Питер Робинсон Все оттенки тьмы 8 страница

– Он и после войны работал в разведке?

– Нет, что вы! Седрик был таким жутким эгоистом, он не посвятил бы Родине ни дня своей жизни, если бы его не призвали. Он постоянно устраивал какие-то аферы, пытался заниматься бизнесом. У него то и дело возникали довольно экзотические проекты, но, как это ни прискорбно, мой обворожительный и незабвенный супруг до самой своей смерти ни в чем так и не преуспел. В жизни его привлекали лишь быстрые машины и еще более резвые любовницы. В те годы разводы еще были редкостью, и мы продолжали жить вместе, пытаясь сохранить видимость благополучия. Но если бы не та авария, я бы все равно долго не выдержала. Когда он разбился, с ним была какая-то девица. На ней, кстати, не было ни царапины. – Эдвина взглянула на Бэнкса. – И за это я ее всегда ненавидела. Но я вовсе не хотела, чтобы она умерла, а он выжил. Меня вполне бы устроило, если бы погибли они оба. – Заметив удивленный и немного испуганный взгляд Бэнкса, она быстро добавила: – Нет-нет. Я к этой аварии не причастна. Даже при всем желании я бы не смогла сорвать тормоза, или что там обычно с ними делают. Я этого не умею. Короче, никого я не убивала. Просто смерть Седрика подвела черту под значительным периодом моей жизни, и эта черта была бы более жирной, если бы вместе с ним умерла и та глупая шлюха. Вы даже не представляете, какое унылое я тогда влачила существование. Седрик погиб в конце октября пятьдесят шестого, задолго до создания «Вивы» и «свингующих шестидесятых», в разгар Суэцкого кризиса. Седрик вложился в нефтедобычу, а Суэц был главным каналом, по которому возили нефть. Мой муж был верен себе – спустил все деньги в самый критический момент. В общем, не самые лучшие времена. Моей единственной отрадой был Лоуренс.

Бэнкс заметил, что на глаза Эдвины навернулись слезы, но невероятным усилием воли она взяла себя в руки.

Солнце припекало Бэнксу щеку, и рубашка противно липла к спине.

– А что насчет шпионской деятельности? – как можно мягче спросил он. – С чего это началось?

– Ах да. Однажды ко мне пришел бывший сослуживец Седрика, Дики Хоукинс, спросил, как я отнесусь к тому, что он завербует Лоуренса. Вы только представьте! На дворе шестьдесят седьмой год, а Лоуренс на последнем курсе в Кембридже. У моего сына выявились недюжинные способности к языкам, особенно к русскому и немецкому, и еще он живо интересовался политикой. И спортом, разумеется. «Битлз», марихуана и сексуальная революция прошли мимо Лоуренса. Он был таким консервативным, таким домашним! Пока другие ребята охотились за очередным битловским альбомом, он бегал по холмам, играл в военные игры с кадетами и собирал коллекцию орденов – вовсе не для того, чтобы потом продать их хиппарям на Карнаби-стрит. Каким-то чудом все сумасшествия того времени обошли Лоуренса стороной.

– Наверное, секретные службы не сразу решились привлечь Лоуренса, – заметил Бэнкс. – Учитывая ваш тогдашний образ жизни.

Эдвина рассмеялась:

– Ну, я тогда только начинала, но вообще-то вы правы, мне надо было завоевывать популярность. Знакомые у меня были самые разные. Все почему-то думают, что шестидесятые как эпоха свободы начались лишь в шестьдесят седьмом году, в «лето любви» с толпами хиппи, но мы – те, кто стоял у истоков, – знали, что к тому времени все уже на самом деле кончилось. А вот шестьдесят третий, шестьдесят четвертый, шестьдесят пятый… период бурления. Все, буквально все мечтали изменить мир. Кто-то собирался менять его изнутри, кто-то при помощи искусства или восточных религий, кто-то – посредством кровавых революций. Но это все как раз и было на руку тем, кто хотел завербовать Лоуренса.

– Вы хотите сказать, что он шпионил за вами и вашими друзьями?

– Наверняка он знал о нашей жизни все. Но вообще-то Дики и его сослуживцев не особо это интересовало. Они не воспринимали нас всерьез. Тогда ведь все пели и рассуждали про революцию, но никто ничего не делал. А парни вроде Дики прекрасно знали, где скрывается настоящая угроза. За границей, в других странах. В те времена континентальная Европа была настоящим рассадником терроризма, вернее, становилась им. Германия, Франция, Италия. Кон-Бендит будоражил студентов, Баадер и Майнхоф основали «Фракцию Красной Армии». Конечно, и в старой доброй Британии были свои буяны – те же ИРА или «Бригада озлобленных». Однако в сравнении с остальным миром у нас было тихое болото.

– Значит, вы сказали Дики Хоукинсу, что согласны, пусть берут Лоуренса к себе на работу. Так?

– Он поинтересовался моим мнением лишь из вежливости. Что бы я ни ответила, это было уже не важно. Разумеется, меня такой поворот событий не слишком обрадовал. Однако я сказала Дики, что препятствовать им не буду. В конце концов, Лоуренс был уже взрослым. Я думала, что подобного рода деятельность – не для него, но, как выяснилось, ошибалась. Короче говоря, не успела я опомниться, а Лоуренс уже отбыл куда-то на учебу, на целых два года. Кажется, его там учили скоростной езде по запруженным улицам столицы и еще многому в этом роде. В общем, виделись мы редко. А когда он вернулся, я поняла, что он сильно изменился.

– В чем?

– Мне все время казалось, будто он отщипнул от себя какой-то кусочек и спрятал глубоко-глубоко, чтобы никто не добрался. Это сложно описать, ну, вы понимаете. Тем более что на первый взгляд он остался таким же обворожительным и остроумным парнем, каким был всегда. Но я понимала, что он и под пыткой не расскажет мне, чем занимался все то время, что прошло с нашей последней встречи. И, честно говоря, я и сама не очень-то хотела это знать.

– И что же вы сделали?

– Ну, а что я могла поделать? Смирилась. Я потеряла не самого сына, а лишь его часть. Впрочем, что бы они там с ним ни делали, меня он любить не перестал.

– Вы не знаете, в каком подразделении он служил?

– Во внешней разведке. У него ведь были отличные способности к языкам. Он большую часть своей жизни провел, работая под прикрытием за границей. В Восточной Германии, России, Чехословакии. Помнится, на первое серьезное задание он отправился в Прагу. Это было в шестьдесят восьмом году. Я точно не знаю, что он там должен был делать, но, мне кажется, он поехал туда поддерживать протестное студенческое движение, чтобы насолить русским. Или, может, просто оценивал обстановку. Не знаю. Про последующие его задания мне вообще ничего не известно. Подозреваю, что иногда он сильно рисковал своей жизнью.

– В детали своей работы Лоуренс вас не посвящал?

– Вот что-что, а хранить тайны Лоуренс умел получше многих. – Заметив, что ее бокал почти пуст, Эдвина встряхнула остатки коктейля.

– Может, повторить? – предложил Бэнкс, заметив краем глаза официанта.

– Нет, мне хватит.

Бэнкс жестом показал официанту, что они не собираются повторять заказ, и тот испарился.

– А где в то время жил Лоуренс?

– Ох, где он только не жил. Вы ведь понимаете, что его служба длилась довольно долго, с шестьдесят седьмого по две тысячи четвертый год. Правда, как только Берлинская стена рухнула, он все меньше времени проводил за границей. У него был чудный дом в Кенсингтоне, в котором он жил на протяжении двадцати лет – конечно, когда возвращался в Англию.

– И что с этим домом?

– Лоуренс продал его, очень выгодно. На вырученные деньги он купил и большой дом в Йоркшире, и ту квартирку в Блумсбери.

– Погодите, вы ведь говорили, что Лоуренс полный профан в денежных вопросах, – удивился Бэнкс.

– Ну, – Эдвина едва заметно улыбнулась, – ему помогли.

– Кто? Вы?

– Он ведь мой единственный сын. Деньги очень скоро утратили для меня всякую привлекательность. Понимаю, что это звучит странно и глупо. Но они прибывали и прибывали, даже вне зависимости от того, работала я на износ или вполсилы. Куда мне было девать все эти прибыли? Вот и отдавала их Лоуренсу, хотя бы этим могла ему помочь.

– Ну а насчет швейцарских счетов вам что-нибудь известно?

– Я бы не придавала им особого значения. Не думаю, что там имеются солидные суммы. Конечно, я не знаю точно, откуда взялись эти деньги, но однажды Дики проговорился: у тех, кто проворачивает такие операции, какие проворачивал Лоуренс, всегда водятся свободные деньжата. На всякие взятки, подкупы, чаевые и тому подобное. Как правило, эти деньги не проходят ни по каким документам и не светятся в банках. В общем, они часто остаются неиспользованными, и никто ничего о них не знает. А поскольку разведчикам по окончании службы светит лишь скромная государственная пенсия, возникает неодолимый соблазн утащить перышко в свое гнездо, а не отдать его другим птичкам.

– Кому именно?

– Правительству, разумеется.

– Что ж, – улыбнулся Бэнкс, – я прекрасно понимаю, почему он не захотел делиться с нашим государством. Как бы то ни было, мы сильно сомневаемся, что вашего сына убили из-за денег. Мы просто не могли понять, что было источником его доходов.

– Ну, теперь вы знаете. Бывшая работа и моя помощь.

– А Марк знал о его прошлом?

– Думаю, да. Наверное, предварительно он прошел проверку на благонадежность.

– А остальные?

– Очень сомневаюсь. Я же говорю, Лоуренс умел хранить тайны. Все его знакомые были убеждены, что он всю жизнь проработал в Министерстве иностранных дел обычным скучным чиновником.

Бэнкс одним глотком допил чай с лимоном, холодный и горький.

– Что вы собираетесь делать? – поинтересовался он.

– Поживу тут еще немного. Разберусь с делами Лоуренса, а потом поеду к себе в Лонгборо. Кстати, вы не знаете, когда я смогу заняться организацией похорон?

– Простите, пока это невозможно, – ответил Бэнкс. – Все зависит от коронера. Иногда приходится откладывать похороны, особенно если начинается судебный процесс. Частенько защита требует проведения повторного вскрытия.

– Насколько это вероятно в данном случае?

– Честно говоря, не знаю, – признался Бэнкс. – Но я буду держать вас в курсе событий.

Эдвина взглянула на него. На ее губах блуждала улыбка.

– Лучше верните мне двадцать лет моей жизни, – сказала она.

– Почему вы не рассказали нам о службе Лоуренса раньше? – спросил Бэнкс.

– Не знаю. – Эдвина отвела взгляд. – Наверное, привыкла скрытничать. Или подумала, что это к делу не относится.

– Вы ведь сами понимаете, что лукавите. И знаете куда больше, чем говорите. Как только вам сообщили о смерти сына, вы сразу же подумали, не связано ли это с его работой. Разве не так?

– Так вы еще и мысли читать умеете? Может, вашей коллеге и впрямь будет лучше без вас. Не хотела бы я жить с мужчиной, который умеет читать мысли.

– Эдвина, прекратите нести чушь.

Она рассмеялась и допила остатки коктейля.

– А вы весьма прямолинейный юноша, не правда ли?

– Почему вы сразу мне все не рассказали?

– А зачем вы задаете мне вопрос, на который уже знаете ответ? – склонив голову, прошептала Эдвина.

– Потому что хочу услышать его от вас.

Эдвина оглядела двор, перегнулась через стол и схватилась за его край рукой, похожей на лапку хищной птицы.

– Потому что я до сих пор не знаю, уволился Лоуренс или нет, – сухим свистящим голосом произнесла она. – И не знаю, стоит ли доверять тем, на кого он работал. Ну что, довольны?

– Спасибо, – поблагодарил ее Бэнкс, поднимаясь.

– И вот еще что, – добавила Эдвина, устало откинувшись на спинку стула. – Если решите расследовать это дело, будьте очень осторожны. Не расслабляйтесь. Вам придется столкнуться с довольно неприятными людьми, которые играют по своим правилам. Уж поверьте мне, я знаю.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Бэнкс. – Я запомню ваши слова. – Пожав ее слабую руку, он попрощался и ушел, оставив Эдвину наедине с ее воспоминаниями.

Жилой массив Истсайд-Истейт был возведен в шестидесятых и с тех самых пор постепенно приходил в упадок Его вполне можно было сравнить с некоторыми районами Лидса или Ньюкасла. Часто попадались сожженные машины и брошенные тележки из супермаркетов. Вокруг бродили бездомные собаки, а местные жители настороженно относились к любым чужакам, а уж к полицейским – тем более. Энни Кэббот не раз встречала тут вполне обычных законопослушных тружеников, но чаще имела дело с другой публикой: бездельниками, наркоманами и заброшенными детьми, которые не появлялись в школе и не имели никаких шансов найти приличную работу. К тринадцати-четырнадцати годам такие детишки уже и не думали о своем будущем, они интересовались исключительно метамфетамином, экстази или каким-нибудь новеньким наркококтейлем, изобретенным очередным химиком-любителем. От героина они тоже не отказывались.

Была среда, вечер, часы показывали половину одиннадцатого. Ряд одетых в форму полицейских сдерживал толпу, впрочем, не особо беспокойную. Тут собрались любопытные прохожие да перепуганные соседи. Парочка буянов пыталась внести смуту, выкрикивая оскорбления в адрес полицейских, а кто-то даже швырнул во врачей половинку кирпича, но на них никто не обращал внимания. Все привыкли к таким выступлениям. В тумане переулка, окрещенного местными жителями «уголком токсикомана», рассыпался радужным сиянием свет фонарей. Мигалка скорой помощи прорезала влажный воздух синими огнями.

Энни с названием не соглашалась – скорее уж тут «клуб любителей денатурата» или «общество знатоков марихуаны». Наркоманы стали богаче, дешевые наркотики заполонили рынок и обрушили цены, и токсикоманские штучки окончательно вышли из моды.

На тележке скорой лежал, истекая кровью, один из авторитетных дилеров северного округа – пятнадцатилетний Дэнни Мур. Над ним суетились врачи. Энни и Уинсом приехали, чтобы оценить ситуацию и решить, забирать это дело в свой отдел или нет.

– Куда его ранили? – спросила Энни у главного медика, когда тот с коллегами запихивал носилки с пострадавшим в машину.

– Пока сложно сказать, – ответил он. – Три колотых точно есть. В грудь, в плечо и живот.

– Насколько это опасно?

– Колотые раны – это всегда опасно. Хотя, – он подошел поближе и понизил голос, – личное мое мнение, не для протокола, таково: малый выживет. Конечно, если только мы не найдем обширного внутреннего кровотечения. А пока вроде бы ясно, что крупные артерии и жизненно важные органы не задеты.

– Спасибо, – кивнула Энни. – И когда мы сможем с ним поговорить?

– Завтра утром, не раньше. Зависит от того, как скоро удастся стабилизировать его состояние. В общем, звоните в больницу. А мне пора, – сказал медик, забрался в машину и хлопнул дверцей.

Мужчина, заявивший о происшествии, нервно вышагивал вокруг своей скромной серой «хонды». Ему явно не терпелось уехать. Его жена сидела в машине, закрыв окна и двери, и тупо смотрела вперед, не обращая внимания на толпу и суету полицейских. Видимо, надеялась, что, если их не замечать, они куда-нибудь денутся.

– Я выполнил свой гражданский долг, – беспокойно оглядывая толпу, заявил Бенджамин Пакстон, когда Энни попросила его рассказать, что случилось. – Сообщил о произошедшем и дождался полиции, как мне и было велено. – Уинстон принялась записывать его показания. – Разве этого не достаточно? Моя супруга очень расстроилась. А ей вредно нервничать. Можно мы уже поедем домой?

– Где вы живете?

– Мы снимаем коттедж возле Линдгарта.

– То есть вы не местные?

– Боже упаси! Мы из района Саут-Шилдс. А сюда приехали просто прогуляться.

Энни оглядела замызганные дома из красного кирпича и припаркованные возле них проржавевшие машины:

– Не лучшее место для прогулок. Или вы фанаты деградирующих кварталов?

– Да нет, мы не здесь собирались гулять, а возле Линдгарта.

– Как же вас сюда занесло?

– Да заблудились. Поужинали в пабе, про который вычитали в путеводителе, а потом свернули не там. Мы уже ехали обратно в Линдгарт. Никогда бы не подумали, что в Йоркшире есть такие места.

– Как назывался паб, где вы ели?

– «Ангел». Это в Килнвике.

Энни там бывала. В «Ангеле» подавали хорошее пиво «Сэм Смит». Похоже, Пакстон не врал. Если едешь из Килнвика в Линдгарт через Иствейл, там и впрямь легко заблудиться и заехать в пределы Истсайда. В конце концов, доступ в этот район был свободный и колючей проволокой его еще никто не обнес. Хотя иногда Энни казалось, что это было бы вполне разумно, особенно когда в полицию являлся очередной ограбленный турист.

– Расскажите, пожалуйста, все по порядку, – попросила она Пакстона.

– Мы ехали по этой улице, и Оливия вдруг заметила, что в конце переулка вроде бы кто-то лежит. Ну а я… честно говоря, сначала не хотел притормаживать, район ведь отнюдь не из благополучных. Но Оливии не показалось, там и впрямь лежал человек. В белой футболке. И он корчился, словно ему было очень больно. Мы сначала подумали, что это девушка, на которую напали и изнасиловали – мы читали, тут часто такое случается.

– И остановились, чтобы помочь?

– Именно. Я вылез из машины и подошел. Смотрю – кровь, тут же назад к машине, вызвал по мобильнику полицию и скорую помощь.

– Вы никого не заметили?

– Я не уверен, – помявшись, ответил Пакстон. – Все-таки было уже темно.

– Но?

– В переулке вроде бы мелькнул темный человек в куртке с капюшоном.

– Темный, вы про цвет кожи? – поинтересовалась Уинсом.

– Нет-нет, я не то имел в виду Нет. Просто он был скрыт тенью.

– Мужчина или женщина? – спросила Энни.

– По-моему, мужчина.

– Вы могли бы его описать?

– Едва ли. Помнится, довольно крупный, но вполне возможно, что мне так показалось – просто потому, что проход тут очень узкий. Да еще и тени, ничего не разглядеть.

– Понятно, – кивнула Энни. – Кто-нибудь еще?

– По поперечной улице шли два человека, где-то в сотне метров отсюда. Еще мужчина, с собакой. И еще мне показалось, что… даже не знаю, как сказать. В общем, сразу перед тем, как мы заметили этого парня на земле, была какая-то суета, как будто кучка людей бросилась врассыпную.

– Разбежалась?

– Ну да, вмиг. По разным переулкам, растворилась на соседних улицах.

– Вы могли бы описать кого-нибудь из этих людей?

– Нет. Они держались в тени. Кроме того, они все были в капюшонах, которые сейчас носят – такие, чтобы лица не видно.

– Вы имеете в виду худи? Куртки с накладными карманами и капюшонами?

– А они так называются? Я не знал.

Насколько поняла Энни, в Истсайд-Истейте были две действующие группировки: одна на севере, базирующаяся возле двух многоквартирных домов, и вторая на юге, эти тусовались около «уголка токсикоманов». Общественное спокойствие они возмущали регулярно, но никаких серьезных правонарушений за ними не числилось – в основном раскрашивали стены граффити, устраивали потасовки, подворовывали по мелочам да непристойно ругались. Но в последнее время обстановка в квартале стала накаляться. В ход все чаще пускались ножи и бейсбольные биты; пошли слухи, что заработал канал доставки тяжелых наркотиков с юга и из Манчестера.

Описание, которое Пакстон дал «бросившейся врассыпную» компании, указывало на местных бандитов, в число которых и входил Дэнни Мур. Состав группировок не представлял для полиции тайны, так что найти их всех будет несложно. А вот удастся ли у них что-нибудь узнать – уже другой вопрос. Здешние обитатели славились своей неразговорчивостью, которая резко усугублялась при общении с полицией.

– Что-нибудь еще заметили? – спросила Энни.

– Нет, – покачал головой Пакстон. – Я сразу вернулся к машине. «Скорая» приехала через несколько минут. Парнишка все это время лежал и даже не двигался. Я думал, он уже умер.

– Больше вы никого не видели?

– Никого.

– Тогда все, – решила Энни. – Можете ехать домой. Оставьте сержанту Джекмен ваш адрес. Мы с вами еще свяжемся, когда придет время давать показания. Не волнуйтесь, это лишь формальность. – Обернувшись, она заговорила с полицейскими, сдерживающими толпу. Местные жители начали нервничать, обеспокоенные отсутствием информации.

– Спасибо, – поблагодарил ее Пакстон.

Уже отойдя в сторону, Энни услышала, что он обратился к Уинсом:

– Э-э-э, а вы не подскажите, как нам доехать отсюда до Линдгарта?

Энни невольно улыбнулась. Не знаешь дорогу? Спроси полисмена! Она подмигнула Уинсом, которая записывала адрес Пакстона, попутно объясняя ему, как туда добраться.

После разговора с Эдвиной прошло несколько дней, но Бэнкс постоянно ловил себя на мыслях о шпионской деятельности ее сына. Он мало что знал о работе разведки, в чем, по-видимому, и состояла их работа, но все-таки догадывался, что Сильберт мог перейти дорогу очень влиятельным людям. То есть убить его могли и без всяких ссор и разборок, просто из предосторожности.

Бэнкс понимал, что со времен холодной войны многое изменилось: нынче глава разведки в основном занимается тем, что рассылает управляющим банков и нефтяных компаний сообщения о китайцах, шпионящих за ними по Сети. Но ведь еще совсем недавно люди рисковали жизнью, пытаясь перебраться через Берлинскую стену. Эдвина сказала, что в последние десять-пятнадцать лет Лоуренс стал ездить за границу куда реже. Значит, большую часть операций он провел до развала СССР и объединения Германии.

Бэнкс решил разузнать об этом периоде жизни Лоуренса поподробнее. Во вторник он поехал в книжный магазин «Уотерстоун» и купил там «Все о разведке» Стивена Доррила и «Совершенно секретно» Питера Хеннесси. Несколько месяцев назад ему в руки попался роман Хеннесси «Все прекрасно», и Бэнксу он очень понравился.

В среду вечером Бэнкс сидел у себя на кухне в джинсах и старой футболке и пытался собрать шкаф из «Икеи». В последнее время его коллекция CD и DVD-дисков непомерно разрослась и грозила заполнить собой все его жилище. Бэнкс то и дело чертыхался – он перепутал этапы сборки и теперь сомневался, что ему вообще удастся собрать этот треклятый шкаф. Звучала Вторая симфония Стенфорда. Нервная, дерганая мелодия отлично отражала состояние Бэнкса, почти изнемогшего в борьбе с «Икеей».

В дверь постучали. Вскочив на ноги и направившись к входу, Бэнкс вдруг понял, что не слышал, чтобы к его дому подъезжала машина. Странно. Его коттедж стоял на самом краю деревни, практически на отшибе. К нему вела длинная дорога, а за домом начинался лес. Никто, кроме почтальона, пешком к нему не ходил. Да и музыка играла негромко, так что Бэнкс обязательно услышал бы, если бы к нему кто-нибудь приехал.

Открыв дверь, Бэнкс увидел сутулого мужчину лет шестидесяти, с редеющими седыми волосами и аккуратной бородкой. Солнце еще не село, и на улице было довольно тепло, но, несмотря на это, посетитель оделся в застегнутый на все пуговицы костюм и светло-бежевое пальто. Рубашка сияла безупречной белизной, а между бордово-желтыми полосками старомодного галстука виднелось множество крохотных замков, такой вот узор.

– Мистер Бэнкс? – осведомился гость. – Старший инспектор Бэнкс, – уточнил он.

– Да, это я.

– Извините за столь поздний визит. Меня зовут Броун, через «о». Вы позволите войти?

– Рискую показаться невежливым, – ответил Бэнкс, – но вообще-то я занят. У вас что-то срочное?

– Это касается Лоуренса Сильберта.

Поразмыслив секунду, Бэнкс отступил в сторону и жестом пригласил мистера Броуна войти. Оказавшись в прихожей, тот огляделся:

– А у вас уютно.

– Я там вожусь на кухне, – сказал Бэнкс.

– Ясно, – кивнул Броун и прошел вслед за ним.

На полу кухни лежал недособранный шкаф. Вместо гладкой верхушки красовалась белая фанерка.

– Вы панельку не той стороной установили, – заметил Броун.

– Сам вижу, – буркнул Бэнкс.

– Не самая легкая работа, – улыбнулся Броун. – Я и сам постоянно путаюсь. А задняя стенка – это вообще кошмар. Хлипкая очень. Впрочем, вы, наверное, и сами это уже поняли.

– Мистер Броун, – заговорил Бэнкс, – я, конечно, очень ценю ваши советы по сборке икеевской продукции, но, поверьте, я сам во всем разберусь. Вы лучше садитесь. – Он указал на диванчик в углу. – Выпьете чего-нибудь?

– Спасибо, – поблагодарил Броун, втискиваясь на диван. Пальто он так и не снял. – Виски с содовой был бы очень кстати.

Порывшись в шкафу с выпивкой, Бэнкс нашел бутылку «Беллс» и смешал Броуну коктейль. Плеснул себе «Макаллана» восемнадцатилетней выдержки, затем плеснул чуть-чуть воды. Раньше он был преданным фанатом «Лафройга», но несколько неудачных партий его разочаровали, и он лишь недавно начал вновь с удовольствием пить виски. Как выяснилось, виски из айлейского солода он больше пить не может из-за привкуса водорослей, йода и легкого торфяного аромата. Зато богатые карамельные оттенки старых хайлендских солодов пришлись ему по вкусу. Впрочем, виски Бэнкс все равно пил редко, отдавая предпочтение пиву и вину. Но сегодня без виски было никак не обойтись.

Бэнкс уселся напротив Броуна, и тот поднял бокал:

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье, – ответил Бэнкс.

– Смотрю, вы слушаете Стенфорда, – отметил Броун. – Я слышал, что вы большой любитель классики, но мне как-то казалось, что Стенфорд давно уже вышел из моды.

– Раз вы так много обо мне знаете, должны знать и то, что мне всегда было плевать на моду, – сказал в ответ Бэнкс. – Стенфорд – отличный композитор, и под него хорошо собирать мебель. – Пригубив виски, он вдруг страшно захотел курить, но, сжав зубы, отогнал от себя мысль о сигарете.

– Оно и видно, – кивнул Броун, многозначительно посмотрев на шкафчик с неправильной верхушкой.

– Приятно, конечно, поболтать о сборке шкафчика и о Чарльзе Вильерсе Стенфорде, но мне показалось, что вы хотели поговорить со мной о Лоуренсе Сильберте. Можно узнать, чьи интересы вы представляете? – Бэнкс прекрасно понимал, кто такой Броун, но хотел услышать это от него самого.

Броун задумчиво покрутил бокал, любуясь темно-янтарным виски.

– Скажем так, – наконец заговорил он. – Я представляю правительство Ее Величества. Да, – кивнул он, – полагаю, это наилучший вариант ответа.

– А есть и другие?

Броун рассмеялся:

– Ну, в нашей жизни на все можно посмотреть и с другой точки зрения, не так ли?

– То есть вы один из бывших начальников Лоуренса Сильберта? – уточнил Бэнкс.

– Мистер Бэнкс, умоляю вас! Вы ведь прекрасно знаете, что МИ-6^[5] не работает на территории Великобритании. Вы что, сериал «Шпионы» никогда не смотрели?

– Значит, я прав. Стало быть, контрразведка. Как я понимаю, никакого удостоверения личности я от вас не дождусь?

– Нет, почему же? – удивился Броун и вытащил из бумажника заламинированную карточку с именем Клода Ф. Броуна, служащего Министерства внутренних дел. На фотографии был запечатлен мужчина, которого с одинаковым успехом можно было принять как за Броуна, так и за какого-нибудь другого пожилого джентльмена с довольно невыразительной внешностью.

– Так что вы хотели мне рассказать? – спросил Бэнкс, вернув визитку Броуну.

– Я? Рассказать вам? – Броун сделал глоток и нахмурился. – По-моему, я не обещал что-либо рассказывать.

– Тогда зачем пришли? Если вам нечего сказать по поводу проводимого расследования, не будем терять время.

– Ну что вы так нервничаете, мистер Бэнкс! Зачем же торопиться с выводами? Мы вполне можем сотрудничать.

– Тогда хватит юлить и вилять. Давайте ближе к делу.

– Понимаете, я просто хотел узнать, насколько глубоко вы вникли.

– Этого я вам сказать не могу, – отрезал Бэнкс. – Мы не имеем права обсуждать ход расследования с гражданскими лицами.

– Прекратите! Какой из меня гражданский? Мы с вами по одну сторону баррикад.

– Да неужели?

– Вы и сами это знаете. Нам очень важно знать, не грозит ли расследование этого дела неудобными ситуациями и прочими неприятностями.

– Что вы под этим понимаете?

– Все, что может представить в невыгодном свете наше правительство.

– Например, судебный процесс?

– Ну, должен признать, что в данном случае мы и впрямь не будем рады судебному процессу. Но это ведь крайне маловероятно. В общем, хотелось бы уточнить: надо ли нам опасаться возможных… мм… досадных последствий.

– Слушайте, да что же такое натворил Сильберт? – удивился Бэнкс. – Добавил стронций девяносто кому-то в чай?

– Очень смешно. К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. Сами понимаете, закрытая информация. Закон «О государственной тайне».

– Похоже, мы зашли в тупик, – заметил Бэнкс, откинувшись на спинку дивана и пригубив виски. – Вы мне ничего рассказать не можете, и я вам ничего рассказать не могу.

– Ох, – вздохнул Броун. – А я так надеялся, что мы поймем друг друга! Некоторые, наоборот, рады помочь разведке! Ведь мы с вами не враги. У нас общие задачи. Мы стоим на страже нашего государства. Разумеется, кое в чем наши методы различаются, но цель-то одна.

– Маленькое уточнение: вы работаете на организацию, в которой свято верят, что цель оправдывает средства. А полиция пытается работать, не обращая внимания на всякие трюки, которые выкидывает правительство, чтобы удержаться в седле и не потерять власть.

– Нелицеприятное заявление! – воскликнул Броун. – Но готов поспорить, что вы и сами иногда «срезали» длинный путь, только чтобы упрятать за решетку какого-нибудь типа, в виновности которого вы были уверены. Но это так, к слову. Мы, как и полицейские, – обычные чиновники, государевы слуги, которые служат во благо своих господ.

– Это ведь из сериала «Да, господин министр», верно? Я смотрел, – ответил Бэнкс.

– Точно, – рассмеялся Броун. – Помните серию про больницу без пациентов?

– Помню. Одна из моих любимых, – кивнул Бэнкс.

– Только представьте себе такой мир – школы без учеников, университеты без студентов, врачи без больных, полиция без преступников… Идеальный мир. Тогда бы все занимались настоящей работой.