Берег Сокровищ

25.06

Пока я собирал плавник и сланец для ночного костра, Шаман нажарил местной травы, напоминающей петрушку. Заросли этой травы буйно покрывали весь видимый обрывистый берег, поэтому я удивился ее съедобности.

— Обычно съедобные травы нужно искать.

— Мы и нашли.

— Но здесь ее больше, чем всех других трав на склонах.

(Шаман пожал плечами).

— Вкусно. Какой-то особый рецепт жарки?

— Какой может быть рецепт жарки? (Шаман засмеялся.) Жарь.

— Что это за трава?

— Местные называют ее дикой петрушкой. По науке не знаю.

— Она обладает лекарственными свойствами?

— Примерно как петрушка, только сильнее.

— Так ее нельзя столько есть? (Я задержал вилку у рта.)

— Можно. (Шаман опять засмеялся.). Только будешь мало спать и много думать о женщинах.

— А ты?

— Я не сплю в белые ночи более двух-трех часов. Как и вся здешняя природа.

26.06

В полчетвертого утра проснулся от рева белухи. Казалось, что она проревела прямо над ухом, но колесо ее огромной спины медленно перекатывалась в сотне метров от берега. Шамана не было. Судя по костру, он подкладывал плавник примерно час назад. Поймав себя на том, что и спина белухи выглядит привлекательно, решил больше не ложиться. И дикой петрушкой не злоупотреблять.

Было уже или еще светло, как пасмурным днем. В точке, где сходятся восток и запад, розовели облака. Подбросив сланца в костер и умывшись в ручье, я медленно побрел по крупной почти идеально круглой гальке.

Осенние шторма нагородили вдоль берега каменную дюну, закидывая за нее все, что легче камня. Постепенно я увлекся находками в кучах плавника: здесь были круглые сетевые поплавки из зеленого стекла, которые мы собирали еще мальчишками; разноцветные поплавки из японской синтетики и огромные надежные отечественные «балберы» из твердого белого пенопласта. Никто ничего не собирал здесь уже более полувека. В окрестностях Магадана есть люди, которые подрабатывают тем, что выносит море, но только сейчас я впервые понял, как это может быть. Одних обрывков тросов, если их расплести на фалы, на многие тысячи. Плавник всех пород, включая красное дерево, мореный дуб и суперблагородный орех валялся кубометрами. Корпус какой-то ракеты с обломками волноводов внутри белел рядом с иноземным черным бакеном, со свисавшими обрывками проводов и кусками аппаратуры. Платино-иридиевое покрытие внутри волноводов ракеты выглядело так, будто его не омывали студеные соленые волны. Я даже поломал голову над тем, возможно ли как-то снять электролизное покрытие, но, не придумав способа, двинулся дальше. Больше необычных бутылок и банок меня удивила желтая российская банка с черной надписью «Вода питьевая консервированная». Удалось также разобрать слова «ВРПО Дальрыба ПО…», «ОСТ 15–24…» и «… в самом крайнем случае». У кого-то был этот крайний случай, так как банка вскрыта. Дай Бог им удачи.

Белая пластиковая бутылочка со штрих-кодом для правки распечатанного текста. Открутил пробку — хороший свежий штрих-код. С какого корабля канцелярия? Покрутив в руках, бросил в камни.

В довершение чудес, обогнув мыс, я нашел занесенный на треть песком, илом и галькой почти целый катерок с надписью «Феликс Кон». С опаской, надеясь никого не найти, все же тщательно осмотрел его. Мотора не было! Навигационного, электро- и радиооборудования тоже. Кто-то «раздел» баркас еще в море или даже на борту плавбазы. Но зачем выкинули? Или он сам оторвался? Одна из миллионов загадок моря.

Почувствовав, как печет солнце, взглянул на часы. Десять утра. Я возился с находками около шести часов, которые пролетели как миг.

Шаман что-то мастерил, лежа на животе на дне шлюпа. Торчавшие из под палубного покрытия босые ступни покачивались в такт ударам железа по железу. Спросив, не нужна ли помощь, поставил греться чайник.

На третьей кружке Шаман перестал, наконец, стучать и скрежетать, выполз весь взмокший из шлюпа и налил отвара из своего чайника.

— Что ты там делал?

— Опоры для руля и сальник. (Шаман был как всегда спокоен, но у меня сложилось впечатление, что он явно доволен результатом). А ты?

— Чего только не видел. Возле твоей землянки такой же берег?

— Говорю же: море и горы дают все. Но на этот берег выносит гораздо больше из-за поворота течения.

— Почему тогда берег не заилен?

— Холодно. Очень сильные шторма.

— Мы не попадем?

— Есть десяток дней в году, когда здесь можно ходить. Или зимой можно добираться по льду. Но зимой все скрыто трехметровой наледью.

— Здесь настоящий берег сокровищ. Жаль, что все пропадет.

— Все настоящие сокровища должны лежать нетронутыми на далеком берегу. В этом их суть и судьба.

27.06

Плыли весь вечер и всю ночь. Днем помогал Шаману снимать часть рулевого оборудования с баркаса.

Смотрю на далекий синий мыс и не верю, что вчера еще был там. Обычно Шаман ходит туда один. Не всякий решится, но, похоже, у Шамана и тени сомнений не возникает.

— Тебе никогда не хочется опереться на чье-то мнение, опыт, авторитет?

— Не боишься загрустить?

— Почему?

— Задаешь такие вопросы.

— Пожалуй, боюсь, но не слишком.

— Тогда отвечу. Маленькому ребенку нужны родители, подростку-товарищи, юноше и молодому мужчине — своя группа, семья, работа, государство.

— А взрослому мужчине?

— Как ты думаешь?

— Но он опирается на государство.

— Обычно государство опирается на нескольких взрослых мужчин, если, конечно, они есть и хотят подпереть.

— Значит…

— Именно, когда ты действительно взрослый — действительно не на кого опереться.

— Действительно, грустно. (Вместе усмехнулись игре слов.)

— Когда привыкнешь, увидишь новый горизонт.

— Расскажешь?

— Трудно. У тебя еще нет соответствующей практики.

27.06

Белая полярная ночь. Вода у берега кажется кипящей из-за нерестящейся мойвы. Мы черпаем ее сачком из мелкой сетки. Шаман солит для сушки лишь две бочки, а можно было бы за ночь начерпать вагон, не сходя с места. Сколько тысяч километров берега «кипит» в эти ночи?

Бочки полны, и мы усаживаемся у костра. Спать не хочется в эти ночи ни нам, никому на берегу и в море. После обмена бытовыми замечаниями пытаюсь продолжить дневной разговор.

— Новая перспектива развеивает грусть?

— Проще. Ты сможешь пойти своей дорогой только тогда, когда тебе не нужно опираться на других.

— Многие люди идут своей дорогой?

— Нет.

— Почему?

— Когда они смогли бы это делать психологически, они, как правило, настолько слабы физически, что нуждаются в помощи других: родни, общества.

— Наверное, много и здоровых?

— Нет. Слишком от многого нужно отказаться, а человек может это довольно поздно. Он и сам изобретает себе путы?

— Какие?

— Пока он здоров, он думает, что дети и внуки нуждаются в нем.

— Так действительно (опять усмехнулись) бывает.

— Редко. Просто он изобретает услуги, от которых они не отказываются. И (смеется) действительно благодарны.

— Человек, который все же пошел своей дорогой, обязательно должен жить отшельником?

— Нет. Но у него должен быть свой берег сокровищ.

— Аллегория?

— Конечно. У него должна быть внутренняя территория, недоступная другим.

— Туда выносит жизнь всякий хлам, как на вчерашний берег?

— Без этого не бывает. (Смеемся). Но есть там и много ценного.

— Если пустить туда другого, он соберет все ценное?

— Полбеды, если так. Может еще и нагадить. Твой Берег Сокровищ должен быть полностью недоступен другим.

28.06

Выйдя из-за скалы, мы встретились взглядом с медведем, стоящим на большом валуне посреди потока. Наверное, шум потока и помешал ему услышать нас. Судя по всему, мишка ждал горбушу и явно скучал. Я не слишком тревожился рядом с Шаманом, но когда медведь шагнул по воде навстречу, потянул с плеча ружье.

Справа высоко закричала вылезшая из скал огромная, величиной с лошадь, злобная крыса. Она решила, что мы вместе с медведем угрожаем ее детенышам. Крик был столь яростен, агрессивен и безнадежен, что я почувствовал оцепенение. Скосив глаза, я увидел эту обезумевшую от страха и ярости тварь в полуметре от себя, на том месте, где только что был Шаман. Монстриха игнорировала меня, и все ее внимание было направлено на улепетывающего медведя. Я глядел на крысу не в силах оторвать глаз, когда крик прекратился, и на месте крысы возник Шаман. Не крыса превратилась в Шамана, а просто он оказался вместо нее.

Почувствовав, что по коже стекает струйка слюны, я, с усилием двинув челюстью, закрыл рот.

— Что это было?

— Я побеспокоился о тебе и медведе и прогнал его.

— Ты чуть-чуть не прогнал и меня.

— Это вряд ли. Крик был направлен в переносицу мишки.

— Как ты превращаешься?

— Никак не превращаюсь.

— Но я явственно видел ужасающую крысу.

— Ты испугался от неожиданности, и твое восприятие сформировало образ твари, которая могла бы так орать.

— Да уж, крик нечеловеческий. Где ты этому научился?

— В одном кружке в Подмосковье.

— Москвичи могут такие штуки?

— Вряд ли это был москвич. Этот человек — мой ровесник или чуть младше. Он говорил, что учился этому у бушменов в Австралии.

— А ты чему его научил?

— Ничему. Он учил за деньги. Москва и не таких ломала.

— Ты часто пользуешься этим?

— Второй раз.

— А что была за ситуация в первый раз?

— В конце семидесятых в Липецке. Там есть такое место, кажется Каменный Лог или Карьер. На нас со знакомой набрела какая-то банда.

— Ты справился с ситуацией?

— Не идеально. Террористы сбежали, но и она с тех пор избегала меня.

— Удивительно. С чего бы? (Смеемся). Никогда не подозревал о таких умениях. Это секретное знание с Берега Сокровищ?

— Нет.

— Ты можешь меня научить?

— Если ты сможешь спрашивать.

— А как я смог бы спрашивать?

— Мы много общаемся, и ты постепенно обучаешься кое-каким практикам.