соглашается. Ясно, что это он каким-то образом Вальке напел, объяснил, что сказать. Но как? Валька человеческую-то речь понимает через пень-колоду. Как же с ним немой Герасим-то договорился? Надо будет потом его поспрошать. Может, чего полезное выяснится, для обращения с Валькой.

- Пошли вон, уроды! - Генка соскочил с кровати, пинками выгнал обоих из комнаты. И опять, как утром, настоящей злости не испытал. Ведь, как ни крути, уроды-то правы на все сто...

Как, когда всё закрутилось? Связалось с тем миром, с нормальным, про который Генка так хотел забыть, вытеснить его. Забыть, потому что в том мире ему нет места, с самого начала не было. И братьям, и пацанам - тоже не было. Нет его! Нет! Есть мир уродов, в котором живут Генка, его бригада, их жертвы... А больше нет ничего... Откуда же оно лезет?!

Милиционер Алёша стоял возле стойки вокзального буфета и пил обжигающе горячий кофе, заедая его бутербродом с сыром. Рядом с Алёшей остановился грязно одетый пацан со странно застывшей физиономией, положил локти на стойку, молча заглянул в лицо. Пацан был бледен и худ, и Алёша решил, что он просто голоден и просит есть. Подумав, он протянул парню половину бутерброда. Но мальчик отрицательно покачал головой и даже спрятал руки за спину. Потом покопался в своих лохмотьях, вытащил оттуда какую-то бумажку и положил её на стойку перед Алёшей. На бумажке корявыми печатными буквами было написано: ТЫ - МИЛИЦИНЕР.

Слова Алёша опознал сразу, но только по вопросительному взгляду пацана догадался, что, во-первых, парень - немой, а во-вторых, на бумажке написан вопрос, просто о существовании вопросительного знака парень не знает или не умеет им пользоваться.

- Да, я милиционер! - Алёша несколько раз энергично кивнул. Он знал, что немые люди обычно не слышат, но что-то в поведении и в реакциях пацана подсказывало милиционеру, что этот как раз - слышит прекрасно. Но вот понимает ли? Наверное, если умеет писать, то понимает...

Парнишка удовлетворённо замычал, забрал бумажку и выдал взамен неё другую. Эта, вторая, была почти полностью заполнена немыслимыми каракулями. Пацан, широко разводя руки, показывал что-то очень большое. Потом ткнул грязным пальцем в прошлую бумажку, в слово «милицинер». Опять широко развёл руки, дотронулся до бумажки в руках Алёши.

- Показать большому милиционеру? Главному? - догадался Алёша.

Мальчишка радостно закивал, заулыбался странной, но в целом приятной улыбкой.

- Но я же тут ничего не пойму... - попробовал возразить Алёша. - И никто...

Но было уже поздно. Немой мальчишка скрылся в высоких вокзальных дверях.

Алёша склонился над запиской. Она сообщала, что

ДЕВАЧКУУКРАЛИМАРИНАВАСКРЕСЕНЕАТДАТВИСКОЕШАСЕ

РАЗРУШИНЫЙСАРАЙЧИТЫРЕЧАСАУБИВАТПЛОХОМИЛИЦИНЕР

ПУСТПОМАГАТ

Алёша задумался. Отмахнуться от сообщения немого оборванца он не мог, не имел права. Потому что в записке речь явно шла о похищенной девочке. Мальчик же хотел предотвратить какое-то убийство, которое, по его сведениям, должно случиться в воскресенье. Убьют девочку? Нет, из записки это, вроде бы, не следует. Из записки следует, что девочку, наоборот, собираются отдать. Кому? И кого собираются убить? Где? И, главное, что же делать с этой запиской?

Представив жестикуляцию оборванца, который велел показать записку большому милиционеру, Алёша вдруг по совершенно явной ассоциации вспомнил огромную инспекторшу по делам несовершеннолетних. Точно! Это же как раз по её ведомству - мальчики, девочки! «Отнесу записку ей, всё объясню, - решил Алёша. - А там пусть она сама определяет, куда это передать и надо ли передавать».

Алёша быстро допил кофе и отыскал напарника, вместе с которым дежурил на вокзале. Напарник заигрывал с девушками из киоска.

- У меня тут ориентировочка появилась, - небрежно сказал Алёша. - От одного немого пацана. Насчёт убийства и пропавшей девочки. Я сейчас к инспекторше по делам несовершеннолетних сбегаю и разом вернусь. Лады?

- Беги, беги, - благодушно согласился напарник. Видимо, его флирт с девушками из киоска разворачивался удачно! - Ты же у нас теперь специалист по детям, известный этот... детофил.

- Каждый всё понимает в меру своей испорченности, - Алёша шутливо замахнулся, намереваясь съездить приятелю по шее. Тот легко увернулся, заржал, что-то вспомнив:

- Да мы по сравнению с ними прямо Золушки, если хочешь знать. Во, мне позатот день племяш считалку рассказал. А племяшу, между прочим, одиннадцать лет. Слушай:

К нам сегодня приходил -

Педо-некро-зоофил,

Мёртвых маленьких зверюшек

Он с собою приносил...

- Га-га-га! - заржали уже оба милиционера, и Алёша, легко петляя в вокзальной толпе и зажав в кулаке записку, побежал к платформам. Оттуда до инспекции по делам несовершеннолетних было ближе всего.

- Трофимыч! Здравия желаю. Марфа Броневицкая беспокоит. И тебе того же. Да нет, по делу. У меня тут такая странная информация появилась. Вроде бы имеет отношение к нашему с тобой недавнему разговору. Ты бы подошёл, если можешь, я-то, сам знаешь, человек малоподвижный...

- Да-а, - Виктор Трофимович отхлебнул чаю, который Марфа Петровна всегда подавала в подстаканниках. Это выглядело как-то очень по-мужски, и милиционеры это ценили. - Похоже, ситуация, в чём бы она ни заключалась, вышла на финишную прямую... Мы тут с тобой уже ничего не сможем. Надо патрульно-постовую привлекать и этих, которые в Питере девочкой занимаются. Чего же этот Алёша пацана-то не задержал, не расспросил как следует?

- Понимаешь, Трофимыч, пацан-то вроде немой был, не больно-то его расспросишь.

- Вона как... А что же это такое в записке «вискоешасе» - как ты думаешь?

- «Шасе» - это, наверное, шоссе. Но вот какое?

- «Виское» - тут же сказано.

- Спасибо, друг, объяснил. Но вот ориентир точный есть - разрушенный сарай.

- У нас в области знаешь сколько разрушенных сараев...

- Знаю, знаю... Всё равно надо эту записку в оперчасть передать, пусть они там решают, где именно в воскресенье в четыре часа всё это случится. Девочка-то там точно будет, правильно я поняла?

- Да вроде бы... Да... Ну, может у них ещё какая информация есть. Прибавят одно к другому и раскумекают... Наше дело - сторона. Хотя, честно скажу, мне уже и самому любопытно, что это за заварушка такая, где кругом одни дети, из пистолета стреляют, девочек воруют, немые пацаны милиционерам записки передают и всё такое. Вокруг чего всё крутится-то?

- Да скоро узнаем, Трофимыч, так я понимаю. В понедельник уже всё ясно будет... Лишь бы без крови обошлось... Вот о чём я думаю...

- Да, Марфа Петровна, - это ты права, это, как ни крути, главное...

Василий, Сёмкин отец, постучал кулаком об притолоку, не дождавшись ответа, шагнул в сени. Пошаркал ногами об вытертый половичок, стянул неопределенного цвета шапчонку, зажал в кулаке.

- Игнатьич! А, Игнатьич! - позвал он. - Дома ли?

- Заходи, коли пришёл, - донеслось из комнаты. - Чего на пороге мнешься?

Трофим Игнатьевич склонился над расстеленной на столе картой, возил по ней очки и что-то разглядывал.

- Я вот чего спросить пришёл, Игнатьич, - Василий переступал с ноги на ногу, мялся. - Насчёт сына. Сёмки, значит. Я твоему Виктору заявление подал...

- Подал - хорошо, - кивнул Трофим Игнатьевич. - Жди теперь. Как что появится - тебе сообщат.

- Да я вот... это... бабка Настасья говорит, что это... Сёмку намедни в посёлке видела...

- Да ну? - удивился старик. - Как же это? И домой не зашёл?

- Да я не знаю, жена темнит чего-то, - признался Василий. - Меня-то тоже не было... А только Настасья говорит, что Сёмка-то с твоего крыльца сходил и в лес подался... Примерещилось, может?

- Примерещилось, примерещилось, - старик согласно покачал лысой головой. - Чего ему от меня в лес сигать-то?

- Вот и я думаю, - облегчённо вздохнул Василий. - Чего ему мимо родного дома, да к тебе?.. Ну, я пошёл?.. И я вот, гляди, Игнатьич, новую жизнь начал. Второй день уже... Утром для поддержания... И больше ни-ни... Как полагаешь?

- Полагаю, Василий, если ты себя насупротив выпивки поставить сумеешь, - серьёзно сказал старик, - то это случится большая поддержка для вашего семейного очага. И Сёмка, глядишь, вернётся, если ты меня об этом спрашиваешь...

- Об этом, об этом, - радостно закивал Василий и решил в ответ на добрые слова польстить старику. - Ты, Игнатьич, хоть человек уже глубоко пожилой, а прямо в корень зришь. Удивительно даже, что в таком преклонном возрасте такой острый ум сохранил. Это ж не часто случается. Небось, знак на тебе какой...

- Какой знак! - невесело усмехнулся старик. - Здоровый образ жизни, работа, цель опять же... Но стар я стал, Василий, стар, ничего больше не могу... А надо, надо одно дело сделать...

- Так, может, подмогнуть чем, Игнатьич? - спросил Василий. - Я для тебя завсегда пожалуйста. Потому как уважаю твою честную трудовую биографию...

- Не балаболь, - строго одёрнул гостя старик. Поколебался, пожевал губами, потом горестно махнул рукой. - Ладно, Василий, доверю я тебе государственную тайну. Только ты её храни, как... ну, как чекушку на опохмел. Понял?

- Понял, Игнатьич, понял, - Василий перекрестился, а потом изобразил пионерский салют. - Истинный крест и честное пионерское. Извиняй, других клятв не ведаю, но эти всегда за правду почитал.

- Э-эх, стар я... - ещё раз вздохнул старик. Он понимал, что пьянице Василию нельзя доверить даже тайну местонахождения банки солёных огурцов, не то что... Ну, да что делать! Сына-то своего он, вроде, по-настоящему любит. Вот пусть и постарается... - Значит, слушай меня. Сёмка твой ввязался в разборы между питерской братвой и местными шпанскими[78] малолетками. Там ещё государственные интересы замешаны, но это для тебя неважно. Значит, в воскресенье, в четыре часа назначен у них общий сбор. Вот, карту-то понимаешь? Тогда гляди сюда, покажу - где. Вот здесь, скумекал? Я Сёмке строго-настрого заказал задание мое выполнить, а туда не соваться, схорониться на это время. Опасно это, силы там могут схлестнуться неизвестные. Но он пацан ндравный, может и побечь туда. Исходя из обстановки, твоя задача такая: явиться туда заранее, и, если Сёмку там узришь, хватай его в охапку и хоть силой держи-тащи оттуда подале. Ну, а если Сёмки там не будет, заляжь где-нибудь, пронаблюдай и потом мне всю обстановку доложишь. Только чтоб трезвый был! Мне твоих пьяных докладов не надо, да и с Сёмкой тебе по пьяни не совладать. Он пацан сильный. Всё понял, Василий?

- Всё, Игнатьич, как на духу! Это там, значит, питерские наших ребятишек бить будут?

- Это я не знаю. Это как получится. Ты своё-то дело крепко уразумел?

- Так точно, Игнатьич! Выполнить и доложить! Будет сделано!

Василий ушёл, по привычке раскачиваясь из стороны в сторону, а Трофим Игнатьич присел к столу, нацепил на нос валяющиеся на карте очки и медленно покачал головой.

- Ох, дожил ты, участковый, дожил! - сказал он сам себе. - На боевую операцию - пьянчужку посылать... Самому бы пойти... Но сил нет. Ох, старость, старость!

С вечера субботы учитель истории Максим Павлович работал за компьютером почти до утра, потом задремал в кресле с книжкой, и телефонный звонок заставил его подпрыгнуть.

- А? Что? Куда? - спросил Максим Павлович. Спросил неизвестно у кого, потому что в квартире он проживал один, если не считать мыши Маши, живущей в норке под раковиной, и некоторого количества тараканов. Максим Павлович был человеком, к живым тварям лояльным, тараканов новомодными средствами не травил, а мышь Машу иногда даже подкармливал обрезками сыра. Но на его вопросы ни Маша, ни тараканы ответить не могли. Поэтому Максим Павлович снял трубку и услышал задыхающийся, тихий голос.

- Максим Палыч! Здравствуйте. Извините, пожалуйста, что я вам в воскресенье домой звоню... Это вас Лев Райтерштерн беспокоит...

- А, Лёвушка... Здравствуй, здравствуй, рад тебя слышать. Хочешь меня на концерт пригласить? Приду, приду непременно, ты же знаешь, я преданный поклонник твоего таланта...

- Нет, Максим Палыч, я не про это... То есть на концерт тоже, конечно... Спасибо... Но я хотел сказать про другое... Максим Палыч, если что-то не сделать, то их убьют. Или они убьют, потому что у них ружьё, а Капризка Ветлугина - снайпер! И Тадеуш - тореадор, он вообще отмороженный, вы же знаете, тореадоры, они быков убивают, а что те им сделали? А в милицию нельзя, потому что тогда те убьют Марину Мезенцеву и Вилли-инопланетянина...

- Погоди, погоди, Лёвушка! Ты здоров? Где ты находишься? У тебя нет температуры? Если надо, я могу приехать...

- Нет, нет, Максим Палыч! Я здоров совершенно, я только очень нервничаю, потому что это неправильно, когда люди едут друг друга убивать. Я понимаю, вам трудно поверить во всю эту историю, я и сам долго не верил, но нужно немедленно ехать на сто восемьдесят девятый километр, чтобы их всех остановить...

- Лёвушка, мы всё сделаем, только попробуй объяснить мне всё с самого начала. Кто, куда, зачем поехал? У кого ружьё? Почему Лиза - снайпер?

- Все, все поехали! А меня не взяли! Баобаб, то есть Владик Яжембский, сказал: извини, Лёва, но там тебя не надо. Ты блажной, неизвестно что отмочить можешь. А у нас все варианты просчитаны... Понимаете, Варенец, Альберт и Витёк Савельев - они три дня на компьютере считали алгоритмы и потом всем раздали распечатки, кому что делать... Мы же, говорят, всё же математическая гимназия! Они дураки, Максим Палыч, я - музыкант, я знаю, что гармонию алгеброй - нельзя... Я говорил, а меня не взяли... Это потому, что я - еврей, да? Да, я драться не умею. Но у меня прадедушка воевал, у него - орден... Я бы тоже мог...

- Господи, Лёвушка, причём тут еврей?! У вас же полгимназии - евреи. И что? А Израиль вообще - самое агрессивное государство. Что же с вами, с евреями, поделаешь, если вы к математике и к музыке талантливые? - Максим Павлович понимал, что у мальчика на другом конце провода - истерика, и нарочно говорил всякую чепуху, чтобы его успокоить. - Давай ты с самого начала расскажешь, что произошло, а я приму соответствующие меры. Давай? Только ни на что не отвлекайся и рассказывай спокойно. Начинай...

- Всё началось ещё давно, осенью, когда Витёк Савельев нашёл на лестнице девочку-инопланетянку Аи. Но, может быть, она из параллельных миров - это мы точно не знаем. Они спрятали её у Мезенцевой на даче. Потом Альберт вычислил по интернету корабль, на котором она прилетела. А потом нашёлся её брат Уильям, но он ещё не наверняка нашёлся, потому что те, шпана, вполне могут врать. А когда Капризка подстрелила кого-то из их банды, Тадеуш с Верой увезли с дачи Аи и спрятали на квартире, которую снимает отец Альберта. А они украли Маринку, чтобы обменять её на инопланетянку. Мы думаем, что инопланетяне им нужны, чтобы грабить банки, потому что они могут пальцем открывать любые замки...

Слушая Лёвушку, Максим Павлович медленно оседал в кресле. Проще всего было бы решить, что у мальчика высокая температура и бред. Но чем дальше Лёвушка говорил, тем отчётливее Максим Павлович осознавал, что, скорее всего, мальчик говорит правду, и никакой температуры у него нет, и все эти снайперы, тореадоры и инопланетяне существуют на самом деле, и... И, по мере того, как Лёвушка, выговариваясь, явно успокаивался, отчётливый ужас происходящего медленно, но верно заполнял душу учителя истории...

- Здравствуйте, будьте добры Лизу. Нету дома? Спасибо.

- Добрый день. Могу я попросить к телефону Тараса? Уехал? Простите, а куда? Не знаете? Извините. Нет, нет, не надо расстраиваться. Он обязательно скоро вернётся...

- Это квартира Зиновьевых? Будьте добры Альберта. Его нет? А можно пригласить его отца? Он в Швеции? Извините, мне срочно нужен Альберт. Он не может быть на другой квартире, которую снимает ваш муж? У вас нет никакой другой квартиры? Простите...

- День добрый! Можно Владика? Нет дома? А его отец? Будьте любезны, позовите его, пожалуйста. Николай Константинович? Здравствуйте. С вами говорит Максим Павлович, классный руководитель вашего сына. Слушайте меня внимательно. У меня есть основания полагать, что дети из седьмого «А» сегодня отправились за город, чтобы попытаться непонятно у кого отбить Марину Мезенцеву. Они не обратились в милицию или к взрослым, потому что это было им запрещено. В противном случае эти подонки обещали убить Марину и ещё какого-то мальчика, про которого наши дети почему-то думают, что он инопланетянин. Кто он на самом деле, я даже боюсь предположить. Среди наших детей тоже присутствует некая таинственная девочка, которую подонки, укравшие Марину, предлагают обменять. Наши дети надеются выиграть схватку с помощью алгоритмов, которые просчитали математические гении класса, и охотничьего ружья Никит ы Горохова, из которого почему-то собирается стрелять Лиза Ветлугина. Всё это ужасный и опасный бред. Ваш сын Владик, как я понял, руководит этой безумной операцией. Что касается второго вашего сына, то тут я не до конца...

- Холера ясна!!! - не выдержав, взревел на том конце провода старший Яжембский, и историк невольно отпрянул от трубки. - Тодька - мерзавец! Так вот зачем он у меня тачку с утра пораньше взял! С девушкой покататься!.. Слушай, Максим, я пока не всё понял, но сколько у нас времени?

- Нисколько. Встреча назначена на четыре часа, но это далеко за городом.

- Ты знаешь - где?

- Знаю. Мне сказал Лёва Райтерштерн. Ваш сын не взял его на встречу из-за излишней эмоциональности, и у мальчика сдали нервы. Он не приемлет саму идею насилия. И он позвонил мне.

- Хорошо. Ты Мезенцеву не звонил?

- Нет. Если честно, я не решился. Всё-таки речь идёт о его дочери, и есть угроза: если кто-то вмешается, Марина может погибнуть...

- Ладно, я сам. Ты, Максим Палыч, сиди у телефона и жди. Думаю, что за полчаса мы сорганизуемся, и я тебе отзвонюсь. Согласен?

- День добрый! Могу ли я услышать пана Мезенцева? В офисе? Очень срочно! Нет, нет, с девочкой пока всё неясно. Простите, пани... Записываю телефон офиса...

- Господина Мезенцева, пожалуйста. Спасибо. Мезенцев? Это с тобой Николай Яжембский говорит. Отец Владека-Баобаба. Сообразил? Держи себя в руках и слушай. Ребята отправились отбивать Марину или менять её на кого-то. Сегодня, сейчас. Оба моих балбеса - там, и старший, и младший. Там ещё замешаны космические монстры, мутанты, звёздные войны, ограбленные банки и прочая брехня. То есть помесь детских фантазий с вполне реальными вещами. Да, они откуда-то знают, где она. Им сообщили и велели в милицию не стучать и взрослым не говорить. Я узнал от учителя. Да, место учителю известно. Погоди! Не кипешись[79]! Кому твои стволы помогут! Надо всё делать аккуратно, иначе Маринка может пострадать и ещё пара каких-то непонятно чьих детей. Да и наши тоже. У них там у самих стволы, и они намерены из них стрелять. С кого они пример-то берут - понял? То-то же! Ты на колёсах[80], так я понял? Сейчас разработаем план действий...

- Здравствуйте! Никиту можно? Ушёл в библиотеку? В воскресенье? Открыта? А когда вернётся? Не сказал? Спасибо, извините за беспокойство.

- Будьте любезны, Льва к телефону. Кто спрашивает? Учитель истории. Пошёл в музыкальную школу? Давно? Спасибо. Нет, ничего передавать не надо.

- Квартира Орловых? Стасика, конечно, нет? Гуляет? В хоккей? Ну, ясное дело, воскресенье... Мне бы тогда отца. Дежурит в банке? А достать его можно? Очень нужно, серьёзное дело. Прошу, пани. Записываю номер мобильника... А как его по имени-отчеству? Премного благодарен...

- Виталий Олегович! Николай Яжембский беспокоит. Перезвонить мне можете? Хорошо, тогда говорю кратко, по существу. Сегодня, в четыре часа следующая по счёту разборка. Ваш Стас, разумеется, участвует. Вы сейф сегодня проверяли? Всё убрали оттуда? Хорошо, уже легче. Объясняю диспозицию...

- День добрый. Витю позовите, пожалуйста. Гуляет? Что, и он - в хоккей? На лыжах? Ну надо же! А что же - один? Я? Я - Николай Яжембский. А вы? Виктор Сергеевич? Очень приятно. Поскольку ваш Витя у нас один из основных, то вам, наверное, будет интересно узнать, где он сейчас на лыжах катается...

- Максим Палыч! Значит, так. Едем на двух машинах. Больше нельзя - не подобраться. Место, я по карте посмотрел, - открытое, могут психануть, дров наломать. На одной - Мезенцев с парой ребят и я. На другой - папаня Стаса Орлова с другом из банка, отец Витька Савельева и... Ты-то едешь, Максим? Или дома подождёшь? Отлично, одевайся-собирайся, минут через десять мы у тебя будем... Нет оружия? Какое вам оружие?! Вы же учитель, историк, постыдились бы! Там же с обеих сторон - дети! Совсем с катушек посъезжали! Едва уговорил Мезенцева пулемёт не брать... Ладно, жди, сейчас подъедем...

- Ксюша! Здравствуй, Ксюша, это Максим. Ты только не волнуйся, Ксюша, но я сейчас уезжаю отбирать Марину Мезенцеву у каких-то непонятных негодяев. Весь седьмой «А» уже там. В милицию - нельзя. Ксюша, я тебе потом всё объясню. Да, я - учитель, педагог, и именно поэтому я должен быть там, где мои дети. Да, это ужасно опасно, потому что, кроме всего прочего, там есть ещё мутанты, которые открывают пальцем замки, и инопланетяне, которые прилетели на космическом корабле.

Нет, Ксюша, я вовсе над тобой не смеюсь. Это - наши дети, и их мир таков, каким мы его сделали. Потом, когда подрастут, они переделают его для своих детей. Ты знала, что Лиза Ветлугина - снайпер? И я не знал. А что Владик-Баобаб - лидер класса? Даже не предполагала - так я и думал. Я и сам не догадывался. Нет, Ксюша, я абсолютно трезв, и всё это не бред, а вполне нормальная реальность. Мир не вписывается в твои педагогические циркуляры, Ксюша, - вот в чём всё дело. Через десять минут за мной приедут, и я постараюсь, чтобы всё кончилось хорошо. На всякий случай знай, Ксюша, что я всегда, с седьмого класса, любил только тебя. До седьмого класса я ещё колебался между тобой и Иркой Ланда, но после седьмого - уже нет. А когда ты ушла с Виталькой после танцев, я вылез на чердак и бросился с крыши твоего дома, чтобы, возвращаясь, ты нашла мой размазанный по асфальту труп. Но броситься у меня не получилось, потому что там был такой поребрик[81], я споткнулся об него, зацепился ремнём за крюк и висел на нём, пока дворник дядя Гриша не снял меня с помощью рычага от насоса... И вообще-то я давно хотел тебе сказать, Ксюша, что я собираюсь эмигрировать... Нет, я не еврей, и эмигрировать я хочу в Бразилию или в Аргентину. Не только потому, что там все ходят в белых штанах, но потому, что я всегда хотел изучать древние южноамериканские цивилизации. И, наверное, уже пора. Так что, Ксюша, всё будет хорошо, и мы с тобой обязательно поженимся, не в этой, так в следующей жизни. Я же был в Индии, Ксюша, и жил там, пока ты здесь делала карьеру, и там я понял, что человеческая душа бессмертна и всегда стремится к совершенству, и если человек чего-нибудь не доделал в этой жизни, то он вполне может доделать это в следующей... До свидания, Ксюша, мне внизу сигналят... Помни о том, что я тебе сказал...

Старая такса Роза с трудом дотерпела до утра и уже в семь часов, когда было ещё совсем темно и холодно, начала, жалобно подскуливая, скрестись в двери обеих комнат. Родители делали вид, что спят и ничего не слышат. Бабушка ворочалась и охала.

- Пошла вон! - заорал Никит а Розе.

Настроение у него было совсем нехорошее, потому что под утро ему опять приснился знакомый кошмар, сложившийся из двух обстоятельств, каждое из которых само по себе было вполне положительным. Первое - с самого раннего детства любимой книгой Никит ы (он прочитал её, наверное, раз двадцать) была повесть Сельмы Лагерлёф «Путешествие Нильса с дикими гусями». Второе обстоятельство заключалось в том, что минувшим летом родители с ознакомительными целями свозили Никит у в столицу нашей Родины Москву. Москва Никит е в целом понравилась, но из всего вместе почему-то получился полноценный и многоразовый ночной кошмар - время от времени мальчику снилось, что за ним гонятся ожившие скульптуры Зураба Церетели[82].

Роза замолчала на пять минут, потом заплакала ещё жалобнее и заскреблась ещё сильнее.

- Чтоб ты сдохла! - пробурчал Никит а в тёплую подушку.

- Никитушка, нельзя же так, - тут же включилась спавшая на кровати бабушка. -Тоже тварь Божья. Старенькая она, писать хочет. Вчера-то с ней рано отец гулял, вот у неё и поспело. Выведи её быстренько и сразу назад. Ещё поспать успеешь...

- Как же вы мне все надоели! - в сердцах сказал Никит а, высунул из-под одеяла ноги, которые тут же покрылись гусиной кожей, и, мерно стуча зубами от холода, начал одеваться. Роза, услышав его, носом открыла дверь и теперь юркой колбасой сновала вокруг. Розины бока, касавшиеся голых Никитиных ног, были скользкие и холодные.

Во дворе, как и следовало ожидать, никого не было, только чёрная кошка сидела на нижнем пролёте лестницы и отрешённо созерцала подвальную дверь. Возможно, туда спряталась мышь. На пробегавшую мимо неё Розу кошка не обратила никакого внимания. У Розы, впрочем, тоже были другие, не кошачьи интересы.

Роза быстро сделала все свои дела, и Никит а уже собрался идти домой, когда невысокая фигурка отделилась от двери соседнего подъезда и шагнула прямо к нему.

- Ты Никит а? - спросила фигурка, лица которой не было видно из-за большой кроличьей шапки.

- Да, - сразу ответил Никит а. Мальчик в кроличьей шапке не выглядел опасным. - А ты кто?

- А я - Костик, - ответила фигурка и тут же спохватилась. - То есть я хотел сказать, передай своим, что всё переносится на два часа. И чтоб не опаздывали. Иначе девчонку не увидите.

- Но как же... - растерялся Никит а. - Мы же не успеем...

- Успеете, - усмехнулся Костик. - Захотите - успеете. А не успеете - ваша воля...

В просторной комнате с высокими потолками стояло сразу четыре больших стола. За столами сидели четверо мужчин. Двое из них были блондинами, один - брюнет и ещё один почти лысый. Глаза у двоих были серые, ещё у одного - карие и у последнего - зелёные в крапинку. В дополнение к портретам в комнате присутствовало два носа картошкой, один с горбинкой и один - почти греческий, без переносицы. Но, несмотря на перечисленные различия, все четверо мужчин в комнате были чем-то очень похожи между собой. Возможно, такое впечатление создавалось оттого, что у всех у них был одинаковый взгляд.

- Скажите, коллеги, кто знает, вчера у нас магнитных бурь не было? - спросил старший из присутствующих, он же обладатель зелёных глаз, лысины и одного из носов-картошек.

- Да нет, вроде не слышно было, а что?

- Да вот тут вчера странный сигнал прошёл. Из озерского отделения капитан Воронцов сообщает, что в озеро рядом, как я понял, с его огородом опустился спутник-шпион, оснащённый самой современной секретной аппаратурой...

- Да ну? - восхитился обладатель греческого носа. - А он как был, автоматический или с живыми шпионами?

- В том-то и дело, живые шпионы тоже имелись, при этом замаскированные под детей - мальчика и девочку. И они как-то там стакнулись с местным криминальным элементом. И теперь капитан Воронцов призывает соответствующие органы, то есть нас с вами, немедленно отреагировать, приехать в указанное им место и время и забрать всех тёпленькими - спутник, шпионов, ну, и местную молодёжную мафию заодно...

- Ну и чего это? Вы звонок-то проверили? - с интересом спросил самый молодой - сероглазый горбоносый блондин.

- Проверил, - вздохнул старший. - Всё правильно. Был в Озерске участковый капитан Воронцов, Трофим Игнатьевич, работал с 1940 по 1982 год, с перерывом на Великую Отечественную. Сейчас там же, в Северном округе, его сын служит, Виктор, значит, Трофимович, майор. Трофим Игнатьевич жив, от роду ему восемьдесят пять лет, живёт на пенсии, в посёлке Петров Ключ, в том самом, куда спутник-то и прилетел... Вот так...

- А, вот почему ты про бури-то спрашивал... - протянул греческий нос. - У старичка, значит, обострение шпиономании случилось...

- А чего, молоток старик-то, - бодро заявил четвёртый, средних лет блондин с картошистым носом. - Бдит, не дремлет. Чуть что - сигнализирует. Вот что значит старая гвардия. До последних дней на посту. А теперь? Не поймёшь, то ли товарищ из органов, то ли из банды... Надо вот что - благодарность старичку послать. Спасибо, мол, капитан Воронцов, за службу, за бдительность, проявленную при выявлении вражеских шпионов... Знаете, как ему приятно будет? Сын передаст...

- Да ну, что ты несёшь-то?! - отмахнулся зеленоглазый.

- А что?! - неожиданно завёлся блондин. - Как гадость какую человеку сделать, так мы ни секунды не колеблемся - вперёд и вверх, выполняйте! А как доброе слово сказать - так сразу: что несёшь? Что стоит по электронной почте отбить-то? Где у нас там адрес озерского отделения...

- Сейчас я в каталоге посмотрю, - быстро сориентировался горбоносый. - Вот, Озерск, адрес, все дела. Что писать-то?

- Да вы чего, мужики? - удивился греческий нос. - Нас же озерские засмеют!

- Нет, не засмеют, - флегматично откликнулся лысый и зеленоглазый. - Они нам позвонят и спросят, мы как - совсем с ума сошли или что?

- Ну и объясним им, - с энтузиазмом сказал нос картошкой. - Что, не поймут, что ли? Их же, между прочим, ветеран. С сорокового года - это же подумать страшно! Да они, наверное, и сами в курсе. Он же, небось, им тоже про спутник сигнализировал...

- Может, и нет, - возразил греческий нос. - Тут же такое дело серьёзное, государственное, он мог сразу в центр... Большой спутник-то, там не сказано?

- Согласно агентурным сведениям, - лысый заглянул в какую-то бумажку, лежащую перед ним на столе. - Согласно агентурным сведениям - примерно с трехэтажный дом.

- Круто, - протянул молодой блондин. - Большие нынче спутники-шпионы стали делать...

- А ты думал! - усмехнулся греческий нос. - Прогресс - он не дремлет! И враг тоже!

- Всё, значит, пиши, - скомандовал старший блондин младшему. - От имени органов государственной безопасности (отдел внешних воздействий) выражаем благодарность капитану Воронцову Трофиму Игнатьевичу...

- Вот балаболы, - проворчал лысый и зеленоглазый. - Взрослые вроде мужики, столько лет в органах, а всё бы дурачиться. Как маленькие, ей-Богу...

Максим Павлович уже поставил ногу на подножку огромного джипа с затенёнными стёклами, когда истошный крик остановил его. Чёрненький кучерявый мальчик, размахивая скрипичным футляром, выскочил из-за водосточной трубы и бросился к тёмным, опасным даже на вид машинам.

- Возьмите меня! Возьмите меня туда! - кричал Лёвушка Райтерштерн, пытаясь залезть в джип. Огромный мужчина раз за разом осторожно ловил мальчика за талию и выставлял его на асфальт.

- Лёва! Погоди! - пытался уговорить его вылезший из машины отец Марины. - Тебе туда не надо. Там опасно. Ты подожди здесь, мы тебе сразу же сообщим...

- Все наши там! Все наши там! - рыдал Лёва. - Я тоже должен! Если вы меня не возьмёте, я под колёса брошусь! Я утоплюсь!

- У мальчика истерика, - озабоченно сказал старший Мезенцев. - Так его оставлять нельзя. Как бы правда чего с собой не сделал... Ладно, садись в машину. Но чтоб тихо!

- Я тихо, я очень тихо, - всхлипывая, Лёвушка полез в тёплое нутро джипа и примостился между двумя мезенцевскими боевиками.

- Инструмент-то возьми, - сказал один из них, протягивая Лёвушке забытый на асфальте футляр. - Тоже, между прочим, денег стоит. Я по телеку видел, скрипки дорогущие бывают...

Новенькая тойота цвета «мокрый асфальт» бодро бежала по зимней заснеженной дороге. Аи и Капризка, накрыв ноги пледом, тихонько чирикали о чём-то на заднем сиденье. При приближении к постам ГАИ Тадеуш, сидящий за рулем, включал на полную громкость едва слышно журчащую в салоне музыку (она мигом начинала напоминать грохот асфальтоукладчика), поднимал сжатую в кулак правую руку, и девочки шустренько заползали под клетчатый плед. Верка, одетая в свой лучший наряд и умеренно накрашенная (накануне они с Галкой и ещё одной приятельницей полдня это обсуждали и даже советовались с Галкиной мамой, работающей маникюршей в косметическом салоне), начинала кидать на Тадеуша влюблённые взгляды, а иногда, зажмурившись, решительно клала руку на тёплое колено, обтянутое голубыми джинсами. Миновав пост, музыку приворачивали, Верка тут же убирала руку, а девочки тихо выползали из-под пледа и оглядывались по сторонам.

- Пан Тадеуш, а зачем мы едем? - спросила Верка.

- Мы, Верочка, помогаем вашей сестре и её друзьям разрешить некий вопрос.

- Понятно. Спасибо, - Верка кивнула и снова стала смотреть на дорогу, исчезающую под колёсами тойоты.

«Удивительная девушка! - искренне подумал Тадеуш. - Другая на её месте уже вся изошла бы на вопросы. Да ещё и по дороге болтала бы непрерывно. Жалко, конечно, что ей всего пятнадцать лет...» - Подумав так, юноша решил сказать Верке комплимент («Тореадор должен быть в первую очередь галантен и уметь нравиться публике, а ловкость и храбрость - это уже во вторую», - так говорил его учитель).

- Верочка! - начал он. - Я никогда не встречал такой девушки, как вы...

- Тодя! Тодька! Останови! Останови тут! - закричала Капризка с заднего сидения.

- Что случилось, Лизанька?! - встревоженно спросил Тадеуш, резко ударив по тормозам. Если сказать по-честному, то младшая из сестёр Ветлугиных нравилась ему не меньше, а, может быть, даже больше, чем старшая. Но ей-то вообще тринадцатый год! Да и видел он, как она смотрит на своего щупленького друга, молчаливого и серьёзного одноклассника брата... Матка Боска! О чём он вообще думает!

Верка сидела выпрямившись и цветом напоминала свежепобелённую стену. Если бы она могла, то придушила бы Капризку собственными руками. В самый, может быть, важный момент Веркиной жизни она влезла со своими глупостями! Если бы Верка умела читать мысли и догадалась, о чём только что думал Тадеуш, то судьба Капризки могла оказаться ещё страшнее...

На обочине дороги сидел беспородный большелапый щенок. Он дрожал крупной дрожью и тихонько подскуливал. Увидев остановившуюся машину, щенок поднялся и, приволакивая подгибающиеся, замёрзшие лапы, заковылял к ней. Его карие глаза смотрели с безумной надеждой. С утра здесь проехали десятки машин, но ни одна не остановилась. Может быть, эта...

Капризка пулей выскочила из машины, подняла бредущего ей навстречу щенка и прижала к себе. Его большие лапы свешивались на куртку. Щенок вытянул песочную морду и лизнул щёку девочки тёплым языком.

- Кто его выбросил?! Здесь же нет никаких посёлков! Он же замёрзнет сейчас! - крикнула она, и злые слёзы, тут же остывая на морозном ветру, брызнули из её глаз. - Как они могли!

- Может, он прибежал откуда? - нерешительно предположил Тадеуш. - Или действительно из машины выбросили... Ты хочешь его взять?

- А что же, оставить его здесь умирать? - с вызовом спросила Капризка.

- А куда же мы потом его денем? - рассудительно поинтересовался юноша.

- Не знаю! - Капризка махнула рукой. - Что-нибудь придумаем.

- Мама не разрешит, - подала голос Верка.

- Придумаем, - повторила Капризка. - Не оставлять же его здесь на верную смерть. Хорошо, Аи его заметила, а то так бы и проехали... Успокойся, маленький, сейчас в машине согреешься... Он большой, но ещё маленький совсем. От него ещё молоком пахнет... Вот, понюхай, Тодя...

- Ладно, садитесь в машину, - вздохнул Тадеуш. - Семь бед, один ответ...

За новой, вполне приличной озерской кафешкой «Сытый пеликан» угол старого, ещё финских времён дома образовывал уютный закуток. Кусочек морозного, зимнего ветра, попав в закуток, заблудился, потерял свою силу и злость и теперь не мог найти выхода, бегая по кругу и крутя по голому асфальту четыре высохших листка и смятый бумажный пакетик из-под пирожков.

В закутке на перевёрнутых ящиках расположилась компания местных пьяниц и бомжей. Бутылки, стаканы и три банки с закуской расставлены на газетке. Все внимательно слушают.

- И вот теперь сына моего... Только я... Мне так дед Трофим и сказал... Он старый мент, он в людях понимает. Он так и сказал: на тебя, Василий, вся надежда. Потому что кто же за наших детей? Кто, я вас спрашиваю?! Никому они не нужны, все кинуты... все! Каждый сам за себя. Но дети! - Василий поднял скрюченный тёмный палец и, подумав, указал им на кряжистого, однорукого мужика. - Вот у тебя, Паша, дети есть?

- У меня? - несколько растерялся Паша. - Нет, вроде. А может и... Я ж контуженный, в Афгане[83], не помню... Вот и руку там... Может и есть, дети-то... Да... Я даже так думаю теперь - есть!

Все присутствующие знали, что ни в каком Афгане дядя Паша сроду не был, а руку потерял, свалившись пьяным с платформы под электричку, но кто же будет лезть? Как человек сам свою жизнь понимает - так и ладно.

- Вот и я говорю - никто за наших детей постоять не сможет, - возвысил голос Василий. - Только мы. Иначе их эти, новые, толстопузые, ваще на обочину жизни вытеснят. Вот как нас с вами... Мне милиционер говорит: работать иди! Так разве ж я против, работать-то? Я же всей душой! Да где у нас в Петровом Ключе работа-то? И детям тоже... У меня сын школу бросил... Почему? Потому что перспективы не видит... Где у наших детей перспектива?

- Перс-перспектива у наших детей уд-удручающая, - философски заметил небольшой мужичонка в вязаной шапочке, надвинутой почти до кончика длинного носа. - Это ты верно ска-сказал... Если не принять решительных м-мер...

- А чего? Чего? - заволновался Паша. Несмотря на довольно сильную степень опьянения, он понял, что его только что обретённым детям угрожает какая-то опасность. - Чего, Василий? Ты толком-то объясни...

- Сейчас я, мужики, вам всё разъясню, - важно сказал Василий. - Только помните, что всё это - военная тайна!

- Понимаем, понимаем... Чего тут... Ясное дело... Мы сами люди государственные, - сидящие вокруг закивали и согласно сдвинули стаканы, выпивая, видимо, за все военные тайны разом.

- Дед Трофим! Дед Трофим! - Сёмка, тяжело дыша и забыв про всякую конспирацию, ввалился на порог.

Старик у стола пересыпал крупу из пакета в жестяную банку.

- Что за пожар, Семён?

- Генка время перенёс. С четырех на два. Я едва утёк, сейчас хватятся. Генка велел мне с братьями евонными побыть. Хворые они у него.

- А Генка-то - бугор ваш, что ли?

- Да, да! Чего делать-то будем, дед Трофим?

- Значит, так, - Трофим Игнатьевич решительно отставил жестянку с крупой, подошёл к старинному, оставшемуся от родителей Ангелины буфету, зашелестел бумажками. - Вот, бери деньги и дуй на почту. Звони сыну моему, Виктору Трофимовичу. Телефон-то помнишь? Скажешь, Трофим Игнатьич велел предупредить, что операция переносится с шестнадцати на четырнадцать часов...

- Кого предупредить-то?

- Соответствующие органы. Я им сигнализировал, там все в курсе. Виктору объяснишь, что дело государственной важности, он выйдет на кого надо. Только бы успели... Беги, Сёмка, что есть духу. Теперь от твоей оборотливости многое зависит...

- А потом?

- Потом возвращайся к этим хворым братьям и сиди тихо, как бугор велел. Далее - по обстановке.

Сёмка убежал, так и не восстановив дыхание.

Трофим Игнатьевич поглядел в окно, взялся было за крупу, но сразу же раздражённо отодвинул в сторону, так, что жестянка едва не опрокинулась, а на клеёнке зажелтела горка просыпанного пшена. Подошёл к карте, провёл пальцем какой-то отрезок. Вздохнул, взглянул на часы. Вздохнул ещё раз и неожиданно громко выругался.

- Не успеют, - бормотал старик себе под нос. - Не успеют. Не успеют.

Бормоча, Трофим Игнатьевич надел старую болоньевую куртку, заячью ушанку и натянул высокие, подшитые кожей валенки. Потом вышел из дома, тщательно запер дверь и, неловко переступая, зашагал к сараю. В сарае в углу стояло с десяток разномастных лыж. Трофим Игнатьевич выбрал широкие, лесные, с ременными креплениями. Кряхтя, наклонился, едва не упал, но, крепко выругавшись ещё раз, удержался за крюк, вбитый в стену. Прислонился плечом к шершавой, дощатой стене и принялся пристраивать крепления вокруг валеночных голенищ.

- Марфа Петровна, здравствуй!

- Здравствуй и ты, коли не шутишь.

- Майор Воронцов тебя беспокоит.

- По делу или так, по личной симпатии?

- По делу, по делу. Как там у группы, которая девочку ищет? Я им звонил, никого нет. Что они решили по записке, не знаешь?

- Они решили, что разрушенный сарай - это склады на юго-востоке. Там как раз шоссе рядом проходит. И там же ещё Лис-отец стрелки забивал. Всё сходится. Я думаю, что патрульные уже выехали. Они вроде собирались со стороны Серебряного Бора заехать и там подождать.

- А ты откуда знаешь? Это ж оперативные сведения.

- А мне Сергунчик по дружбе сообщил... Ты, может, помнишь, он у меня ещё в трудных подростках ходил. А сейчас сам - оперативный состав... Я как знала, что ты позвонишь, специально выспросила...

- Ясненько-колбасненько... Понимаешь, Марфа, у меня тут другие сведения образовались, которые в корне всю картину меняют...

- От кого образовались?

- Самое смешное, от моего отца.

- От Трофима Игнатьевича?! Как это? Он что - в городе?

- Да нет! Тут вот какая штука, я уж и сам не знаю, что думать. Звонил с почты в Петровом Ключе какой-то пацан, якобы от имени моего отца, и нёс сначала какую-то чушь про то, что нужно сообщить в органы о том, что операция по поимке секретных пилотов с секретного спутника-шпиона, который, может быть, ещё и космический корабль, переносится с шестнадцати на четырнадцать часов. И что, якобы, эти органы уже всё сами знают, кроме вот переноса сроков. Я уже хотел было пацана послать, сказать, что, мол, поймаю - уши надеру, но тут меня время как-то насторожило. А что, спрашиваю, где же вся эта операция с участием шпионов и органов будет происходить? Тут он мне и отчеканил: «Финское шоссе, сто восемьдесят девятый километр, поворот направо, разрушенный сарай». Меня, понимаешь, как ударило: «виское» - это «финское»! Понимаешь? Финское шоссе, разрушенный сарай. То есть речь идёт об одном и том же деле! Звонок я уже проверил, всё правильно - действительно почта и действительно мальчик лет тринадцати. Позвонил и сразу убежал.

- А причём тут спутники-шпионы и твой отец?

- Да чтоб я сам понимал! Но времени-то, понимаешь, времени совсем нет! Надо прямо сейчас что-то решать. Я так думаю, что надо бы на этот сто восемьдесят девятый километр всё-таки съездить, но только вот машин у нас, сама знаешь...

- Машину я, пожалуй, достать могу, развалюху, конечно, но как-то, Витя, всё это... несерьёзно, что ли? И почему тут кругом одни дети? Ты это понимаешь? Пока выходит, что единственный известный взрослый в этом деле - твой отец. Сколько ему лет, кстати?

- Да восемьдесят пять стукнуло. Не трави, Марфа, душу - и так крыша едет. Можешь, говоришь, машину достать? Давай, доставай, поедем сами. Чтоб потом не смеялись. Подъезжай ко мне, а я пока всё же осторожненько нашим местным гэбэшникам звякну, провентилирую вопрос со спутниками...

- Здравия желаю! И вам того же! Майор Воронцов из Северного округа беспокоит. Что? Всегда к услугам органов. Так точно - Виктор Трофимович. Трофим Игнатьевич Воронцов - мой отец. Давно на пенсии. Вы сами только что собирались мне звонить? А в чём дело? Электронное письмо из вашего главка? По поводу моего отца? Что за бред? Благодарность? За что? Читайте, конечно! Слушаю внимательно.

«Капитану Воронцову Трофиму Игнатьевичу объявить благодарность за проявленную бдительность в деле обнаружения и поимки иностранного спутника-шпиона и его экипажа. Полковник Иванов Сергей Петрович».

- Мужики, это что, хохма такая? Из современной жизни? Действительно в главке есть Иванов Сергей Петрович? Серьёзный мужик? Что? Приписка? Передать благодарность отцу?.. Да, передам... Конечно... Передам...

Виктор Трофимович положил трубку, ладонью вытер пот со лба и уставился прямо перед собой. Ни одной мысли в его голове не было.

Валька лежал на железной кровати лицом к стене и тихо выл. Дрова в печке давно прогорели, комната выстудилась. На другой кровати стонал и метался в лихорадочном сне Вонючка. Сёмка подошёл к кровати, тряхнул идиота за толстое плечо:

- Валька! Где Ёська? Где Вилли? Где Герасим? Ответь! Перестань выть, Валька, а то по уху дам! Ответь! Куда все подевались?

- Ёська убег! И Герасим убег! И Вилли тоже! - пуще прежнего заплакал Валька. По уже просохшим грязным дорожкам на толстых щеках побежали свежие крупные капли. - Все Вальку бросили. И ты, Сёмка, бросишь... У-у-у!

- Брошу, - с некоторым чувством вины согласился Сёмка. Куда потащился Герасим - непонятно. Но вот куда убегли Ёська с Вилли - в этом у него сомнения не было. - Зато потом приду и булки принесу. Ты сейчас сиди тихо, я вот дров в печку подложу, тепло станет. Но ты всё равно одеялом накройся и спи. Так время быстрее пройдёт. А потом я приду, и Ёська, и другие. Ты только не выходи никуда, потому что там волки злые, они тебя загрызть могут...

- Я бою-усь!

- Не бойся, сюда они не придут. Я дверь крепко закрою. А ты тихо сиди. Никто не услышит и не придёт. Если Вонючка пить попросит, ты ему дай. Понял? А я сейчас быстро побегу и Ёську и Вилли отыщу...