Глава четырнадцатая. — Еще один повод держаться от алкоголя подальше, — простонала Лесли

— Еще один повод держаться от алкоголя подальше, — простонала Лесли. — Можно выкручиваться как угодно, но в конце всегда выглядишь дураком, если напился и вел себя как дурак. Я бы не хотела быть на месте Шарлотты в понедельник утром в школе.

— И на месте Синтии, — сказала я.

Когда мы уходили, то увидели именинницу, целующуюся в прихожей с мальчиком на два года младше. (При этих обстоятельствах я решила не прощаться с Синтией, тем более что мы и не здоровались.)

— И на месте бедного парня, которого вырвало на прикольные тапки в виде лягушек мистера Дейла, — сказал Рафаэль.

Мы свернули в Мэйнор-стрит.

— Но Шарлотта превзошла всех. — Лесли остановилась перед витриной мебельного магазина, но не для того, чтобы посмотреть, что там выставлено, а чтобы полюбоваться собственным отражением. — Не хотелось бы признаваться, но мне ее было жаль.

— Мне тоже, — сказала я тихо. Я на собственной шкуре знала, как это — быть влюбленной в Гидеона. И, к сожалению, я знала, что чувствуешь, когда своим поведением позоришься перед людьми. — Если ей повезет, завтра она забудет обо всем случившемся.

Рафаэль отпер входную дверь в один из домов из красного кирпича, стоявших в ряд. От дома Дейлов в Флуд-стрит досюда было всего ничего, так что мы переодевались к вечеринке у Гидеона дома. Но я была так взволнована встречей с Люси и Полом в 1912 году, что только теперь обратила внимание на апартамент.

Вообще-то я всегда была уверена, что Гидеон живет в ультра-современном лофте, с пустой площадью в сотни квадратных метров и кучей хрома и стекла, и плоским телевизором с диагональю размером с футбольное поле. Но я ошибалась. От входной двери узкий коридор вел через маленькую лестницу в наполненную светом гостиную, где вместо одной стены было огромное окно. Полки до потолка закрывали все стены, на них стояли книги, DVD и пара скоросшивателей — все это всевозможных цветов. Перед окном стоял большой серый диван с кучей подушек. Но центральное место в комнате занимал открытый рояль, чье достоинство, правда, слегка страдало от доски для глажки, прислоненной к нему. И висящая на углу крышки рояля треуголка, которую мадам Россини наверняка давно искала, не очень подходила по стилю. Но — возможно, Гидеон так представлял себе Прекрасное жилье. ^[48]

— Что будете пить? — спросил Рафаэль тоном опытного хозяина.

— А что у вас есть? — спросила Лесли и недоверчиво заглянула в кухню, где в мойке стояла груда немытой посуды со следами того, что раньше, наверное, было томатным соусом. А может, это Гидеон проводил какие-то медицинские эксперименты для учебы.

Рафаэль открыл холодильник.

— Э-э-э-м. Посмотрим. Тут у нас есть молоко, но срок употребления закончился в прошлую среду. Апельсиновый сок… О! Он может каким-либо образом затвердеть? Там в пакете что-то странно шуршит. Но вот это выглядит многообещающе, похоже на какой-то лимонад, смешанный с…

— Эй, для меня — просто воду, пожалуйста.

Лесли хотела упасть на серый диван, но в последнюю минуту вспомнила, что Грейс-Келли-платье не очень подходит для валяния на диване, и благовоспитанно уселась на краешек. Я, глубоко вздохнув, рухнула рядом с ней.

— Бедная Гвенни. — Она ласково потрепала меня по щеке. — Что за день! Ты, наверное, страшно устала, да? Если я скажу, что по тебе это совсем не заметно, тебя это немного утешит?

Я пожала плечами.

— Немного.

Рафаэль вернулся из кухни со стаканами и бутылкой воды и сбросил с журнального столика пару газет и книг, среди которых был альбом о мужчинах в стиле рококо.

— Можешь сдвинуть в сторону пару квадратных сантиметров рюшечек, чтобы я тоже поместился на диване? — Он улыбнулся мне.

— Ах, садись прямо на платье, — сказала я, откинула назад голову и закрыла глаза.

Лесли вскочила.

— Об этом не может быть и речи! Платье будет испорчено, и мы никогда больше не сумеем ничего одолжить у мадам Россини. Вставай, я помогу тебе расшнуровать корсаж. — Она потянула меня, чтобы поднять на ноги, и начала освобождать меня от Сиси-платья. — А ты смотри в другую сторону, Рафаэль!

Рафаэль упал на диван и уставился в потолок.

— Так годится?

Когда я снова оказалась в джинсах и футболке и выпила немного воды, я почувствовала себя лучше.

— Как это было, твоя… ну, когда ты встретилась с Люси и Полом? — спросила Лесли тихо, когда мы снова уселись на диван.

Рафаэль сочувственно смотрел на меня сбоку.

— Улет, если собственным родителям, на самом деле, столько же лет, сколько тебе.

Я кивнула.

— Это было довольно… странно и… волнующе.

И я рассказала им все, от приветствия дворецкого до нашего признания, что на украденном хронографе Круг уже замкнут.

— Тот факт, что у нас есть Камень Мудрости — или соль с блестками, как называет его Ксемериус, — шокировало их окончательно. Они страшно разволновались, а Люси, когда волнуется, говорит еще больше, чем, можешь себе такое представить? Они перестали нас упрекать и ругать, только когда я сообщила, что я в курсе… э-э-э… наших родственных отношений.

Лесли еще шире раскрыла глаза.

— И?

— На какой-то момент они стихли. А в следующий — опять все расплакались, — сказала я и устало потерла глаза. — Мне кажется, что теми слезами, которые я пролила за последние дни, можно полить поле в Африке в засушливое время.

— Ах, Гвенни. — Лесли беспомощно погладила меня по руке.

Я попыталась ухмыльнуться.

— Да, а потом мы порадовали их известием, что граф меня убить не может, и вообще никто не может, потому что я бессмертна. Они, конечно, не поверили, и поскольку времени было мало, мы не смогли им доказать на примере — например, Миллхауз мог бы меня быстренько придушить или что-то в этом духе. Так что мы оставили их сидеть с раскрытыми ртами и помчались назад, чтобы успеть в церковь до нашего обратного прыжка.

— И что теперь дальше будет?

— Завтра утром мы опять прыгнем к ним, и Гидеон хочет поделиться гениальным планом, — сказала я. — К сожалению, он должен его еще придумать сегодня ночью. А если он хотя бы наполовину так устал, как я, вряд ли у него будет ясная голова.

— Ну, для этого существует кофе. И я — гениальная Лесли Хей. — Лесли одарила меня ободряющей улыбкой. Потом вздохнула. — Но ты права, это совсем не просто. То, что у вас есть собственный хронограф для путешествий во времени, — замечательно, но вы не сможете его бесконечно использовать. В первую очередь, потому что вам завтра опять нужно к графу, а значит, в вашем распоряжении останутся только два часа или меньше для элапсации.

— Э-э-э? — произнесла я.

Лесли вздохнула.

— Ты что, не читала «Анну Каренину»? Ежедневно можно элапсировать не более пяти с половиной часов, иначе наступают побочные явления. — Лесли сделала вид, что не заметила восхищенного взгляда Рафаэля. — И я не знаю, что я должна думать по поводу порошка, который вы заполучили. Это… опасно. Я надеюсь, вы хотя бы спрятали его так, чтобы никто не мог найти.

Если я не ошибалась, бутылочка до сих пор лежала в кармане кожаной куртки Гидеона. Но этого я Лесли не сказала.

— Пол минимум двадцать раз сказал, что мы должны уничтожить субстанцию.

— Он совсем не глуп!

— Нет! — Я покачала головой. — Гидеон считает, что она может стать нашим козырем в рукаве.

— Круто! — сказал Рафаэль. — Можно, в виде шутки, выставить ее на eBay и посмотреть, кто будет участвовать в аукционе. Порошок бессмертия для разового употребления. Минимальная ставка — один фунт.

— Я не знаю никого, кроме графа, кто хотел бы стать бессмертным, — сказала я с горечью. — Это же должно быть ужасным — продолжать жить, когда все вокруг тебя умирают. Я, например, не хочу это испытать! Прежде чем остаться совершенно одной, я брошусь со скалы! — Я подавила очередной вздох, который мне захотелось сделать при этой мысли. — Вы не думаете, что мое бессмертие — это в каком-то смысле дефект на генном уровне? В конечном итоге, у меня не одна линия путешественников в крови, а одновременно две.

— Очень может быть, — сказала Лесли. — Тобой замыкается Круг — в буквальном смысле слова.

Какое-то время мы просто пялились на стену напротив. На ней черными буквами была написана фраза на латыни.

— Что это, собственно, означает? — спросила Лесли наконец. — Не забыть заполнить холодильник?

— Нет, — сказал Рафаэль. — Это цитата из Леонардо да Винчи, и де Вилльеры украли ее у него и утверждали, что это девиз их рода.

— О, тогда в переводе это должно означать «Мы не хвастуны, мы по-настоящему прекрасны». Или «Мы знаем всё и всегда правы!»

Я хихикнула.

— Привязывай свою повозку к звезде, — сказал Рафаэль. — Вот что это значит. — Он откашлялся. — Принести бумагу и карандаши? Чтобы было легче размышлять? — Он неловко улыбнулся. — Это, наверное, будет извращением, то, что я сейчас скажу, но мне очень нравится ваша мистическая игра.

Лесли села ровно. На ее лице медленно появилась улыбка, и веснушки на носу затанцевали.

— Мне тоже, — сказала она. — То есть, я хочу сказать, я знаю, что это не игра и что речь идет о жизни и смерти, но я давно не получала такого удовольствия, как в последние недели. — Она бросила на меня виноватый взгляд. — Извини, Гвенни, но это мегакруто, когда у тебя лучшая подруга — бессмертная путешественница во времени, я думаю, что это круче, чем самой ею быть.

Я не могла иначе, я должна была рассмеяться.

— Тут ты права. Я бы тоже получила больше удовольствия, если бы мы поменялись ролями.

Когда Рафаэль вернулся с бумагой и карандашами, Лесли тут же начала рисовать квадратики со стрелками.

— Прежде всего меня волнует вопрос о соратниках графа среди Хранителей. — Она пожевала карандаш. — Хотя это всего лишь предположение, ну да ладно. По сути, им может быть любой, или? Министр здравоохранения, смешной доктор, дружелюбный мистер Джордж, мистер Уитмен, Фальк… — и рыжий придурок, как его там зовут?

— Марли, — сказала я. — Но я думаю, что ему это не под силу.

— Но он потомок Ракоци. И всегда те, о ком меньше всего можно такое подумать, в конце концов оказываются… Ну, ты знаешь!

— Это правда, — сказал Рафаэль. — Невинные всегда оказываются злодеями. Нужно всегда быть осторожным с заиками и придурками.

— Этот соратник графа, назовем его мистер Х, может быть убийцей дедушки Гвенни. — Лесли лихорадочно черкала по бумаге. — И, возможно, он будет тем, кто должен будет убить Гвенни, когда граф получит свой Эликсир. — Она любяще посмотрела на меня. — С тех пор как я узнала, что ты бессмертна, я волнуюсь чуть-чуть меньше.

— Бессмертна, но не неуязвима, — сказал Гидеон.

Мы подскочили и испуганно уставились на него. Он незаметно зашел в квартиру и стоял в дверях, скрестив руки на груди. На нем все еще был наряд из восемнадцатого века, и, как всегда, при виде его у меня кольнуло сердце.

— Как там Шарлотта? — спросила я и надеялась, что вопрос прозвучит настолько нейтрально, как мне этого хотелось.

Гидеон устало пожал плечами.

— Думаю, завтра утром ей понадобятся пара таблеток аспирина. — Он подошел поближе. — Чем это вы занимаетесь?

— Планами. — Лесли высунула кончик языка, быстро двигая карандашом по бумаге. — Мы должны не забыть о магии Ворона, — сказала она сама себе.

— Гид, а что ты думаешь, кто может быть тайным соратником графа среди Хранителей? — Рафаэль нервно грыз ногти. — Я подозреваю дядю Фалька. Я всегда его боялся, с самого раннего детства.

— Глупости. — Гидеон подошел ко мне и поцеловал в макушку, потом опустился в потертое кресло напротив, оперся локтями о колени и убрал прядь волос со лба. — У меня постоянно крутится в голове то, что сказала Люси: что бессмертие графа прекратилось в момент рождения Гвен.

Лесли оторвалась от своих диаграмм и кивнула.

— Как только взойдет Двенадцатая звезда, начнется Смертного обычная судьба, — процитировала она, и я снова разозлилась, что эти глупые рифмы опять вызвали дрожь в спине. — Сила рассыпется, юность растает, на исчезновение Дуб обречен.

— Ты что, знаешь их все наизусть? — спросил Рафаэль.

— Не все. Но некоторые из них врезаются в память, — ответила немного смущенно Лесли. Потом она обратилась к Гидеону: — Я так это интерпретирую: когда граф примет порошок в прошлом, он станет бессмертным. Но только до того момента, когда взойдет Двенадцатая звезда, ну, в смысле, когда родится Гвендолин. В момент ее рождения с бессмертием покончено. На исчезновение Дуб обречен означает, что граф опять станет смертным. Но он может убить Гвендолин, чтобы остановить этот процесс. Но до этого она должна сделать возможным получение Эликсира. И если он Эликсир не получит, он не сможет стать бессмертным. Я понятно объяснила?

— Да, в каком-то смысле, — сказала я и подумала о Поле и строительстве метро в наших мозгах.

Гидеон медленно покачал головой.

— А если мы с самого начала допустили ошибку в наших рассуждениях? — спросил он, растягивая слова. — Если у графа уже давным-давно есть этот порошок?

Я почти уже произнесла очередное «Э-э-э?», но в последний момент удержалась.

— Этого не может быть, поскольку Круг крови в одном из хронографов не замкнут, а Эликсир из второго хронографа, надеюсь, спрятан в надежном месте, — сказала нетерпеливо Лесли.

— Да, — сказал Гидеон медленно. — В данный момент. Но так не должно быть всегда. — Он вздохнул, заметив наши непонимающие взгляды. — Подумайте сами: может быть так, что граф когда-нибудь в восемнадцатом столетии — каким бы то ни было способом — принял Эликсир и стал бессмертным.

Мы втроем уставились на него. Непонятно по какой причине, но я вся покрылась гусиной кожей.

— Что, в свою очередь, означает, что в настоящий момент он может быть жив, — продолжил Гидеон, глядя при этом мне в глаза. — Что он сейчас где-то ходит по улицам и ждет, пока мы принесем ему Эликсир в восемнадцатый век. А потом — пока не представится возможность убить тебя.

Пару секунд царило молчание. Потом Лесли сказала:

— Я не хочу сказать, что целиком поняла твою мысль, но если даже вы передумаете и действительно принесете графу Эликсир… у него все равно возникнет небольшая проблема, — в этом месте она довольно ухмыльнулась, — он не может убить Гвенни.

Рафаэль крутанул карандаш на столе, и он закрутился волчком.

— Кроме того, почему вы должны передумать, если знаете, что граф собирается делать?

Гидеон ответил не сразу. На его лице не было никакого выражения, когда он наконец произнес:

— Потому что нас можно шантажировать.

Я проснулась, почувствовав на лице что-то влажное и холодное и услышав слова Ксемериуса:

— Через десять минут зазвонит будильник!

Я со стоном натянула одеяло на голову.

— Ты всегда недовольна. Вчера ты жаловалась, что я тебя не разбудил. — Ксемериус обиделся.

— Вчера я не завела будильник. А сейчас действительно чертовски рано, — прорычала я.

— Нужно приносить жертвы, если хочешь спасти мир от бессмертного с манией величия, — сказал Ксемериус. Я услышала, как он с жужжанием сделал круг по комнате. — С которым, между прочим, ты встречаешься сегодня во второй половине дня, если ты вдруг забыла. Давай уже вставай!

Я притворилась мертвой. Что было нетрудно, потому что я и чувствовала себя такой — несмотря на бессмертие. Но на Ксемериуса мои старания не произвели впечатления. Он в хорошем настроении завис над моей кроватью и каркал прописные истины одну за другой прямо мне в ухо. Начиная с «Кто рано встает, тому бог подает» и до «Ранняя пташка ест червяка».

— Ранняя пташка может катиться к черту! — сказала я, но Ксемериус достиг своей цели.

Раздраженная, я вылезла из постели и поэтому ровно в семь утра стояла на станции метро перед Темплом. Ну ладно, если быть точной, было семь часов шестнадцать минут, но часы на моем мобильнике немного спешили.

— Ты выглядишь так же устало, как я себя чувствую, — простонала Лесли, которая уже ждала меня на условленной платформе.

В это время, тем более в воскресенье утром, на станции было спокойно, но я все-таки задавала себе вопрос, как Гидеон собирается незаметно проникнуть в один из туннелей. Платформы были ярко освещены, к тому же на станции было множество камер видеонаблюдения. Я поставила на пол тяжелую сумку и хмуро глянула на Ксемериуса, устроившего рискованный слалом между колоннами.

— Ксемериус во всем виноват. Он не позволил мне использовать мамин консилер — якобы мы уже опаздывали. Не говоря уже о заходе в «Старбакс».

Лесли с любопытством склонила голову на бок:

— Ты ночевала дома?

— Конечно, а где же? — спросила я несколько несдержанно.

— Ну, я не знаю, я думала, вы прервались ненадолго от составления планов, когда я и Рафаэль ушли. — Она почесала нос. — Тем более, что я специально прощалась с Рафаэлем особенно долго, чтобы у вас было время перебраться с дивана в спальню.

Я с прищуром посмотрела на нее.

— Особенно долго? — спросила я, растягивая слова. — Как самоотверженно!

Лесли ухмыльнулась.

— Представь себе, — сказала она. Она даже ни капли не покраснела. — Но не уводи от темы. Ты бы могла спокойно сказать маме, что ночуешь у меня.

Я скривила рот.

— Ну, если честно, то я так и сказала. Но Гидеон настоял на том, чтобы вызвать для меня такси. — И расстроенно добавила: — Очевидно, я не такая соблазнительная, как думала.

— Он просто… э-э-э… очень ответственный, — сказал Лесли в утешение.

— Да, можно и так сказать, — сказал Ксемериус, закончив свой слаломный полет. Тяжело дыша, он сел на пол рядом со мной. — Или зануда, тряпка, трус. — Он набрал воздуха. — Боягуз, дезертир, слабак…

Лесли посмотрела на часы. Ей пришлось кричать, чтобы ее можно было услышать за звуком подъезжающего с Центральной линии поезда:

— Но, видимо, не слишком пунктуальный. Уже двадцать минут… — Она скользила взглядом по немногим пассажирам, выходящим из поезда. И вдруг — совсем неожиданно — ее глаза загорелись. — О, вон они.

— Оба с нетерпением ожидаемых сказочных принца этим утром в виде исключения оставили своих белых коней на конюшне и приехали на метро, — продекламировал Ксемериус елейным голосом. — Когда обе принцессы увидели их, у них заблестели глаза, а когда мощные заряды гормонов, присущие юности, встретились друг с другом в виде приветственных поцелуев и дурацких улыбок, умного и непостижимо красивого демона стошнило в урну.

Он бессовестно преувеличивал — никто из нас не улыбался по-дурацки. В крайнем случае — блаженно. И никто не смущался. Ну, в крайнем случае — только я. Потому что снова вспомнила, как Гидеон сегодня ночью убрал мои руки со своей шеи и сказал: «Будет лучше, если я сейчас вызову такси для тебя. Сегодня у нас будет напряженный день». Я показалась себе репейником, который нужно снять с пуловера. А самое страшное было, что я именно в этот момент собралась произнести «Я люблю тебя». Не то чтобы он этого не знал, но… я ему эти слова еще не говорила. А сейчас я вообще не была уверена, что он хочет их услышать.

Гидеон погладил меня по щеке.

— Гвенни, я могу все сделать сам. Мне нужно только выловить дежурного Хранителя по пути наверх и забрать у него письмо.

— Только — хорошо сказано, — заметила Лесли.

Мы были далеки от составления гениального плана, но все-таки разработали вчера вчетвером «план действий в общих чертах», как выразилась Лесли. В любом случае нам надо было еще раз встретиться с Люси и Полом, причем до того, как мы отправимся к графу во второй половине дня. Еще нам надо было позаботиться о письме, где указывалось местопребывание Люси и Пола, которое Гидеон на прошлой неделе доставил в 1912 год. Оно ни в коем случае не должно было попасть в руки тогдашнего Великого мастера и близнецов де Вилльеров. Поскольку время, которым мы располагали для тайных путешествий с частным хронографом, если мы хотели избежать физического ущерба (то есть, вслед за Ксемериусом блевать в мусорную корзину), было ограничено максимум полутора часами, перед нами стояла непростая задача — использовать каждую минуту с максимальной пользой.

Рафаэль на полном серьезе предложил пронести хронограф контрабандой в штаб-квартиру Хранителей и совершать прыжки оттуда, но для этого его старшему брату недоставало хладнокровия. Тот в ответ вытащил пару свитков и наколдовал из них план подземных ходов под Темплом, закрепив его между «Анатомией человека в 3D» и «Системой кровообращения человеческой руки». И этот план был причиной того, что мы сейчас стояли на платформе одной из станций метро.

— Ты хочешь сделать это без нас? — Я нахмурила брови. — Но мы же договорились, что теперь будем делать все вместе.

— Вот именно, — сказал Рафаэль. — Иначе, в конце концов, скажут, что ты один спас целый мир.

Он и Лесли должны были охранять хронограф, и даже если Ксемериус заявил обиженным тоном, что он тоже прекрасно справился бы с этим заданием, было отрадно знать, что они могут вместе с ним исчезнуть отсюда, если нам придется прыгать назад в другом месте.

— Кроме того, без нас наделаешь кучу ошибок! — Лесли сверкнула глазами на Гидеона.

Гидеон поднял руки.

— Ну ладно, ладно, я понял. — Он взял мою сумку и глянул на часы. — Подходит. В 7.33 приходит следующий поезд. После этого у нас будет ровно четыре минуты, чтобы найти первый проход до того, как появится следующий поезд. Фонарики включаем только по моей команде.

— Ты права, — шепнула мне Лесли. — К его командирскому тону надо еще привыкнуть.

— Merde! ^[49] — выругался Рафаэль от всей души. — Получилось в обрез.

Я могла с ним только согласиться. Лучи наших фонариков метались по кафельным плиткам на стенах и выхватывали наши бледные лица. Сзади нас грохотали вагоны проносящегося поезда метро. Четыре минуты, теперь мы уже знали, были в обрез, чтобы в конце платформы перелезть через заграждение, прыгнуть вниз и забежать в туннель. А потом бежать, задыхаясь, за Гидеоном еще пятьдесят метров, чтобы беспомощно остановиться у железной двери в правой стенке туннеля и наблюдать, как Гидеон неторопливо достает из кармана что-то типа отмычки и пытается вскрыть замок. Это был тот самый момент, когда Лесли, Ксемериус и я начали хором кричать «Давай! Давай», а наши голоса перекрывал грохот приближающегося поезда.

— По карте должно было быть ближе, — сказал Гидеон и обвел всех извиняющимся взглядом.

Лесли первая взяла себя в руки. Она направила луч своего фонарика в темноту перед собой и осветила стену, перегораживающую проход в метрах четырех от места, где мы стояли, превращая проход в тупик.

— Окей, мы в правильном месте. — Она сверилась с картой. — В 1912 году этой стены еще не было. За ней проход идет дальше.

Пока Гидеон, присев на корточки, разворачивал хронограф и вводил данные, я вытащила из сумки нашу одежду для 1912 года и собралась снять джинсы.

— Что ты собираешься делать? — рассеянно спросил Гидеон. — Ты собираешься бежать по проходам в длинном платье?

— Э-э-э… я думала… аутентичность и все такое…

— Плевать на аутентичность, — сказал Гидеон.

Ксемериус захлопал когтистыми лапами.

— Да, плевать на нее! — закричал он восторженно. Потом повернулся ко мне. — Плохая компания дает о себе знать. Наконец-то.

— Сначала ты, Гвенни. — Гидеон кивнул мне.

Я присела перед хронографом. Было немного странно исчезнуть на глазах слегка напряженных Лесли и Рафаэля, но у меня уже выработалась некая привычка к происходящему. (Скоро я, наверное, буду прыгать в прошлое столетие, чтобы купить булочек.)

Гидеон приземлился рядом и посветил фонариком вперед. Здесь, в 1912 году, не было никакой стены, конус света терялся в длинном низком проходе.

— Готов? — спросила я с ухмылкой.

— Если ты готова, — ответил он и улыбнулся в ответ.

Я вовсе не была уверена, что готова. Если уже туннель в метро вызывал у меня стеснение в груди, то теперь у меня появился реальный шанс попасть на лечение к психотерапевту по поводу клаустрофобии. Чем дальше мы шли, тем ниже и разветвленней становились коридоры. Время от времени появлялись лестницы, ведущие еще ниже, один раз мы стояли перед обвалом, засыпавшим проход, и должны были вернуться. Слышны были только наше дыхание и шаги, и иногда шуршание бумаги, когда Гидеон останавливался и сверялся с планом. Мне казалось, что шорох и звуки шагов доносились откуда-то еще. Наверное, в этом лабиринте жила целая армия крыс и — если пофантазировать — если бы я была гигантским пауком, то выбрала бы это место для проживания и охоты.

— Окей, здесь должен быть поворот направо, — пробормотал Гидеон сосредоточенно.

Мне казалось, что это был уже сороковой поворот. Коридоры были неотличимы один от другого. Не было вообще ничего для ориентации. И кто мог знать, что этот чертов план был правильный? Что, если его начертил какой-нибудь придурок типа Марли? Тогда нас в 2250 году откопают в виде держащихся за руки скелетов. Ах нет, я забыла. Только Гидеон станет скелетом. Меня, абсолютно живую, найдут цепляющейся за его кости, что не делало представление намного приятнее.

Гидеон остановился, со вздохом сложил план и спрятал его в карман.

— Мы заблудились? — Я старалась оставаться спокойной. — Может, эта карта никуда не годится. А что, если мы никогда…

— Гвендолин, — перебил он меня нетерпеливо. — С этого места я знаю дорогу. Мы уже близко. Идем.

— Да? — Мне стало стыдно. Сегодня утром я была слишком уж… э-э-э… девочкой.

Друг за другом мы поспешили дальше. Для меня осталось загадкой, как Гидеон ориентировался в этом лабиринте.

— Черт! — Я ступила в лужу. Рядом с лужей сидела темно-коричневая крыса, ее глаза горели красным в свете моего фонарика. Я громко пискнула. Наверное, по-крысиному, этот писк означал «Ты очень симпатичная», потому что крыса встала на задние лапы и склонила голову набок. — Ты совсем не симпатичная! — взвизгнула я. — Убирайся!

— Где ты там застряла? — Гидеон уже исчез за следующим поворотом.

Я сглотнула и собрала все свое мужество, чтобы пробежать мимо крысы. Они же не были похожи на собак, чтобы погнаться и укусить за икру, правда? На всякий случай, я слепила животное фонариком, пока почти не добежала до угла, где меня ждал Гидеон. Там я перевела луч вперед и еще раз взвизгнула. В конце коридора я увидела силуэт мужчины.

— Там кто-то есть, — зашипела я.

— Черт! — Молниеносно Гидеон схватил меня и утащил в тень. Но было уже поздно. Даже если бы я не взвизгнула, луч фонарика все равно выдал бы нас.

— Мне кажется, он меня увидел, — прошептала я.

— Да, увидел, — сказал Гидеон хмуро. — Вообще-то это я. Идиот! Иди! Будь приветлива со мной.

С этими словами он подтолкнул меня, так что я снова оказалась в коридоре.

— Какого черта… — прошептала я, когда оказалась в луче чьего-то фонарика.

— Гвендолин? — услышала я голос Гидеона, звучащий недоверчиво. Но на этот раз он слышался впереди.

Мне понадобилось еще полсекунды, но потом я сообразила, что мы встретили прежнее «Я» Гидеона, которое как раз собиралось передать письмо Великому мастеру. Я направила на него свет своего фонарика. Боже, это действительно был он! Он остановился в паре метров от меня и выглядел совершенно ошеломленным. Две секунды мы светили друг другу в глаза, а потом он спросил:

— Как ты сюда попала?

Я не могла иначе, я должна была ему улыбнуться.

— Э-э-э… не очень просто объяснить, — сказала я, хотя больше всего мне хотелось сказать «Эй, ты совершенно не изменился!». Другой Гидеон, за выступом стены, размахивал руками.

— Объясни мне! — потребовало раннее «Я», приближаясь ко мне.

Опять другой Гидеон яростно махал руками. Я не понимала, что он хочет сказать.

— Минутку. — Я вежливо улыбнулась раннему «Я». — Мне нужно кое-что выяснить. Я сейчас вернусь.

Но, очевидно, ни более поздний, ни ранний Гидеон не собирались ничего выяснять. Пока прежний спешил за мной, чтобы схватить за руку, более поздний не стал ждать, пока тот сумеет заглянуть за угол, а прыгнул вперед и изо всей силы треснул свое «альтер эго» фонариком по лбу. Прежний Гидеон упал на землю, как мешок с картошкой.

— Ты сделал ему больно! — Я стала рядом на колени и с ужасом смотрела на кровоточащую рану.

— Он останется жить, — сказал другой Гидеон хладнокровно. — Идем, нам нужно дальше! Письмо уже передано, этот, — он пихнул сам себя легонько ногой, — шел уже назад, когда встретил тебя.

Я не слушала его, а нежно гладила по голове его лежащее без памяти «Я».

— Ты сам себе дал по голове! Может быть, ты вспомнишь, как ты на меня из-за этого был зол?

Гидеон слабо ухмыльнулся.

— Помню. И мне очень жаль. Но кто может себе представить что-то в этом духе? Идем уже! Прежде, чем этот дуралей очнется. Он уже давно передал письмо. — И выдал парочку французских слов, в которых я подозревала сочные ругательства, потому что в них, как раньше у его брата, пару раз мелькнуло Merde.

— Ну-ну-ну, молодой человек, — сказал голос где-то рядом с нами. — Только потому, что мы находимся вблизи канализации, не дает повод обращаться к фекальной речи.

Гидеон резко развернулся, но не предпринял попытку вырубить незнакомца. Может, потому что его голос звучал так добродушно и весело. Я подняла фонарик и посветила мужчине среднего возраста в лицо, а потом опустила конус света вниз — на тот случай, если бы он целился в нас из пистолета. Но он не целился.

— Меня зовут доктор Харрисон, — сказал он с легким поклоном, при этом его взгляд недоуменно перешел несколько раз с лица стоящего Гидеона на лицо лежащего. — И я как раз принял ваше письмо от дежурного адепта Цербер-стражи. — Он вытащил конверт из своего жакета, на нем красовалась большая красная печать. — Леди Тилни заверила меня, что он ни в коем случае не должен попасть в руки Великого мастера или других членов Внутреннего круга. Не считая меня.

Гидеон вздохнул и потер лоб тыльной стороной ладони.

— Мы хотели помешать передаче, но потеряли кучу времени в этих коридорах… а потом я, идиот, умудрился встретить самого себя. — Он взял письмо и спрятал в карман. — Спасибо.

— Де Вилльер, который признаёт свою ошибку? — Доктор Харрисон тихо засмеялся. — Что-то новенькое. Но, к счастью, леди Тилни взялась за дело, а я еще ни разу не видел, чтобы ее планы не удавались. Противоречить ей, кстати, тоже совершенно бесполезно. — Он показал на лежащего на земле Гидеона. — Ему нужна помощь?

— Было бы неплохо дезинфицировать рану и, может, положить что-нибудь мягкое под го… — сказала я, но Гидеон перебил:

— Ерунда! С ним все в порядке. — Он не обратил внимание на мои протесты и поднял меня на ноги. — Нам нужно возвращаться. Передавайте от нас привет леди Тилни, доктор Харрисон. И мою глубокую благодарность.

— Было приятно познакомиться, — сказал доктор Харрисон.

Он уже хотел повернуться, чтобы уйти, но мне пришло кое-что в голову.

— Ах, доктор Харрисон, — сказала я. — Не могли бы вы передать леди Тилни, что она не должна испугаться, когда я в будущем приду ее навестить при элапсации?

Доктор Харрисон кивнул.

— С удовольствием. — Он помахал нам. — Удачи! — И поспешил скрыться.

Я еще произносила «До свидания», когда Гидеон потащил меня в другую сторону. Его лежащее без сознания «Я» осталось лежать в одиночестве на земле.

— Сейчас наверняка набегут крысы, — пробормотала я, охваченная сочувствием. — Их привлечет кровь.

— Ты путаешь их с акулами, — сказал Гидеон. Но вдруг резко остановился, повернулся ко мне и обнял. — Прости меня, — пробормотал он, зарывшись лицом в мои волосы. — Я был просто идиотом! Если какая-нибудь крыса покусает меня, так мне и надо!

Я тут же забыла о том, что нас окружает (и все остальное тоже), обвила руками его шею и начала целовать его, сначала туда, куда попадала — в шею, ухо, висок, — а потом в губы. Он прижал меня к себе сильнее, чтобы через три секунды отстранить.

— На это действительно нет времени, Гвендолин, — сказал он, сердясь, и потянул меня за руку дальше.

Я вздохнула. Несколько раз. И очень глубоко. Но Гидеон молчал. Через два коридора, когда он остановился и достал карту, я не выдержала и спросила:

— Это потому, что я так смешно целуюсь, да?

— Что? — Гидеон недоуменно смотрел на меня поверх карты.

— Это просто катастрофа, как я целуюсь, правда? — Я старалась не дать прорваться истеричному тону в своем голосе, но мне это не совсем удалось. — Я до сих пор… я имею в виду, чтобы это уметь, нужно время и опыт. Из фильмов не всё можно узнать, понимаешь? И мне обидно, когда ты меня отталкиваешь.

Гидеон опустил карту и свет от его фонарика опустился на землю.

— Гвенни, послушай…

— Да, я знаю, мы очень спешим, — перебила я его. — Но я должна выговориться. Всё было бы лучше, чем оттолкнуть или… вызвать такси. Я очень хорошо умею принимать критику. Во всяком случае, если ее правильно красиво формулируют.

— Иногда ты действительно… — Гидеон покачал головой, потом набрал воздуха и серьезно сказал: — Когда ты, Гвендолин Шеферд, меня целуешь, то у меня возникает чувство, что земля исчезла под ногами. Я не имею понятия, как ты это делаешь и где ты этому научилась. Если из какого-то фильма, то мы обязательно должны посмотреть его вместе. — Он на мгновение замолчал. — Что я хочу на самом деле сказать: когда ты меня целуешь, я не хочу ничего другого, как прикасаться к тебе и чувствовать, как смешиваются наши дыхания. Черт возьми, я так ужасно влюблен в тебя, что у меня такое чувство, как будто внутри меня разлили канистру с бензином и подожгли! Но в настоящий момент мы не можем… мы должны сохранять ясность ума. Хотя бы один из нас. — Брошенный на меня взгляд развеял последние сомнения. — Гвенни, все происходящее очень пугает меня. Без тебя моя жизнь потеряет смысл, без тебя… я захочу умереть на месте, если с тобой что-нибудь случится.

Я хотела улыбнуться ему, но у меня в горле возник огромный комок.

— Гидеон, я… — начала я, но он не дал мне продолжить.

— Я не хочу, чтобы… ты не должна чувствовать то же самое, Гвенни. Потому что граф может использовать наши чувства против нас. И сделает это.

— Но для этого уже слишком поздно, — прошептала я. — Я люблю тебя. И без тебя не захочу жить.

Гидеон выглядел так, как будто в следующий миг расплачется. Он схватил меня за руку и чуть не раздавил ее.

— Тогда нам остается лишь надеяться, что граф никогда, никогда, никогда об этом не узнает.

— И что нам в голову придет гениальный план, — сказала я. — А сейчас, будь добр, не копайся здесь. У нас мало времени!

— Четверть часа и ни минуты больше, — сказал Гидеон.

Он присел перед хронографом, стоящим на пледе для пикника, который мы расстелили на лужайке посредине Гайд-Парка, недалеко от галереи «Серпентайн», так, чтобы видны были озеро и мост. Хотя день обещал быть таким же чудесным весенним днем, как вчерашний, было еще очень холодно, а трава была мокрой от росы. Бегуны трусцой и хозяева собак шли мимо нас и некоторые с любопытством поглядывали в сторону нашего небольшого отряда.

— Но четверть часа слишком мало! — сказала я, пристегивая каркас со смешными накладками по бокам, который должен был удерживать мое платье, чтобы оно не волочилось по земле. Этот предмет был причиной того, что я сегодня утром вместо рюкзака должна была взять огромную сумку. — А если он опоздает? — Или вообще не придет. В глубине души я боялась этого больше всего. — В восемнадцатом веке наверняка не было точных часов.

— Тогда ему не повезло, — прорычал Гидеон. — Это вообще безумная идея. Именно сегодня!

— Тут он, в виде исключения, прав, — сказал Ксемериус лениво. Он запрыгнул в сумку, положил голову на лапы и от всей души зевнул. — Разбудите меня, когда вернетесь. Сегодня утром я совершенно определенно встал слишком рано. — Через минуту из сумки послышался храп.

Лесли осторожно натянула на меня платье через голову. Это было голубое платье в цветочек, в котором я была при первой встрече с графом и которое с тех пор висело у меня в шкафу.

— Для этого дела с Джеймсом нашлось бы время и позже. Для него это всегда будет тот же день и то же время, неважно, когда ты соберешься его навестить. — Она стала застегивать мелкие крючки у меня на спине.

— То же самое можно сказать об истории с письмом, передаче которого надо было помешать, — возразила я. — Это тоже не должно было произойти сегодня. Гидеон, например, мог бы во вторник или в августе следующего года стукнуть себя по голове, результат был бы тем же. Если отвлечься от того факта, что леди Тилни взяла на себя эту проблему.

— У меня начинает кружиться голова, когда вы начинаете так рассуждать, — пожаловался Рафаэль.

— Я просто хотел бы знать, что этот вопрос решен, перед тем как встретиться следующий раз с Люси и Полом, — сказал Гидеон. — Неужели это так сложно понять?

— А я хочу, чтобы был решен вопрос с Джеймсом, — сказала я и добавила драматическим тоном: — Если с нами что-нибудь случится, то мы спасем хотя бы одну жизнь!

— И вы хотите на глазах у всех этих людей исчезнуть и снова появиться? — спросил Рафаэль. — Не думаете ли вы, что завтра все газеты и телевидение захотят взять у вас интервью?

Лесли покачала головой.

— Да ерунда! — сказала она уверенно. — Мы достаточно далеко от дорожек, и вас не будет очень недолго. Единственными, кто заметит, будут собаки.

Храп Ксемериуса изменил тон.

— Но помните, что для обратного прыжка вы должны оказаться точно на том же месте, куда вы приземлитесь, — продолжила Лесли. — Отметьте место этой симпатичной туфлей. — Она сунула мне в руку одну из туфель Рафаэля и улыбнулась. — Как здорово! Давай будем каждый день это делать, пожалуйста!

— Я не хочу, — сказал Рафаэль, посмотрел на свои ноги в носках, уныло пошевелил пальцами и уставился вдаль. — У меня нервы натянуты до предела. Раньше, в метро, я был уверен, что кто-то нас преследует. Было бы логично, если бы Хранители поручили кому-нибудь следить за нами. И если кто-то явится, чтобы отобрать у нас хронограф, я даже не смогу его нормально пнуть, потому что у меня на ногах только носки!

— Он слегка параноик, — шепнула мне Лесли.

— Я это услышал, — сказал Рафаэль. — И это неправда, я только… осторожный.

— А я не могу поверить, что делаю это, — сказал Гидеон и надел рюкзак Лесли, в котором был спрятан набор для прививки. — Это нарушает все двенадцать Золотых правил одновременно. Давай, Гвенни, ты первая.

Я стала на колени перед хронографом и улыбнулась Гидеону. Он отказался надеть на себя зеленый костюм, хотя я пыталась его убедить в том, что в обычной одежде он напугает Джеймса. Или еще хуже — он не примет нас всерьез.

— Спасибо, что ты делаешь это для меня, — сказала я все же и вложила палец в отверстие под рубином.

— Ладно уж, — проворчал Гидеон, а потом его лицо исчезло.

Когда я снова могла видеть, то обнаружила себя стоящей на коленях в мокрой опавшей листве среди огромного количества каштанов. Я быстро встала и положила туфлю Рафаэля на то место, где приземлилась. Шел проливной дождь, в парке никого не было. Только белка взлетела на верхушку дерева и рассматривала нас с любопытством. Гидеон приземлился рядом со мной и огляделся.

— Ну что ж, — сказал он и вытер мокрое лицо. — Оптимальная погода для выезда на лошадях и прививок, можно сказать.

— Давай спрячемся в этих кустах и там будем ждать, — предложила я.

На этот раз, для разнообразия, я взяла Гидеона за руку и потащила вперед. Он заупрямился.

— Но только десять минут, — строго сказал он. — И если он за это время не появится, мы возвращаемся к рафаэлевой туфле.

— Да-да, — ответила я.

Действительно, в это время уже существовал мостик через узкую часть озера, даже если внешне он выглядел иначе, чем знакомый мне. Мимо прогромыхала карета. А с другой стороны быстрым темпом приближался одинокий всадник. На чалом коне!

— Вон он! — закричала я и изо всех стала махать ему. — Джеймс! Я здесь!

— А можно еще более заметно? — спросил Гидеон.

Джеймс был в пальто с несколькими пелеринами и какой-то треуголке, с полей которой капала вода. Он остановил коня в нескольких метрах от нас и рассмотрел меня, начиная с намокших волос и до подола платья, потом перевел взгляд на Гидеона и также подверг осмотру.

— Вы торговцы лошадьми? — спросил он недоверчиво, пока Гидеон рылся в рюкзаке Лесли.

— Нет, он врач! — объяснила я. — Ну или почти уже врач. — Я увидела, что взгляд Джеймса остановился на надписи на рюкзаке. Hello Kitty must die. ^[50] — Ах, Джеймс, я так рада, что ты пришел, — затараторила я. — В такую погоду, и вообще — я не слишком внятно выразилась вчера на балу. Дело в том, что я хочу защитить тебя от одной болезни, которой ты заразишься в следующем году и от которой ты, к сожалению, умрешь. Оспа — или, как ты называешь, черная оспа. Я забыла, как зовут типа, от которого ты заразишься, но это неважно. Хорошая новость — у нас есть кое-что, что спасет тебя от болезни. — Я улыбалась ему во весь рот. — Тебе только нужно спешиться и завернуть рукав, чтобы мы могли тебе это дать.

Глаза Джеймса во время моего монолога становились все больше и больше. Гектор (действительно шикарный чалый) нервно сделал шаг назад.

— Неслыханно, — сказал Джеймс. — Вы вызываете меня в парк, чтобы всучить мне сомнительный медикамент и еще более сомнительную историю? А ваш сопровождающий похож на бандита и грабителя с большой дороги! — Он отбросил полу пальто, чтобы мы увидели его шпагу, болтавшуюся сбоку. — Предупреждаю вас! Я вооружен и смогу себя защитить!

Гидеон вздохнул.

— Ах, Джеймс, прекрати уже! — Я подошла ближе и взяла Гектора под уздцы. — Я хочу помочь тебе, но у меня, к сожалению, мало времени. Так что, пожалуйста, сойди с коня и сними пальто.

— Я абсолютно точно не стану этого делать, — сказал Джеймс возмущенно. — Наше общение на этом закончено. С дороги, странная девочка! Я надеюсь, это была наша последняя встреча. Но!

Он действительно размахнулся, чтобы ударить меня хлыстом. Но не успел, потому что Гидеон схватил его и стащил с коня.

— У нас нет времени на эти игрушки, — прорычал он и заломил Джеймсу руки за спину.

— Помогите! — пискнул Джеймс, пытаясь вывернуться. — Бродяги! Разбойники!

— Джеймс, это все для твоей же пользы, — заверила я его, но он кидал на меня взоры, как будто я была дьяволом во плоти. — Ты не знаешь, но… мы друзья, там, откуда я пришла. Очень хорошие друзья даже!

— На помощь! Сумасшедшие! Разбой! — кричал Джеймс и отчаянно смотрел на Гектора. Но чалому, похоже, не хотелось играть роль Черного Красавца.^[51] Вместо того чтобы героически броситься на нас, он опустил голову и стал мирно щипать траву.

— Я не сумасшедшая, — пыталась я объяснить Джеймсу. — Я…

— Замолчи и забери у него шпагу, Гвенни-бродяжка, — нетерпеливо перебил меня Гидеон. — И дай мне ланцет и ампулу из рюкзака.

Вздохнув, я сделала все, что он сказал. Он был прав — нельзя было ожидать, что Джеймс нас поймет.

— Так, — рычал Гидеон, открывая ампулу зубами. — Она перережет вам глотку, если в следующие две минуты вы хотя бы пошевелитесь, ясно? И попробуйте только позвать еще раз на помощь!

Я направила острие шпаги на горло Джеймса.

— Э-э-эм, правда, Джеймс, я представляла себе всё иначе, поверь мне! Если бы я решала, то с удовольствием позволила бы тебе навсегда остаться призраком в моей школе, я буду скучать по тебе! Если я все рассчитала правильно, то сегодня у нас последняя встреча.

У меня к глазам подступили слезы. Джеймс выглядел так, как будто вот-вот потеряет сознание.

— Если вам нужны деньги, возьмите мой кошелек, но сохраните мне жизнь! Пожалуйста, — прошептал он.

— Да-да, хорошо, — сказал Гидеон.

Он отвернул высокий ворот пальто и приставил ланцет прямо к горлу. Когда Джеймс почувствовал царапину на горле, он тихонько заскулил.

— Разве это делается обычно не на предплечье? — спросила я.

— Обычно я никому не выкручиваю руки при этом, — сказал Гидеон ворчливо, и Джеймс заскулил во второй раз.

— Получилось довольно глупое прощание, — сказала я и не смогла сдержать всхлип. — Я бы хотела обнять тебя, вместо того чтобы держать шпагу у горла! Ты всегда был моим лучшим другом в школе, сразу после Лесли. — Первая слеза скатилась у меня по щеке. — И без тебя я бы никогда не постигал разницу между Вашей Светлостью, Вашим сиятельством и Вашим высочеством и…

— Готово, — сказал Гидеон и отпустил Джеймса, который, шатаясь, сделал пару шагов назад и схватился за горло. — Вообще-то нужно было бы заклеить пластырем, но и без него сойдет! Проследите, чтобы туда не попала грязь. — Гидеон вынул шпагу из моих рук. — Вы сейчас сядете на своего коня и ускачете отсюда, ни разу не обернувшись, понятно?

Джеймс кивнул. В его глазах еще был страх, как будто он не мог поверить, что все уже кончилось.

— До свидания, — всхлипнула я. — До свидания, Джеймс Аугуст Перегрин Пимплботтом! Ты был самым лучшим призраком, которого я когда-либо знала!

С подгибающимися ногами и тяжело дыша Джеймс забрался на коня.

— Шпага лежит под каштаном, если вы захотите ее вернуть, — сказал еще Гидеон, но Джеймс уже пришпорил бедного Гектора.

Я смотрела им вслед, пока они окончательно не исчезли за деревьями.

— Довольна? — спросил Гидеон, собирая наши вещи.

Я вытерла щеки от слез и улыбнулась ему.

— Спасибо! Круто иметь друга, изучающего медицину.

Гидеон ухмыльнулся.

— Но я клянусь, что это была моя последняя прививка от оспы! Пациенты так неблагодарны.

~~~

Те, кого любят, не могут умереть, ибо любовь означает бессмертие.

Эмили Дикинсон.