Истоки информационального капитализма

Теперь я бы хотел вернуться к более концептуальным аспектам «информационной эпохи». Кастельс проводит различие между тем, что он называет информациональным способом развития и капита­листическим способом производства. Капиталистический способ производства исходит из марксистской традиции и связан с ры­ночной экономикой, производством ради прибыли, частной соб­ственностью и т.п. Однако способ развития имеет отношение к средствам производства заданного уровня богатства. Индустриа­лизм был одним способом развития, теперь же мы имеем дело с «социотехнической парадигмой», информациональным способом развития, который нам представляют как новый путь создания богатства. По Кастельсу, информациональный способ развития — это когда «воздействие знания на знание само по себе становится главным источником производительности». Как уже отмечалось, Кастельс полагает, что историческое совпадение кризиса капита­лизма в 1970-х годах и «информационной революции» породило современный информациональный капитализм.

Но давайте немного поразмышляем над концептуальным аппа­ратом, который был здесь использован. Утверждается, что мы мо­жем рассматривать изменения по двум отдельным осям: по способу производства и по способу развития, когда первый обеспечивает богатство, а второй организует его. Тут уместно вспомнить новатор­скую работу Дэниела Белла. Как известно, Белл создал концепцию постиндустриального общества, позже названного им информаци­онным, хотя его аргументы лежат в чисто веберовском русле. Ману­эль Кастельс, утверждая, что принадлежит к более радикальной интеллектуальной традиции, выражает благодарность своему пред­шественнику как «праотцу... информационализма» (с. 26). Однако со­впадения между ними гораздо глубже, чем предполагает такое бег­лое упоминание, и в них кроются наиболее серьезные проблемы подхода Кастельса.

В этом контексте полезно вспомнить теоретические предпосылки Дэниела Белла, потому что они очень близки позиции Кастельса. Стоит также не упускать из виду, что теория Белла исходит из марксизма, ставшего некогда отправной точкой и для Кастельса. В книге The Coming of Post-Industrial Society тезис о рождающемся «информационном веке» построен на положении Белла о том, что техника и технология производства стали важнее, нежели опреде­ленная социальная система, которая выросла из них. То есть если марксисты утверждают, что фундаментальные перемены происхо­дили, когда рабовладение сменялось феодализмом, а феодализм — капитализмом, то Белл доказывает, что перемены шли от сельс­кого хозяйства к индустриализму и постиндустриализму, высшей стадией которого становится информационное общество. В квази­марксистской терминологии Белла, «производительные силы [тех­нология] заменяют социальные отношения [собственность] как ос­новную ось общества» (Bell, 1973, с. 80).

Здесь Белл бьет Маркса козырем Вебера. Классовая борьба «про­изводственных отношений» становится менее значимой, чем тус­клый призыв «больше за меньшее», т.е. эффективности, особенно проявляющейся в технологических инновациях. Как бы Белл ни открещивался, он все равно исходит из принципа технологичес­кого детерминизма, поскольку, по его мнению, именно это и ле­жит в основе всей социальной и политической жизни. В соответ­ствии с веберовской традицией американской социологии Белл приходит к выводу, что крупнейшие исторические сдвиги проис­ходили в период смены доиндустриализма индустриализмом и позже — постиндустриализмом, причем каждая фаза отмечалась техническими усовершенствованиями, которые вызывали огром­ное повышение производительности.

Это тот же самый тип аргументации, который мы находим у Кастельса. Хотя аналитическое разделение, которое он проводит между способом производства и информациональным способом развития, дает ему возможность назвать период, который мы сей­час проживаем, информациональным капитализмом, абсолютно ясно, что реальным двигателем перемен стала «технологическая революция, построенная на информационных технологиях, [ко­торые] в ускоряющемся темпе трансформируют материальную ос­нову общества» (Castells, 1996, с. 1). Кастельс постоянно проводит мысль о том, что «информационная технологическая революция» становится фундаментом, на котором строится здание сетевого об­щества. А это с неизбежностью означает, что Кастельс, отбросив свой извечный радикализм, придерживается технократических взглядов на развитие общества, как и Дэниел Белл, а также все прочие теоретики «информационной эры» (Kumar, 1995). Если, как предполагается, мы входим в сетевое общество, пусть даже не конкретизируя его влияние, Кастельсу придется отвечать на обви­нение в том, что, несмотря на некоторые различия в терминологии, он оценивает перемены как развитие через иерархически выстроен­ные фазы, хорошо известные тем, кто знаком с постиндустриаль­ной теорией: трудно увидеть разницу между переходом от индустри­ализма к постиндустриализму (терминология Белла) и переходом индустриализма к информационализму (Кастельс предпочитает этот термин). В любом случае отсюда вытекает, что, по его мнению, определенная технологическая база служит предпосылкой и опре­деляет всю социальную и политическую жизнь.

Более того, это не только вопрос сужения политического вы­бора (хотя это, разумеется, так), но и позиция, которая резко противоречит большому числу социологических исследований тех­нологических изменений, особенно тех, в которых утверждается, что ошибочно воспринимать технологию как автономный, асоци­альный феномен, оказывающий при этом решающее воздействие на общество. В этом Кастельс серьезно расходится с современной социологической наукой, которая, несмотря на разные позиции авторов и школ, все же отрицает «технологический» подход к пе­ременам и предпочитает изучать, каким образом технологические инновации встраиваются в социальные отношения (Dutton, 1996).